Глава 4. Словно плохо прокрашенные волосы, или Зри в корень!

Подчас нужно мыслить по-настоящему нестандартно, чтобы суметь взглянуть на проблему, которая уже не раз оказывалась в центре внимания, и найти новые подступы к ней.

Почему мы очень редко так поступаем? Возможно, потому, что большинство из нас, пытаясь разобраться в сути задачи, скатываются к самому простому или очевидному объяснению. Сложно сказать, является ли это приобретенным навыком или заложено в наших генах.

Для первобытного человека вопрос о съедобности тех или иных ягод был проблемой жизни и смерти. И обычно за правильным объяснением не надо было далеко ходить. Даже сейчас попытка объяснить явление очевидными причинами дает очень хороший результат. Если ваш трехлетний ребенок рыдает, а рядом, держа в руках пластиковый молоток, с недоброй ухмылкой на лице стоит его старший брат, то вы вряд ли ошибетесь, если предположите, что плач и молоток как-то связаны.

Но большие проблемы, с которыми сталкивается общество, — например, преступность, болезни, политическая нестабильность, — намного сложнее. Главная их причина может быть не на виду, оказаться неочевидной либо неприятной. Поэтому так часто вместо того, чтобы решать саму проблему, мы тратим миллиарды долларов лишь на облегчение ее симптомов и морщимся, когда, несмотря на все старания, проблема остается. Думать как фрик означает, что вы должны приложить все усилия, чтобы выяснить истинную причину проблемы, и только потом решать ее.

Конечно, говорить об этом легче, чем делать. Возьмем, к примеру, нищету и голод. Что является их причиной? Первое, что приходит на ум, — отсутствие денег и еды. Теоретически вы можете бороться с голодом и нищетой поставками огромного количества денег и продуктов туда, где люди живут бедно и голодают.

Именно этим в течение многих лет занимаются правительства и различные фонды помощи. Так почему же проблема возникает снова и снова в том же самом месте? Потому что бедность — лишь симптом, а настоящая причина — отсутствие работоспособной экономики, в основе которой прочные политические, юридические и общественные институты. Эту проблему невозможно решить, даже если вы будете отправлять деньги самолетами. Точно так же истинная причина голода не в недостатке продуктов. «Мы говорим о голоде, когда человек или группа людей не имеет достаточно еды, а не тогда, когда не существует достаточно еды», — пишет экономист Амартия Сен в своей книге «Бедность и голод». В странах, где политика и экономика служат удовлетворению потребностей лишь коррумпированного руководства, а не всех граждан, продукты просто не доходят до тех, кому они больше всего нужны. При этом в Соединенных Штатах выбрасывается 40% покупаемой еды.

Но увы, избавиться от коррупции намного сложнее, чем организовывать поставки продуктов. Как видите, даже если мы докопаемся до сути проблемы, часто решить ее не представляется возможным. Однако, как мы увидим в этой главе, звезды порой сходятся и успех может быть ошеломляющим.

Во «Фрикономике» мы исследовали причины роста и спада преступности в Соединенных Штатах. Начиная с 1960 года уровень преступности стал резко расти. К 1980-му число убийств увеличилось вдвое и достигло максимума. В течение последующих лет оно оставалось высоким, а в первой половине 1990-х годов начало снижаться и продолжает падать.

Что же произошло?

Было предложено множество объяснений этому феномену, и мы подробно рассмотрели некоторые из них в нашей книге. Ниже приведены два набора возможных причин. Факторы, перечисленные в одном из списков, действительно снизили преступность, в другом — нет. Сможете угадать, где какой?

Каждый из этих списков выглядит правдоподобно, не так ли? Но пока вы не закатаете рукава и не перелопатите данные, узнать верный ответ практически невозможно.

Так что же говорят данные? Факторы из списка А, какими логичными они бы ни казались, не повлияли на преступность. Возможно, вас это удивит. Ведь число убийств с применением оружия снизилось? Причина этого, решите вы, конечно же, в большей строгости новых законов об оружии. Но, изучив данные, вы обнаружите, что новый закон почти никак не затрагивает тех, кто применяет оружие, совершая преступление.

Вы можете подумать, что подъем экономики в 1990-х годах предопределил спад преступности, но данные говорят о том, что особо опасные преступления и экономические циклы не связаны между собой. Действительно, когда в 2007 году начался очередной финансовый кризис, целый хор экспертов предупреждал, что такой долгий и приятный период благоденствия заканчивается и преступность снова будет расти. Но этого не случилось. Между 2007 и 2010 годами — худшими с точки зрения экономики — количество убийств уменьшилось на 16%. Это невероятно, но сегодня число убийств ниже, чем в 1960 году.

Между тем факторы из списка Б — больше копов, больше заключенных и закат крэка — действительно обеспечили снижение преступности. Ну, может быть, не совсем так. Скорее всего, их можно назвать сопутствующими факторами. Безусловно, если увеличивать число полицейских и отправлять больше людей в тюрьмы, это должно дать краткосрочный эффект: преступников станет меньше. Но что будет происходить в долгосрочной перспективе?

Во «Фрикономике» мы описали еще одну не названную прежде причину: легализацию абортов в начале 1970-х годов. Теория простая, но неприятная. Рост абортов означал уменьшение числа нежеланных детей, из этого следовало, что меньшее число детей росло в неблагоприятной обстановке, которая увеличивает вероятность вовлечения в преступную деятельность.

Если обратиться к истории абортов в США, обремененной политическими и моральными аспектами, наша теория неизбежно должна была разочаровать и противников, и сторонников абортов. Мы приготовились к шумным нападкам.

Но что удивительно, наша точка зрения не вызвала потока писем ненависти. Почему? Мы можем только предполагать, но нам кажется, читатели поняли, что мы обнаружили в легализации абортов не причину снижения преступности, а лишь механизм, обеспечивший это снижение. В чем же заключается причина? Ответ прост: в том, что слишком много детей растет в обстановке, которая толкает их на преступление. И уже в первом поколении, родившемся после легализации абортов, тех, кто вырос в неблагоприятных условиях, оказалось меньше.

Порой осознавать истинную причину той или иной проблемы крайне неприятно, это даже пугает. Возможно, потому мы часто избегаем таких раздумий. Рассуждать о полиции, тюрьмах и законах об оружии намного легче, чем о том, от чего зависит способность родителей грамотно воспитывать своих детей (болезненный вопрос!). Но если вы хотите, чтобы слова не остались только словами, имеет смысл поговорить о том, как важны добрые, любящие родители, дающие своим детям возможность жить в безопасности и стать полезными членами общества.

Разговор, скорее всего, будет непростым. Но когда вы имеете дело с сутью проблемы, вы хотя бы знаете, что у вас есть шанс решить ее. Иначе все это окажется лишь боем с тенью.

Обращение к прошлому в поисках истинной причины также может быть неприятным и пугающим. А ведь в некоторых случаях приходится обращаться к совсем далекому прошлому.

Давайте представим, что вы немецкий рабочий с фабрики. Вы сидите с друзьями в пивной после очередной смены и вдруг осознаете, сколь ужасно ваше финансовое положение. Национальная экономика вроде бурлит, но складывается ощущение, что вы и все вокруг бегут на месте. А вот в другом городе, не так уж и далеко отсюда, дела идут намного лучше. Почему?

Чтобы выяснить это, нам нужно отправиться назад во времени — аж в XVI век. В 1517 году мятежный немецкий монах по имени Мартин Лютер вывесил на дверь своей церкви 95 тезисов с критикой Римской католической церкви. Главным объектом его недовольства стала продажа индульгенций — это был способ пополнить счета церкви, обещая прощение грехов в обмен на взнос в церковную кассу. (Кто-то предположил, что сегодня Лютер протестовал бы против практики налогообложения хедж-фондов и фондов прямых инвестиций.)

Этот смелый поступок Лютера считается началом Реформации. Германия в то время представляла собой почти тысячу независимых территориальных объединений, во главе которых стоял князь или герцог. Некоторые из правителей стали последователями Лютера и приняли протестантизм, другие сохранили верность Риму и католической церкви. Это разделение не было единовременным, оно длилось в Европе несколько десятилетий и нередко сопровождалось кровопролитием. В 1555 году было достигнуто временное перемирие — Аугсбургский мир, согласно которому каждый немецкий князь мог по своему усмотрению устанавливать вероисповедание на территории своего княжества. Более того, если семья католиков жила в княжестве, глава которого был протестантом, соглашение позволяло им беспрепятственно переселиться в католическое княжество, и наоборот.

Так Германия перестала быть религиозным монолитом. Католицизм сохранил свои позиции на юго-востоке и северо-западе, протестантам досталась центральная часть и северо-восток. В остальных регионах жили и католики, и лютеране.

Перемотаем пленку на 460 лет вперед — к сегодняшнему дню. Молодой экономист Йорг Шпенкух сверил карты современной Германии и Германии XVI века и обнаружил, что приверженность того или иного региона католицизму или протестантизму практически не изменилась. Районы, которые были протестантскими, остались по преимуществу протестантскими, а католические — католическими. (Исключение составила только Восточная Германия, ставшая почти атеистической благодаря коммунистическому режиму.) Выбор, сделанный немецкими князьями несколько веков назад, по-прежнему в силе.

Этому, быть может, не стоит удивляться. В конце концов, Германия — страна, которая хранит свои традиции. Однако Шпенкух, пока возился с картами, обнаружил нечто, что по-настоящему заинтриговало его. Религиозная карта современной Германии совпала с экономической: люди, живущие в протестантских регионах, зарабатывают больше, чем в католических. Разница незначительная, около 1%, но очень отчетливая. Если бы правитель земли, на которой вы живете, в свое время остался с католиками, вы бы сейчас оказались беднее, чем в случае, если бы он последовал за Мартином Лютером.

Как объяснить эту разницу в доходах? Возможно, причина кроется в современных явлениях. Может быть, у тех, кто зарабатывает больше, выше уровень образования, или более удачный партнер в браке, или они живут рядом с большими городами, где легко найти высокооплачиваемую работу.

Шпенкух проанализировал необходимые данные и пришел к выводу, что ни один из перечисленных факторов не объясняет разницу в доходах. В действительности причина только одна — религия. Он сделал вывод, что люди в протестантских регионах зарабатывают больше, чем в католических, только потому, что они лютеране!

Почему так? Может быть, дело в том, что протестантские начальники отдают лучшие рабочие места только протестантам? Очевидно, нет. На самом деле статистика утверждает, что почасовая оплата протестантов не выше, чем у католиков, и тем не менее они умудряются зарабатывать больше. Так как же Шпенкух объяснил разницу в доходах?

Он выделил три фактора.

Похоже, что Йорг Шпенкух нашел живое подтверждение протестантской трудовой этики. Теория немецкого социолога Макса Вебера, разработанная в 1900-х годах, связывала развитие капитализма в Европе отчасти с тем, что протестанты стали считать труд во время земной жизни частью божественного предназначения человека.

Какая же от всего этого польза нашему сердитому рабочему, который топит в пиве свои финансовые печали? К сожалению, почти никакой. Для него уже слишком поздно что-то менять, разве что он решится круто развернуть свою жизнь и начнет работать больше. Тем не менее он может подтолкнуть своих детей к протестантской традиции упорного труда, благо что за примером далеко ехать не нужно.

Если вы начнете интересоваться историей, то обнаружите, что наше сегодняшнее поведение часто обусловлено причинами, лежащими в далеком прошлом.

Почему, например, некоторые итальянские города чаще других участвуют в социальных благотворительных проектах? Как показывают исследования, причина в том, что эти города были в Средневековье независимыми государствами, в то время как другие находились под властью норманнских завоевателей. Так независимость в прошлом поддерживает и поощряет веру в гражданские институты.

На Африканском континенте одни государства, получившие независимость, прошли через жестокие войны и столкнулись с безудержной коррупцией, а другие страны эта участь обошла стороной. Почему? Двое ученых нашли ответ на этот вопрос в истории. Когда в XIX веке европейские державы начали колониальный раздел Африки, они проводили линии границ будущих государств, глядя лишь на карту. Их интересовали только две вещи: земля и вода. На местных жителей колонизаторы не обращали внимания — для них все африканцы были на одно лицо.

Такой метод прекрасно подходит, когда вы разрезаете вишневый пирог. Но когда речь идет о целом континенте, все намного сложнее. Новые границы разделили большие гармоничные содружества племен. В один день бывшие союзники и друзья были разведены по разные стороны границы, а члены прежде враждовавших племен стали гражданами одной страны. Этнические раздоры сдерживались колониальными властями, но, когда европейцы покинули континент, страны, населенные враждовавшими племенами, чаще оказывались ввергнутыми в войну.

Колониальные шрамы до сих пор дают о себе знать также в Южной Америке. Испанские конкистадоры, обнаружившие серебро и золото в Перу, Боливии и Колумбии, порабощали коренных жителей и заставляли их работать на шахтах. К чему это привело в долгосрочной перспективе? Как обнаружили некоторые экономисты, люди, живущие сейчас в этих горнодобывающих районах, беднее своих соседей, у их детей меньше шансов получить образование и медицинское обслуживание.

Вот еще один случай, безусловно, ненормальный, когда рабство дало о себе знать много веков спустя. Роланд Фрайер, экономист из Гарварда, занимается проблемой разрыва между белыми и черными в образовании, здоровье и доходе. Не так давно он обнаружил, почему средняя продолжительность жизни черных на несколько лет меньше, чем у белых.

Давно было известно, что болезни сердца — главные убийцы и черных, и белых — больше распространены среди чернокожего населения. Но почему? Фрайер перелопатил большое количество статистических данных. И обнаружил, что ни один из привычных факторов — еда, курение и даже бедность — не может в полной мере объяснить разницу в продолжительности жизни. Но он нашел то, что может. Однажды Фрайер наткнулся на старую гравюру, подписанную. На ней работорговец в Западной Африке слизывает пот с лица раба.

Зачем он это делает?

Один из возможных ответов — таким образом он отсеивает больных рабов, опасаясь, что они заразят остальной «груз». Возможно, думал Фрайер, работорговец пытается оценить соленость пота, ведь именно таков пот на вкус. И если это так, может ли это подсказать ему ответ на главный вопрос, которым он занимался?

Для раба путешествие через океан из Африки в Америку было долгим и ужасным, многие умирали в пути. Главной причиной смерти было обезвоживание. Кто же, заинтересовался Фрайер, переносит обезвоживание легче? Люди с повышенной чувствительностью к соли. Иначе говоря, если ваш организм способен удерживать больше соли, он будет удерживать и больше воды, и ваши шансы выжить в путешествии через океан заметно повышаются. Поэтому возможно, что работорговец на гравюре пытается найти более «соленых» рабов и тем обезопасить свои инвестиции.

Фрайер, сам будучи чернокожим, поделился своей теорией с коллегой по Гарварду Дэвидом Катлером, белым экономистом, занимающимся вопросами здоровья. Первой реакцией Катлера было: «Это полное безумие!» Но, внимательно изучив теорию, он признал ее правдоподобие. Более того, в некоторых медицинских исследованиях ученые уже пытались связать два этих явления, но их выводы становились лишь предметом разногласий.

Фрайер попытался собрать все воедино. «Вам кажется, что всякий, кто смог пережить путешествие в трюме через океан, должен обладать крепчайшим здоровьем и, как следствие, жить дольше, — говорит он. — Но причудливый механизм отбора, хотя и обеспечивал выживание в долгом плавании, увеличивал число выбранных гипертоников (не забудьте еще о заболеваниях, связанных с повышенным кровяным давлением). Чувствительность к соли относится к числу признаков с высокой вероятностью наследования; это означает, что нынешние афроамериканцы, потомки африканцев, привезенных работорговцами, с большей вероятностью страдают гипертонией и заболеваниями сердечно-сосудистой системы».

Фрайер стал искать дальнейшие подтверждения своей теории. Гипертония встречается у чернокожих американцев на 50% чаще, чем у белых жителей Америки. Возможно, на это влияют диета и доход. А каков процент заболевания гипертонией у чернокожих в других странах? Фрайер обнаружил, что на Карибах, где чернокожее население тоже представляет собой потомков переселенных африканцев, уровень гипертонии высокий. Но в Африке заболеваемость гипертонией у черных статистически точно такая же, как и у белых. Выводы Фрайера нельзя считать окончательными, но сам он убежден, что механизм отбора рабов имел долгосрочный эффект — сокращение продолжительности жизни современных афроамериканцев.

Как вы, наверное, догадываетесь, теория Фрайера не стала повсеместно популярной. Многие люди вообще избегают говорить о генетических различиях между расами. «Люди писали нам по электронной почте: “Разве вы не видите, что вступаете на скользкий путь?! Вы осознаете опасность, которая кроется в ваших утверждениях?”»

Новые медицинские исследования могут доказать несостоятельность теории о чувствительности к соли. Но если она верна, возможные выгоды станут огромными. «Мы можем исправить положение, — говорит Фрайер. — Мочегонные средства выводят соль из организма. Маленькая дешевая таблетка».

Вам может показаться, что медицина преисполнена научности и логичности и медики всегда знают настоящую причину той или иной болезни.

Вынуждены вас разочаровать. Человеческое тело — сложная динамическая система, и многого о нем мы до сих пор не знаем. Историк медицины Рой Портер так описал это в 1997 году: «Мы живем в век науки, но наука еще не искоренила всех фантазий в здравоохранении; болеть до сих пор стыдно, мораль никуда не исчезла из медицины». И, как результат, смутные предчувствия постоянно подаются как догма, а традиционные взгляды продолжают доминировать, хотя для этого нет достаточных оснований.

Возьмем, к примеру, язву. Это, по сути, ранка в стенке желудка или кишечника, которая раздражается желудочным соком и желчью, отчего и возникает боль. Вплоть до начала 1980-х годов причины возникновения язвы считались достоверно известными: она образуется при стрессах и обилии острой пищи — оба этих фактора увеличивают кислотность желудочного сока. Каждый, кто хоть раз переедал жгучего перца халапеньо, согласится с правдоподобностью данной теории. И доктора в один голос подтвердят, что всякий обладатель кровоточащей язвы выглядит подавленным. (Доктора также говорят, что огнестрельное ранение всегда сопровождается сильной кровопотерей, однако не верьте им, если они скажут, что причина выстрела была в кровотечении.)

Поскольку причины образования язвы были известны, не возникало и сложностей с ее лечением. Пациентам рекомендовался покой (чтобы снизить стресс), питье молока (чтобы облегчить боль) и прием препаратов типа зантака или тагамета (чтобы понизить концентрацию кислоты в желудке).

И каковы же были результаты такого лечения?

Чтобы никого не обидеть, скажем «средние». Лечение действительно облегчало боль, но состояние больного не менялось. А ведь язва — не просто болезненное неудобство. Она может стать причиной смерти, если разовьется в перитонит (язва из ранки превращается в сквозную дыру), и вызывает осложнения из-за постоянного кровотечения. В некоторых случаях язва требует хирургического вмешательства со всеми вытекающими из него последствиями.

И хотя язвенники не очень-то выздоравливали при традиционном лечении, медицинское сообщество не жаловалось. Миллионам пациентов регулярно требовались услуги гастроэнтерологов и хирургов, а фармацевтические компании увеличивали свою прибыль: антациды тагамет и зантак были первыми суперпопулярными лекарствами, приносящими производителям более миллиарда долларов в год. К 1994 году объем рынка, связанного с заболеванием язвой, оценивался в 8 миллиардов долларов.

Возможно, раньше кто-то из исследователей предполагал, что у язвы и других заболеваний желудка может быть иная причина, например бактериальная. Но коллеги быстро указывали им на зияющий пробел в этой гипотезе: как бактерии могут выжить в кислотном котле желудка?

И вся махина язвенной терапии продолжала катиться как прежде. Ни у кого особенно не было стимула найти действенный способ лечения, и меньше всего этого хотели те, чья карьера зависела от традиционных врачебных методов.

Но, к счастью, жизнь богата сюрпризами. В 1981 году молодой австралийский врач-ординатор по имени Барри Маршалл искал исследовательский проект, к которому он мог бы присоединиться. Он попал в отделение гастроэнтерологии Королевского госпиталя Перта, где старший патологоанатом столкнулся с неразрешимой загадкой. Позже Маршалл опишет ее так: «У нас было 20 пациентов с бактериями в желудке, то есть там, где их по причине высокой кислотности быть не должно». Доктор Робин Уоррен, ставший научным руководителем Маршалла, как раз подыскивал молодого исследователя, чтобы «выяснить, что не так с этими людьми».

Спиралевидная бактерия напоминала вид Campylobacter. Такие микроорганизмы поражают людей, часто контактирующих с курами. Относились ли обнаруженные бактерии к виду Campylobacter? Какие болезни они вызывали? И почему их так часто находили у пациентов с заболеваниями желудочно-кишечного тракта?

Барри Маршалл, как оказалось, уже сталкивался с Campylobacter, так как его отец работал инженером холодильных установок на птицеферме. Мать Маршалла была медсестрой. «Мы много спорили с ней о том, что есть истина в медицине, — рассказывал он в интервью Норману Свану, известному журналисту, пишущему на медицинские темы. — Она полагала, что “знает” что-то только потому, что слышала это много раз. Я же убеждал ее: “Это все вчерашний день. Нет никаких оснований так считать”. — “Да, — отвечала она, — но люди поступают так уже сотни лет, Барри”».

Маршалл был в восторге от загадки, с которой столкнулся. Используя образцы, взятые у пациентов доктора Уоррена, он попытался вырастить спиралевидные бактерии в лаборатории. Но месяц за месяцем терпел неудачу. Делу помог случай: образцы остались в инкубаторе на три дня дольше, и бактерии расплодились. Они отличались от вида Campylobacter. Вновь открытые бактерии получили имя Helicobacter pylori.

«После этого мы вырастили их из образцов, полученных от многих пациентов, — вспоминает Маршалл. — Мы могли сказать: “Мы знаем, какой антибиотик убивает эти бактерии”. Мы выяснили, как они выживают в желудке, и могли ставить самые разные эксперименты на них в лабораторных пробирках… Но мы и не думали искать причину язвенной болезни. Мы хотели разузнать побольше об этих бактериях и думали, что будет здорово, если мы сможем опубликовать о них небольшую статью».

Маршалл и Уоррен продолжали обследовать пациентов с заболеваниями желудка на наличие бактерий. Вскоре они сделали потрясающее открытие: из 13 пациентов с язвой все 13 были носителями спиралевидных бактерий. Возможно ли, что H. pylori не случайно сопровождают больных язвой, но являются причиной болезни?

Вернувшись в лабораторию, Маршалл попытался заразить H. pylori мышей и свиней и посмотреть, разовьется ли у них язва. Она не развилась. «Тогда, — сказал я, — нужно поставить опыт на человеке».

Человеком, решил Маршалл, будет он сам. Он никому не сказал о своем эксперименте, даже жене и Робину Уоррену. Первым делом он сделал себе биопсию желудка и убедился, что не является носителем H. pylori. Все чисто. После этого он выпил порцию бактерий, выведенных из пробы одного из пациентов. Маршалл ожидал одного из двух исходов.

У него появится язва. «И тогда гипотеза доказана. Аллилуйя!»

У него не появится язва. «Если ничего не произойдет, два года моих исследований были потрачены напрасно».

Барри Маршалл, пожалуй, был единственным человеком в истории, который хотел, чтобы у него появилась язва. Он считал, что может пройти несколько лет, пока первые симптомы дадут о себе знать.

Но буквально через пять дней после того, как он проглотил H. pylori, начались приступы тошноты. Аллилуйя! Через десять дней он сделал еще одну биопсию желудка, «и бактерии были повсюду». Маршаллу диагностировали гастрит, он был на прямом пути к заветной язве. Он принял антибиотик, убивающий бактерий. Исследование, проведенное им и Уорреном, доказало, что настоящей причиной язвенной болезни является бактерия H. pylori. Дальнейшие исследования покажут, что она же ответственна и за рак желудка. Это был настоящий прорыв.

Не стоит упоминать, что за этим последовали многочисленные эксперименты и проверки — и огромное сопротивление медицинского сообщества. Маршалла осмеивали, осуждали и игнорировали на все лады. «Неужели вы действительно ожидали, что мы поверим, будто какой-то чокнутый австралиец нашел причину язвы, выпив образец каких-то бактерий, которые, по его словам, он сам и обнаружил?» Ни одна восьмимиллиардная индустрия не будет радоваться тому, что источник ее существования находится под смертельной угрозой. Это вам не несварение желудка! Язва, которую прежде лечили всю жизнь «Зантаком» или операцией, сейчас может быть забыта навсегда после приема дозы недорогого антибиотика.

Понадобились годы, чтобы доказательства бактериальной природы язвенной болезни были услышаны и приняты, — устоявшееся мнение не меняется быстро. Даже сегодня есть люди, которые верят, что причина язвы в стрессе и острой еде. К счастью, доктора придерживаются иного мнения. Медицинское сообщество наконец-то осознало, что прежде врачи только снимали симптомы болезни, а Барри Маршалл и Робин Уоррен установили ее причину. В 2005 году они получили за свое открытие Нобелевскую премию.

Установление причины, вызывающей язву, удивительное само по себе, ознаменовало еще один шаг в сторону революции, которая только начинается, — революции, ставящей своей целью отыскание подлинной причины болезни, а не простое облегчение ее симптомов.

H. pylori, как выяснилось, не единственные бактерии, проскользнувшие мимо систем защиты нашего организма и оккупировавшие желудок человека. Недавно неугомонные ученые с помощью мощных компьютеров и программ анализа ДНК выяснили, что в кишечнике человека живут тысячи разнообразных микроорганизмов. Некоторые из них полезны, некоторые — вредны, польза или вред других зависит от ситуации, а роль остальных еще предстоит выяснить.

Так сколько же микробов живет в нас? По одной из оценок, человеческое тело содержит в десять раз больше микробных клеток, чем клеток собственно человеческих. Таким образом, цифра легко достигает многих триллионов или даже квадриллиона. Это «облако микробов», как назвал его биолог Джонатан Айзен, настолько велико, что многие ученые называют его самым крупным органом человеческого тела. И в нем может скрываться причина здоровья человека… или его болезней.

В лабораториях по всему миру ученые начали проводить исследования, пытаясь выяснить, не являются ли ингредиенты этого микробного рагу, большая часть из которых передается по наследству, ответственными за рак, рассеянный склероз, диабет, ожирение и умственные расстройства. Но не абсурд ли думать, что болезнь, мучившая человечество тысячелетиями, вызвана неисправной работой микроорганизмов, которые все это время прекрасно жили в нашем кишечнике? Возможно, так же думали гастроэнтерологи и руководители фармацевтических компаний, когда услышали об опытах Барри Маршалла. Но он знал, о чем говорил.

Смеем вас заверить: сегодня мы наблюдаем самое начало исследования микроорганизмов. Пока все ограничено кишечником, а сколько еще неизведанного, подобного дну океана или поверхности Марса! При этом уже сейчас исследования приносят пользу. Некоторые врачи успешно лечат больных, страдающих различными заболеваниями желудочно-кишечного тракта, давая им раствор, который содержит бактерии из здорового кишечника.

Откуда берутся эти «здоровые» бактерии и как они попадают в кишечник больного? Прежде чем мы продолжим, позвольте сделать два предупреждения.

Если вы сейчас едите, будет лучше, если вы сделаете паузу.

Если вы читаете эту книгу через много лет после того, как она была написана (мы предполагаем, что люди еще будут жить и читать книги), метод может показаться вам варварским и примитивным. Мы очень надеемся, что так и будет, поскольку это означает, что суть лечения верна, лишь способ введения лекарства в организм улучшится.

Итак, больному требуется вливание смеси бактерий из здорового кишечника. Где их раздобыть? Томас Бороди, австралийский гастроэнтеролог, вдохновленный исследованием Маршалла о причинах возникновения язвы, предложил вариант: человеческие фекалии. Да, речь о том, что богатые микроорганизмами экскременты здорового человека могут стать лекарством для того, чья микрофлора кишечника заражена, повреждена или неполна. Донорские фекальные массы смешивают с солевым раствором — по словам одного голландского гастроэнтеролога, в результате получают нечто, напоминающее шоколадное молоко. Эту смесь через клизму вливают в кишечник больного. В течение последних нескольких лет врачи обнаружили, что фекальная трансплантация — часто более эффективное средство лечения кишечных инфекций, чем антибиотики. Бороди утверждает, что успешно применял этот метод для лечения язвенного колита, который, как он говорит, «прежде считался неизлечимым».

Но Бороди лечил не только заболевания кишечника. По его словам, с помощью фекальных трансплантаций он также успешно лечил рассеянный склероз и болезнь Паркинсона. И хотя сам Бороди очень осторожен в высказываниях и признает необходимость дальнейших исследований, список заболеваний, причина которых может обитать в нашем кишечнике, почти бесконечен.

По мнению Бороди и немногих его коллег, верящих в целебную силу какашек, мы стоим на пороге новой эры в медицине. Бороди сравнивает изобретение фекальной терапии с открытием антибиотиков. Но сперва нужно побороть скептицизм.

«Да, отзывы, которые мы получаем, очень похожи на те, что приходили Барри Маршаллу, — говорит Бороди. — Сперва меня подвергли остракизму. Даже сейчас некоторые мои коллеги избегают говорить об этой теме или встречаться со мной на конференциях. Но постепенно отношение меняется. Я только что получил несколько приглашений сделать доклады на тему фекальных трансплантаций на австралийских и международных конференциях. Но отвращение никуда не делось. Было бы намного приятнее, если бы мы придумали лечение, в названии которого не упоминаются фекалии».

Да, все именно так. Любой из нас без труда сможет представить, как многих отпугивают слова «фекальная трансплантация», или, как ее называют в научных статьях, «пересадка фекальной микрофлоры». Врачебный жаргон («обмен говном») не лучше. Но Бороди, который проводит эту процедуру уже несколько лет, убежден, что менее отталкивающее название обязательно найдется:

— Мы, например, — говорит он, — называем это «каловливанием».