Его омоновский уазик с красным флагом последним покинул сошедшую с советских рельсов Ригу, чтобы продолжить путь по нескончаемым политическим ухабам постсоветских окраин. Несдающийся солдат капитулировавшей державы. По призванию и надежде… С Чеславом Млынником можно спорить, но трудно переубедить.

Трезвенник по жизненной философии, он отказывается даже от чая – пьет только минеральную воду или кипяток с медом. Подчеркнуто корректен – даже с давними знакомыми – на «вы». По-спортивному подтянут, сосредоточен и весом. Цитируя поэтическую классику или размышляя о постмодернистском мироустройстве, он в следующую секунду готов действовать. Как тогда – в декабре 1979-го…

Боевое крещение 19-летнего сержанта Млынника состоялось в один из первых дней интернациональной миссии шурави в Афганистане. Первый для него боевой приказ звучал по-военному предметно и емко: обеспечить безопасную посадку наших транспортных «анов» на аэродром Баграм. Обеспечить – значит свести к минимуму риск неоправданных потерь. Для этого – на господствующей над аэродромом высотке – он сначала обезвредил афганских часовых – тогда еще «аминовцев», то есть то ли союзников, то ли… К тому времени штурм кабульского дворца диктатора только предстоял. Скрытно подобравшись к часовым, он встал перед ними из укрытия – в полный рост. С гранатами в обеих руках. Продев пальцы в кольца предохранительных чек. В его жизни ситуация «или-или» возникнет не раз… А тогда часовые предпочли не шуметь. Тем же способом десантники разоружили еще около 80 аэродромных охранников. «Ну, вы даете!» – подвел итог командир десантников. И почти сразу же перебросил группу в Кабул на блокирование аминовского дворца «Тадж-Бек». Успели к штурму, успех которого в той обстановке гарантирован не был. Когда на штурм поднялись «альфовцы» с «мусульманским батальоном», в их боевом резерве находилось подразделение, в котором служил Чеслав Млынник. Политическая страница была перевернута. В остальном – и так будет много раз – спрос с политиков.

В коридоре рижского ОМОНа висел листок со стихами Юрия Левитанского: «Каждый выбирает для себя / Женщину, религию, дорогу /Дьяволу служить или пророку / Каждый выбирает для себя». Командир отделения из состава 103-й воздушно-десантной дивизии, поляк по национальности, уроженец Белоруссии, рижанин по месту призыва, сержант Млынник свой выбор сделал, скорее всего, задолго до штурма «Тадж-Бека». Сделал – по судьбе и присяге, которую он приравнял к достоинству. До наградных планок на кителе полковника в отставке Млынника было еще далеко.

Как и до его увольнения – формально – из рядов еще Советской армии. После Баграма и Кабула одна из 18 афганских боевых операций сержанта, потом старшины пришлась на июль 1980-го. Недалеко от афганского местечка Гудан его роте предстояло по открытой почти пятикилометровой долине пройти к учебному центру моджахедов. Чтобы их блокировать и удерживать до подхода правительственных сил. Но защитники афганского отечества, как это часто бывало, не торопились.

В километре от Гудана на атакующих обрушился шквальный огонь. Четверо десантников, находившихся на острие атаки, тем не менее вывели из строя до 30 душманов. Четверку пытались отсечь, окружить, лишить путей для маневра, засыпать минами… На личном счету первого, кто ворвался в Гудан, – сержанта Млынника – два минометных расчета противника. За два часа боя, совсем не похожего на тот – из киношной «9 роты». Когда все стихло, комбат доложил о 500 уничтоженных душманах. Назовем поименно тех, кто шел в лобовую атаку: прапорщик Готовкин, сержант Млынник, рядовой Долгов (убит в бою), рядовой Саадуев. Одиннадцать лет спустя, в рижском ОМОНе, один из его подчиненных скажет: «Друг – это тот, кто прикрывает тебя со всех четырех сторон света». Командир ОМОНа майор милиции Млынник другому научить не мог.

А тогда вернувшихся из пекла наградили совсем как передовиков соцсоревнования – грамотами. Медаль «За отвагу» воин-интернационалист Млынник получил уже на завершении своего афганского пути в ноябре 1980-го. Следом за ранением в грудь и контузией, стоивших ему несколько месяцев госпиталей – в Шинданде и узбекском Чирчике. Последовавшие специальная подготовка, в том числе в Высшей школе милиции, освобождение заложников в следственном изоляторе и командование рижским ОМОНом, как и феерический поиск своей Маргариты, а еще – спасение друзей – преданных нами, преданных нам, пережитое покушение и прочие жизненные зигзаги останутся общим рефреном его биографии. Ее, похожую на жизненный путь графа Монте-Кристо, Чеслав Геннадьевич полнее напишет сам – был же он одно время корреспондентом общероссийской газеты. Напишет, если не найдутся дела поважней…

Впрочем, и написанное от первого лица не отразит всех его ипостасей. Некоторые из них проявились потом и оказались заметнее со стороны. На этой ноте кто-то спросит, мало ли «борцов – по характеру» или «боевиков – по привычке» рождает военное время, для многих никогда не прошедшее? Другой, порывшись в интернете, назовет Млынника, в лучшем случае – ортодоксом-авантюристом, в худшем – «слепым орудием имперской политики». Но и по перечисленным качествам он далеко не нарицателен. Иначе не там бы себя искал и, скорее всего, нашел бы. Верно и то, что человек, на протяжении почти двадцати лет занимавшийся нетрибунной политикой, однозначным быть не может. Тем более что никому лично он нравиться не обещал. А судьи?.. Географические контуры его судьбы проходят по не расплетенным до сих пор узлам во многих концах страны, истинный гражданин которой ощущает ее не только как географическое понятие. Тем более что многие его начальники отдавали приказы бойчее, чем отвечали за их исполнение. Яснее скажет он сам…

В конце 2004 года Чеслав Млынник оказался в числе тех, кто спас Абхазию от гражданской войны. Не только как герой абхазской «Отечественной войны 1992 – 1993 годов», а как человек, знающий, чего стоит ситуация «или-или». Как в декабре 1979-го, он опять встал в полный рост. Но уже без гранат. Встал между вооруженными и решительными сторонниками местных Сциллы и Харибды. Политики и дипломаты знают: конструктивный диалог между непримиримыми возможен лишь до первой крови. Потом он надолго сведется к выяснению, кто начал первым. Случайная жертва от шальной пули, к счастью, не вызвала цепной реакции. В долгие сухумские часы – под привычную минеральную воду, он, как будто следя за губами собеседников, искал, откуда исходит угроза примирению. Собеседниками выступали горячие сторонники своих политических группировок, надеявшиеся на поддержку Млынника. Но тогда…

Он испещрял пометками блокнот, чаще оставляя свое мнение при себе. Услышав неожиданное, стремительно уезжал. В основном один. В Афганистане все решал дерзкий выпад и первый выстрел. В Абхазии – умение избежать того и другого. Описание каждого афганского рейда требует подробностей. Его работа в Абхазии – времени, чтобы не навредить тем, кто сознательно или по обстановке помог сдержать конфликт на пиковой отметке. Потом смягчил его остроту. Потом по сухумским улицам опять пошли троллейбусы.

Главное все же в другом: Чеслав Млынник показал пример эффективного предупредительного миротворчества и реального посредничества на постсоветском пространстве. Ни теоретического, разрабатываемого столичными конфликтологами, а с личной заинтересованностью и ответственностью бывшего соратника тех, кого развела политическая баррикада. Межабхазское кровопролитие (остались бы в стороне другие?) предупредил боевой офицер из России, длительное время пребывавший в вынужденном публичном небытие. Такое не постигается в академиях. Такое предопределяет гражданский выбор командира, больнее всего переживающего человеческие потери… Абхазия – не единственный полевой опыт таких, как он, а карта политических конфликтов, увы, изменчива. Поэтому четверостишие поэта Левитанского заканчивается многоточием: