3
Так прошло много недель
Между страхом и оцепенением.
Все говорили лишь об одном – о наступлении немцев,
О мгновенном разгроме французской армии.
Как же такое могло случиться?!
Шарлотта потрясена этой новостью.
Неужели нацисты вторглись в страну, где она обрела приют,
В ту страну, где она теперь в заключении?
Значит, бедам ее не видно конца?
К счастью, южная часть страны не затронута оккупацией,
Ее называли «свободная зона»,
Но свободная для кого?
Уж явно не для Шарлотты.
Слава богу, ей разрешили хотя бы увидеться с дедом.
Старик почти целый день лежал на своем тюфяке,
Чудовищно исхудавший, совсем лишившийся сил.
При кашле у него изо рта сочилась струйками кровь.
Иногда он даже не узнавал Шарлотту.
В испуге и полной растерянности
Она взмолилась о помощи к персоналу.
Горе девушки пробудило жалость одной из медсестер,
Она обещала узнать, что для них можно сделать,
И не обманула Шарлотту: как это ни странно.
Лагерное начальство решило их отпустить.
Значит, теперь им можно надеяться на спасение!
Она сообщила деду, что этот кошмар окончен:
Они вновь заживут в «Эрмитаже», дедушка там отдохнет.
Она гладит его по руке, и он наконец улыбается.
С завтрашнего дня они могут покинуть лагерь.
Однако французские поезда больше уже не ходили,
И у Шарлотты остался один-единственный выход:
Нужно пешком одолеть несколько сот километров,
Пройти через Пиренеи с упрямым больным стариком.
И они пустились в дорогу, чуть не плавясь от адской жары.
Двумя месяцами позже, по другую сторону горной цепи,
Покончит с собой философ Вальтер Беньямин.
Он узнал, что лиц без гражданства не пропустят через границу,
И внушил себе, что его арестуют.
Беньямин годами скитался, как загнанный зверь, и безумно устал.
Принял морфий и умер.
Вспоминаю его слова, в которых звучит прощание:
«Счастье для нас представимо
Лишь в воздухе, коим мы дышим,
Или среди людей, живших бок о бок с нами».
Вот так немецких гениев разбросало по горам на чужбине.
Ханне Арендт, к счастью, все-таки удалось покинуть Европу.
Шарлотта очень любила Вальтера Беньямина.
Она прочла его книги, обожала слушать его по радио.
Одно из его изречений может выразить суть ее творчества:
«Настоящая мера жизни – это воспоминание».
