– Просыпайся. – Я сдергиваю с Оуэна одеяло, и он пытается ухватиться за него, с мучительным стоном переворачиваясь на спину.

– Черт, Фэйбл, что ты здесь делаешь? И почему будишь меня как какой-то армейский сержант?

– Ха, будь я сержантом, звук моего свистка уже разрывал бы твои ушные перепонки, а я бы отдавала команду пробежать несколько кругов, и живо! – Я награждаю его щипком за ногу и бросаю в него смятое в комок одеяло. – Ты можешь опоздать в школу.

Он приоткрывает глаза и смотрит на часы на своем расшатанном прикроватном столике.

– Да еще и семи нет. Какого черта ты в такую рань поднялась? Что вообще ты здесь делаешь? Думал, ты снова останешься на ночь у своего нового любовника.

Да, точно, я тоже так думала. Прошлым вечером я даже намеревалась попросить Дрю остаться со мной здесь, чтобы я могла побыть с Оуэном. Но небольшой спор разрушил эти планы.

– Я хотела побыть дома и поговорить с тобой. – Я сижу на краю кровати, оглядывая его комнату. Это катастрофа. Моя, конечно, выглядит ненамного лучше, но по крайней мере у меня не валяются повсюду вонючие носки и посреди комнаты нет кучи грязной одежды, высотой, клянусь, мне по пояс. – Ты должен срочно убрать свою комнату, я бы сказала даже продезинфицировать.

– Моя сестра произнесла слово «придурок» Думаю, именно его я услышал. – Брат садится и скребет в затылке. – Не могу поверить, что ты прокатила своего нового парня ради меня. Должно быть, хочешь поговорить о каком-то серьезном дерьме.

– Неужели обязательно выражаться? – Я говорю словно мамочка. Мне нужно что-то делать с его языком. Хотя на самом деле кто я такая, чтобы судить. Я сама много лет ругалась. Это был мой первый бунт против матери, и я никогда не сдавалась.

– Погоди минутку. Ты сама ругаешься как грузчик. – Он пытается сдержать зевок и чешет голую грудь. – О чем ты хочешь поговорить?

– Я тут подумала… – Я обрываю обтрепанные нитки с его изношенного одеяла. Мне действительно жаль, что у меня нет достаточно денег, чтобы купить нам хорошие вещи. – Хочу найти другую квартиру.

Он мгновенно затихает, и я вижу шок и неверие, написанные на его лице.

– Ты хочешь уехать? И оставить меня с мамой совсем одного?

– Нет. – Я качаю головой. – Нет, нет, нет. Я бы никогда так не поступила. Хочу уехать от мамы. Хочу жить с тобой вдвоем. – Когда он не произносит ни слова, продолжаю. – Ее никогда здесь не бывает. Она всегда со своим новым бойфрендом, и у нее больше нет работы, значит, она не может платить арендную плату. За все плачу я, и поверь, это тяжело. Я не зарабатываю кучу денег. Работаю всего лишь неполный рабочий день, хотя мой новый босс готов дать мне больше часов.

– Здорово.

– Все так, но здесь у нас слишком большая квартира. Наверняка смогу найти с двумя спальнями в районе получше и за меньшие деньги. Что думаешь? Ты хотел бы переехать?

– Я пойду туда, куда пойдешь ты, – говорит он, но я слышу колебания в его голосе.

– Но что?

– Но… мне только четырнадцать. Разве это законно? Разве мама не должна сделать тебя моим опекуном или кем-то в этом роде, если я буду жить с тобой?

– Зачем ей это нужно? Да ее даже не заботит, здесь мы или нет. Ей будет наплевать, если ты станешь жить со мной.

– Может, и так. – Он роняет голову, сминая одеяло у себя на коленях.

Дерьмо. Он хочет верить, что мама на самом деле думает о нем. В конце концов, он всего лишь ребенок. Кому хочется признаться в том, что мать ни капельки о нем не заботится? Я сама до сих пор не совсем смирилась с этим. Но я выстроила стену, защищаясь от боли, и сказала себе, что это не имеет никакого значения. Я в ней не нуждаюсь.

– Оуэн. – Я касаюсь его колена, и он поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом. У нас обоих мамины глаза, хотя я всегда считала, что у него красивее. У него самые густые и темные ресницы, что я когда-либо видела, даже непонятно, откуда они у него взялись при его светло-русых волосах. Однажды девчонки будут сходить с ума от этих глаз, если уже не сходят. Мой брат красивый. Дерзкий и чувственный. Мне жаль девушку, которая влюбится в него, кем бы она ни была. – Я хочу, чтобы ты переехал со мной. Не хочу уходить в одиночку.

– А как насчет Дрю Каллахана? Разве ты не хочешь переехать к нему? Разве он не богат?

Я морщусь.

– Понятия не имею, что будет у меня с Дрю. Но ты и я? Мы одна кровь. Мы семья. Я не собираюсь оставлять тебя. Мы – это все, что у нас есть.

– А как быть с мамой? Тебе не кажется, что она разозлится?

– Сомневаюсь в этом. Тогда ей же не придется беспокоиться о нас, и она сможет жить со своим бойфрендом. Я могу найти место лучше и меньше, с более низкой арендной платой. Беспроигрышный вариант для нас обоих. – Я более чем уверена, что мама не будет расстроена моим поступком. Почему ее это должно заботить? Я сделаю ее жизнь легче.

– А что, если у нее с Ларри Лузером ничего не выйдет? Куда она тогда пойдет?

– Оуэн. – Я сильнее сжимаю его колено. – Мы за нее не в ответе. Она взрослый человек. Она может сама о себе позаботиться.

Он наклоняет голову и кривит губы. Так он выглядит взрослее и уставшим от жизни больше, чем должен быть любой четырнадцатилетний подросток.

– Я просто беспокоюсь о ней. Беспокоюсь о тебе. Я должен быть мужчиной в доме.

Моя челюсть отпадает.

– Кто тебе это сказал?

– Мама. Давным-давно. Она тогда сказала, что я должен приглядывать за вами обеими, и я пообещал делать это. У меня не очень получалось, но, клянусь, что я постараюсь.

Мое сердце разрывается от боли за этого ребенка. Он еще так молод, но уже так много пережил. На его долю выпало слишком много бед. Схватив брата за плечи, я быстро притягиваю его в объятия, но не держу долго, зная, что он в любом случае вывернется из моих рук.

– Мы позаботимся друг о друге, хорошо? Не будем нести этот груз в одиночку: я или ты. Мы разделим все тяготы.

– Я помогу тебе во всем, что будет нужно, Фэйбс. Я на твоей стороне. Обещаю. – Он снова прижимается ко мне, а я крепко обнимаю его, наслаждаясь объятиями немножко дольше. Так сильно его люблю. И ненавижу, что он должен разрываться между мамой и мной.

– Давай, иди в душ. – Я встаю с кровати и направляюсь к двери. – И когда ты сегодня вернешься домой, я хочу, чтобы ты убрал эту комнату. Это отстой.

Пока я иду на кухню, его смех несется за мной по коридору. Сегодня перед тем, как подняться, я полчаса пролежала в постели, глядя в потолок. Думая о поиске квартиры, запланированном на сегодня, о разговоре с Оуэном, о том, что, возможно, нужно собрать все свое мужество и поговорить с мамой об отъезде.

Делая все возможное, чтобы не думать о Дрю.

Что же все-таки случилось прошлым вечером, черт возьми? Наша размолвка началась из ничего. Я старалась быть с ним честной, а он стал таким мачо-как-много-парней-ты-трахала-до-меня. Я принимаю его таким, какой он есть, со всеми недостатками, почему же он не может так же отнестись ко мне?

Меня раздражают даже мысли об этом. Так что лучше вообще не думать.

Раздается стук в дверь, и я хмурюсь. Кто, черт возьми, приперся к нам в семь утра? Плетусь к двери, смотрю в глазок, но ничего не вижу. Распахиваю дверь, смотрю влево и вправо. Никого нет.

Тогда гляжу вниз и вижу чудесный букет полевых цветов на тонком выцветшем половичке. Ваза заполнена буйством ярких красок, не могу определить, что это за цветы, вижу только восхитительное сочетание оттенков. И в то же мгновение я понимаю, от кого они.

От Дрю.

Схватив вазу, держу ее в руках, делаю шаг наружу и внимательным взглядом осматриваю парковку. Но я не вижу его внедорожника. Не вижу никаких признаков, что он был здесь, кроме букета.

Как, черт возьми, он оставил его здесь, а затем исчез? Я знаю, он быстр на футбольном поле, но позвольте, куда он делся?

– Черт, кто это стучал… Ой. Любовничек.

Я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как Оуэн ухмыляется мне. Он одет в футболку с пятнами и логотипом какой-то неизвестной, но уверена, дерьмовой группы, и черные линялые узкие джинсы. Мы возвращаемся в квартиру вместе.

– И в этом ты ходишь в школу?

Он осматривает себя.

– Я же не на бал собираюсь. Оставь меня в покое. Эй, у тебя есть закурить?

– Оуэн! Поклянись мне, что ты не куришь. – Его виноватый взгляд дает мне ответ. Если бы цветы не были так красивы, запустила бы в него вазой, так я зла. – Ты слишком молод, чтобы курить. Это ужасная, противная привычка.

– Ты куришь.

– Не всегда. Я почти бросила. – Ну да, звучит весьма неубедительно.

– Я курю только один раз в это самое время, – скулит Оуэн. – Это успокаивает нервы.

– Дурацкий ответ. Уверена, если я прямо сейчас покопаюсь в твоей комнате, то найду немного травки. Я права? – Поднимаю бровь, предлагая ему возможность отрицать этот факт.

Глаза Оуэна расширяются, мгновенно выдавая его, прежде чем брат успевает делать безразличный вид.

– Да кого это заботит? Говоришь так, словно всегда была правильной и примерной. Готов спорить, ты выкурила за свою жизнь парочку ведер.

На самом деле нет. Наркотики ничего не значили для меня. Я баловалась косячками в средней школе, но ничего серьезного. Сигареты были моим главным грехом. А еще алкогольные вечеринки по случаю. Из-за этого я совершала глупые поступки. И через некоторое время перестала на них ходить.

– Мне двадцать, тебе четырнадцать. Есть разница между тем, что могу делать я, и что можешь делать ты.

– Вот дерьмо, – бормочет Оуэн, направляясь к дивану, где валяется его толстовка. – Ладно я пошел.

Я ставлю вазу на кухонный стол, и моя радость от букета-сюрприза мгновенно испаряется, когда понимаю, что не только практически на пустом месте поссорилась с братом, но точно так же поступила прошлым вечером с Дрю.

Так у кого тут проблемы, а?

– Оуэн, послушай. Мне очень жаль. – Он останавливается у двери, словно ждет от меня дальнейших объяснений. – Я просто бешусь, когда вижу, что ты совершаешь кучу глупых ошибок, таких же, какие когда-то сделала я. Хочу, чтобы ты учился на моем примере.

– Я собираюсь делать то, что делаю, и неважно, что именно, Фэйбс. Надеюсь, ты это поймешь. – Брат поворачивается ко мне. В своей выцветшей черной толстовке с пятнами от отбеливателя он выглядит оборванцем. Кто, черт возьми, стирает его одежду? А, точно, он ведь сам стирает. – Я не трудный подросток. У меня хорошие оценки. Просто иногда пропускаю школу. И у меня есть хорошие друзья. Да, немного покуриваю. Ловлю кайф и на некоторое время забываю о своих неприятностях. Разве это плохо?

«Да! – хочу я закричать ему. – Хочу, чтобы ты был идеален и хорошо себя вел, и никогда не доставлял мне никаких проблем. Не хочу, чтобы ты наркоманил, курил или пил, и шлялся с девчонками. Я хочу, чтобы тебе всегда было восемь лет».

– Может быть, поговорим позже? – предлагаю я. – Я должна быть дома, когда ты вернешься из школы.

– О чем еще говорить? Ты уже все решила. Мы съезжаем без мамы, ты ненавидишь, что я курю, и думаешь, что я говнюк. Подумаешь. – Он молча выходит из квартиры, захлопнув за собой дверь, а я остаюсь на месте с раскрытым от шока ртом.

Святое. Дерьмо. Да я постоянно в него наступаю. Почему в последнее время я со всеми ругаюсь? В чем, черт возьми, моя проблема?

Сожаление наваливается на меня, и я усаживаюсь на отчаянно скрипучий табурет. Взять и испортить весь разговор. Со мной явно что-то не так. Я ссорюсь с теми, кого люблю. И это очень глупо.

Я провожу пальцем по одному из нежных цветочных лепестков. Например, этот – ярко-желтый, как солнечный свет, – полная противоположность моему угрюмому настроению.

Посмотрите на меня. Мужчина оставляет цветы на моем пороге, а я все хнычу. Это мне следует извиняться, но он тот, кто делает такой широкий жест. Еще ни один парень не дарил мне цветов.

Никогда.

Среди цветов я замечаю небольшой кремовый конверт, хватаю его и открываю дрожащими пальцами.

Я вздыхаю мечтательно и тоскливо. Думаю, он пытается медленно разобрать меня на части так, что только сам потом и сможет собрать воедино. Его слова меня убивают. Насмерть.

И они же дарят так много надежд, что я не понимаю, как вообще могла в нем сомневаться.