ПРОЛОГ

Дрезден, август 1954 года.

Бывший фельдмаршал Фридрих Паулюс отдыхал во дворе своей виллы, просматривая свежий номер газеты «Ди вельт». Этим утром он проснулся, едва забрезжил рассвет. Ему не спалось, как это нередко случалось под Сталинградом, когда его 6-я армия летом 1942 года вела ожесточенные бои, безуспешно пытаясь взять город на Волге, но в итоге была окружена войсками Красной армии и разгромлена. Немцы оборонялись с диким ожесточением, и он, Паулюс, несколько дней кряду не смыкал глаз. Хорошо, что возле находился начальник штаба армии генерал Вальтер Шмидт. Этот- то старался всячески поддержать своего шефа. «Вы поспите час-другой, а я обо всем позабочусь», — говорил Шмидт и, как обреченный сторожевой пес, нес свою вахту до конца…

Августовское солнце, однако, пекло нещадно, и терпеть жару бывшему фельдмаршалу стало невмоготу. Он свернул газету, достал из кармана кителя платок и отер вспотевшее лицо. Паулюсу не хватало воздуха, словно он сидел в нагретом танке. Боясь солнечного удара, он заспешил в дом. Домоправительница Матильда, коренастая, с резко очерченным лицом, черными глазами и тонкими бровями, была очень привлекательна. Ее веселая и очаровательная улыбка поднимала настроение, и в такие минуты бывший фельдмаршал отпускал в ее адрес шутливые комплименты, отчего Матильда вспыхивала румянцем. Она уже кончала уборку в комнатах и, увидев раскрасневшегося хозяина, озабоченно спросила:

— Вам плохо, да?

— Жарковато во дворе, — тяжко вздохнул Паулюс, опускаясь в мягкое кресло. — Похожую жару я пережил летом сорок второго в России под недоброй памяти Сталинградом. — Он вскинул глаза на прислугу. — Матильда, плесни мне, пожалуйста, минеральной воды. В горле пересохло…

Матильда появилась на вилле Паулюса вскоре после его возвращения из Советского Союза, где после разгрома 6-й армии он был пленен и провел в качестве пленного десять лет. Домоправительница редко грустила, в ее больших глазах постоянно искрились смешинки.

— Повстречай я вас в годы учебы в Марбургском университете, непременно взял бы в жены, — сказал Паулюс после более близкого знакомства.

— Ишь чего захотели! — озорно усмехнулась Матильда. — Зато я бы за вас, Фридрих, не пошла.

— Почему? — обидчиво вымолвил Паулюс.

— Вас же исключили из университета, — уколола она его и добавила: — А к чему мне муж-неуч?

— У вас неточные сведения, Матильда! — живо возразил хозяин. — Я сам бросил университет. Почему? Потому что мечтал о военной службе. Поступил в пехотный полк и скоро получил первый офицерский чин. И, как видите, военная карьера мне удалась — стал целым фельдмаршалом! Разве это плохо? — Паулюс пристально глянул на Матильду.

«Она очень напоминает мне мою жену, — подумал он — у нее такие же лучистые глаза, какие были у моей Елены Констанции, похожая копна черных волос на голове… Жаль, что она рано умерла. Порой у меня сердце ноет оттого, что из-за плена я не смог ее похоронить. Надо бы в субботу съездить на кладбище в Баден-Баден и положить розы на ее могилу. Она так любила розы! Возьму с собой и дочь Ольгу. Она до сих пор убивается по матери…»

Матильда наконец принесла бокал воды.

— Минералка из холодильника, так что пейте не спеша и маленькими глотками, не то еще простудитесь, — предупредила она. — Если я это допущу, то от вашего сына Эрнста получу хорошую взбучку. Он вас очень любит. Кстати, говорят, у вас был еще один сын?

— Фридрих Эфрем, в сорок четвертом погиб в Италии, — грустно промолвил Паулюс. — Оба сына были танкистами, и я этим гордился. Оба хорошо воевали, но судьба им выпала разная.

— Я вам сочувствую, — с грустью в голосе сказала Матильда. — Отец рассказывал мне, что ваша 6-я армия сражалась храбро, но взять Сталинград так и не смогла.

— Да, русские тогда преподнесли нам жестокий урок, — снова тяжко вздохнул бывший фельдмаршал. — А знаете почему? Этот город носит имя советского лидера Иосифа Сталина, и потому красноармейцы бились за город не на жизнь, а на смерть. В этом я мог лично убедиться. — После короткой паузы он добавил: — Я очень переживал за обоих сыновей, боялся, что в бою они могут погибнуть. Но, слава богу, Эрнста война пощадила.

— А он у вас парень смышленый и очень симпатичный, — улыбнулась Матильда.

Паулюс со значением взглянул на нее, и ей стало не по себе. Она даже смутилась, на ее тонком лице появились белесые пятна.

— Меня любил не только сын Эрнст, но и вся армия, которой я командовал, — сдержанно, но твердо произнес Паулюс. — У меня таких парней, как Эрнст, были десятки тысяч, они верили в меня, своего командующего, и я ценил их, хотя в тяжелых кровопролитных боях с русскими немало их полегло. А вот моему Эрнсту повезло, — повторил Паулюс.

— Он говорил мне, что вы спасли его — это правда? — спросила Матильда.

— Да, — подтвердил Паулюс. — Я вообще не люблю причинять людям зла, а тем более обижать своего сына. Он отличный, смелый и дерзкий танкист, лишь в одном бою подбил два русских танка. Правда, был тяжело ранен. Я позволил ему с очередным рейсом «юнкерса» улететь на лечение в Германию. Там его признали непригодным к службе, и в свою армию он не вернулся. Кстати, куда он ушел, Матильда?

Домоправительница повела плечами:

— Я не знаю, он ничего не сказал. К обеду обещал быть. А что?

Паулюс сообщил, что у него сегодня после обеда назначена встреча с известным русским генералом.

— Вчера он дважды звонил мне, и я согласился принять его у себя дома, — уточнил Паулюс.

— Зря вы это делаете, — произнесла Матильда, понизив голос. — Врач не велел вам сильно волноваться, а вы с русским генералом наверняка будете вспоминать минувшую войну. Я угадала, да?

Паулюс кивнул. Он сидел в кресле с задумчивым видом. Под правым глазом у него импульсивно вздрагивала тонкая жилка.

— Возможно, чуть-чуть поговорим о войне, — разжал губы Паулюс. — Этому человеку я не мог отказать. Тогда, в лютую зиму сорок третьего, когда моя армия капитулировала и я вместе с группой наших генералов оказался в плену, он отнесся ко мне на удивление по- человечески. А в прошлом году, когда я наконец вернулся из Москвы в Берлин, он встречал меня на вокзалы пожали друг другу руки не как бывшие враги.

— А зачем русский генерал прибыл из Москвы? — поинтересовалась Матильда.

— Он теперь командует всеми русскими оккупационными войсками, которые находятся в Германии, — пояснил Паулюс.

— Большой начальник! — улыбнулась Матильда, слегка качнув головой.

— И очень опытный вояка. Его армия обороняла тогда Сталинград, и мы так и не сумели сломить оборону русских и сбросить их в Волгу…

Их разговор прервал звук автомобильного мотора.

— Наверное, приехал ваш гость, — сказала Матильда.

Паулюс вскочил с кресла и через окно увидел, как из машины выбрался генерал армии.

— Это он, Матильда, встречай его и проведи в мой кабинет, а я мигом облачусь в военную форму, — попросил слегка растерявшийся бывший фельдмаршал.

Не успела домоправительница снять фартук, как гость уже шагнул в прихожую, поздоровавшись с женщиной по-немецки: «Гутен таг!» Она растерялась и не знала, что ему ответить. Генерал был чертовски красив: открытое волевое лицо, распахнутые лучистые глаза под черными взлохмаченными бровями. На его широкой груди поблескивали две Золотые Звезды Героя Советского Союза. Рядом с генералом стоял белобрысый капитан, его переводчик.

— Могу я видеть господина фельдмаршала, уважаемая… — Чуйков запнулся, потому что не знал, как ее назвать, но она догадалась, чего он от нее хочет.

— Я Матильда. — Она мягко улыбнулась. — Хозяин сейчас будет. Прошу вас пройти в его рабочий кабинет. Простите, как вас величать?

Переводчик перевел ее вопрос, и гость назвал себя:

— Генерал армии Чуйков Василий Иванович. У нас с Фридрихом есть уговор встретиться у него дома, но я прибыл чуть раньше. Как он себя чувствует?

— Нормально!

Матильда проводила генерала в кабинет Паулюса.

Не успел гость осмотреться, как появился хозяин. Улыбаясь, он сказал на хорошем русском:

— Я рад принять вас у себя дома, товарищ Чуйков. Здравствуйте! Садитесь, пожалуйста.

Чуйков снял фуражку и положил ее на край стола.

— Фридрих, после обеда у меня телефонные переговоры с Москвой, поэтому я пришел раньше. Вы уж, пожалуйста, не серчайте.

— Да что вы, Василий Иванович, я так долго ждал этой встречи. — Паулюс произнес эти слова с волнением в голосе, потом сдвинул брови: — Жаль, что утром ушел по делам мой сын Эрнст, я намерен был познакомить вас с ним. Он ведь тоже был со мной под Сталинградом в чине капитана.

— Я слышал, он был танкистом? — поинтересовался Чуйков.

— Да. — Паулюс сжал побелевшие губы, но тут же разжал их: — Я переживал, боясь, что в бою он мог погибнуть. Однажды русские артиллеристы подбили его танк, и машина загорелась. Эрнст чудом остался жив, хотя его экипаж погиб.

— Значит, не судьба была ему сложить голову на русской земле, — сочувственно промолвил Чуйков. — Кстати, как ваше здоровье, Фридрих? Может, вам нужна какая-то помощь? Не стесняйтесь, говорите все, как есть, — улыбнувшись уголками губ, добавил Василий Иванович.

— Спасибо, товарищ Чуйков, — благодарно откликнулся Паулюс. — Правительство ГДР обеспечивает меня всем, в чем я нуждаюсь. Я честно служу новой Германии…

Они беседовали, как давние друзья, доверительно говорили о том, чем сейчас живут и что их волнует. Но нет-нет да и касались войны, тех жарких схваток, которых сами принимали активное участие. Да, им было что сказать друг другу.

— Фридрих, вы, наверное, знали летом сорок второго года, когда подошли к Сталинграду, что одной из армий командую я? — спросил Чуйков. — Я, к примеру, знаю, как войска под вашим командованием летом сорок второго захватили Харьков. Вы взяли верх над моим старшим товарищем маршалом Тимошенко, а членом Военного совета у него был Никита Хрущев. Мы очень переживали эту трагедию. Я тогда понимал, что Паулюс стратег и он доставит Красной армии немало хлопот. Так оно и случилось.

Бывший фельдмаршал засмеялся, довольно качнул головой, но тут же его худощавое лицо посерьезнело.

— Успех под Харьковом, безусловно, порадовал меня, но и крепко подвел, — признался он. — Я уверился, что Сталинград возьму с ходу, даже самонадеянно заверил Гитлера, что пусть фюрер не сомневается в моем успехе. Но, увы, случилось фиаско: я не только не взял город, но сам попал в позорный плен. Мне было очень тяжело, но пулю себе в лоб не пустил, как того желал Гитлер. — Он с минуту помолчал. — А впервые услышал о вас как о командарме 62-й летом сорок второго года. Как это было? Если желаете, расскажу…

В бою на Мамаевом кургане немцы взяли в плен раненого капитана-танкиста, во время допроса сказавшего, что служил в 62-й армии, которой командует генерал-лейтенант Чуйков. О показаниях пленного было доложено генералу Паулюсу.

— Надо выяснить, что это за личность! — приказал командующий 6-й немецкой армией и вызвал начальника штаба армии генерала Шмидта.

Когда тот прибыл, Паулюс спросил у него, есть ли в документах штаба фотографии русских генералов, которые руководят армиями на Сталинградском фронте. Шмидт подтвердил, что имеются, но не всех.

— Давай их сюда! — распорядился Паулюс.

Шмидт принес в папке несколько фотографий с короткими надписями под ними. Фотографии показали русскому капитану-танкисту. Среди них он увидел и фото своего командарма.

— Вот этот генерал-лейтенант и есть Чуйков Василий Иванович! — проговорил с плохо скрываемой гордостью танкист.

Паулюс задумчиво разглядывал фотокарточку, потом вскинул голову и спросил у пленника:

— Вы коммунист?

— Да, — не стал отрицать пленный.

— Мы вас расстреляем! — зло бросил генерал Шмидт.

Рассказав этот эпизод Чуйкову, Паулюс констатировал:

— У вас, коллега, доброе лицо и доверчивые глаза, поэтому я вас тогда и запомнил.

Чуйков потер ладонью висок.

— Теперь мы с вами не враги, а ведь тогда, в сорок втором, когда в районе Сталинграда шли тяжелые бои, каждый желал другому быстрее потерять голову.

— Что поделаешь, Василий Иванович, на войне как на войне, — грустно вздохнул Паулюс. — Тогда я был искренне предан Гитлеру и все его приказы принимал как должное. Даже не сделал попытку прорвать кольцо, когда окружили мою 6-ю армию, — таков был категорический приказ фюрера, и я не посмел ослушаться его. Теперь же я стал другим, у меня на многое открылись глаза, и я сумел понять, что Гитлер — заядлый авантюрист, его захватническая политика была губительной для Германии. Прозреть мне помогли и ваши советские люди…

Наступившую паузу нарушил Чуйков.

— Ну а раненого капитана-танкиста вы расстреляли? — спросил он.

— Нет, я отменил приказ начальника штаба генерала Шмидта, — сказал Паулюс, и в его голосе не прозвучало ноты сожаления.

— Что, жаль стало пленного? — усмехнулся Чуйков.

— Нет. Скажу вам честно, как на духу, я вообще не сторонник расстрела пленных, хотя отдавал по своей армии жесткие приказы, — пояснил бывший фельдмаршал. — И потом, я ценил людей мужественных и стойких, даже если это были мои враги. Таким мне показался и пленный танкист. Когда генерал Шмидт объявил ему о расстреле, он и слова не обронил, не начал просить о пощаде, как не раз случалось с другими русскими пленными, он лишь так сжал зубы, что скулы у него побелели. Сразу было видно, этот танкист волевой человек. К тому же я сам танкист, и два моих сына были танкистами, о чем я уже говорил вам. Позже, когда мы уже были в плену, генерал Шмидт съехидничал: мол, когда-то пощадил коммуниста, а здесь вся охрана лагеря коммунисты, так что они нам покажут, где раки зимуют.

А вообще-то генерал Шмидт весьма плохо вел себя в плену: грубил персоналу, выкрикивал неоднократно «хайль Гитлер», и, если бы не мое заступничество, начальник лагеря под любым предлогом ликвидировал бы его. Правда, начальником штаба Шмидт был грамотным, на фронте четко ставил соединениям боевые задачи, кажется, я ни разу его не поправил и все документы, подготовленные им, подписывал. Что было, то было…

Матильда между тем накрыла стол, о чем сообщила хозяину, и тот пригласил Чуйкова вместе с ним выпить «за фройндшафт».

— Ну что же, с удовольствием, — согласился Чуйков. — Пусть у нашей дружбы вырастают сильные крылья.

Когда они сели за стол, Чуйков увидел бутылку шнапса, хотя был не прочь выпить родной водки или коньяка. Словно угадав его мысли, Паулюс сказал, что на фронте, под Сталинградом, он пробовал коньяк армянского производства.

— Такая вкуснятина, что до сих пор помню, — улыбнулся Паулюс. — Но такого коньяка у меня нет, Василий Иванович, — грустно добавил он.

— У вас, Фридрих, нет, зато у меня есть!

Чуйков кивнул переводчику. Тот мигом сообразил и принес из машины объемистый пакет. В нем были коньяк, русская водка, консервы, шоколад, другие сладости. Паулюс, глядя на все это роскошество, растерянно моргал.

— Василий Иванович, мне, право, неудобно, я пригласил вас в гости и должен накрыть стол, а не наоборот.

Голос у Паулюса дрожал, и по выражению его лица было видно, что чувствовал он себя неловко. Чуйков поспешил выручить его.

— Мы, русские, очень гостеприимны, Фридрих, и приходим в гости не с пустыми руками, — усмехнулся он. — Здесь пара бутылок коньяка, одну разопьем, а вторую оставлю вам, так сказать, в качестве лечебного фактора.

Генерал открыл бутылку коньяка и наполнил рюмки себе и хозяину.

— Выпьем за дружбу! — предложил тост Чуйков. — И чтобы больше не было войны, а русские и немцы простили друг другу прежние обиды!

— И чтобы на немецкой земле больше не было места фашизму, — добавил бывший фельдмаршал.

После выпитого беседа оживилась. Матильда принесла горячие сосиски, жареную картошку и, улыбаясь, сказала Чуйкову:

— Имеется русское сало — откушаете?

— Никак нет, свою норму сала я давно выбрал!

— А я немного отведаю. — Паулюс взял нож и отрезал себе ломтик. — Жаль, что когда в развалинах Сталинграда мы умирали от голода, то единственной радостью была вареная конина.

Он взглянул на гостя и увидел, что тот о чем-то глубоко задумался. Хотел спросить, что того волнует, а Чуйков заговорил сам:

— Там, под Сталинградом, один ваш приказ, Фридрих, вызвал в моей душе бурю негодования.

— Какой такой приказ, генерал?

— В ноябре сорок второго после присвоения вам звания генерал-полковника вы немедля сообщили войскам о том, что русские мучают и зверски убивают пленных. — Чуйков сделал паузу, ожидая, что ответит бывший фельдмаршал. — Даже взятый нами в плен немецкий офицер, у которого при себе оказалась копия вашего приказа, заявил, что это намеренная ложь.

— Пленный был прав, — согласился Паулюс. — Я не хотел, чтобы мои солдаты и офицеры добровольно сдавались в плен. Зимой, когда армия попала в котел, нам стало очень тяжело. Голод, холод — и солдаты начали поднимать руки вверх целыми группами. Необходимо было срочно принять какие-то меры, и мы с генералом Шмидтом сочинили такой приказ.

Чуйков, однако, иронически заметил:

— Мы же решили, что вы захотели этим приказом объявить о том, что фюрер повысил вас в чине.

Паулюс согласно кашлянул:

— Конечно, была и такая мысль… — Он замолчал, задумался. Потом поднялся, прошелся по комнате и снова сел. — Знаете, в тридцатые годы я был преподавателем военной академии Генштаба в Берлине, читал лекции по тактике и военным операциям. Среди моих слушателей были ваши тогдашние начальники: Егоров, Белов, Яковенко, военный атташе при посольстве СССР в Берлине. Неоднократно общался с вашим послом Яковом Сурицей, даже был знаком с его семьей. Меня не раз приглашали в советское посольство. Как видите, кое-какие услуги я тогда оказал Советскому Союзу.

— А когда вы стали генералом? — спросил Чуйков.

— В январе 1939 года. Тогда же меня назначили начальником штаба 10-й армии. Позже ее переименовали в 6-ю армию, ею командовал фельдмаршал Рейхенау, с которым у меня были вполне дружеские отношения. А если выразить свою мысль точнее — это был мой наставник. У него я многому научился. Не сочтите это бахвальством, но Рейхенау очень ценил меня. Видимо, я был неплохим начальником штаба. В хорошем настроении он говорил мне: «Фридрих, быть тебе фельдмаршалом!» И я был буквально потрясен, когда Вальтер Рейхенау скоропостижно скончался в январе 1942 года под Полтавой.

— После этого вы возглавили 6-ю армию?

— Да. Случилось это 20 января 1942 года, — уточнил Паулюс. — Я, конечно, был рад повышению по службе, но большую радость пережил в октябре 1953 года, когда начальник лагеря, в котором я находился, объявил мне, что от Главнокомандующего советскими войсками в Берлине генерала армии Чуйкова получено сообщение о том, что правительство ГДР согласно принять меня на родине. Для фельдмаршала Паулюса, говорилось в вашей телеграмме, подготовлена вилла в районе Дрездена. Мне даже предлагалась работа в качестве лектора по военным вопросам в Высшей школе полиции в Дрездене, разумеется, если я этого захочу. Вы не представляете, Василий Иванович, как я был рад: наконец-то поеду домой! Ведь целых десять лет я обретался в плену!..

— Я помню эту телеграмму, — улыбнулся Чуйков. — Мне тогда пришлось переговорить с премьер-министром ГДР Отто Гротеволем, и он сказал мне: «Пусть Паулюс возвращается, будет ему и жилье, и работа. Он теперь уже не тот преданный вассал, который верно служил Гитлеру и был одним из составителей плана «Барбаросса»…»

— Что было, то было, — бросил реплику бывший фельдмаршал.

— После этого разговора я и послал в Москву свое предложение относительно вас, Фридрих. А через него смог встретить вас на вокзале в Берлине. Помню, что министр внутренних дел Штоф первым пожал вам руКу. Он вас и сейчас опекает?

— Он приглашал меня в свое ведомство, когда я устраивался на работу, — ответил Паулюс. — Помог мне, но сейчас мы редко с ним встречаемся. — Он улыбнулся. — А вообще-то мне страшно везет на больших людей. Перед отъездом из СССР, год тому назад, меня пригласил к себе на дачу там же, в Москве, Вальтер Ульбрихт, и мы откровенно о многом переговорили. Я понял, что мой отъезд на родину его радует. В Берлине на второй день после приезда меня пригласил к себе домой Отто Гротеволь, добрейшей души человек и умница. Когда я был в плену, мне очень хотелось повидать вашего вождя Сталина, но увы!.. Правда, в честь его семидесятилетия я через генерала Кобулова послал ему поздравление, в котором пожелал доброго здоровья и дальнейших успехов в его неустанной работе на благо мира. Не знаю, сообщили ли ему о нем…

«Путь от Сталинграда до этого поздравления для нас нелегок, — телеграфировали Сталину фельдмаршал Паулюс и генерал-лейтенант Роль Бамлер. — Тем более Вы можете быть уверены, что мы и после возвращения на родину приложим все наши силы, чтобы путем укрепления германо-советской дружбы помочь достижению Вашей великой цели — мира для всего человечества».

Паулюс взглянул на Чуйкова.

— Даже о смерти моей любимой жены я узнал от вас, Василий Иванович, — сказал он после скорбного вздоха. — Из Берлина в Москву вы прислали рапорт и доложили, что она будет похоронена в городе Баден-Бадене. Когда лагерное начальство уведомило меня об этом, я понял: Чуйков не только талантливый генерал, но и чуткий к чужому горю человек.

Василий Иванович поспешил возразить:

— Фридрих, я самый обыкновенный русский. Война была беспощадной, бои под Сталинградом тяжелые, но они не ожесточили меня. А вот вы совершили настоящий подвиг, когда с трибуны Нюрнбергского суда заявили о лживости сфабрикованной нацистами легенды о «превентивном» характере нападения на Советский Союз. Да, это была явная, открытая агрессия, и трибунал это признал. Наверное, когда вы, Фридрих, обличали в преступлениях фашистских главарей, они были возмущены вашим вероломством в кавычках.

— Еще бы! — воскликнул Паулюс. — Геринг, Кейтель и Кальтенбруннер взглядами разрывали меня на части. Я всего два дня присутствовал на Нюрнбергском процессе, отвечая на вопросы советского обвинителя генерала Руденко. В Берлин меня доставили на самолете, потом разместили в Потсдаме. Я очень волновался, но выступил на суде не по принуждению, а убежденный в своей правоте. Хочу еще добавить: когда по радио я обратился к немецкому народу и заявил, что Гитлер вел наш народ к преступлениям, мою семью гестапо по приказу фюрера бросило в концлагерь. А еще раньше, в сорок третьем, когда я сдался в плен, в Германии было объявлено, что я застрелился, а моя армия сражалась до конца. Три дня был траур по 6-й армии. Это ли не лицемерие фашистов?!

— Весь их режим был сплошным фарисейством, — сказал Чуйков, наполняя рюмки. — Теперь прошу ваш тост!

— Надо сперва подумать, — ответил Паулюс. — Хочу выпить за тех, кто в эти минуты и в ГДР, и в Советском Союзе несет службу по охране мира!

— Присоединяюсь, — поддержал его Чуйков.

— Матильда! — крикнул слегка опьяневший хозяин — Подай-ка нам конфеты, а то наш гость коньяк закусывает солеными огурцами.

Домоправительница тут же положила коробку на стол. Хозяин поблагодарил ее, пожав ей руку, и спросив, не возвратился ли домой Эрнст.

— Нет. Я сама удивлена, что он все еще не появился. Знал ведь, что вы ждете гостя…

(Фридрих Паулюс был женат на румынской дворянке Елене Констанции, урожденной Розетти-Солеску, и имел троих детей: сыновей Фридриха и Эрнста и дочь Ольгу. Фридрих погиб в Италии в 1944 году. Эрнст в 1970 году покончил жизнь самоубийством. Сам Паулюс умер в феврале 1957 года. Дочь Ольга принимала участие в его похоронах. —А.З.)

Чуйков начал поглядывать на часы.

— Время бежит быстро, а дел у меня на службе немало, — промолвил он с сожалением. — Так что пора заканчивать нашу беседу.

— Даже сегодня, в воскресенье, вы при делах? — удивленно повел бровью Паулюс. — У меня выходной, хотя сын с утра тоже ушел по делам. Пока не пришел, а я так хотел познакомить вас с ним. Василий Иванович, а что, если мы вместе приедем к вам на службу? У вас найдется время принять нас?

— Мы же с вами не на фронте, а по одну сторону баррикады, — улыбнулся Чуйков. — Конечно, я готов уделить вам время. Как соберетесь, позвоните мне, и я пришлю за вами машину.

Паулюс посмотрел Чуйкову в лицо и неожиданно спросил:

— Вы довольны своей военной судьбой?

— А вы? — ответил вопросом Василий Иванович.

— Я? — Паулюс растерянно усмехнулся. — Для военачальника трагедия, если он попадает в плен на поле брани, — грустно продолжил он. — Моя честь запятнана. Это ужасно! Не знаю, смогу ли я вернуть все то, что потерял на фронте. Новую власть я принял всем сердцем, но это эмоции, надо доказать своими поступками. Сумею ли?.. Вот что тревожит меня.

— А я своей военной судьбой доволен, — весело произнес Чуйков. — В девятнадцать лет я стал командиром полка, сражался с врагами в Гражданскую войну. А в сентябре 1942 года, когда ваша 6-я армия пыталась взять Сталинград, я возглавил 62-ю армию, позже переименованную в 8-ю гвардейскую, и вошел с нею в ваш Берлин, логово фашистского зверя, как мы тогда говорили…

— Я, Василий Иванович, завидую вам: пройти от Сталинграда до столицы рейха с тяжелыми боями нелегко, — сказал Паулюс.

— Да, Фридрих, но я был счастлив, когда 1 мая 1945 года на КП армии прибыл начальник Генштаба сухопутных войск Германии генерал Кребс, чтобы вести переговоры о прекращении огня в Берлине. Он сообщил, что 30 апреля Гитлер покончил жизнь самоубийством. Его заменил Геббельс, он был назначен канцлером. Перед смертью фюрер создал новое правительство во главе с президентом гросс-адмиралом Деницем… Я заявил Кребсу: никаких условий, только безоговорочная капитуляция!.. Скажу вам как на духу: я горжусь тем, что Красная армия наголову разбила вооруженные силы вермахта. Это ли не счастье — выстоять в борьбе с врагом?..

Паулюс глухо изрек:

— Я вас понимаю, Василий Иванович, и как противник, с которым вы дрались, преклоняюсь перед вашим мужеством. Дай Бог вам успехов в жизни!.. — Он с минуту помолчал и задумчиво промолвил: — Есть у меня к вам еще один деликатный вопрос. Когда я вернулся в Берлин, услышал от своих коллег, что в ГДР едва не разразился путч летом прошлого года. Это правда?

Чуйков улыбнулся:

— Что было, то прошло, Фридрих, и надо ли вам подробности того, что случилось? Поберегите свое здоровье.

— А всё же, хотя бы вкратце, расскажите, — попросил Паулюс — Мне тоже нужно знать, кто у нас враги, а кто друзья.

Чуйков не стал скрывать что-либо от Паулюса и объяснил, что спецслужбы Запада спровоцировали выступление немцев ГДР против своих властей. Возбужденные люди, в основном безработные, окружили здание правительства ГДР и пытались забросать его бутылками с горючей смесью. Помощь народному правительству ГДР оказала Советская армия. В Берлине объявили военное положение, и на улицы города, в его центр, вошли советские танки и другая военная техника. Советский военный комендант в Берлине в своем приказе потребовал от бунтовщиков прекратить противозаконные действия, разойтись по домам и «больше трех не собираться».

К 14 часам 17 июня, как пишет советский контрразведчик Александр Провоторов в своей книге «Заметки контрразведчика», в Берлин из Москвы прибыл маршал Говоров, а из Варшавы — министр обороны Польши маршал Рокоссовский. Последний перед вылетом в Берлин приказал подтянуть польские силы к границе с ГДР. Сложилась тревожная ситуация, и назревало военное столкновение. Главнокомандующий, он же глава советской контрольной комиссии в Германии, генерал армии Чуйков привел в повышенную боевую готовность все дислоцированные в Германии советские войска. Закордонная советская разведка докладывала о том, что в руководстве вчерашних наших союзников по антигитлеровской коалиции, особенно в администрации США и его силовых структурах на территории ФРГ возникли опасения потерять Западный Берлин, имевший по Потсдамскому соглашению особый самостоятельный статус. Резкое заявление Чуйкова, пишет Александр Провоторов, представителям американской, английской и французской дипломатии о том что, если провокации не прекратятся, Западный Берлин будет раздавлен «как консервная банка», отрезвляюще подействовало на западных военных стратегов. Через несколько часов из Бонна прибыл министр по общегерманским вопросам (иностранных дел) ФРГ Кайзер, который на секретном совещании у берлинского бургомистра дал категорическую установку на прекращение провокаций против ГДР, а на другой день с призывом к спокойствию публично выступил на многотысячном митинге перед западноберлинскими жителями.

К вечеру 17 июня обстановка повсюду нормализовалась. Ни один советский солдат на всей территории ГДР не пострадал. Не было потерь и со стороны немецкого населения.

— Вот как все происходило, — завершил свой рассказ генерал армии Чуйков. — А могло быть и хуже. Так что, Фридрих, как человек, искушенный в военном деле, помогайте укреплять армию ГДР. Ну а что касается нас, советских людей, то мы всегда придем вам на помощь.

— Да, вы правы, Василий Иванович, порох надо держать сухим! — откликнулся Паулюс.

А во время минувшей войны их отношения были совершенно иными, потому как Сталинградская битва была кровавой и беспощадной…