22
Город остался километрах в пяти, я изрядно устал. Есть, пить, спать — эти желания сейчас подавляли все остальные. Тело ломило, икры и бедра налились тяжестью. Моя регенерация явно не хотела работать без доброго куска мяса, жбана пива и десятичасового отдыха.
Я оглянулся.
Холмистый горизонт начинали затягивать сумерки. Ночь подбиралась к Корналии, к Сумрачью, к моей жизни. Я вдруг осознал: никакое убежище меня не спасет. Ночью оно придет по мою душу. И, скорее всего, это будет не родственник собачки Баскервилей, а кое-что похуже, хотя куда уж хуже, а?
Оно придет. То самое, что смотрело из бойницы.
Оно…
Это будет бесформенное, безымянное нечто без имени, без названия. То, что гнездится в тайниках души каждого человека и никогда… почти никогда не выплескивается наружу.
Я выдал залп жутчайших ругательств, русских и местных, перемешав их в одном забористом коктейле.
Снова обернулся.
Дорога. Я поднял взгляд выше.
С холмов, клубясь, катилась волна тумана. Серовато-желтая мертвая волна, чуть подкрашенная багровыми лучами заходящего солнца.
Боги, до чего она широка!
Меня сотрясла дрожь.
Как быстро она надвигается… Бурля, клубясь, вздуваясь… С обычным туманом не бывает такого. Да никто и не скажет, что это — обыкновенный туман. Глейв. Порождение Чрева.
Катится… прямой дорогой от Алистена.
Вскоре глейв будет здесь. Окутает холмы, запутается в ложбинах… и принесет запах тлена.
А что придет вместе с ним?
Страх захлестнул меня. Бросив мешок на плечо, я рванул по дороге, превозмогая ноющую боль в икрах.
В затылок подул слабый ветер. Это волна тумана гнала перед собой воздух.
В какой-то момент я свернул с дороги — чутье Джорека отказало, включился не рассуждающий страх Тихи Громова, — и, не разбирая пути, как слепой, понесся сквозь ольшаник, полусогнувшись, грудью ломая ветви. Дыхание рвалось со свистом, ноги едва гнулись, да еще кололо в боку.
Да уж, любого коня можно загнать.
Вверх!
Впереди наметился просвет, я заслышал плеск воды. Не в силах сдержать бег, выскочил на край широкой и глубокой промоины, по дну которой струился ручей.
Я метнулся в отчаянном прыжке, перемахнул промоину, и рухнул в мешанину кустов.
— Умгму-у-у!
Вот такой бычий рев, оказывается, я способен издавать.
Встал и вломился в кустарник — слепо, быком, используя все силы. Пологий подъем… Ветка в глаз!.. Едва не достала!
— Черт! Черт, да пошли вы все, мать вашу! Ой! — Когда бежишь, лучше не трепаться: я прикусил язык.
Дурак. Сбился с дороги. Конечно, это мой, Тихи Громова, страх. Дрянной липкий страх застилает глаза и мысли. Но что теперь горевать? Скачи вперед, зайчик. Скачи, чтобы выжить.
Пологий подъем сменился ровным участком: я взбежал на плоскую верхушку холма. Здесь деревья стояли реже, но все так же закрывали обзор, и я не мог разглядеть, насколько близко вал тумана.
Может, он обтечет холм, не затопит макушку?
Угу, надейся и жди.
Я остановился немного отдышаться.
Кроны деревьев тронуло ветром, зашумела листва.
— Blin!
Я снова сорвался на бег. Нет, бег это напоминало не слишком — скорее, усталое ковыляние марафонца.
Рубаха прилипла к спине, сердце трепыхалось где-то у самого горла, даже ругаться не было сил.
Спуск превратился в настоящую пытку. Последнюю треть пути великий герой Джорек-Лис скатывался между кустов. Я собрал богатый урожай ушибов и царапин, оставил на сучках ошметья ткани и пару клоков своей дорогой кожи.
Скатившись к подножию, с размаху ударился ребрами о котомку. Камни внутри оказались жестковаты. Мать же вашу!
— Ох, чтоб вас всех! Мой бок…
Я заохал, как тот Вини-Пух, что сверзился с дерева прямехонько в колючий куст. Где этот чертов Пятачок, чтобы сорвать на нем свою ярость? Пущу на жаркое, и пусть не вздумает молить о пощаде!
Внизу раскинулся пустырь. Покрытое кочками место шириной метров в двести, ограниченное с трех сторон скосами холмов. Здесь был выход красновато-коричневой глины, на которой жухли полынные кустики. У крутого, одетого лесом западного склона (инстинкты Джорека, снова очухавшись, безошибочно указывали стороны света) я увидел остатки деревянной конструкции, похожей на примитивный подъемник. Когда-то тут добывали глину. Вот и дорога рядышком — обе колеи размыты дождями и заросли полынью, я едва разглядел их.
Упрямо выставив подбородок, я подобрал мешок и, хромая, поплелся было к дороге, но приступ слабости заставил согнуться вдвое, а потом и вовсе упасть на колени.
Перед глазами заплясали цветные чертики, в груди разлилась жгучая боль.
Я сплюнул кровью на сизый куст полыни.
Отличный получился забег по пересеченной местности, да.
И чего, спрашивается, было нестись? Я хоть и супермен, но от тумана мне все равно не уйти: у него скорость электрички, а я, в лучшем случае, даю километров двадцать в час, да и то с горем пополам.
Я выругался — громко и грязно.
И услышал в ответ приглушенный смех.
Я бы много дал за то, чтобы увидеть себя со стороны в тот момент. Такого раззявленного рта и широко распахнутых глаз наверняка не видел еще этот мир.
С грозным возгласом я перехватил мешок с камнями. Где вы, монстры? Подходите!
— Государь? — откликнулся высокий голос. — В-е-е-еличества! Уже явился, да? Вшивая задница ты! Лекаэнэ файн! Ларта! Измавер!
Лекаэнэ файн… Слова были смутно знакомы, но я не мог вспомнить их значения. Язык… тайный, как будто. Только почему — тайный? Кто использует его? Попытка воскресить воспоминания отозвалась головной болью — резкой, будто огненный штырь вбили в виски. Я застонал.
Послышался хохот:
— Вой, вой, голодающий… Тля! Нобла тикле аутр!
Я поискал взглядом, чувствуя, что меня начинает трясти. Нервная дрожь, слишком всего много навалилось, слишком много!
— Кто здесь? — шепнул я. И громко: — Кто здесь? Выйди, покажись?
Новый взрыв смеха оборвался.
— Эге-е, — сказал тонкий голос. — Никак, человек. Знаешь что? Ты точно человек. Ну-ка, брякни еще что-нибудь?
Голос звучал со стороны подъемника. Но рядом с ним нет высоких кустов, а деревья на склоне начинаются метрах в тридцати. Где же ты, невидимка?
Тут меня осенило. Я метнулся к подъемнику. У стоек валялись обглоданные кости — много костей с остатками посеревшего обветренного мяса. Почти все расколоты вдоль, из них высасывали, выковыривали мозг. Островки полыни вокруг ямы и земля стали охристыми — добычу убивали прямо тут, щедро обрызгав растения кровью.
— Эй, ты, никак, смылся? Ну и урод! — донеслось снизу, из черной дыры глиняной шахты. Голос принадлежал, кажется, подростку, либо женщине, либо человеку исключительно хлипкому.
Я оглянулся на север. Деревья на макушке холма раскачивались, сорванные листья кружили стайками вспугнутых птиц.
— Я здесь. Кто ты? Что там делаешь? — Умнее вопроса нельзя было придумать, конечно.
— Здесь? Да? Ну и ладушки. Там моя кобылка… останки! Смотри не споткнись!
Из полумрака колодца на меня взглянули два блестящих глаза. Лицо было скрыто в тени, виднелись только острый нос да выпуклые скулы.
— Э, да ты человек. Волосы рыжие, глаза синие, говор нездешний. Ты что, явился со стороны баронства Урхолио, э?
Я пожал плечами:
— Пришел издалека.
— Совсем, совсем издалека? Ты что, охотник на здешнюю живность? Сдаешь тушки в таверну Йорика или другим факториям, или самому барону Урхолио? Далеко же ты забрался! Твои собратья не ходят дальше Алистена, да и то… Слушай, темнеет, скоро нахлынет глейв. Вытащишь меня, а?
Эти слова сопроводил умоляющий взгляд.
— Твою… — Я медлил. Проклятие. Туман-то нагонит меня в любом случае. Но что придет вместе с ним?
— Прошу тебя, мой новый дивный друг! — Пленник сорвался на крик (и куда только подевался бесшабашный тон?). — Я стою здесь, на приступочке, вот-вот упаду!
Ворча, я попробовал сапогом край шахты, опустился на колени, затем плюхнулся на живот (отбитый бок екнул) и протянул ладонь:
— На!
Человек комично взмахнул руками. Со стены обрушились комья глины.
— Кха, кха! Тьфу, высоко! Я не могут дотянуться! Нужна веревка! Есть у тебя веревка? Канат?
— Откуда у меня канат?
— Тогда цепь! Ты же охотник на монстров! Одиночка, да? Верно, одиночке даже проще, работа опасная, но и Чрево, может, тебя не учует. А вот толпу охотников оно учует обязательно!
Ты не первый, кто принял меня за охотника. Но это скорее монстры охотятся на меня.
— Цепи нет.
— Так как же ты вывезешь, скажем, живого илота? Не понимаю… Он же порвет веревки, а потом и тебя!
— У меня ни цепи, ни каната.
— Ох, шлендар, я не знаю… Сообрази что-нибудь!
Я присел у шахты в раздумьях. Хм, легка на помине: на трухлявой перекладине подъемника болтается ржавая цепь… Слишком короткая, в четыре звена, не годится… Что же предпринять? Веревки у меня нет, но можно сломать ветку дерева, и…
Гигантская пятерня мягко пихнула меня в спину и едва не обрушила в провал. В следующий миг меня обволокло чем-то теплым. Это волна глейва захлестнула пустырь. И, не останавливаясь, помчалась в глубину Сумрачья.
На миг я ощутил удушье. Запах тлена был куда сильнее, чем тот, что я слышал в тумане на границе с землями Прежних, и тот, что учуял подле Алистена. То были лишь отголоски… Смрад проник в легкие, свернулся в желудке клубком. Я закашлялся, вдохнул полной грудью. Дышать тошно, а не дышать — невозможно.
— Ничего, оно всегда так — по первости, — заявил пленник. — Сейчас раздышишься! Носом, носом!
Я вдохнул носом. Раз, другой. Стало легче. Наш мозг регистрирует новые запахи несколько минут, затем притупляет ощущения, если только смрад не настолько плотный, что режет легкие и глаза. Так произошло и сейчас. Ощущения притупились, я смог дышать нормально.
— Умоляю, быстрее! — вдруг затараторил пленник. — Сейчас явится хозяин здешних угодий, его величество живоглот! Видишь кости? Глянь! Это он с моей кобылкой такое сотворил, никакой совести! А я — на закуску!
Я поежился. Хозяин здешних угодий… Тот, кто смотрел на меня сквозь бойницу Алистена? Нет, то было что-то крупное. Но кто сказал, что живоглот — карлик?
Вали, убегай, сказал мне голос Джорека. Драпай, как только можешь быстро. Живоглот — твоя смерть, а потому — спасай свою шкуру, придурок. Я начал привставать — делая это помимо собственного желания, — и укусил себя за губу, чтобы болью сбить чужую волю. Слишком много ты начал за меня решать, Джорек! Раньше это меня устраивало, Лис знал, как выпутаться из опасной ситуации, но теперь чужие решения начинали бесить… и пугать.
Я в шкуре подлеца, который решает любую проблему наиболее выгодным для него образом. Предаст, солжет, украдет, зарежет. Социопат, аморальный ублюдок, воспитанный неведомыми кукловодами убийца, не достойный доброго слова упырь — вот кем был Джорек по прозвищу Лис. Если я не смогу подавлять его инстинкты, превращусь в тупоумного зомби: жрать, спать, сношаться, подличать — так живут девяносто процентов людей моего мира. Они спят и не могут проснуться для лучшей жизни. И потому зло торжествует везде, где есть человек.
— Чума на тебя! Холера! Маэт тебе в глотку! — заблажили вдруг из ямы. — Ой, милый боженька Спящий, помоги мне! Ой, зачем я тебе все рассказал! Ты сбежишь!.. Ой, только не убегай! Друг! Брат! Вытащи меня, я все для тебя сделаю! Деньги… у меня много… У меня есть сокровище! Яма… знаешь Яму в Кустоле, где сидят Сегретто и его дети? Там запрятано столько, что на всю жизнь хватит. И только я могу достать, я один! Ведь туда нет никому хода! А еще у меня имеется родная сестрица! Блондинка! На месяц отдам! Нет, мелочусь — на два! На два, слышишь? На два месяца — и делай с ней, что захочешь!
Сегретто? Я замер. Сегретто!
Знаю ли я Яму в Кустоле? Нет, не знаю. Но о Яме и Сегретто говорил Йорик, а значит, любые знания будут полезны мне-Джореку… Если только удастся разговорить этого человека.
На сей раз наши с Джореком желания сошлись — и ему, и мне нужно было спасти пленника.
Сегретто и его дети. Он что, семьянин? Нет, тогда я лучше вырву себе горло, но убивать Сегретто не стану!
Впрочем, сначала нужно все разузнать.
Я поднялся с кряхтением. Видимость в тумане была на семь-десять шагов. Не дыши полной грудью, Тиха, подсказал Джорек, — это опасно.
Угу, тут, в Сумрачье, похоже, опасно вообще все.
— Быстрее, ох, я прошу!
— Не торопи, а то развернусь и уйду.
Впрочем, я знал, что должен спешить. Нет, я не полезу по склону за веткой. Чувство опасности вдруг стало пронзительно острым, сердце тяжело билось в груди, туман стискивал ее, как обручем.
— Быстрее, умоляю! — проскулил сиделец. — Бывают случаи, когда все решают секунды!.. Долбень, ты меня вытащишь, или нет?
— Крэнк! Бывают случаи, когда на сидящих в яме недоносков валятся бревна! Не вякай, пока я тебя не достану!
На моем лице выступил пот. Веревка… Приспособить штаны? Ага, у меня же есть пояс! Я расстегнул тяжелую пряжку и вытянул пояс. Попробовал его на разрыв (кожа потрескалась, эх, слабовато!) и подтянул сползшие штаны.
— Эй, — крикнул, придерживая штаны рукой. — Я скину пояс. Схватишься за него, я тебя вытащу. Удержишься? Хватит сил?
— Сдюжу! Упрусь ногами в стену! Кидай!
Туман завивался над шахтой в спиральную воронку. Я подумал, что влажный теплый морок засасывает внутрь, в подземелья. Кто знает, насколько тянутся выработки? Да и глину ли тут добывали? Насколько помню, в глине часто находят алмазы…
Намотав конец ремня на ладонь, я присел над колодцем:
— Лови!
Послышался глухой удар и вопль:
— Ой, мандрук!
— Что случилось?
— Нич… о-о-ох… Ты меня убить решил? Пряжка! Надо предупреждать!
Я почувствовал, что краснею от злости. Этот сиделец, еще не выбравшись из ямы, уже довел меня до белого каления.
— Крэнк!
Пояс дернулся:
— Тяни!
Я потянул. И сразу почувствовал, как трещит, разрываясь, высохшая кожа пояса. С ужасной руганью я дернул пояс, как бы подсекая огромную рыбу. Из ямы проклюнулась голова — вся в глиняной пыли. В этот миг пояс звонко лопнул, и его край больно хлестнул по предплечью.
— Убр! — сказала голова, исчезая в яме.
Я схватил ее за длинные иссиня-черные волосы и рванул на себя.
Раздался протестующий возглас, почти женский взвизг, который оборвался после того, как сиделец распластался в полынных кустах физиономией вниз. Я выдернул его, как Гэндальф — Сэма Гэмджи (в третий раз поминаю этого близкого моему сердцу персонажа) из-под подоконника в той памятной сцене «Властелина колец», хотя лично я всегда недоумевал, как хлипкий и пожилой на вид маг мог поднять упитанного хоббита в стиле «подъем штанги рывком» и не расстаться после этого с поясницей. Впрочем, Гэндальф не человек, а майар, кости майаров, может, из титанового сплава, а позвоночные диски нарезаны из автомобильных рессор. Короче, классический «Т-100» из «Терминатора».
С гримасой, которая могла сойти в полумраке за улыбку, я перевернул человека на спину:
— Живой?
— Еретики Неспящих! Маэт… — Мужчина осторожно щупал затылок аристократически-тонкими пальцами с заостренными ногтями, затем стряхнул рыжеватую пыль с волос и короткой кожаной куртки. — Да ты хват! Едва не содрал с меня скальп! А вообще, мог бы додуматься свою скатку бросить, вот!
Черт, и правда. Скатка плаща пригодилась бы лучше дрянного пояса.
Человек присел, повертел головой. Потом, отдуваясь, взглянул на меня:
— А у тебя уши покраснели! Остренькие какие, ага!
Я подавил желание съездить ему по сопатке. Вместо этого сграбастал сидельца за ворот грязной синей сорочки и рывком поставил на ноги.
Мужчина скосил глаза вниз:
— Теперь у тебя штаны упали.
Я торопливо натянул свои модные бахромистые брюки, подхватил торбу, испустив сдавленный рык. Выдернул завязку горловины торбы, торопливо пропустил в шлеи штанов, завязал. Лучше чем ничего и намного лучше, чем бегать со спадающими портками.
— А видок-то у тебя задрипанский, — спокойно констатировал спасенный.
Он оказался субтильным коротышкой, лет эдак тридцати. На лбу алел кровоподтек, по щекам расползался почти девичий румянец. Глаза были черные и быстрые, а в лице с узким подбородком проглядывало что-то хищное, кошачье. Черты правильные, но их безнадежно уродовал шрам, перекроивший правую сторону лица от виска до самого подбородка. Бывают шрамы тонкие, хм, утонченные, этот же был широким, бугристым, похоже, срасталась кое-как залатанная рваная рана. Коротышку явно резали чем-то солидным.
Он бросил на меня спокойный взгляд.
— Пожалуй, я должен сказать тебе спасибо. Хорошо, что у меня патлы до плеч, было за что зацепиться. А ты на бродягу похож.
— Я странник.
— Ага.
«Ври больше!» — сказали глаза коротышки.
— Что здесь происходит? — Я не мог придумать вопроса глупее.
— А то ты не знаешь! Дерьмо! Много, много дерьма, и даже больше, чем могут навалить самые ученые мужи из храма в Ильминдаре!
— В смысле?
Взгляд коротышки дрогнул:
— Послушай, ты что, в самом деле не охотник за тварями? Кто же ты, Маэт тебя раздери?
— Странник.
— Ага, странник… И лицо у тебя… странное, и уши — острые… И говоришь с акцентом. Да ты, небось, бастард какого-то залетного эльфа! Да я как будто тебя видел раньше… Скажи, мы не встречались в Кустоле?
Блинский блин! Джорек, каких дел ты успел наворотить в Кустоле, что тебя знает каждая собака? Будем врать. А вернее — блефовать. Красивое слово — «блеф», куда лучше, чем слово «брехня», правда?
— Вряд ли. Я прибыл издалека.
— Ага.
Я думал, что он спросит мое имя, но — нет, не спросил. Задумчиво ел меня глазами.
— И все-таки, сдается мне, что раньше я тебя видел.
— Сомневаюсь.
— Ага. Послушай, государь живоглот убрался в Алистен, в самое Чрево, но он явится вместе с глейвом. А бегают живоглоты ой-ой как быстро.
— Живоглот?
Тонкие губы коротышки скривились в ухмылке:
— Хе-хе-хе! Да ты, я вижу, будто только на свет народился. Правда, совсем-совсем не знаешь, что такое живоглоты и прочая дрянь?
— Я прибыл издалека.
— Как же ты отмахал половину Сумрачья? Шел днем, а ночью где-то прятался? Днем безопаснее, твари не любят, когда нет глейва, это верно. Но все равно — тебе повезло. Послушай, нам стоит смотаться отсюда, и как можно быстрей. Придется в Кустол… а что делать? Браэн уже отплыл, думает, что меня перехватили гвардейцы и ковен Измавера. Твой конь вынесет двоих?
— Нет у меня ни жеребца, ни кобылы. Был осел, но я его съел.
Коротышка спал с лица.
— К-как… нет? Ты что, двигался… пешим?
Он схватился за щеки жестом, который мог показаться смешным, чисто женским, вот только его глаза выражали самый настоящий страх.
— Спящий… У тебя что, даже меча нет?
— Сломал об одного лиходея.
— Сло… об… ли…
— Заткнись, — попросил я угрюмо. — Ты знаешь безопасное место? Тогда веди, v nature! — Я встряхнул торбой, словно угрожая.
Глаза коротышки лихорадочно блестели.
— Но… Но… без коня нам не добраться до Кустола…
Туман принес долгий приглушенный вой. В нем слились злоба и обида, да такие, что я живо и в красках представил, что случится с обидчиком, если его поймают.
— Он увидел! — прохрипел коротышка. Лицо его стало темно-оливковым. Обычно люди от страха бледнеют, спасенному же мужчине кровь бросилась в лицо. — Я тебе говорю, он нас заметил! Создания Чрева могут видеть сквозь туман!
Вой накатил с большей силой: «Уив-в-ва-а-а!.. Увв-а-и-и-ияяяя!» Мне пригрезилось, что я различаю в этом стоне обрывки слов. Так воют безумцы: долго, пронзительно пытаются что-то сказать.
Северный склон, что за моей спиной. Это оттуда. Какое существо способно видеть сквозь туман?
Вой повторился. Теперь — ближе. Кто-то спускался по склону, раздирая легкие в безумном яростном вое. Вое-вопле, вое-стенании.
— Бежим! — Коротышка сорвался с места, промчался два шага и упал. — А-а-а… Ларта! Я подвернул лодыжку! — Крутанулся на боку, уставился на меня испуганным взглядом. — Лодыжка! Не бросай, умоляю!
Я подковылял к нему.
— А ну кончай дурить!
Из синих очей коротышки брызнули слезы:
— Он видит нас! Он идет! Ты украл его добычу, он теперь злой на нас обоих!
Вой раздался намного ближе. Его обладатель, похоже, бегал с немалой скоростью.
— Кто — он?
— Государь… Живоглот… Живоглот, тварь, чудище из Чрева!
Чудище… кто бы сомневался. В таком месте, похоже, совсем не обитают розовые пони.
— Я не могу идти… ты… как тебя… святой-добрый человек, радость очей моих, красивый, мудрый, послушай! Я. Не. Могу. Идти!
— Ты что же, хочешь, чтобы я тебя понес?
— Прошу, не бросай, святой-добрый человек! Я век буду твоим должником!
Я рывком поставил недомерка на землю. Тот издал громкий вскрик и упал. От боли вены на его тонкой шее вздулись, слезы ручьями катились по щекам.
— А-а-а, Спящий… Это не вывих! Я сломал лодыжку! Понеси, молю, молю униженно, на коленях, я не стану тебе в тягость! А потом… я отплачу тебе за заботу сполна! Золото, хочешь золота? Или мою родную сестру!
— Много чести, ездить у меня на закорках, — буркнул я. Но не оставлять же калеку монстру? Джорек бы это сделал, если бы не услышал о Сегретто… А я — нет. Я — Тиха Громов, только в новом теле. Новый, усовершенствованный Тиха, который не бросит никого на поживу чудовищу! Я самый, мать его, суперменистый супермен, я прилечу и спасу, землю остановлю, если надо будет. С другой стороны — драться неизвестно с кем голыми руками я не буду. Этой твари… как там ее, живоглот? — хватило аппетита обглодать целого коня! А я хоть и крупный, но поменьше лошади. Бежать — не позорно. Позорно — не бежать и попасть в желудок монстра.
Коротышка заскулил, как побитый щенок. Он возился в пыли, отставив покалеченную ногу.
Ругаясь так, как никогда не ругался, я схватил его за ворот, и кинул за спину, как мешок с картошкой.
— Обними меня правой рукой!
— Ох!
— За шею — рукой!
— Я съезжаю!
— Заткнись и обними меня правой рукой!
Рука коротышки обвила бычью выю Джорека. Я напряг кадык: нормально, не задохнусь. Ноги недомерка я удерживал на предплечьях. Занятная, чувственная поза! Хорошо, что нас никто не видит… не считая таинственного государя, названного почему-то живоглотом.
— Но одной рукой…
Я увидел, что скверно завязанный узел на опояске развязался. Да что ж такое-то! Нет времени перевязывать, каждая секунда на счету!
— А второй держи мои штаны! И не дай бог, если они упадут!
— Клянусь Спящим, я удержу! — Недомерок ухватился за штаны и дернул. — Моя родная сестра! Помни о моей сестре! Она брюнетка, высокая и пышногрудая! А зад у нее как спелый персик! Клянусь, я не трогал, но мне говорили! Бархат, бархат!
— Не блажи! — Кренясь то влево, то вправо, я двинулся по кочковатому пустырю, постепенно набирая скорость. В голове жужжали пчелы, пленка перед глазами делала туман кровавым. Чертова регенерация куда-то запропастилась, а, верней всего, просто не могла толком восстановить мои силы без еды и воды.
Из пасти преследователя выплеснулся вой. Я уже ясно различал, как бухают в землю ножищи монстра, как трещат ветви под напором огромного тела. Все ближе и ближе. Тварь бежала на двух ногах — я-Джорек слышал это по звуку. Не зверь… двуногий демон. Живоглот. Глотает, как лев, не жуя, просит добавки. Надеюсь, встану ему поперек горла.
«Бух-бух! Бух-бух! Бух-бух!»
Тварь нагонит — это только вопрос времени.
— Правей! — скомандовал недомерок, поддернув мои штаны так, что ткань врезалась между ягодиц. — Большак вон там. Скорей! Да что ты плетешься, как черепаха?
Блеснул влажный булыжник — я резво помчался по большаку, вбивая ноги в мостовую. Дорога была в щербинах. Приходилось следить, чтобы не попасть в такую носком сапога.
Асфальт тут, как видно, еще не изобрели, что странно — летательные аппараты ведь уже в ходу. Хотя эти Прежние, как уже говорил, скрывают свои секреты от жалких людишек. Интересно, на каком они уровне развития, ведь изобрели такие штуки, как громолет и болтер? Может, тьфу-тьфу, и в космос летают?
Мелькнули скаты холмов. Дорога сделала петлю, затем раздвоилась.
— Налево! — тут же приказал коротыш. Он, явно, знал местность и не терялся даже в тумане.
— Уф-ф! Пых! Хых! — Давление на мою спину было ужасным, проклятый захребетник просто пригибал меня к земле. В другое время… Черт, да что говорить!
— Быстрее!.. Может, тебе будет легче бежать без штанов?
— Крэнк! Мне будет легче бросить тебя здесь! Хых… Хых…
Меня начало качать из стороны в сторону, как пьяного матроса, и при этом — кренить вперед; котомка в моих руках была крайне слабым балансиром.
Коротышка громко чихнул:
— Ты что, стригся недавно? Твоя щетина лезет мне в нос!
А еще эти бесцеремонные претензии маленького поганца! Бросить бы его, да ведь я гуманист, бросаю людей монстрам, только когда совсем припечет.
Гулкий топот за спиной нарастал. Охотник больше не выл, уверенный, что добыче от него не уйти. Земля вздрагивала от ударов громадных ножищ, мне казалось, что по дороге пробегает рябь. Ишь ты, бегун, как тебе только удается сохранять в целости коленные суставы? С таким-то весом получить артроз — как два пальца того этого…
Я не считал шагов, но наверняка продвинулся больше чем на километр, прежде чем коротышка завертелся у меня на закорках и придушенно всхлипнул:
— Он нагоняет! Наддай же, наддай! Ох, помолись Спящему, он поможет! Измавер, говорят, всеблаг и по пробуждении хочет переделать мир так, чтобы маг был равен королю, а король — обычному крестьянину! А? Слава Спящем-у-у-у… Ох, крэнк, наддай же, наддай!
Легко сказать — наддай. Я не стайер, не спринтер и даже ни разу не участвовал в забеге с мешком угля на плечах. Я вымотался. Мое дыхание стало быстрым и скачущим, зрение помутилось. Я прилагал чудовищные усилия, чтобы сохранить равновесие. В груди свистел и клокотал закипевший чайник.
Все, еще немного, и я зароюсь носом в дорожную пыль.
Что ж, Тиха Громов, он же Джорек по прозвищу Лис — весьма сомнительная, надо заметить, личность! — примем бой с превосходящими силами противника, как принимали бой с фашистами мои предки. Пусть там будет что угодно, позади, плевать.
Я сбавил темп, пробежал еще немного по инерции, остановился и стряхнул захребетника на обочину.
— Конечная остановка! Хых-хых… Всем зайцам — shtraf!
Коротышка плюхнулся в пыль и завозился там, как жаба в припадке эпилепсии.
— Ох-х, моя лодыжка! Сломал! Сломал!
— Ищи камни, дубину, будем драться! — проревел я.
— Не… о-о-ой… — Он взглянул на меня глазами, полными слез. — Я слом-а-ал… Больно… Не могу ходить… о-о-ой…
Черт, как некстати! Минус один друг — плюс враг. Плюс на минус в моем случае дает устойчивый минус, ибо за спиной — чудовище, с которым одному не сладить.
Я круто развернулся к преследователю.
И увидел дорогу, тонущую в тумане.
«Бух-бух!.. Бух-бух!.. Бух-бух!.. Бух… Бух… Бух…»
Тишина.
Существо замерло, невидимое во мгле. Оно было тут, рядом, шагах в двадцати. Я различил сиплое дыхание и мускусный запах пота (надо сказать, что и сам я дышал как паровоз, а взмок как лошадь). Прикрыл глаза на миг — но, кажется, прелый туман забил все виды моих синестезий. Я раскрыл глаза и приготовился встретить врага грудью.
Ан шиш. Враг не нападал.
Почему же он медлит? Хочет нас обойти?
Внезапно я ощутил на себе изучающий взгляд. Как и пес, живоглот уставился на меня с интересом. Только в мои мысли не вторгался — не умел, видимо. Интерес был иной, я бы сказал — гастрономический. Интерес голодного льва, увидевшего аппетитную добычу.
За спиной померещился шорох. Я развернулся, издал изумленный возглас. Маленький поганец сделал из меня лоха! Подставил, обрек на заклание, чтобы получить шанс спастись. Он сделал так, чтобы я вымотался до предела, загнал меня, а теперь…
Он удалялся не прощаясь. И не оглядываясь. Он убегал на здоровых ногах!
— Ах ты, тухлый мерзавец! — заревел я, потрясая котомкой. — Да чтобы ты подавился собственной гнилью, урод! Да чтобы тебя katock переехал! Мандрук, шлендар, ублюдок конченый!
Патлатый коротышка молча исчез в тумане. Бросил меня на поживу монстру, всего-навсего, как и полагалось, верно, в их благородном средневековье.
От свистящего дыхания позади меня кинуло в пот. Я быстро завязал опояску крепким узлом, перехватил мешок дрожащей рукой, развернулся и крепко встал на дороге. Герой, великий герой, ничего не скажешь! Он сражался и победил, даже не имея пояса на штанах!
Зыбкий силуэт монстра начал проступать в туманной мгле.
— Твою же…
Из тумана на меня надвигалась живая гора.
