Глава 14
Обаяние винила
Катя планировала написать короткий отчет о задержании краснопрудского стрелка и обнаруженном в результате погони зловещем склепе. Пока утром шла по коридору Главка в кабинет начальника пресс-службы, подбирала заголовок позабористей. Она так и объявила: интернет-очерк подготовлю как можно быстрее, прямо вот сейчас сажусь за ноутбук и…
– Можно уже не торопиться, – заметил начальник пресс-службы. – Краснопрудский стрелок покончил жизнь самоубийством.
Катя оценила новость – да уж, что тут скажешь…
– Тогда я напишу репортаж о работе экспертов и процессе идентификации останков.
– Этим Москва занимается, это их дело.
Однако Катя не собиралась так просто сдаваться. Во-первых, все события Безымянного, в том числе и «укус», подействовали на нее чрезвычайно. Страшный склеп и его жертвы – кто они, кто их убил? Когда? За что?
А во-вторых, Катя знала: если она сейчас отступится, то не сможет вытащить Сережку Мещерского из его черной меланхолии. Он опять запрется дома, впадет в депрессию. Эта початая бутылка красного вина – плохой знак. Мещерский никогда такими вещами не злоупотреблял. Надо помочь ему выкарабкаться, справиться с собой. Она должна это сделать.
– Ладно, понятно. Тогда я бы хотела попросить у вас десять дней отпуска, – решительно заявила она начальнику. – У меня дни остались, я хочу их использовать сейчас.
Начальник пресс-службы – человек умный – только пожал плечами. Он сек Катю на лету, как радар.
– Хорошо, пишите рапорт. С завтрашнего дня вы в отпуске.
– Спасибо.
– Только учтите, это дело о неустановленных жертвах, оно так и останется делом о неустановленных жертвах. Насколько я владею информацией. Слишком большая давность. Так что не стоит тратить свой отпуск на этот случай. Москва отработает все чисто формально и сдаст в архив. Через неделю все забудут.
– Я не ставлю перед собой великих задач. Я просто опишу кропотливую работу экспертов. Скромненько, но со вкусом.
И начальник пресс-службы, человек умный, и Катя, горевшая желанием не столько породить новую сенсацию, сколько помочь другу Сережке Мещерскому, заинтересовать его хотя бы вот этим Безымянным переулком, ошибались.
Потому что злые гении – демоны места и хищные призраки – уже вылезли, вырвались из своих склепов и щелей. Катя и не подозревала, что это дело станет одним из самых таинственных, запутанных и страшных, станет почти мифом, почти городской легендой.
Пока же она торжествовала, что получила отпуск и обрела свободу на целых десять дней.
Она тут же позвонила Мещерскому, подняла его с постели (заспался что-то, друг дорогой) и почти приказным тоном (с нервными личностями в депрессухе – только так!) объявила, что в обед они встречаются в кафе и потом едут в Безымянный узнавать новости у экспертов.
Мещерский не стал ныть и отказываться. Кротко сказал: хорошо, поинтересовался, какое кафе. Катя назвала «Кофеманию» рядом с Консерваторией на Никитской улице – как раз напротив Главка, жди меня там.
Она скоренько подтянула все хвосты перед отпуском, настрочила пару маленьких злых репортажей в интернет-версию «Криминального вестника Подмосковья». Позвонила своим информаторам, потом знакомым журналистам. Проглядела новости на планшете – нет никаких упоминаний о таинственной могиле. А вот репортажей о поимке и самоубийстве краснопрудского стрелка полно. Про искусанную женщиной другую женщину нигде никаких сообщений, никто ничего не слил в отдел происшествий.
Катя вспомнила, как они бежали в гору по Андроньевскому проезду, как светила луна над часовней. Как женщина обернулась, оскаливая зубы, демонстрируя окровавленный рот, и противный такой холодок снова дал о себе знать где-то внутри, рядом с желудком.
Чертовщина какая-то…
А кончилось ничем.
Психически больная. И ни у кого из соседей к ней никаких претензий. Словно и не было тех жутких укусов на руке.
В обеденный перерыв Катя вышла из Главка, пересекла улицу Никитскую и дошла до «Кофемании». Она любила это кафе. Там все знакомо: уютные столики, деревянные венские стулья, шум. Народа, как всегда, полно, несмотря на то, что цены кусаются.
Мещерский сидел в углу, на диванчике, за маленьким столиком. Увидел Катю в тренче и брюках в дверях – и тут же позвал официантку.
Они оба заказали кофе, Катя – капучино, Мещерский – эспрессо. Катя отметила, что после вчерашних ночных приключений Мещерский выглядит лучше. Он посвежел, побрился. Однако взгляд все равно какой-то рассеянный, уплывающий в печальные дали.
– Криминалисты, возможно, сегодня закончат работу в цехе, – объявила ему Катя. – Экспертиза займет несколько дней. Кое-что, конечно, по старым костям установят. Но это капля в море.
– Я пока тебя ждал, посмотрел в Интернете. – Мещерский достал айфон. – Мало информации. Фабрика «Театр-грим» прекратила свое существование в начале девяностых. До шестидесятых она носила название «Вторая мыловаренная». А до революции называлась «Товарищество провизора Костомарова». Вот, собственно, и все в Интернете по поводу самой фабрики. Я так понимаю, что с девяностых она представляла собой уже просто комплекс разрушающихся зданий, часть которых – архитектурные памятники. Дважды эта территория выставлялась на аукционы. Но ломать там подчистую нельзя, это исторический центр Москвы. А с точечной застройкой под жилые кварталы никто не хотел связываться, потому что там рядом огромная промзона «Серпа и Молота». С ней тоже никак вопрос не решается. Элитное жилье рядом с железной дорогой и сталелитейным заводом, превращенным в помойку, не построишь.
– Теперь, как видишь, у фабрики и всех этих зданий есть хозяева. – Катя вспомнила брюнета в белой рубашке по имени Александр Мельников и его компаньона Виктора Ларионова. – Только о замурованном склепе они ничего не знают. Это очевидно.
– Эксперты ваши обратили внимание на шурфы в полу и стенах, – Мещерский пил кофе. – Это дело рук нынешних владельцев. Они рабочих сверлить нанимали. А для чего – от этого вопроса тот тип с бумагами…
– Ларионов.
– Ну да, уклонился. Когда про клад в шутку сказали, лишь посмеялся.
– В старых зданиях всегда ищут клады, – заметила Катя. – Это такой общечеловеческий инстинкт. Уж точно они не склеп этот там искали.
– Не склеп, а что-то другое. И это тайна. Как ты вчера сказала – место, полное тайн?
– Я вчера очень испугалась там, когда это создание… эта Лиза…
– Я тоже себя не в своей тарелке почувствовал. – Мещерский вздохнул. – Меня ее дикая выходка тоже испугала, но больше поразила реакция жильцов.
– Что никто ничего? И нас, полицию, все потихоньку спровадили? А что мы могли в той ситуации сделать? Участковый этот, Лужков, и тот растерялся.
– Он не растерялся, – возразил Мещерский. – Я за ним наблюдал. Он насторожился. Я думаю, все это его заинтриговало не меньше, чем нас. И спорить готов, что мы еще его там, в этом Безымянном, увидим.
– Это же его участок, – кивнула Катя.
Они допили кофе, Мещерский расплатился, и они направились во двор Музея Востока, где Мещерский – мал да удал – держал свою машину на бесплатной музейной стоянке для сотрудников, хотя таковым не являлся. Эти маленькие хитрости москвичи начали применять в связи с платными парковками. У каждого имелся свой метод и свои тайные места, где можно было приткнуть машину, не опасаясь штрафа.
А затем поехали в Безымянный. И добрались до него очень быстро, без обычных пробок.
Патрульная полицейская машина возле прохода между зданиями, перегороженного лентой, на месте. В ней двое сотрудников ППС, участкового Лужкова нет. Катя отметила это для себя – наверное, Мещерский все же ошибся насчет повышенного интереса лейтенанта к происшествиям в Безымянном. Участковый, кажется, решил забить на все, раз нет официальной жалобы потерпевшей.
Эксперты-криминалисты в старом цехе трудились весьма энергично. Старший группы известил Катю о том, что к вечеру всю работу в подвале они закончат и «вот мой сотовый, если интересуют результаты, звоните уже в криминалистическую лабораторию».
Катя и Мещерский минут пять созерцали дыру, провал – все останки оттуда уже были убраны и запакованы, и теперь эксперты отрабатывали пол и стены склепа, искали с металлодетектором все, что могло сойти за улики.
Затем Катя и Мещерский вернулись в Безымянный. Небо хмурилось, все выглядело серым – и асфальт, и стены домов, словно в их кирпичи впитался туман.
Они прошли по переулку в сторону Золоторожского Вала, откуда въезжали и где Мещерский припарковался. И Катя в который раз подивилась, насколько этот конец переулка не похож на противоположный, упиравшийся в Андроньевский проезд.
В небольших двухэтажных особнячках, отреставрированных и покрашенных, угнездились магазин «Спорттовары», булочная с витриной, украшенной корзинками с багетами, магазинчик «Блошиный рынок» со стильной темной витриной, забитой старыми куклами, сидящими в кресле-качалке, на барабане и тайских столиках в форме раскрашенных деревянных слонов. А напротив, в доме, выкрашенном кармином, располагались паб с деревянными решетчатыми дверями ярко-алого цвета, кафе «Бисквит» и магазин «Винил». Он имел общую с кафе витрину. На тротуаре рядом с ней красовались шарики зеленого самшита в керамических вазах. Тут же на углу была оборудована стойка для велосипедов, где стояли три велосипеда и дорогой скутер.
Цивилизация и урбанизация заползала в переулок с этого конца. И все выглядело приветливым и современным, даже в хмурый осенний день. Но это была иллюзия.
Катя убедилась в этом, как только они открыли двери кафе. Все вроде бы прекрасно: аромат свежего кофе, ванили и сдобного теста. И за столиками – молодежь и офисные клерки из Золоторожского бизнес-центра, заглянувшие сюда перекусить. Но все такое маленькое, тесное.
Кафе буквально ютилось в загроможденном столиками пространстве, создавая ощущение, что прежде все было рассчитано на больший простор и большее количество гостей. А теперь кафе имело проход в стене, соединяющий его с магазином «Винил».
Магазин имел стильный минималистический дизайн. Отделка из светлого дерева. Книги «нон-фикшн», дорогие альбомы по искусству на стойках, журналы на иностранных языках и большая коллекция виниловых пластинок на стенде во всю стену. И при этом – никого, ни одного покупателя.
В углу скучал коричневый рояль. На полу из стильных досок «беленый дуб» – нераспакованные картонные контейнеры с книгами. За стойкой, обложенной, как в магазинах «Республика», всякой всячиной – от дорогих лакомств в пакетиках и коробочках до блокнотов и тетрадей арт-дизайна, – маялся ошалевший от безделья продавец. Он просветлел лицом, узрев Катю и Мещерского, входящих из кафе. И тут же поставил на старый проигрыватель времен семидесятых с прозрачной крышкой пластинку.
Луи Армстронг…
Катя не знала, чего им здесь искать, в этом «Виниле». А Мещерский тут же направился к стенду с пластинками. И Катя порадовалась – чем бы ни тешился, расследованием или музоном в стиле Курта Кобейна, – пускай. Это все в плюс. Это пилюля против меланхолии, окутавшей и это чудесное место.
Ее внимание привлекла полка с яркими коробочками, а над ней – фотографии. Им в этом магазине выделили специальную нишу. Коробочки старинного вида из раскрашенной жести, антикварные, что ли? Катя наклонилась: «мыло «хризантемы». На коробочке, поцарапанной и потрепанной временем, нарисована гейша в красно-черном кимоно. А на другой коробочке «мыло «Шираз», и там пухлая дама ангельского вида и розы, розы. Еще одну коробочку из жести украшал алый мак. Катя прочла стершуюся надпись «Мыло «Лауданум». И ниже, совсем мелким шрифтом, с «ятями»: «Товарищество пр… ра Костома…»
Она перевела взор на фотографии – явно увеличенные с обычных и вставленные в рамки из светлого дерева. На одной артист изображал мавра Отелло в гриме: лицо густо намазано черным, губы неестественной толщины выкрашены алой помадой. На плечах – золотой плащ, позади декорации. Катя решила, что это оперная постановка. Два других снимка были черно-белые, дореволюционные.
На том, что слева, в объектив нежно улыбалась женщина поразительной красоты и изящества в широкополой светлой шляпе, держащая в руках большую жестяную коробку с надписью, опять же с «ятями»: «Косметический набор. Фабрика «Товарищество провизора Костомарова».
Катя подумала – где-то она видела эту женщину, ее образ знаком.
– Это балерина Тамара Карсавина. Дягилевские сезоны в Париже. – Продавец понял ее интерес к снимку. – Она в десятых годах снялась для фабричной рекламы. А на том снимке – певец Большого театра Атлантов, это снимок семидесятых. Опера «Отелло», и он в гриме – продукции той же самой фабрики.
– А это что за барышни? – Катя указала на третий снимок.
На фото – две молодые дамы в темных платьях с отделкой начала прошлого века – брюнетка и светленькая. Светленькая сидит в кресле, а брюнетка стоит, положив руку ей на плечо. Обе тоненькие, затянутые в корсеты. У обеих весьма решительный и независимый вид. Обеих нельзя назвать красавицами, но барышни симпатичные. Светленькая круглолицая и курносая, а брюнетка большеглазая, с этакой пикантной «цыганщиной» в облике.
– Это родственница хозяйки с подругой, – сообщил продавец. – Предки, одним словом.
– Какой хозяйки? – спросил Мещерский, отрываясь от винила.
– Нашей. Владелицы кафе и магазинов. – Продавец кивнул на улицу.
Катя внимательно пригляделась к снимку. Мещерский тоже подошел. В облике брюнетки очень смутно угадывались черты одной из участниц вчерашней драмы с укусом.
– Стильные фотки, мне нравятся. – Молодой продавец улыбался, он не прочь был поболтать, явно от скуки. – Две знаменитости. А третий снимок тоже примечательный.
– Чем же он примечателен? – спросил Мещерский.
– Вроде какая-то старая история с загадочной смертью. Вы знаете, что тут в переулке на бывшей фабрике скелеты нашли? – Он вышел из-за стойки. – Говорят, там уйма народа, и все убитые. Вот так – не знаем, по каким костям ходим. Мы туда с барменом из паба ходили, хотели глянуть, так менты нас в цех не пустили.
– Эксперты там сегодня все закончат. Сможете потом, позже сходить место посмотреть, – просветил его Мещерский. – Сейчас у полиции просто много работы. А завтра станет в вашем переулке опять тихо-спокойно.
Как же он ошибался в своем утверждении!
