Дальше: Отвори, сестра моя (перевод А. Соколова)

Шиворот-навыворот
(перевод А. Анисимовой)

Двое летели в пустоте.

Обняв друг друга, положив подбородки друг другу на плечи, они переворачивались снова и снова: голова-ноги, голова-ноги.

Вокруг — здесь не было ни верха, ни низа — была пустота. И только невидимый вихрь толкал их к солнцу, что висело в центре сферы. Солнце же было затуманено облаком пыли.

Джек Калл крепко прижимал к себе Филлис Нильстрем, уставившись в пространство поверх ее плеча. Еще раньше — очень трудно говорить о времени в мире, где солнце все время стоит на одном месте, — он заметил пятно. Он помотал головой. Пятно росло. Предмет этот летел мимо, а не прямо на них, как казалось поначалу. После катаклизма осталось много всяческих обломков: здания, деревья, осколки скал. Их очертания напоминали живых существ, правда, Джек не видел таких за всю свою жизнь в этом мире.

Предмет изменил курс и, описав дугу, направился прямо к ним. Выходит, их заметили.

Он приближался, и Калл подумал, что это, должно быть, представитель нового рода, третьей очереди жителей этого мира.

Вид монстра его не смутил. За последнее время он повидал слишком много всякого, чтобы пугаться. Он даже не уделил этому созданию особого внимания, а все думал о Земле, которую он помнил, но никогда не видел; какое-то время надеялся увидеть, а теперь знал, что не увидит ее никогда.

А еще он думал о совсем недавнем времени, когда человек отмерял время по числу отходов ко сну и пробуждений, когда все было по-другому. Тогда он надеялся, не зная правды, но желая ее узнать. Несмотря на очевидное, он с трудом верил, что находится в Аду. Это был вовсе не какой-то сверхъестественный мир. Этот мир был твердым, как камень, грязным, как глина, вонял, словно помойка или немытое тело, но это был физический мир, подчиняющийся общим законам мироздания… хотя некоторые явления было трудно объяснить.

Теперь он точно знал, что все имело свое объяснение и подчинялось определенным принципам. Одни и те же причины вызывали одинаковые следствия как здесь, так и на Земле.

Но в тот день, который ему вспомнился, он не был уверен в этом.

«Пустыня Смерти — старый Ад с давно прогоревшим огнем», — говорили старожилы. Джек Калл так часто рассматривал ее из окна своей квартиры, расположенной высоко на башне, что вполне понимал, что они хотят этим сказать. По утрам, когда он пил кофе — эрзац из толченых листьев каменного дерева — он обычно глядел через городские крыши, через городские стены, вдаль, в пустыню.

Насколько хватало глаз — горизонта тут не было — простирались пески. То тут, то там из песчаной равнины высовывались горы. Горы, как и пустыня, стояли голые: без деревьев, без кустов, без травы. Вокруг были только песок и солнечное сверкание, да ядовитые испарения из рытвин в песке.

Изредка вдали можно было увидеть ковыляющих куда-то «дракона» или «гидру», напоминающих старый автобус, плетущийся на свалку. А однажды он видел «кентавра» с покачивающейся спиной.

Даже на таком расстоянии «кентавр» казался каким-то малохольным: серый, грустный, вялый, такими бывают безработные, давно потерявшие всякую надежду. Время от времени, как он слышал, они приходили в город. Но не с луком и стрелами, а с каменной чашей для подаяния.

В общем, как в поговорке, только наоборот: если б голодранец был конем…

Этим утром — утром? — он, как обычно, смотрел на пустыню, обдумывая, правда ли то, что говорят о горах. В городе ходило до черта разных слухов, и только малой толике из них можно было верить. Но все же приятно лелеять слухи, согревая их в груди, черпая из них надежду. А слухи говорили, что если человек сможет пересечь пустыню, то сможет выбраться и из самого Ада. А если это невозможно, то зачем же тогда барьер между городом и горами?

По слухам выходило, что за горами просто ничего не было.

Это походило на правду: Джек не мог видеть, что там, за песком. Пустыня загибалась вверх и вверх, пока ее край не начинал расплываться.

Не было неба, вместо него было продолжение земли.

Это был мир, где небо было не голубым, где неба не было вовсе, где солнце всегда висело точно в зените, где тень была только под крышей или около наклонной стены.

Когда-то человек мог выпасть через край мира. Так говорили долгожители. Но они же утверждали, что мир изменился, причем не к лучшему. Ад — это компромисс между земными идеями и потусторонними фактами. И компромисс этот, казалось, всегда срабатывал в худшую сторону.

— Возьмите свой компромисс и сосите его, — проворчал Калл.

Бесполезно. Сосать приходилось ему самому.

Калл вернулся к своему завтраку. Он с отвращением оглядел свое жилье: четыре каменные стены — тюрьма-тюрьмой, — каменная кровать, каменная скамья, каменный стол, все сделано из гранита, известняка, базальта. Каменный стол, на который дьявол клал свои младенческие локти вечность ^:— это сколько? — назад. Каменная скамья со впадиной посередине, где грешные или святые зады ерзали взад-вперед миллиард лет кряду.

Завтрак: кварцевая чаша, наполненная баландой из манны с коричневыми волокнами листьев каменного дерева, похожими на волосатую лапшу. Это были единственные продукты, и он предполагал, что дозволены они были лишь потому, что человеческому существу необходима пища. Человек — не какая-то экоплазма, это плоть и кровь. Человек дышит и кровоточит, у него есть рот, зубы и кишки, которые надо заполнять пищей. А еще каменные деревья поглощали углекислый газ и источали кислород. Это была вполне физическая система, хотя и замкнутая, такая же физическая, как Земля, с которой они сюда явились.

Доев суп и выпив еще одну чашку кофе, Калл побрился каменной бритвой. Надо было следить за внешностью; это диктовалось и чувством собственного достоинства и модой. Сейчас здесь в моде были усы.

Но пока он брился, началось землетрясение. Пол осел. Каменные блоки стены чуть разошлись. Он оперся на стол и продолжал подбривать бакенбарды. Нет, эти негодяи не заставят его потерять самообладание, пусть хоть вся вселенная развалится на куски. Он покажет им, чего стоит.

Как будто им есть до этого дело.

В результате он порезал себе шею. Но, к счастью — а может, наоборот — бритва прошла на волосок от вены.

Выругавшись, он подошел к окну и выглянул наружу.

НАЧАЛОСЬ!

Весь Ад рушился!

Вдалеке и вверху появилась тонкая линия. Она мчалась к нему, к городу, становясь по мере приближения все шире, превращаясь в две стены, образующие острый угол, вроде как нос корабля. И она мчалась через пустыню, поднимая перед собой каменную волну, вздымая с каждого борта по облаку пыли: корабль пустыни, гонимый ветром божьей ярости. Из окон и дверей башен вырывалось пламя. Каменные башни поднимались над ним, как высокие мачты. И этот каменный корабль, объятый пламенем, несся прямо на город, котором жил Калл.

— Началось! — вскрикнул Калл.

Тонны и тонны гигантских гранитных глыб со скоростью шестьдесят миль в час неслись прямо на город, который сам был тоннами и тоннами гранитных плит. Калл закричал; это он-то, который много чего повидал и думал, что уже ничто не заставит его закричать. Он закричал, хотя видывал такое и раньше, хотя был уверен, что столкновения не произойдет.

Столкновения не произошло. Великий город, казалось, спружинил, но выстоял, и масса гранита внезапно остановилась. Гранитные стены застыли в неполной четверти мили от города.

Наступила тишина, крики и вопли на улице стихли. Огромный город, похожий на корабль, начал откатываться. Джек знал по опыту: прежде просто казалось, что громадина несется на него. Это был мираж, простое отражение города, находящегося в Бог знает скольких тысячах миль от них. Во время землетрясений случались иногда странные атмосферные явления. Однажды через пески несся его собственный город, и он увидел сам себя, с ужасом уставившегося в окно башни.

Город с горящими башнями исчез. Они никогда не допустят общения или торговли между христианами и буддистами. Каждый должен страдать в своем собственном Аду. Власти строго следили за этим.

«Если Власти такие умные, — подумал Калл, — почему они не сделали города достаточно большими с самого начала? Или они хотели держать людей в постоянном страхе и ужасе, что оба Ада рано или поздно столкнутся?»

Он тронул лицо и ощутил липкую влагу. Он совсем забыл про свой порез.

Калл слизывал кровь с пальца и смаковал ее солоноватый вкус, ее красный цвет и то, что это его кровь, кровь его плоти. Здесь было мало развлечений, и порой приходилось делать странные вещи, чтобы получить хоть какое-то удовольствие. Он знал человека, который мог лечь на спину, согнуться практически пополам и… Нет, лучше не продолжать. Об этом не стоит думать. Он не хотел думать об этом не потому, что это было вульгарно или противоречило человеческому естеству. Нет, просто он ненавидел этого человека. Ненавидел его за то, что тот мог получить удовольствие, которое было недоступно ему, Каллу.

Он опять посмотрел на свою руку. Кровь продолжала капать. И хотя Калл не боялся умереть от потери крови, кровотечение следовало остановить — Биржа, где он работал, настаивала на презентабельном виде своих служащих. Кроме того, на улице было полно всяких типов, которых вид крови привел бы в слишком сильное возбуждение, и это не только принесло бы ему уйму неприятностей, но, возможно, причинило бы боль.

Он позвонил врачу, который жил в маленькой комнатке в полуподвальной квартире. (Телефон в Аду? А почему бы и нет? Это было сделано теми, кто жил здесь еще до человека — демонами. По всему городу тянулась обширная сеть проводов, они в изобилии торчали на каждом здании или же висели на ветках каменных деревьев).

Врач — типичный «дьявол» — был занят другим пациентом. Теперь нечистые были лишь малой частью населения. Большинство же должно иметь особые права. Нечисть, прежде хозяева здесь, теперь стали рабами. О, рабство это было вполне просвещенным: лишь человеческие существа имели гражданские права. А нечистые не были человеческими существами.

Поскольку Калл был важной персоной, врач, бросив предыдущего пациента, прибыл через пять минут. Доктор Б. О., как все его звали, был усталым и изможденным. Когда-то он был очень привлекательным — этакий гигант с великолепной внешностью. Но теперь он сдал и душой, и телом. Душа его, как и тело, были если не измолоты, то изрядно помяты.

Врач открыл свой маленький черный саквояж, посыпал на рану что-то для остановки кровотечения, а затем смазал рану мазью.

— Почему трясло на этот раз? — спросил Калл.

Врач ответил с нотками усталости в голосе и с искрой раздражения в навозно-карих глазах:

— Очередной катаклизм в Китае.

Полмиллиона душ, упакованных в плоть, переселились в Ад за одну ночь. И Ад раздался, чтобы вместить их. Значит, безграничная вселенная все же не безгранична. Значит, внешний мир подталкивает Город Буддистов, заставляет здания шататься, а то и падать. Тот, другой город был миражом? О, нет! Никогда!

Доктор знал, что все это означает для него и его коллег: больше работы, меньше сна. Доктор настолько вымотался, что даже осмелился пожаловаться Каллу. Конечно, он знал, что Калл либерален и, возможно, не выдаст его. Он даже считал Джека — ошибочно — членом подпольного общества упразднения.

— Не скули мне тут! — отрезал Калл. — Мы все в одной лодке.

— Да, — вздохнул демон. — Да.

Он защелкнул свой саквояж и пошел к телефону, зная, что через минуту ему будут звонить.

— Да, все мы в одной лодке, — еще раз вздохнул доктор. — Но вы в ней пассажиры первого класса лайнера люкс, а я, можно сказать, с лопатой в кочегарке.

— Были времена, когда все было наоборот, — заметил Калл.

Зазвонил телефон. Калл снял трубку. Он решил отпустить доктора Б.О. К чему все эти разговоры? В те времена, когда Ад был маленьким местечком, созданным по образцу Птолемея, дьяволы, или, как они себя звали — арганусы, числом превосходили людей. Они здесь заправляли, как повсюду заправляет сильное большинство. Затем это место было реорганизовано согласно системе Коперника, а человечество на Земле стало расти в геометрической прогрессии, дьяволы неожиданно оказались в меньшинстве.

Все наизнанку, все изменилось. Так и должно было случиться, потому что Ад был отражением Земли, правда, несколько искаженным.

Но не все изменения были к лучшему. А послушать нечисть, так и вовсе к худшему. Ясно, коль скоро дьяволы стали лишь малой частью населения. Да и вся прочая нечисть не могла относиться к человеческим существам. И даже дьяволы, отъявленные лгуны, не могли утверждать другого; была у них своеобразная честь. К тому же, будь Ад создан для нечисти, разве в нем жили бы люди?

Доктор Б. О. положил трубку телефона и выбежал из комнаты. Он был чрезвычайно возбужден.

Доктор положил трубку рядом с телефоном — оплошность, за которую он заплатит позже. Калл был довольно любопытен, и любопытства своего не сдерживал, особенно если подворачивался шанс его удовлетворить. Он поднял трубку и прислушался, надеясь услышать что-то необычное. Такое, что доставит ему удовольствие. Сперва в трубке был слышен только шум включенной линии, но затем голос со славянским акцентом сказал:

— …где-то намного глубже. Это должно быть там: это единственное место, куда мы еще не заглядывали. Посмотри в канализационной трубе.

Раздался щелчок. Калл повесил трубку на рычаг, взял свой портфель и вышел.

«Посмотри в канализационной трубе, — думал он. — Что, черт побери, таится за этими словами? И что там смотреть?»

Но потом, когда он вышел на улицу, он напрочь забыл об этом.

Улица была запружена толпой. Зеваки собрались вокруг трупа, придавленного гранитным блоком. Сама смерть никого не удивляла и не привлекала, другое заставляло их торчать здесь, хотя их ждали неотложные дела в других местах.

Калл затесался в толпу. Он уже опаздывал на службу, но не собирался пропускать такое событие, даже если бы ему грозило увольнение. Он боялся увольнения — остаться без работы было бы ужасно — но ему очень хотелось посмотреть, чем все это кончится.

Где-то вдалеке завыла сирена, и он прикинул, что он еще успеет зайти в магазин и купить себе пакет «Самокрутки». Владельца в магазине не было. Раб, огромный черный дьявол, который настаивал, чтобы его звали Дядя Том, устанавливал на полки сброшенные землетрясением коробки. Выпрямившись, он взглянул на Калла, улыбнулся, и его белоснежные клыки блеснули на фоне чернильно-черного лица. Он был намного чернее, чем любой негр, потому что даже самые темные негры не бывают по-настоящему черными, на самом деле они темно-коричневые. Его волосы были жесткими и короткими, а губы настолько толстыми, что напоминали карикатуру на конголезца.

— Здрасьте, масса Калл, — поздоровался он. — Зачем пожаловали, э-э-э, масса, Ваше Величество?

— Дядя Том, — сказал Калл. — А как тебе нравится пинок под зад?

И тут же рассердился на себя за то, что он сказал так, потому что Дядя Том сам провоцировал его на это и надеялся, что он так и сделает.

— О, смилуйтесь, масса Калл, я совсем не хотел вас обидеть, совсем не хотел. Я всего лишь бедный старый чернокожий. Пожалуйста, не бейте меня, масса Калл. Хотите, я буду лизать ваши башмаки или поцелую вас в зад? Вы же знаете, что мы, цветные, больше ни на что не способны. Я просто бедный старый чернокожий.

— Прекрати, ради бога, — прервал его Калл.

Калл расстроился. Эта нечисть научилась дразнить и подкалывать людей. А если ему сказать, что он не человек и не должен разговаривать как негр, он тут же напомнит, что многие люди не считают негров людьми.

Кроме того, он, по его же словам, и до Падения был ангелом-негром и всегда разговаривал именно так. А еще он сообщит, будто мальчиком был в услужении у самого Святого Михаила. Потом он будет смеяться, сверкая белоснежными клыками на фоне черным-черного лица, и заявит, что Падение для него вовсе не было понижением. В раю его положение мало отличалось от нынешнего. Правда, Святой Михаил был настоящим джентльменом, а здесь вот приходится прислуживать разной белой дряни.

За такое высказывание предполагался хороший пинок, от которого ему будет не капли не больно, зато клиент взвоет от боли. Если клиент совсем уж выйдет из себя и пообещает линчевать обидчика, последует очередная неприятная сцена. Дядя Том тут же упадет на колени, молитвенно вскинет руки и перейдет к сцене плача и мольбы о пощаде. Все это время дьявол будет до глубины души наслаждаться собой, а человек, зная это, не сможет ничего поделать, ему останется только ругаться и угрожать дальше. Если же человек и вправду сумеет организовать суд Линча, то в дело вмешаются Власти и инициатор будет строго наказан. Здесь, как и везде, существуют законы.

С другой стороны, Дядя Том боится остаться без работы. Закон распространяется и на него тоже.

— Где хозяин? — спросил Калл, подозревая, что Дядя Том очень доволен, просто любуется его покрасневшим лицом.

— О, масса, он весь вышел. Бедный масса там на улице, под гранитной плитой. Беднягу скоро примет холодная сырая могила!

Последнее утверждение было ложью, и дьявол это знал едва ли не лучше, чем Калл. Никаких могил в этом замкнутом на себя мире не было. Смерть была ненадолго.

Возможно, дьявол врал и о том, кто лежал под плитой.

— Слушай, черномазый дьявол, ты что, соблазняешь меня схватить горсть табака и пуститься с ней по улице? Не так ли? — сказал Калл. — А когда я это сделаю, ты вылетишь на улицу, вопя во всю глотку: «Держи вора!». Ты этого хочешь?

Дядя Том вытаращил глаза в притворном ужасе.

— О нет, масса Калл! Не говорите так про бедного дьявола! У меня и в мыслях такого не было! Ведь это будет стоить Вашему Высочеству очень дорого! Бедный старый дьявол уже получил хороший урок за то, что соблазнял человека. У меня теперь и в мыслях такого не бывает! Я и не помышляю соблазнять людей. Ах, масса, я хорошо знаю свое место.

Но Калл тут же поддался соблазну. Он стоял, потея, и оглядывал лавку. Может, взять табак и плюнуть на все? А может, договориться с Дядей Томом?

Нет! Он прошел хорошую школу! Власти смогут найти его в любую минуту, едва только захотят.

— Мне нужен табак, — сказал. Джек, — и это единственная лавка по дороге на службу. Можешь ты продать мне табак?

Дядя Том смущенно улыбнулся.

— Вы же знаете, нам, бедным дьяволам, строжайше запрещено что-либо продавать людям. Мы просто грязь у ваших ног. Нет, масса, я ничем не могу вам помочь.

— Ты хочешь сказать, что мне сегодня придется пойти на службу без курева? — спросил Калл, злой от своей беспомощности.

— Это уж вам решать. Извините, я тут ничего не могу поделать. — И дьявол, улыбнувшись, опять принялся наводить порядок.

Теперь сирена выла совсем близко.

— Хозяин ведь жил с женщиной, — вспомнил Калл. — Может, она продаст мне табак?

— О, господи! — воскликнул дядя Том и засмеялся тоненьким голоском. — Хозяин был очень религиозным человеком. И поскольку брак здесь не одобряется, как, впрочем, и на Небесах, он не мог жить в грехе с женщиной.

— Ты меня утомил, — оборвал его Калл и вышел на улицу.

Сирена слышалась уже совсем близко, и через несколько секунд из-за угла вылетела «скорая помощь». Толпа расступилась, давая дорогу машине. Машина остановилась в нескольких футах от тела и выключила сирену. Водитель и еще один мужчина вылезли из кабины, из кузова вылезли еще двое. Один нес сложенные носилки, другой — два шеста.

Калл был разочарован, остальные тоже.

На этот раз X. не приехал.

Хотя это и разочаровало Калла, но он почувствовал и облегчение. Два раза он видел X. и оба раза испытывал настоящий страх. Да такой, что у него волосы дыбом вставали, а по черепу пробегал ледяной холодок.

Калл пошел своей дорогой, он не собирался тратить время впустую, наблюдая, как четыре мужика — люди ли? — поднимают плиту и укладывают тело в машину. Такое он уже видывал даже слишком часто. Через несколько часов покойник — точнее, уже не покойник будет снова торговать в своей лавке. Смерть или несуществование, — как ни назови, все ладно, — была здесь непозволительной роскошью…

Откуда явилась «скорая помощь»? Кто ее сделал? Где ее сделали? Что у них за методы? Кто все это знает? «Скорая помощь» слегка напомнила ему машины на Земле, хотя Калл почти забыл, какие они там. У нее была черная пластиковая или металлическая рама, ветровое стекло, четыре колеса с резиновыми или пластиковыми шинами, руль, капот. Но что за двигатель стоял под капотом, не знал никто. Впереди ничего, что походило бы на радиатор, к тому же, мотор был абсолютно беззвучным.

Кто знал, что происходит в этом мире? Калл не знал. Он уже был здесь… сколько же? Два года, а может, и все двадцать лет?

Солнце все время торчало посередине неба, да и небо-то не было небом, а продолжением земли. Земля приподнималась, заворачивалась и в конце концов превращалась в небесный свод. Говорят, если достать мощный телескоп и посмотреть на небо, то можно увидеть людей, ходящих вниз головами, и здания, свисающие, словно сталактиты в пещере. Если тронуться вокруг этого мира, сможешь прийти в такую точку, где точка начала твоего путешествия будет у тебя как раз над головой.

Если… если… если… Телескопа нет. Конечно, теоретически телескоп можно самому сделать. И нет никаких походов к горизонту. Это просто невозможно. По крайней мере, не через эту смертоносную пустыню, которая, хоть и прогорела уже, но все равно несет в себе смерть.

Достаточно посмотреть из окна башни и увидеть, как искривляется вверх сам город, чтобы напугаться… — как это там говорится? — до смерти.

Голый, нос портфелем, он шел по улицам города. Другие, такие же голые, толпились на широких проспектах, между высокими зданиями. Все люди были в возрасте от двадцати и старше. Детей, подростков и младенцев здесь не было. Где же они? В другом городе? Или, может, в каком-то другом Аду?

Все взрослые прибывали сюда в том же теле, в каком они обретались на Земле, или в подобном. Они прибывали сюда в том возрасте, в котором умирали там, на Земле. Калл помнил, правда смутно, как, впрочем, и все, что касалось его прошлой жизни на Земле, будто он погиб в автомобильной катастрофе. Кажется, ему тогда было около тридцати лет. У него были жена и трое детей: восемь, шесть и три года. Его жена была приятной блондинкой, правда, несколько сварливой. Он не помнил точно ее лица, но ему казалось, что у нее был симпатичный носик, полные губы, круглый подбородок и, кажется, ямочка на одной щеке.

Его профессия? На этот вопрос он обычно отвечал, что он был инженером-электроником и экспертом по рынку, но электронику он помнил плохо. Когда случился фатальный инцидент, он довольно успешно продвигался по служебной лестнице в своей фирме. Машина (она ехала на красный свет, а может, и нет), разбила все его надежды. Не только его надежды подняться по служебной лестнице, надежды на богатство и власть, но также и надежду попасть в Рай, на Небеса. Если бы в момент столкновения он не был так зол на свою жену, которую он подозревал в неверности, хотя не имел этому никаких доказательств, и если бы он в тот момент не повернул голову, чтобы посмотреть, как качает бедрами проходящая мимо брюнетка с длинными ногами, если бы… если бы…

Это было несправедливо. Он был порядочным человеком, вел жизнь настоящего христианина, регулярно посещал церковь, был председателем нескольких филантропических и социально-благотворительных обществ, никогда и никого не убивал, если не считать военного времени, когда он защищал свою родину, никогда…

Но что толку думать об этом?

Он думал, что постарел. Это странно, но его физическое состояние осталось в основном таким же, как на Земле. Они питались, испражнялись, спаривались (правда, без детей), страдали от ран, чувствовали удовлетворение, кровоточили и даже умирали. Что-то было в них изменено, поэтому они не старели и не размножались.

Что-то, но не все. Впрочем, и этого достаточно. Беззубые на Земле остались беззубыми и здесь. Калл так и ходил с золотым мостом во рту. Если у человека не было пальца, руки, ноги, глаза, у него их и здесь нет и не будет. Но была и такая закономерность: например, человек с ампутированными руками и ногами обнаружил у себя здесь одну ногу и одну руку. А полностью слепой на Земле получал здесь один глаз. Но почему-то все непременно левые.

А безумные, идиоты, старики, страдающие пляской святого Витта, паралитики, золотушные, сифилитики, эпилептики и тому подобные здесь исцелялись. И никаких болезней здесь нет.

Безрукие и безногие, ясно, возмущались этим и жаловались, что это несправедливо. Но если болезни и увечья можно было излечить, то почему же дискриминировались калеки? Ответа нет. И кто говорит, что такое устройство справедливо?

Все эти мысли, конечно, были очень скучны, но он не мог не думать об этом.

С такими мыслями он завернул за угол и оказался, как и каждое утро — утро ли? — перед зданием Биржи.

Биржа находилась в одном из громадных и фантастических — как ему казалось, пока он не привык к ним, — зданий, которыми изобиловал город. Здание возвышалось, самое малое, на две тысячи футов, на Земле бывали и повыше. Зато в длину оно тянулось почти на милю и было сложено из колоссальнейших каменных блоков, которые он когда-либо видел. Каждый блок, высеченный из гранита, базальта или мрамора, представлял собой куб со стороной пятьдесят футов. Блоки были водружены один на другой и каждый был несколько сдвинут назад по отношению к нижнему таким образом, что вся конструкция напоминала висячие сады Вавилона. На каждом блоке были высечены тысячи лиц и фигур. Никаких горгулий, как можно было бы ожидать, просто лица, выражающие все эмоции, известные человечеству.

Фигуры и лица высекали дьяволы. Но ни люди, ни дьяволы не высекали этих блоков и не водружали их один на другой. Но кто же тогда? Никто не знал. Дьяволы утверждали, что нашли этот город уже построенным и просто заселили его. Тогда, когда окрестности города горели вечным, казалось, огнем, и человеческие существа, что были здесь, горели в этом огне, не умирая. С каждой стороны таких зданий стояло по статуе, они были еще выше, чем сами здания. Статуи, казалось, изображали середину процесса превращения гада в человека или наоборот. Их огромные пасти разинуты, и то в них, то из них врываются-вырываются струи воздуха. Такие статуи были разбросаны по всему городу, они и создавали фон его жизни: шипенье и свист горячего воздуха, вырывающегося изо рта, шипенье и свист холодного воздуха, врывающегося в рот.

Над огромным порталом Биржи были выбиты слова «НЕ ОСТАВЛЯЙ НАДЕЖДУ». (Слова были высечены рукой человека древнееврейскими буквами). Калл прошел через портал и вошел в вестибюль. Вестибюль был ста футов в ширину и трехсот в высоту, из него выходил коридор длиной более ста ярдов, ста футов высотой и десяти шириной. Это и был вход в Биржу.

Зал был высечен в цельном куске камня, титанический блок был выдолблен так, что полость напоминала внутренность баскетбольного мяча. Сиденья и проходы между ними начинались у основания и продолжались вверх по изгибу мяча. Сиденья шли и по всему потолку, так что дьяволы, которые прежде использовали это помещение, вынуждены были сидеть вверх ногами. А может, эти сиденья были порождением извращенного юмора. Люди так и не смогли это выяснить. Если же спрашивали у дьявола, то любой из них тут же говорил, что он всего лишь мелкий дьявол и не помнит таких вещей.

Короче говоря, люди занимали всего лишь нижнюю половину зала. Зал был полон человеческих существ, которые сидели, держа в одной руке телефон, а в другой — пластико-графитный карандаш, которыми они писали на пергаментах. Пергаменты делались из человеческой кожи, с которой удалялись волосы. Кожа, конечно, белая или желтая, поскольку на темной коже след карандаша почти не виден. Кожа применялась потому, что бумаги не было. Здесь росли только каменные деревья, а бумага из их листьев была препоганая.

Кожу на Биржу поставляли различные агенты. Биржа не задавала никаких вопросов, а расплачивалась со своими поставщиками странными товарами. Иногда Власти хватали поставщиков. Тогда случался дефицит пергамента и длился, пока кожевенники не набирали и не обучали новых рабочих. Власти могли, как все полагали, покончить с этой организацией разом и навсегда, если бы захотели этим заняться. Но они не хотели применять магию, а использовали руки людей или лапы дьяволов. Поставщиков людей побивали камнями до смерти на улицах, их ловили и пытали, а затем разрывали на части.

Люди у телефона делали свои заметки, а потом подзывали курьеров. Те бегом поднимались по проходу, брали записку и опускались к основанию помещения. Посередине основания располагалась на возвышении платформа, окруженная широким проходом. Вокруг платформы за каменными столами сидели служащие и отвечали на телефонные звонки. Если они находили сообщение важным, его передавали другому курьеру, и тот относил его президенту.

Президент сидел в огромном диоритовом кресле в центре платформы. Этот своеобразный трон был исключительно массивным, и в то же время его можно было повернуть простым толчком ноги. Между троном, который весил тонны две, и платформой, на которой он стоял, не было заметно никакого зазора. То ли между троном и платформой было слишком малое трение, то ли под ним был спрятан механизм — все попытки поднять трон ни к чему не привели, — но трон продолжал поворачиваться легко, а если оттолкнуться посильней, то он мог довольно долго вращаться.

На троне сидел президент. Он был крупным мужчиной, уверявшим, что физически ему семьдесят лет, хотя по хронологии ему было все тысяча семьсот. Это, конечно, относилось к адскому времени, которое трудно назвать временем. Его длинная седая борода спадала едва не до земли, он заворачивался в нее, как в плащ. Он называл себя Анжело, что было несколько странно для жителя Ада. Ходила молва, что президент знал самого Данте, который тоже был жителем этого города.

Ад был переполнен различными, чаще всего противоречивыми слухами. И кому, как не Каллу, было об этом знать.

Когда Калл вошел в зал, его встретил шум голосов и звонки сотен телефонов. Он взглянул на песочные часы у входа — так и есть, опоздал! — и поспешил занять свое место. Но увидев лица мужчин, сидящих в зале, он в ужасе замер. Он не мог в это поверить: все мужчины в зале, за исключением президента, были чисто выбриты, ни одного с усами.

Он чувствовал себя униженным, пораженным и преданым. Почему ни один из так называемых друзей не сказал ему, что усы вышли из моды? Тоже мне, друзья! Да они погубить его хотят!

Теперь он не только выделялся своим опозданием, но и стал общим посмешищем.

Он ничего не мог поделать. Повернуться и побежать домой сбривать вышедшие из моды усы? Но тогда он опоздает еще больше, а это совсем уж не понравится президенту. Более того, над этим будут смеяться еще больше.

Опустив голову, с горящими щеками Калл поднялся по проходу и скользнул на свое место. Его телефон звонил так, как будто человек на другом конце провода хотел сообщить нечто сногсшибательное. Возможно, что так оно и есть.

Калл снял трубку.

— Алло! Кто говорит? Что нового?

Голос на другом конце говорил на ломаном древнееврейском со скандинавской певучестью.

— Говорит агент Свен Ялмар. Я в секторе XXБ-ЗН/Б.

Калл припомнил огромную карту, висящую в соседней комнате. Он знал, где находится Свен. Примерно знал, потому что план города, конечно, изменился после последнего расширения. Он ожидал, что телефонная линия долго будет неисправна после землетрясения, но ее уже починили.

— Будь спокоен, у меня кое-что действительно хорошее, — заверил Свен. — Сколько падших ангелов может поместиться на острие иглы?

— Чуть больше, чем на твоей тупой башке! — оборвал его Калл. — Или ты забыл, что мы здесь заняты делом? Ты что, только ради этого и позвонил? Не трать попусту рабочее время!

— Что? Время? Где? Здесь? Ну и хохмач же ты! Нет, агент Калл, я звоню не для того, чтобы выслушивать твои отповеди, у меня и вправду кое-что горяченькое. По крайней мере, я так думаю.

— Ты думаешь, велика важность! Лучше подтверди это фактами, а то я живо доложу, что ты попусту тратишь мое время.

— Господи, — воскликнул Свен. — Какие тебе нужны факты? Ты что, хочешь увидеть свидетельство, сделанное под присягой и подписанное? Все, что я нашел — это парень, может, конечно, и чокнутый. Дьявол его знает, тут много таких.

— Парень? — переспросил Калл. — Что еще за парень?

— Он называет себя Федором. И утверждает, что он славянин и юродивый, божий человек. Сам лысый, с длинной бородой. Похоже, что он прошел через Ад, еще не покинув Землю. Да он и сам может с тобой поговорить. Он, правда, тараторит, но весьма убедительно, как сам Сатана. Подожди минутку, не вешай трубку. Я сейчас его позову.

Он куда-то смылся прежде, чем Калл прокричал ему, чтобы он не занимал линию. Президент одарил Калла таким взглядом, что у того похолодели ноги. Он понял, что Свен должен преподнести что-нибудь из ряда вон выходящее, иначе оба они могут кончить, — возможно, буквально — в кипящем котле. Биржа умела поддерживать дисциплину и наказывать провинившихся. И от них не спрячешься. Он-то уж стопроцентно знал это: сам когда-то выслеживал беглецов, решивших порвать с Биржей. Раз уж тебя сюда взяли и ты узнал кое-какие секреты, ты здесь навсегда. Обратного пути нет.

Калл барабанил пальцами по каменной столешнице и кусал губы, пока не почувствовал вкус крови. Этот вкус напомнил ему, как недавно наказали человека, рассердившего президента.

Калл сидел и потел, несмотря на прохладный поток воздуха из древних, но эффективных невидимых кондиционеров. Прошел, казалось, целый час, — а может, так оно и было, — прежде чем он снова услышал голос Свена.

— Извини, что так долго. Передаю трубку Федору.

— Федор, славянин, юродивый у телефона, — сообщил высокий голос. — У меня для вас хорошие новости.

«Еще один псих», — подумал Калл.

— Короче, — строго сказал Калл. — Ты и так занимаешь линию слишком долго. Давай самую суть. Если я решу, что дело стоящее, расскажешь подробно. — Потом, подумав, спросил: — Ты раньше не звонил сюда? Что-то твой голос мне вроде знаком.

— Никогда, — заверил Федор. — Впервые говорю с человеком по имени Калл.

— Ну хорошо, валяй… Что там у тебя?

— Слушай, — начал Федор взволнованно, — ты знаешь теорию переводов? Это когда считают, что рождение — перевод на один язык, жизнь — перевод на другой язык, а смерть — еще один перевод. Но смерть может быть переводом и на два языка — смерть в Аду и смерть в Раю. А может, на три, если учитывать забвение или преддверие Ада. А возможно, и на все четыре, если рассматривать и чистилище, хотя и нет прямых доказательств, что оно существует.

Возможен вариант, что этот мир и есть Чистилище, а вовсе не Ад. Тогда у нас есть надежда. Правда, если это Чистилище, то почему нам это не сказали? Чтобы мы знали, почему мы страдаем и что нам надо сделать, чтобы вырваться отсюда.

Но те же вопросы остаются, если мы в Аду. Почему бы не сказать нам, почему мы здесь и что будет дальше, если вообще что-то будет?

Конечно, ты можешь сказать то же самое и про жизнь на Земле. Мы не знаем, откуда мы там появились, почему именно там и для чего. Но там была надежда прояснить то, что многие рассматривали как тайну. Церковь говорила нам, что есть что, а она брала свои знания из святых книг, продиктованных, в некотором роде, Самим Богом. Правда, церковь не вдавалась в подробности, да и в общих-то чертах не все затрагивала. Но она давала нам достаточно, чтобы бросить якорь веры, и тогда наша вера, попав под ветер сомнений, могла, словно паук на паутине…

— Ближе к делу! — прервал его Калл. — Почему здесь ты, например?

— Я не знаю почему, если это Ад. Ведь я верил и продолжаю верить. Пусть я был гнусным грешником. Но я верил! И я люблю Его! И человека тоже люблю! И я люблю Его в человеке. И человека в Нем люблю!

— Оставь свои проблемы при себе! — опять перебил его Калл. — Что ты можешь сообщить ценного?

— Хочется узнать две вещи, — продолжал Федор. — Во-первых, где находятся люди, не попавшие сюда, если это Ад. И второе: мы хотим узнать личность X., Черного мессии, да и самого Христа.

Третье он не упомянул.

Федор не рискнул продолжить свою речь, но Калл слышал его тяжелое дыхание.

— Говори! — крикнул испуганно Калл, потому что глаза президента опять остановились на нем. — Что еще?

— Возможно, — продолжал Федор, — я смогу помочь, но для этого я должен немного отклониться от темы. Моя мысль будет непонятна без вступления, без фундамента, скажем так. Запасись терпением. А почему бы и нет? У нас впереди целая вечность.

— У тебя, но не у меня, — возразил Калл, чувствуя, как пот течет из подмышек по ребрам.

— Ты точно знаешь, что Иисус сходил в Ад на три дня, пока его тело было в гробу. Целых три дня! Три дня он проповедовал истинного бога среди язычников и ветхозаветных евреев, которые были обречены страдать в Аду, пока Он не придет. И Он спас их! Он освободил их: его заступничество позволило им покинуть Ад и попасть на Небеса. Таким образом Авраам, Моисей, Сократ и многие другие, которые без него не могли узреть свет истины, все они поверили ему и смогли пройти сквозь врата Ада…

— Я все это слышал, — опять прервал Федора Калл, — но я ни разу не встречал никого, кто сказал бы, что воочию видел, как люди дохристианской эпохи покинули Ад. Подумай об этом: никто не видел в городе дохристианских людей. Даже если это так, твоя теория не выдерживает никакой научной критики. Все врут и продолжают врать. Бог свидетель, я встречался с людьми, которые были здесь, когда Христос — или кто-то, называвший себя Христом, — был и проповедовал здесь.

— Но разве он ушел отсюда? — пронзительно завизжал Федор. — УШЕЛ?

— К чему ты, черт побери, клонишь?

— Предположим, что здесь был человек, раскаявшийся в своих грехах, но слишком поздно. И вот он слышит от падших ангелов, что Христос будет здесь и останется на три дня. Хорошо все продумав, он решает добиться расположения дьяволов и отличиться среди них. Вспомните, это было в те времена, когда дьяволы числом превосходили людей. И этот человек удостаивается чести или бесчестия — становится демоном, что довольно радостно для Ада.

Итак, Христос пришел сюда и был здесь схвачен и заточен в тюрьму, что, как можно предположить, было вполне по силам дьяволам. О причинах этого мы можем лишь догадываться. Конечно, они не могли схватить Его без Его на то воли по причине, о которой мы тоже можем только догадываться.

И этот человек, обращенный в дьявола, был избран, чтобы изображать Христа, вернувшегося на Землю. Но он, оказавшись на Земле, поменял сторону. Теперь он предал Ад и отказался выполнять их план. Возможно, ему даже позволили вознестись. А Христос остался в Аду, заключенный здесь вместо него.

И со временем Он стал здесь X., Черным мессией, Черным спасителем?

Ведь человек, восставший из гроба, не дал Деве Марии дотронуться до него. Это потому, что на нем еще лежала печать дьявола, и дотронулась бы рука Марии вместо святой добродетели до заразной плоти дьявола. Неверующий Фома не был уничтожен небесными силами, или Властями, поскольку те тогда еще не решили, что делать с фальшивым Христом. Все силы Властей были тогда направлены на переделку фальшивого Христа из дьявола в святого. Конечно, это самое слабое место во всей моей гипотезе, поскольку обращение человека из святого в дьявола может произойти лишь по доброй воле.

Конечно, все это лишь размышления и предположения. И возможно, что фальшивый Христос сделал ошибку, творя зло в Аду ради того, чтобы потом творить добро на Земле и на Небесах. Он мог сообразить, что цель не оправдывает средства и творить зло в Аду, даже над грешниками, обреченными на вечные мучения, все равно значит творить зло. И он мог сбежать отсюда на короткий срок, чтобы потом получить еще более суровое и страшное наказание.

G Земли он опять вернулся в Ад. Вознесение было обманом — ведь Христос-то был здесь, в Аду. Апостолы думали, что Христос вознесся на небо, в то время как фальшивый Христос вернулся в Ад. Получается этакая небесно-земно-адская теория относительности.

«О боже, — подумал Калл, — сколько времени, я потерял, слушая этого психа!»

Но чуть погодя он подумал: «Постой-ка. А ведь это здорово! Ведь это чудесно!»

Это было чудесно, но не по тем двум причинам, о которых говорил Федор, а то третьей, невысказанной причине.

— Не вешай трубку, — сказал Калл. — Нас временно рассоединят, но я потом подключусь снова. Просто не вешай трубку.

Калл нажал рычаг телефона, потом надавил кнопку у основания аппарата, устанавливая связь со Стенгариусом, одним из тех служащих, что сидели у основания платформы. Калл кратко пересказал Стенгариусу гипотезу Федора. Услышав, что тот заинтересовался, Калл описал и подробности.

— Вы думаете, президент клюнет на это? — поинтересовался Калл. — Я лично предполагаю, что есть четыре покупателя — богатых покупателя — для этой истории, и Бог знает, что еще удастся из нее выжать.

— Да, пожалуй, — поддержал его Стенгариус. — Но решение остается за президентом.

Стенгариус прервал связь с Каллом и соединился с президентом. Эта связь прошла через секретаря президента, который сидел на базальтовом стуле на одной из ступенек, что вели на платформу. Калл видел, как секретарь ответил Стенгариусу, а затем соединился с президентом.

Старик сунул телефонную трубку себе в бороду, и она исчезла в белой путанной массе, похожей то ли на спагетти, то ли на скопище длинных белых червей. Долгое время он слушал, ничего не говоря или, по крайней мере, не шевеля губами. Стенгариус говорил довольно долго. Вдруг длинные-предлинные волосы на верхней губе президента раздвинулись, и под ними разверзлась черная дыра. Он повернул голову, и на короткий момент перед Каллом мелькнул его профиль с крючковатым носом. Потом его черные глаза установились на Калла. Калл знал, что человеческие глаза не светятся, как это бывает у кошек, но эти, казалось, сверкали в полумраке. А может, такое впечатление породил ужас, жуткий ужас, проснувшийся в душе у Калла.

Президент кончил разговор со Стенгариусом, и, сложив большой и указательный пальцы буквой «О», тот сделал Каллу знак.

Калл улыбнулся. Если это дело сработает, то он может получить повышение, и, возможно, усядется в одном из нижних рядов. А возможно, в один прекрасный день он получит даже секретарство. А дальше — тоже возможно, но маловероятно, — он может стать и президентом. Ведь президент сидит на своем троне уже давно-давно.

Голос Федора оторвал Калла от приятных мыслей и вернул к действительности.

— Мистер Калл, я еще не все сказал. Мне осталось рассказать совсем немножко.

И тут Калл понял, почему этот голос кажется ему знакомым. Конечно же! Он слышал этот голос совсем недавно, когда хотел положить трубку после ухода доктора Б.О.

— «Внизу, в канализации», — сказал Калл.

На другом конце провода затаили дыхание, затем послышалась скороговорка на каком-то славянском языке, возможно, русском. Очевидно, Федор был потрясен, раз вспомнил свой родной язык. Наконец он сказал на еврейском:

— Что ты имеешь в виду?

— Сегодня утром была ошибочная связь, — сказал Калл, — и я слышал твой голос. Потому-то я и решил, что знаю тебя. Ты ведь не член Биржи; что же ты делал у телефона?

Калл не сказал, что слышал только конец разговора и только голос Федора. Он решил, что паника может вытряхнуть из Федора то, что тот еще скрывает. По крайней мере, Калл очень на это надеялся.

— Мистер Калл, — сказал Федор. — Я не знаю, сколь много вы слышали. И не знаю, на чьей вы стороне.

Федор ни словом не заикнулся о том, почему он пользовался телефоном.

— На стороне человечества, — ответил Калл. — Ты же не думаешь, что я вонючий Иуда? Я не работаю на Власти, черт побери!

— Я не хочу ничего больше говорить по телефону, — возбужденно сказал Федор, — я не задумывался об этом раньше, но телефоны, возможно, прослушиваются.

— Даже если это так, Они никогда не показывали этого, — возразил Калл. — Биржа существует очень давно, и Они ни разу ни во что не вмешивались. А если они и вмешивались, то косвенно, не в открытую.

И опять он начал потеть. Время от времени люди исчезали. Возможно, Власти, которых никто не видел, но которые все же существовали, могли?..

— Вы знаете, где я нахожусь, — прервал его размышления Федор. — Я буду ждать вас здесь.

Послышался щелчок — трубку повесили.

Калл не стал снова звонить Свену. Вместо этого он решил направиться прямо к Свену и Федору. Ему надо было получить разрешение уйти, но после того, как он объяснил, что этот Федор, возможно, окажется настоящим сокровищем, ему дали «добро» и обязали выяснить все до конца.

— Если ты откопаешь что-нибудь по-настоящему ценное для Биржи, — сказал ему Стенгариус, — ты станешь большим человеком в организации. По крайней мере, гораздо выше, чем сейчас. Только не бери на себя слишком много, а то тебя уберут так быстро, что ты даже не успеешь понять, с какой стороны сверкнул нож. Я бы сам занялся этим, но сейчас я слишком занят.

Последняя фраза означала, что Стенгариус не может отлучиться, потому что боится махинаций своих коллег. Когда человек дослуживался до первого телефониста, он становился пленником должности и не мог ни на миг покинуть свой пост. Но такой пост предоставлял и компенсацию за такие неудобства.

Одной из таких компенсаций была Филлис Нильстрем. Когда Калл вышел из зала Биржи в фойе, он встретил там Филлис, она разговаривала с Робертсоном, первым телефонистом второй смены. Филлис была обаятельной женщиной среднего роста. Ее пепельные волосы были аккуратно зачесаны назад и собраны на затылке в узел, как у Психеи. У нее были стройные длинные ноги, округлые плотные ягодицы, узкая талия, плоский живот, грудь полная, упругая, но не вульгарная. Голос низкий, с хрипотцой.

Калл ненавидел ее.

Вскоре после того, как он поступил на Биржу, его пригласили на вечеринку, которую давал Кардинал, Главный телефонист сектора XXБ-1аЗа. Кардинал представил его Филлис, предупредив его, что Калл может лишь пожать ей руку. Калл натянуто рассмеялся, но все время не мог отвести от нее глаз. Он хотел ее так, как не хотел еще ни одну женщину. Но он был не дурак и постарался скрыть это. После этого он не упускал ни одной возможности поговорить с ней: в фойе ли Биржи, на вечеринках ли, во время ли как бы случайных встреч. Потом, когда в своем пути по служебной лестнице он дошел до ранга Главного телефониста сектора XXБ—8 П/Б и сравнялся в этом с Кардиналом, он объяснился ей в любви. Ее связь с Кардиналом придавала ему смелости — он знал, что она несчастлива.

К его удивлению и восторгу Филлис приняла его объяснение благосклонно. Она сказала, что с удовольствием переедет к нему. Но это могло произойти, если Кардинал будет понижен в должности. В этот момент Кардинал был еще слишком силен. Если бы она ушла в то время от Кардинала к Каллу, она просто могла исчезнуть, ее могли просто выбросить в канализацию агенты Кардинала. У Калла не было достаточно власти, чтобы защитить ее.

Спустя некоторое время Заббини, телефонист одного из маленьких секторов, был пойман телохранителями в квартире Кардинала. Телохранители убили Заббини и принялись искать своего босса. В квартире Кардинала не было, хотя телохранители твердо знали, что он никуда не выходил. Выглянув в окно, они увидели на улице толпу, собравшуюся вокруг распростертого тела — Заббини выбросил Кардинала из окна.

Филлис пришла домой поздно и выразила много удивления и мало горя. После расследования, которое вел первый детектив Биржи, с Филлис были сняты все подозрения. Решили, что Заббини был влюблен в Филлис и убил Кардинала, рассчитывая заполучить ее себе в любовницы.

Калл был ошарашен всем этим. Он не сомневался, что Филлис подстрекала Заббини убить Кардинала, чтобы без помех стать его, Калла, любовницей.

Но обо всем этом Калл забыл, как только она переехала к нему. Она была самой страстной женщиной из всех, что он встречал.

Или, скорее, так он думал до того дня, когда она покинула его ради Стенгариуса, Главного телефониста. Калл устроил ей грандиозную сцену, назвав ее всеми подходящими именами, которые он мог вспомнить на еврейском и английском языках, прибавив к ним проклятья на дьявольском наречии. Тогда Филлис заявила, что она совершенно фригидна и что ей стоит больших усилий разрешать мужчинам дотрагиваться до нее. Но она хочет получить от жизни все ценности — это были ее собственные слова, — а получить их она может, только если будет позволять мужчинам возбуждаться от ее красоты, а сама — изображать страсть.

Калл пригрозил ей, что перескажет все это Стенгариусу. Но она только посмеялась и сказала, что в таком случае она объявит, что все это ложь, придуманная Каллом для того, чтобы удержать ее, и тогда она посмотрит, долго ли Калл продержится на Бирже.

Когда он проходил мимо нее в фойе, она с ним заговорила.

— Здравствуй, — холодно ответил он на ее приветствие и хотел было пройти мимо.

Она улыбнулась ему, блеснув белоснежными зубами.

— Я хочу поговорить с тобой наедине, — остановила она его.

Робертсон изумленно взглянул на Калла, затем прищурился на Филлис.

— До скорой встречи, Филл, — сказал он наконец и отошел.

— Скоро не получится, — возразила Филлис.

Она подошла к Каллу и положила руку ему на локоть.

— Насколько я понимаю, ты собрался в дальнюю поездку.

Калл затрепетал от ее прикосновения — он до боли хотел ее.

Он ненавидел ее, но в то же время хотел, чтобы она вернулась.

— Это… это… деловая… по-поездка, — выдавил он, ненавидя себя за заикание, выдающее его чувства.

Филлис холодно улыбнулась и спокойно заметила:

— Не нервничай. Стенгариус знает, что я разговариваю с тобой. Он поймет правильно. Тебе нечего бояться. Я убедила его, что у нас с тобой все кончено раз и навсегда.

— Я ничуть не беспокоюсь об этом, — возразил Калл, надеясь, что его голос прозвучал для нее не так глухо, как это показалось ему.

— Вот и ладно, — ответила она с улыбкой, которая ясно показывала, что она считает, будто Калл перепуган до печенок.

— Нет же, черт побери! — повторил он.

— Я не собираюсь обсуждать степень твоего испуга, поэтому оставим этот разговор. Дело в том, что президент хочет, чтобы я поехала в тот же сектор. Ты будешь моим телохранителем. Или, — она криво улыбнулась, — моим соглядатаем. Стенгариус не хотел, чтобы я ехала, но президент приказал и все. Так что ему пришлось проглотить эту горькую пилюлю. А тобою ее подсластили.

— Что ты имеешь в виду?

— Он считает меня в полной безопасности с тобой. Он знает, какой ты трудолюбивый и старательный бобер, как ты хочешь продвинуться по службе. И он знает: ты не сделаешь ничего, что повредит твоей карьере. К тому же, у тебя самого не хватит мужества притронуться ко мне.

Калл, почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Он хотел засмеяться, но не смог.

— Возможно, — продолжала она, — бобер — не самый подходящий для тебя термин. Может, шакал подойдет лучше? Джек Калл, среди львов шакал?

Какое-то время он не мог понять ее. Он так давно не говорил на английском, что почти забыл его. К тому же, память подводила. Кто такие львы? Кто такие шакалы?

Затем в памяти возникли образы зверей. Образы были смутными, но не настолько, чтобы не понять смысл метафоры. Такой каламбур имел смысл только на английском.

«Ну и сука! Сама-то кто? Фригидная стенгариусова шлюха!» — подумал он.

Его лицо было спокойно, хотя краска гнева и выдавала его злость.

— Ну, Джек Калл, пойдем? — спросила Филлис.

Она подозвала слугу. Парень взял у нее портфель, и она, сопровождаемая Каллом, направилась к выходу из Биржи.

Паланкин стоял на улице между четырьмя носильщиками. Он был сделан из длинных костей, хитро соединенных друг с другом и обтянутых кожей. Четверо мужчин, завидев Филлис, подняли паланкин с земли. Слуга положил в паланкин ее портфель и отошел в сторону. Филлис забралась в паланкин и уселась, откинувшись на груду подушек, сшитых из кожи и набитых листьями каменного дерева.

— Поехали! — велела она.

Слуга потрусил впереди паланкина, крича во все горло:

— Дорогу служащим Биржи! Дорогу Леди Биржи!

Толпа на улице раздалась, пропуская процессию. Телефонная трубка, которой махал бегущий впереди слуга, говорила им очень много. С Биржей шутить не стоило!

Калл должен был воспользоваться другим транспортом.

В другое время и при других обстоятельствах он бы гордился этим. Впервые он был послан на столь важное задание, что ему был положен билет на экспресс «Свиная спина».

Но сейчас, когда в нем горели злоба и ненависть, это казалось обидным. Ехать у кого-то на закорках, когда она, глубоко замороженная сука, покачивается в паланкине, — это… это просто плевок в лицо!

Он вскочил на спину первого попавшегося «пони» — здоровенного негра с длинными мускулистыми ногами. Ноги Калла крепко обхватили негра где-то у пояса, руками он крепко обхватил шею. Негр, поддерживая руками ноги Калла, пустился со всех ног.

Негр пробежал около полумили, первую четверть он бежал быстро, но на второй начал сбоить. К тому времени, когда они достигли второго «пони», негр пыхтел, как паровоз. Едва спустив Калла со спины, он тут же упал на мостовую. Негр выложился до конца.

Калл прыгнул на спину следующего «пони», низкого, но мускулистого блондина, и тот тоже бежал, пока его ноги не отказали. Он резко остановился и опустил руки, позволив Каллу соскользнуть со спины. Так он и ехал, милю за милей, а пешие разбегались перед ним в стороны.

«Пони» за «пони», здания и лица изваяний мелькали мимо.

Вскоре Калл понял, что престиж там или не престиж, но путешествовать таким способом очень неудобно, да и тяжело. «Пони» часто падали прямо на дорогу, едва сгрузив его. Но они привычны, они быстро восстановят силы, да и возвращаться им недалеко. Но Калл не привык к такому способу передвижения, да и путь его был далек. К тому моменту, как он достигнет цели, его мышцы настолько занемеют, он так сотрет бедра, что каждый шаг будет даваться ему с руганью. Кожа на внутренних поверхностях бедра, где его ноги терлись о спину «пони», горела, у него началась морская болезнь или болезнь свинячей спины, если угодно. Три раза он вынужден был стравливать на мостовую свой завтрак, останавливая для этого «пони».

Солнце стало светить слабее, так бывало каждые двенадцать часов. Солнце не угасало совсем, а становилось слабо светящим кругом, превращалось в луну. Всю ночь он скакал, вися на чужих спинах; бедра горят, живот екает. Потом солнце вспыхнуло опять, здесь не было ни закатов, ни восходов. Он скакал и весь следующий день, остановившись лишь один раз, чтобы поесть, да и то не смог. Подняв каменную ложку к губам, он упал на пол и заснул. Его «пони» тут же разбудил его, сказав, что они должны трогаться. Приказы.

Затем он узнал, что если ты по-настоящему устал, то заснешь в любых условиях.

Но разве это сон! Он сонно залезал на спину очередного «пони» и проваливался в забытье. Вся трудность заключалась в том, что сон длился не более нескольких минут. Когда «пони» выдыхался, Калл вынужден был пересаживаться на другого. Он падал со спины «пони», ударялся о мостовую и в раздражении просыпался. Еще не придя в себя от падения, он забирался на спину очередного «пони». Его переполненная адреналином нервная система скисала где-то через десять-пятнадцать минут. Затем он опять впадал в беспамятство, но только для того, чтобы проснуться от очередного падения на землю.

Жалобы не помогали. «Пони» отвечали, что в их обязанности не входит бережно спускать его на землю или переносить его со спины на спину так, чтобы он этого не заметил. У «пони» не было никакого к нему почтения. Из этого Калл сделал заключение, что все его «скакуны» ненавидят свою работу и считают ее унизительной. Но любая работа была лучше, чем вовсе без нее. Работа, даже такая, означала, что ты член организации, и давала надежду на повышение.

Но Калл устал, озлился и не понимал, почему это его статус недостаточно высок, чтобы получить определенные привилегии. С одной из остановок, где был телефон Биржи, он позвонил Стенгариусу. Жалобно, хриплым голосом он начал описывать грубое с ним обращение: ободранные локти, колени, нос и нестерпимо горящие бедра. Человек его положения не должен подвергаться таким унижениям. Обращаясь с Каллом таким образом «пони» выражают свое недовольство Биржей, а этого никак нельзя допустить.

Последний довод убедил Стенгариуса. Он позвонил местному надсмотрщику и сказал тому, что тот должен сделать. Надсмотрщик сразу со всем согласился, позвонил своим коллегам по пути следования Калла и повторил им полученные инструкции. После этого «пони» спускали его очень аккуратно и тихонько переносили на очередную спину.

Теперь он начал задумываться, почему бы ему не путешествовать в паланкине, как Филлис. Тогда он мог бы всю дорогу спать, растянувшись на мягких подушках.

С ближайшей остановки он опять позвонил на Биржу. На этот раз Стенгариус взорвался:

— Кем ты, черт побери, себя возомнил? Паланкин положен служащим рангом не ниже, чем Первый Телефонист. Быстро на спину и скачи как ветер! Ты попусту теряешь время Биржи! И не думай, что это твое нахальство не припомнится тебе на ближайшем рассмотрении твоих заслуг.

— Есть, сэр, — смиренно ответил Калл.

Калл не рискнул заикнуться, что любовница Первого Телефониста путешествует в паланкине. Он направился к очередному «пони». К этому времени он настолько устал, что не просыпался даже во время пересадок. Как долго он ехал в таком состоянии, он не запомнил. Он проснулся от того, что его трясли за плечо, и увидел над собой широкое красное лицо Свена со свисающими рыжими усами.

— Тяжело, да? — спросил он, улыбаясь. — Думаешь, дело того стоит?

— Лучше бы стоило, — ответил Калл, с трудом вставая на ноги. — У тебя есть кофе?

— Федор ждет нас в кафе, — ответил Свен. — Пошли.

Не успели они сделать и шести шагов, как началось землетрясение. Каменные плиты под ногами задрожали. Через несколько секунд послышалось глухое громыхание. Здания по обе стороны улицы покачнулись.

Калл бросился на камни, пытаясь зарыться в них при помощи пальцев. Он закрыл глаза и начал молиться, чтобы здание не упало на него. Массивные здания часто разваливались во время землетрясения.

Он не мог бы объяснить, почему он молил о пощаде. Смерть была избавлением, хотя и временным. Конечно же, он проснулся бы там же, где и погиб. Ну, может не совсем на том же месте, а где-нибудь далеко, и в результате мог бы потерять свою должность на Бирже. Поскольку в организации постоянно плелись интриги, двадцать четыре часа отсутствия могли здорово повредить. На улицу, конечно, не выкинут, но могут здорово понизить в ранге.

Толчки и грохот продолжались не более тридцати секунд, потом наступила тишина. Никто не пытался заговорить — все были слишком потрясены. А может, просто боялись, что каменные плиты могут обвалиться от звука голоса.

Калл поднялся и осмотрелся. Повреждения были не очень большими. Местами гранитные плиты на зданиях сдвинулись и нависли над улицей. Какая-то женщина в панике вывалилась из окна и теперь бесформенной массой валялась посреди улицы. Иные из каменных плит, которыми была вымощена улица, приподнялись и торчали, словно полуоткрытые двери в могилу. Телефонные провода валялись на земле.

Свен тихо заметил:

— Ты обратил внимание, что последнее время землетрясения происходят слишком часто? Может, демон, сказал правду?

— Какой еще демон? — осведомился Калл.

— Ты же знаешь, какие они лгуны. Но иногда они говорят правду, хотя и стараются при этом, чтобы ты принял ее за ложь. Так вот, он сказал, что на Земле в разгаре атомная война, и что иммиграция сюда настолько велика, словно почти все население Земли погибло. А может, даже и все. Жалко, что здесь нельзя определить время событий на Земле: земная и адская хронологии не совпадают. По крайней мере, пользуются они разными единицами.

— Да, — согласился Калл. — Если то, что говорил мне один старикан, правда, то разница весьма значительна. Он утверждал, будто точно знает, что те, кто умерли во второй половине шестнадцатого века, иммигрировали сюда раньше, чем те, кто умерли в первой половине. Как это можно объяснить?

— А что в Аду известно точно? — ответил Свен, и его лицо стало еще краснее. — Вещи здесь еще загадочнее, непонятнее и необъяснимее, чем на Земле. Я думаю, что держать нас в неведении — часть нашего наказания. Если бы мы хоть что-то знали! Но мы ничего не знаем! И никогда не узнаем!

— Разве было бы лучше, если бы ты никогда не родился, никогда не существовал? — спросил Калл. — Иногда я и сам думал, что да. Но несмотря на все несчастья, унижения, боль, которые мы испытывали здесь, да и на Земле, мы бываем и счастливы. И кое-что все же знаем.

— Ты сам не очень-то веришь в это, — возразил Свен.

На какое-то время они замедлили шаг. Над ними появилось облако манны, из него свесились белые нити. Они медленно спускались на Землю, покачиваясь из стороны в сторону. Люди вокруг суматошно забегали. Большой заряд манны упал рядом с ними, и толпа набросилась на куски серо-коричневой массы, напоминающей вафли, и на нити, напоминающие спагетти. Как только кто-то набирал полную охапку, он сразу же убегал. Кое-кто сумел уйти со своей добычей, другие вынуждены были все бросить: приближались официальные сборщики, а такое воровство наказывалось пытками и смертью. Во всех районах города были свои сборщики. В противном случае воцарился бы хаос: одни имели бы переизбыток пищи, а другие голодали бы до следующего облака манны. К тому же тот, кто имел манну в избытке, мог обменивать ее на что-то более ценное.

«Тоже мне, способ снабжать мир пищей, — подумал Калл и в стотысячный раз прикинул, как образуется облако манны и каков ее химический состав. — Слава богу, служащие Биржи не зависят от поставщиков манны. Попадаются очень порочные поставщики, они запрашивают за лишнюю порцию странные услуги». Калл хорошо это знал; голодный, он сам удовлетворял различные прихоти поставщиков, пока не пробился в служащие Биржи.

Они подошли к одному из уличных кафе, такие были разбросаны по всему городу. Землетрясение перевернуло здесь несколько каменных столов, но их уже ставили на место. Демон-официант подавал посетителям неизменный кофе из листьев каменного дерева. Свен остановился у одного из круглых столов, за которым сидели пятеро мужчин. Один из мужчин встал им навстречу, и Калл по голосу узнал Федора.

Федор был щупленьким человеком с большой лысиной вокруг круглой головы и седой неухоженной бородой, свисающей до пояса. У него был высокий лоб и густые брови. Над пуговкой носа бегали маленькие голубые глазки. Обращали на себя внимание выступающие скулы и тонкие красные губы. На висках — глубокие, словно выбритые залысины, под глазами — большие синие мешки, будто спал он редко, да и то урывками.

— A-а, мистер Калл, — сказал Федор, тряся руку Джима в своей костлявой руке. — Садись, выпей со мной чашечку кофе.

— Я бы предпочел поговорить наедине, — возразил Калл, глянув на мужчин, сидящих за столом.

В это время на улице послышалась сирена «скорой помощи». Калл вспомнил о мертвой женщине.

— Соединись с Биржей по телефону, — приказал Калл Свену. — Если X. покажется, мы сможем оповестить Биржу.

— Почему Свен должен это делать? — спросил Федор.

— Не твое это дело, — ответил Калл, — но я все же тебе объясню. Когда появляется X., мы бросаем все дела и выходим на связь с Биржей. Мы стараемся определить, один человек этот X. или их несколько. Если он покажется одновременно в нескольких районах города, мы тут же определим это по звонкам.

— Разумно, — одобрил Федор. — Ну, а потом?

— Пока он каждый раз показывался только в одном месте, — кисло заметил Калл. — Но очень часто он появляется в одном конце города, чтобы забрать труп, и буквально через несколько минут — в другом, отстоящем от первого на сотни миль. Но из-за отсутствия синхронных часов очень трудно установить одновременность. Как можно синхронизировать песочные часы в местах, где разнится влажность, да и размеры песчинок тоже разные. Солнечные часы тоже нельзя использовать, поскольку солнце весь день висит неподвижно.

— Если X. появляется сразу в двух местах, когда солнце угасает или опять становится ярче, тогда все сразу становится проще, — заметил Федор.

— Ты прямо кладезь премудрости, — сказал Калл.

Калл сказал Свену, что он хочет переговорить с Биржей, рассказать Стенгариусу об идее Федора и таким образом получить кредит. Но прежде, чем его соединили, он повесил трубку. Он подумал об этой идее второй раз и разочаровался в ней. Шансы, что X. покажется в разных местах как раз во время затемнения солнца или, наоборот, во время его разгорания были ничтожны. И Биржа, чтобы обеспечить поступление рапортов, начнет дважды в сутки блокировать телефонные линии. Это будет слишком дорогая, слишком нервная операция. И, если план не сработает в ближайшее время, его сделают козлом отпущения.

Сирена взвыла совсем рядом, и из-за угла выскочила «скорая помощь». С ужасным скрежетом автомобиль затормозил как раз у тела женщины. Какой-то псих отскочил от трупа и побежал, высоко задрав окровавленные руки. Он истерично завизжал, изображая смех. Зеваки, как и положено, смеялись над ним, кляли его или просто морщились от отвращения. Калл знал, что парень далеко не уйдет. Этого парня наверняка уже приметил кто-нибудь из агентов Биржи, и скоро он окажется в нужных руках. Биржа не терпела помешанных, ни буйных, ни тихих. Конечно, убивать их не было смысла.

Биржа кастрировала их, вырывала им языки, отрубала все конечности; таким образом они не могли ни оскорбить кого-нибудь, ни причинить кому-нибудь вреда, даже самим себе. Но не приходилось им и шататься по улицам в поисках пищи. Биржа заботилась о них, за свой счет содержала их живыми и в чистоте, даже время от времени давала им кофе и сигареты. Простой горожанин был бы очень удивлен, узнав, сколько таких вот ампутантов спрятано в городе от людских глаз. Но если бы он и узнал, то это вознесло бы в его глазах Биржу как организацию, способную должным образом поддерживать закон, порядок и приличия.

Двери «скорой помощи» открылись, из машины вылезли трое мужчин. Двое их них, шофер и его помощник, были одеты в облегающую алую униформу с золотыми шнурками, большими блестящими пуговицами, и с меховыми киверами. Это означало, что они являются служителями Властей, так как подобная одежда была недоступна каждому. Третий мужчина — несомненно X. — был одет в белый хитон, в котором он был, — если, конечно, это был Он, — на общеизвестных изображениях. У него были длинные рыжеватые волосы и рыжеватая борода, доходящая до груди. Он был в сандалиях на босу ногу. Лицо было таким, каким большинство людей представляет Христа. Но была при этом одна раздражающая деталь: он носил темные очки, и никто, насколько могла установить Биржа, не видел его без них. Это обстоятельство буквально сводило с ума агентов Биржи. Почему X. носил темные очки?

Другая загадка: почему Он вообще показывается? Он никогда не воскрешал и не делал никаких чудес на публике. Он просто наблюдал, как тело клали в машину. Время от времени Он произносил короткие речи. Говорил он всегда одно и то же. Вот и на этот раз Он заговорил. Голос у него был высокий и сладкий, говорил Он на ломаном еврейском, которым здесь хорошо владели все, кроме новичков.

— Некий человек хорошо прожил свою жизнь. Точнее, сам он думал, что хорошо прожил жизнь, но раз человек так думает, значит так оно и есть, не правда ли?

Пока плоды его хорошей жизни множились вокруг него, он поседел и покрылся морщинами. У него был хороший дом, верная и послушная жена, много друзей; его уважали, у него было много сыновей и дочерей, были внуки и даже правнуки. Но в конце концов он, как и все люди, подошел к концу своих дней и возлег на смертном одре. Он мог позволить себе лучших лекарей и лучшие лекарства, но это уже не могло ему помочь. Самое лучшее, что можно еще было сделать для него, это положить ему в руки распятье с изображением Бога, которому он поклонялся и покорялся всю жизнь.

Человек этот умер, оказался в незнакомом месте и увидел перед собой незнакомца.

«Я на небесах?» — спросил умерший.

«Это зависит от тебя», — сказал незнакомец и протянул ему большой двуручный меч. — Чтобы попасть на небеса, в Рай, ты должен воспользоваться этим мечом. Если же откажешься, попадешь в Ад.

«И что я должен делать с этим мечом?» — спросил старик.

«Пойдешь по этой тропе, — сказал незнакомец, — дойдешь до ручья. На берегу будет играть маленькая девочка, лет шести. Сейчас она кажется чистой, невинной и веселой, но, повзрослев, она станет таким страшным злом, каким только может стать человек. Она станет причиной смерти сотен мужчин, женщин и даже детей. Она будет обрекать на пытки сотни людей и наслаждаться их криками. Более того, у нее родится сын, который вырастет таким же, как и она.

Ты должен убить эту маленькую девочку».

Вот что сказал ему незнакомец.

«УБИТЬ ЕЕ! — воскликнул старик. — Ты, наверное, шутишь, а я не могу понять твой юмор! Или, может, это последнее испытание для меня?»

«Да, это испытание, — сказал незнакомец, — и поверь мне, я не шучу. Так не шутят. Ты не сможешь попасть в Рай, пока не убьешь этого ребенка!

Посмотри вокруг себя! Ты узнаешь окрестности твоих родных мест? Ты все еще на Земле, на распутье между Адом и Небесами. Куда ты отправишься отсюда, зависит только от тебя. Или ты сейчас уничтожишь семя зла, пока оно беззащитно, и тем самым совершишь великое и доброе дело, или же ты поставишь светскую мораль выше любви к человеку и Богу».

«Но я же добродетельный человек! — воскликнул старик. — А ты хочешь, чтобы я совершил дурное дело для того, чтобы доказать свою добродетель?»

«Ты, конечно, слышал и читал, — возразил незнакомец, — что нет совершенно добродетельных людей. По-настоящему добродетелен один Бог. Это слова Христа, который утверждал, что сам до конца не добродетелен».

Сказав это, незнакомец удалился.

Старик смотрел ему вслед, ожидая, что незнакомец расправит крылья и улетит. А может, он полагал, что у того вырастут рога, копыта, хвост и он нырнет в раскрывшуюся перед ним землю, ибо ему пришла мысль, что незнакомец может быть и ангелом, но падшим.

Как Небеса могли допустить, чтобы он столкнулся сейчас с демоном? И это после того, как он всю жизнь успешно сопротивлялся дьявольским соблазнам и твердо придерживался Божьего пути. Но отдать его дьяволу после смерти… Это было бы несправедливо! Неслыханно! О таком не упоминали священники, да и в книгах он не читал ничего такого.

Но как бы то ни было, он держал в руках острый меч, и ему было сказано, что с ним делать. Медленно он пошел по указанной тропе и вскоре дошел до ручья, у которого играла маленькая девочка. И он узнал в ней свою любимую Правнучку, дочь своего любимого внука. Она была прекрасной ласковой девочкой и умницей к тому же. Могла ли она сделаться такой, как предсказывал незнакомец?

Предсказывал? Если будущее можно предсказывать, если оно заранее определено, то эта девочка не имеет никакого выбора, не имеет свободы в желаниях и поступках. Значит, она кукла, которую Бог дергает за веревочки? Но можно ли убивать ее за зло, которое ее обрекли совершить?

Но тут он вспомнил, что будущее хоть и скрыто от человека, оно явно открыто глазам Всевышнего. Он, Всевышний, видит все с начала до конца, времени в человеческом понимании для него не существует: Он сам есть альфа и омега, Он видит все разом. Человек сам имеет свободу выбора, хоть и не знает, что сделает завтра.

«Но этого не может быть, — думал старик. — Если я убью девочку сейчас, то она не совершит всех этих злодеяний в будущем. Значит, она умрет невинным ребенком и будущее, которое Бог видит сейчас, свершится без нее. Так как же Он мог видеть ее и ее деяния в будущем? Будущее для него ясно, ибо Он сам предопределяет пути, которыми оно пойдет. Он предопределил, что этот ребенок умрет сейчас или же вырастет и превратится в чудовище. Мы все предопределены его знанием.

Если это так, — думал старик, — то почему же Он вообще сотворил человека? С того самого момента, как он замесил глину для Адама, Он знал, что миллиарды людей попадут в Ад и только некоторые — в Рай. Неужели Он создавал все это потому, что даже небольшое добро перевесит огромное зло? Или, возможно, Он созидатель по натуре и не может жить ничего не создавая, несмотря на любые последствия, к которым может привести его творчество?»

Старик ничего не мог понять. Чем больше он думал, тем сильнее запутывался. На каждый довод старик находил контрдовод. На каждый контрдовод находился свой контрдовод. Но все сходилось к одному: он должен был сотворить добро при помощи зла. Ему оставалось лишь прекратить раздумья и обратиться к слепой вере.

Итак, старик тихо подошел сзади к девочке — та играла — и занес меч.

И тут ему в голову пришла другая мысль…

На этом месте X. всегда кончал свою речь.

Федор — он стоял рядом с Каллом — начал громко всхлипывать. Слезы у него сбегали по щекам в бороду.

— Я двенадцать раз слышал, как он рассказывает эту притчу, — сказал Федор, — и сейчас я уверен, что если смогу правильно ответить на нее, то освобожусь отсюда!

— Это просто очередной трюк для того, чтобы мы постоянно пытались разрешить эту загадку и не теряли надежды, — возразил Калл, с ненавистью глядя на X.

— Что ты хочешь сказать? — воскликнул Федор и схватил его за руку, уставившись на него своими полными слез глазами.

— Еще один лжепророк, — отмахнулся Калл.

И тут ему в голову пришла мысль: а не является ли X. агентом организации, подобной Бирже? Если это так, то какую выгоду получает от всего этого сам X. и его организация? Ведь в этом случае он всего лишь человек? Тогда почему же ему дана сила воскрешать мертвых?

Федор продолжал пытать Калла о том, что тот хотел сказать последней фразой. Но Калл не мог объяснить сейчас Федору, что Биржа создает из слухов новую религию и получает свою прибыль из неофитов. Уже сейчас служащие Биржи по всему городу готовят проповеди и нравоучения, основанные на том немногом, что Федор поведал Каллу по телефону. Вскоре они принесут в народ хорошие вести. А народ жаждет надежды больше, чем пищи, и потому будет слушать и всему верить. Потом, когда вера начнет чахнуть, им будет предложена новая надежда, и они опять обратятся к новой вере.

Конечно, всегда найдутся твердолобые, которых не оторвать от старого. Но и эти тоже управлялись Биржей. Биржа держала кончики пальцев на всех теологических точках…

— Это, должно быть, Он, — сказал Федор. — ЕЩЕ ЕСТЬ НАДЕЖДА! Еще не все потеряно! Калл, ты же знаешь, что местное время не связано с Земным. Но мы доподлинно знаем, что Он пришел в Ад на три дня. На три земных дня, да! А на сколько здешних, чистилищных дней? Может, Он пребудет здесь, пока на Земле не умрет последний человек? И в то же время на Земле Он давно восстал из гроба и вознесся на Небеса. А почему бы и нет? Ты можешь доказать, что я не прав? Разве не гуманно, разве не справедливо дать нам еще один шанс?!

— Ты сумасшедший, — сказал Калл, прикидывая, как быстро он сможет добраться до телефона и сообщить Стенгариусу эту новую версию. — Я не могу доказать, что ты неправ, но и ты не можешь доказать, что ты прав. Так было на Земле, так продолжается и здесь.

— Вера! Вера — единственный выход! Любовь к Нему! — закричал Федор. Он ринулся вперед к X., бросился перед ним на колени и приник губами к краю его одежды.

— ВЛАДЫКО! — закричал Федор. — Скажи мне, что я здесь для того, чтобы очиститься от грехов. Ты же знаешь, что я всегда любил Тебя. Я буду любить Тебя, даже если Ты не прав в своем учении. Если Ты приговорен к вечному заточению здесь или же сам решился остаться здесь навсегда из-за своей любви к человеку, я забуду о Небесах и буду вечно рядом с Тобой.

X. ласково посмотрел на Федора, тронул его голову, но все же прошел мимо, не сказав ни слова.

Калл не мог объяснить, почему его вдруг так взбесило поведение Федора. Он подобрал кусок базальта величиной с кулак, оторвавшийся от фасада здания во время землетрясения, и швырнул его. Камень ударил Федора в затылок, и тот упал ничком. Кровь струйкой потекла из раны.

При виде крови толпа взвыла. Угрюмая, но молчаливая в присутствии X., она ринулась вперед, смяла X. и его двух помощников и начала раскачивать «скорую помощь». Через три минуты машина оказалась на боку, а от X. и его помощников остались только клочья одежды и плоти да три изуродованные головы.

Внезапно толпа притихла, люди уставились друг на друга, на свои руки, с которых капала кровь и из которых выпадали куски мяса. У некоторых в крови были губы. И вдруг всех охватила паника, их буквально понесло по улице, так ветер несет сухие листья. На улице остались только Федор и Калл.

К этому моменту Федор уже сидел на земле и ощупывал рану на затылке, тихо постанывая.

— Ну и заварил ты кашу, — сказал Калл. — Ты не должен был приветствовать его как настоящего Христа. Сам понимаешь, именно это всех и взвинтило. Это же настоящее богохульство.

Это обвинение не было таким уж несправедливым, так как Федор в действительности начал все эти события. Если бы он не взбесил Калла, начав свои причитания, все бы обошлось. Но какая, впрочем, разница? Если X. человек или демон, его восстановят вновь. А если он тот, за кого его принимает Федор, то ему и вовсе нельзя причинить никакого вреда.

— Оставайся здесь, — велел Калл Федору.

Калл пошел к зданию, в котором был установлен местный телефон связи с Биржей. В конторе никого не было. Этот самосуд, очевидно, перепугал и биржевых агентов. Почему они перепугались, чего они ожидали? Молний? Божьего гнева? Ничего подобного, похоже, не предвиделось. Снимая трубку телефона, Калл услышал сирену очередной «скорой помощи».

Калл начал рассказывать Стенгариусу о том, что здесь произошло, но тот оборвал его:

— Где Филлис? С нею все нормально? Дай ей трубку.

Эти вопросы застали Калла врасплох.

— Я… я не знаю. Она же в паланкине и не может ехать так же быстро, как я. Хотя ей намного удобней, — добавил он не без злости.

— Ладно, — раздраженно ответил Стенгариус. — Я позвоню нашим постам на дороге и выясню, не видели ли они ее. И не пытайся нас перехитрить, Калл!

— Извини, — сказал Калл. — Я не хотел, чтобы у вас сложилось такое впечатление. Я просто констатировал факт, вот и все.

— Постарайся больше этого не делать. Как только Филлис появится, пусть сразу же позвонит мне.

— Ясно, сэр. Вы получили рапорты о появлении X. где-нибудь еще?

— Мы только что закончили проверку последних двадцати рапортов, — ответил Стенгариус. — Судя по нашим песочным часам, он появлялся каждые двадцать минут. Это включает и твой район.

— Не вешай трубку еще минуту, — сказал Калл. — Тут подъезжает еще одна «скорая помощь». Я посмотрю, нет ли в ней X.

Он подошел к большому окну без стекла и выглянул наружу. «Скорая помощь» вылетела из-за угла с огромной скоростью и остановилась около Федора. Тот продолжал сидеть посреди улицы, прижимая к груди голову X.

Из скорой помощи выскочили два человека. Ни один из них не был X. Калл уже собирался повернуться к телефону, как вдруг остановился на полпути: он обратил внимание на то, что оба санитара были одеты очень небрежно и в поношенные одежды. На одном было расстегнуто пальто, голова была непокрыта. Другой был бос и сжимал в зубах окурок сигары. Такая неряшливость была очень странной. Но когда те начали есть куски мяса, прямо сырьем, он понял — что-то здесь не так. А когда Калл увидел, как санитары вытащили из первой машины тело женщины и начали резать его ножом, Калл встревожился всерьез.

Стенгариус, выслушав его доклад, встревожился тоже.

— Я только что получил два рапорта о других машинах, их персонал тоже вел себя очень странно. Более того, на улицах много трупов, они лежат уже довольно давно, и никто за ними не приезжает. Что происходит?

— Никаких признаков X.? — спросил Калл.

— Ты последний видел его. Я больше ничего не знаю. Происходит что-то очень забавное, но не смешное. Отдел Статистики сообщил, что иммиграция с Земли упала почти до нуля. Все это случилось часа два назад. Впечатление такое, что двери на Землю захлопнулись.

— И никаких объяснений? — поинтересовался Калл.

— У нас есть гипотеза, что последний человек на Земле погиб в результате атомной войны.

Калл похолодел.

— Ты хочешь сказать, что погибло все человечество? — ужаснулся он.

— Еще рано утверждать что-либо, — отрезал Стенгариус.

— Слушай, Стенгариус!..

— Дыши легче.

— Ты и сам сейчас задохнешься. Я хочу сказать… последний раз иммиграция прервалась так резко, когда погас огонь. А перед этим — когда коперниковская система заменялась на эйнштейновскую. А еще перед этим — когда птолемеева система заменялась на коперниковскую. Обе последние реконструкции были катастрофическими.

— Что ты хочешь сказать?! — закричал Стенгариус. — Что скоро будет очередной катаклизм? Ты просто сумасшедший! Ты хочешь сказать, что Эйнштейн неправ, и что… Слушай, ты кончай пороть такую ересь. Ты что, копаешь под Биржу? Ты…

— Я просто размышляю, — возразил Калл. — Ведь мне за это платят. Вот что я собираюсь сейчас сделать, если ты, конечно, позволишь: я сейчас возьму за шиворот эту обезьяну Федора и мы спустимся на дно этого мира. Возможно, в буквальном смысле. Он говорил что-то о канализации, и я думаю, у него там есть на что посмотреть. У тебя есть для меня какие-нибудь распоряжения?

— Просто поддерживай с нами постоянную связь. Бог знает, что тут происходит. Ах, да, не забудь про Филлис.

Калл вернулся на улицу и нашел там Федора с головой X. в руках. Санитары из скорой помощи — демоны, а не люди, как предполагал Калл, — стояли, облокотившись на капот машины, и жевали, не обращая ни малейшего внимания ни на Федора, ни на Калла.

Для того, чтобы уговорить Федора бросить голову X., потребовалось изрядно времени. Тот продолжал мямлить что-то насчет священной крови, и тут-то Калл заметил, что лицо и борода Федора все в красном.

— Ты веришь в магию? — спросил Калл. — Ты, наверное, думаешь, что стал святым, раз покрыт его кровью? Следующий шаг будет, когда ты начнешь пить ее, как вино.

— Буду! Буду! — в восхищении закричал Федор.

— Я полагаю, ты и мясца попробовал тоже? — продолжал Калл.

— Да! И я чувствую волшебную силу, разливающуюся по моим венам. Словно молния, ударила мне в горло и спалила плоть. Я чувствую себя богом! Нет, это, конечно, святотатство. Я чувствую себя частью Его.

— Итак, ты теперь X., — саркастически заметил Калл. — Может, ты метишь на его место?

Калл резко остановился. Федор сделал еще несколько шагов и тоже остановился, чтобы посмотреть, что задержало Калла.

А Калл удивился, как эта мысль не пришла ему в голову раньше. Да, почему об этом никто не подумал? А может быть, об этом уже подумали, и живой X. — хотя и мертвый в данный момент — является доказательством этому? Но если все и вправду так, как он думает, то X. принадлежит к организации с мощью и ресурсами, которые Бирже и не снились.

Конечно, это не удержит Биржу от того, чтобы заняться подделкой под X. Ведь можно подобрать тело и избавиться от него через черный рынок. А когда появится настоящий X., агенты Биржи объявят его самозванцем. И толпа, организованная Биржей, разорвет настоящего X. так же быстро, как это было только что. И прежде, чем успеешь сказать «мама», Биржа избавится от оппозиции.

Если X. — один из Властей или же один из их агентов, Власти сами придут к Бирже. Пока Власти не вмешивались в дела Биржи. Но ведь и Биржа никогда не вмешивалась в дела Властей. Пока.

Но ведь X. бывал убит толпой и раньше. Правда, это было спонтанное насилие. Но, насколько известно, убийцы никогда не были наказаны.

А может, Властей не существует вовсе?

Нет, они должны быть. Ни одна из человеческих организаций не может воскрешать мертвых, не может так быстро прибывать на место происшествия.

Или, может, Власти дали определенным людям приборы, какую-то методику, и это позволяет им воскрешать мертвых? А после этого они, Власти, удалились туда, откуда они прибыли?

Был только один способ выяснить все это. И Калл обозвал себя дураком за то, что не подумал об этом раньше.

Калл повернулся и пошел по улице.

— Ты куда?! — закричал Федор, обеспокоенный тем, что Калл пошел в другую сторону.

— За головой X.! — крикнул Калл в ответ.

Голова все еще лежала на середине улицы, где Федор ее аккуратно положил. Она лежала на затылке, лицом к небу. Темные очки все еще были на голове. Прежде Калл упустил это из виду. «Теперь, — подумал он, — я сниму очки и загляну в глаза X.».

Зачем X. носит темные очки? Может быть, он демон? У всех демонов, независимо от их обличия, человеческого или чудовищного, глаза, как у кошек или волков. Они блестят в темноте.

Ангелы, как рассказывал Каллу один человек, видевший ангела своими глазами, — сам Калл никогда не видел ангела, — имеют такие же глаза, как и демоны. Это логично: ведь демоны — те же ангелы, только падшие. Даже если Калл возьмет голову в темную комнату, направит в глаза свет и обнаружит, что они светятся, он все еще не будет знать, откуда явился X., с Неба или из Ада. Но он хотя бы точно определит, что X. не человек.

«Не рассказывайте, что ангелов нельзя убить или покалечить, — думал он. — Я-то знаю это получше, чем кто бы то ни было. Спроси любого в Аду. Ангелы из такой же плоти и крови, как и мы. Вспомнить хоть, что Адам был создан по Их — Бога и ангелов — подобию. Божьи сыновья, падшие ангелы, находили человеческих дочерей красавицами и брали их в жены. Падшие ангелы и человеческие женщины произвели детей. Таким образом, даже ангелы имели половые органы, сперматозоиды, гены и прочие биологические штучки. И где бы в Писании не упоминались ангелы, они везде выглядели как мужчины.

А кто-нибудь когда-нибудь слышал об ангелах-женщинах? А ведь они должны были существовать, а то какой же смысл в мужчинах без женщин? И если мужчины-ангелы могли спариваться с дочерьми человеческими и те от них несли, то они могут спариваться и с женщинами-ангелами и те понесут, а значит, и мужчины могут спариваться с женщинами-ангелами и те понесут.

И если падшие ангелы имеют детей, то мы, человеческие существа, имеем такие же гены, очевидно, рецессивные. Или они вовсе утеряны, поскольку ни у кого из людей таких глаз нет».

Один из санитаров заметил Калла и уставился на него. Затем, как бы угадав намерение Калла, он подбежал к нему, выхватил голову, и, как полузащитник в регби, побежал с нею вдоль улицы. Но перед этим санитар оскалился в улыбке, и во рту у него блеснули длинные клыки.

— Стой! — закричал Калл. — Стой, подлец, а не то я с тебя с живого шкуру спущу!

Санитар обернулся и засмеялся, продолжая бежать вдоль улицы. Теперь Каллу надо было поймать дьявола не только для того, чтобы отобрать у него голову, но и для того, чтобы понять, как тот посмел ослушаться его. Слишком много странных вещей происходило вокруг, и Калл хотел бы найти хотя бы намек на причину всего этого.

Улицы вновь стали заполняться народом. Демон прорывался сквозь толпу, и люди сторонились, когда замечали, что несет демон.

Калл начал отставать: его мышцы еще не отдохнули после долгого пути на спинах носильщиков. Если и дальше бежать с такой же скоростью, демон скоро скроется из глаз. Но тут демон остановился, чтобы приподнять огромный камень, лежащий посередине улицы и загораживающий вход в канализационный люк. Он одной рукой поднял камень и нырнул в открывшийся проход. К тому времени, как Калл подбежал к дыре, там уже не было ничего, кроме кромешной тьмы, начинающейся на глубине футов двадцати.

Через полминуты, тяжело дыша, подбежал Федор. Переводя дух, он спросил, зачем Каллу нужна голова. Калл растолковал ему свою догадку.

— Но, — добавил он, — мы не можем продолжать погоню. Там нам его не поймать.

— Нет, — возразил Федор, странно улыбаясь, — это вполне можно сделать и сейчас. Все равно нам придется это сделать.

Федор протиснулся в дыру и начал спускаться по каменным ступеням.

— Ты что, совсем рехнулся? — огрызнулся Калл.

Федор остановился, лицо его оказалось вровень с мостовой, и взглянул на Калла своими голубыми глазами. Широкий рот растянулся в улыбке.

— Возможно. Но это, друг мой, единственный способ проникнуть в загадки и тайны этого мира. Я пришел к этому выводу не сейчас. Бродя в темноте по улицам, я натолкнулся на несколько довольно интересных типов, вылезающих или, наоборот, влезающих в канализационную систему. Вот тогда-то я и подумал, что можно проникнуть в дом X. или, как его еще зовут, Дом Смерти, пробравшись туда снизу. А для пути сквозь тьму и опасности — а опасностей там много, поверь мне, — я припрятал внизу много полезных вещей.

Калла чуть не вырвало: из дыры перло страшной вонью.

— Спускайся сюда, — предложил Федор. — Не бойся, вонь тебя не убьет. А если и убьет, то лишь наполовину. Или ты думаешь, что бывает такое дно, на котором побываешь и не запачкаешь ноги в дерьме и отбросах?

— Подожди минутку, — попросил Калл, мне еще надо позвонить.

— Нет времени, нет времени, — ответил ему голос Федора, уже слабый и удвоенный эхом. — Торопись, а то мы потеряем голову X.

— Мы потеряем свои собственные головы, — возразил Калл, но тоже начал спускаться в колодец.

Но в тот момент, когда его глаза оказались на уровне мостовой, он увидел, как из-за угла выбежали четверо мужчин и женщина. Женщина бежала изо всех сил, но не очень-то быстро; было заметно, что ее руки и ноги тяжелы от усталости. Она шаталась и спотыкалась и несколько раз чуть не упала. Видно было: еще несколько шагов и она сдастся.

— Филлис! — закричал Калл.

За Филлис и четырьмя носильщиками бежали, разбившись на группы, согласно врожденным способностям бегать, мужчины и женщины. Они выкрикивали вслед убегающим угрозы и проклятья, размахивая кулаками и разным дрекольем.

Один из мужчин, бежавших вместе с Филлис, повернулся и ударил первого из преследователей. На несколько секунд те задержались, но, когда вторая группа преследователей поравнялась с первой, погоня возобновилась.

Калл в ужасе застыл. Его испугала не та опасность, которая угрожала Филлис, — хотя было ясно: если они ее поймают, то это будет действительно ужасно, — а само событие. Если уж толпа не боится нападать на агентов Биржи средь бела дня, то мир действительно перевернулся и можно ожидать чего угодно. Насколько он понимал, мир разваливался прямо по глазах.

— Подожди! — крикнул Калл Федору.

Калл высунулся из люка. Филлис, увидев, что перед ней прямо из-под земли выросла фигура, выставила руки, как бы для того, чтобы смягчить удар. Она попыталась свернуть на бегу, но все равно попала к нему в руки… Она забилась в его руках.

Калл поднял ее и понес к люку. Передав ее Федору, он сам спрыгнул в люк и чуть не промахнулся мимо лестницы, но, по счастью, вовремя поймал лестницу, правда, ободрав при этом локти и колени. Отчаянно, торопливо он вновь закрыл люк. Держа Филлис в середине, они начали свое путешествие в темноту. Он очень боялся, что толпа откроет люк и пустится за ними в погоню. В такой момент он подумал, не стоит ли бросить Филлис ко всем чертям? Он даже нашел этому оправдание: ведь она-то бросила его!

Но крышка люка не открывалась. Через несколько секунд они опустились так глубоко, что вопли и крики толпы до них уже не долетали.

Когда они прошли примерно пять тысяч шагов в темноте, Федор сказал:

— Это где-то здесь. Стойте!

Федор опустил ноги Филлис на землю. Калл сделал то же самое с верхней частью туловища. Филлис лежала на земле и сопела, словно ей не хватало воздуха.

— Стойте на месте и не двигайтесь, — сказал Федор. — Один неверный шаг — и вы окажетесь в бездне.

Калл задрожал, хотя ему было жарко и он был весь в поту. Его затрясло от того, что он услышал внизу журчание воды. Внезапно на них обрушилась волна вони и жара, и Калл хотел повернуться и убежать. Его ничто не удерживало от того, чтобы бросить здесь Федора и Филлис, он вполне мог забраться наверх по лестнице и оказаться на свету и свежем воздухе. Толпа, наверное, уже рассеялась. А если она все еще кружится там, то он вполне может к ней присоединиться. Откуда им знать, что это он лишил их жертвы?

Более того, если он останется здесь, то окажется в полной власти Федора. Насколько он мог судить, Федор вполне мог заманить его сюда, чтобы убить или сбросить его куда-нибудь в пропасть. Кто знает, что придет в голову этому Федору? Этот человечек выглядел слабым и трусливым. Он должен ненавидеть человека, который оскорбил его веру в X. и, более того, спровоцировал толпу на расправу.

«Полегче, — успокаивал себя Калл. — Полегче, может быть, я трус? Если рассуждать логически, у Федора нет никаких оснований уничтожать меня. Разве он пригласил бы меня, если бы не хотел иметь компаньона в таком опасном и странном путешествии? Разве он не верит истово во всю эту чепуху о любви к ближнему, которую завещал Великий Отец?»

К этому времени Филлис пришла в себя.

— Джек, — слабым голосом сказала она. — Это действительно ты спас меня? Что нам делать дальше?

— Конечно, я, — ответил Калл. — Хотя не знаю зачем. Мне следовало бы посмотреть, как тебя разорвут на части. Было бы только справедливо дать им разорвать тебя. Но я зачем-то спас тебя.

— Ты, значит, все еще любишь меня, — сказала она с удивлением.

— Размечталась, — хрипло ответил он. — Что я люблю, так это твое тело. А какой мужчина откажется? А тебя я ненавижу! А что ты ожидала услышать после того, как сказала мне, как ты меня ненавидишь, что ты фригидна и притворяешься страстной, чтобы попасть в руки другого мужчины, который может дать тебе больше? Сука ты!

Откуда-то из темноты послышался голос Федора:

— Идите сюда, брат Калл и сестра Нильстрем. Возьмите меня за руку и следуйте за мной. Я нашел свой тайник.

Только тут Калл заметил, что Федор отсутствовал, и снова подумал, как он сейчас зависит от Федора.

Филлис поднялась и взяла Федора за руку. Калл пошарил в темноте, пока не нащупал Федора. Они последовали за Федором и прошли еще около тридцати футов. Затем Федор свернул в какое-то подобие ниши.

— В канализационной системе много таких мест. Я не знаю, зачем они, — сказал Федор, — но это я использовал как склад. Надеюсь, никто не натолкнулся на него и не обчистил. Иначе нам остается только вернуться на улицу. Не двигайтесь с места!

Он остановился и выпустил руку Калла. Через несколько секунд он радостно объявил:

— Ух ты, все еще тут!

Калл почувствовал запах серы, в руке у Федора вспыхнула палка.

— К нашему счастью, — сказал Федор, — в Аду все еще уйма серы. Обмотай листья каменного дерева — единственного горючего материала в этом мире — вокруг кости — человеческой, конечно, — пропитай конец хлористым калием и сахаром, которые можно добыть из мочи и прочих экскрементов. К сожалению, достать серу и прочие химикаты здесь очень трудно. Дьяволы контролируют запасы химикатов, и мне пришлось делать кое-какие противные и даже безнравственные вещи, чтобы добыть у них то, что мне было нужно. Мне даже пришлось… впрочем, не будем об этом. Ведь безнравственно даже рассказывать о безнравственном. Но химикаты нужны мне были для добрых дел… по крайней мере, я думаю, что это доброе дело. Вы уж извините меня за эту лекцию.

Чтобы достать эти вещества, мне пришлось согласиться, что цель оправдывает средства. Но разве результат обязательно будет дурен из-за дурных средств? Не знаю и не хочу знать.

Вот видите, мораль охватывает не только духовный мир, но и физический. Химия тесно соприкасается с этикой. Нельзя отделить одно от другого, как ни крути, и всюду все вещи связаны друг с другом. Как вы думаете?

— Мы обязаны делать то, что мы должны делать, — сказал Калл, наблюдая, как Федор прикладывает длинную, толстую и неуклюжую спичку к факелу.

Факел моментально вспыхнул ярким пламенем, правда, дыма тоже хватало.

— Да, — сказал Федор, — но мы делаем то, что делаем.

От первого факела он зажег второй и протянул его Каллу. Третий он дал Филлис. Затем он взял две связки запасных факелов, завернутых в кожу так, что сверток можно было одеть через плечо, и дал одну Каллу. Еще он достал три мешка с пищей и глиняные бутылки с водой. Их он повесил через правое плечо.

— Мешки из человеческой кожи, — сказал Федор. — Ради этого предприятия мне пришлось обратиться к этому незаконному и аморальному промыслу. Конечно же, я сам никого не убивал, не я перерезал глотки этим мужчинам и женщинам, но я за это заплатил, пусть даже это и было сделано ранее. Но кожа была мне нужна для благой цели. Разве моя цель не несёт в себе добро?

— Какая разница в том, убивал ли ты или нет? — спросил Калл. — Человек ведь не остается мертвым. Убить здесь кого-нибудь нельзя. «Убить» значит просто усыпить на какое-то время. За это они должны быть тебе благодарны.

— Можно сказать тоже самое и про убийство на Земле… ведь у человека есть загробная жизнь, так почему грешно его убить? Он ведь все равно оживет. Нет, даже здесь убийство — это грубое вмешательство в дела человека и оскорбление его достоинства. Это противно свободной воле человека. Пока человек не вреден для окружающих, он может делать, что хочет.

— Почему это? — поинтересовался Калл.

— Ну… я не знаю, — признался Федор. — Но так всегда было на Земле. Почему же здесь должно быть по-другому? Это, в какой-то степени, самозащита. Каждый должен быть свободен от вмешательства других, должен сам выбирать длину своей жизни, сам развивать свои способности. Но человек живет в обществе. Таким образом, убийство незаконно и является преступлением против общества и против личности, а значит, и против Бога. Однако хватит разговоров. Демон здорово опередил нас. Конечно, он видит в темноте не лучше, чем мы. Но он знаком с этим местом и может быстро продвигаться наощупь и на слух. Пошли!

Они погрузились в мир, ограниченный белой металлической стеной с одной стороны и мерцанием факела с другой. Проход вдоль изогнутой стены был шириной фута в три. Шестью футами ниже слышалось журчание канализации. Калл не мог увидеть ни другой конец канала, ни стену, ограничивающую канал.

— А не могут наши факелы вызвать взрыв канализационного газа? — спросил Калл.

— Возможно, — согласился Федор. — Но здесь это не самая большая опасность.

— А-а… — протянул Калл, но не стал расспрашивать, он и так был достаточно напуган. — А кто построил канализационную систему?

— Не знаю, — ответил Федор. — Демоны, наверное, под руководством Властей. Вероятно, после последней, эйнштейновской реконструкции мира.

Постепенно канал сузился, и они подошли к тому месту, где через него был перекинут узкий металлический мостик.

— Здесь канал разветвляется, — сказал Федор, — пойдем дальше по дальнему проходу.

Он прошел по мосту, который представлял из себя узкую полоску шириной в два фута без каких-либо перил.

— Хм-м, очевидно, последнее землетрясение расширило канал, но, к счастью, металл тоже растягивается. Я, правда, не знаю, до каких пределов, и надеюсь никогда не узнать.

Они перешли мостик и свернули в другой туннель. Перейдя еще один мост, они пошли по левой стороне туннеля.

— Откуда ты знаешь, что демон пошел по этому пути? — спросил Калл.

— Я не знаю, но догадываюсь, что он идет в Дом Смерти, из которого и пришел. Если он возвращается, мы можем его преследовать.

Калл не понял, что Федор хотел этим сказать, но все равно последовал за ним. Теперь у него не было выбора: Федор знал, куда идет, а сам он — нет. К тому же после последнего поворота, Калл уже не был уверен, что найдет дорогу обратно.

И тогда он начал задумываться, а не демон ли Федор?

Он вполне мог вести их на пытки. Калл обругал себя, что не подумал об этом раньше. Он отстал футов на сорок и потом окликнул:

— Федор!

Маленький славянин повернулся так резко, что его факел остался вверху и сзади него. Единственный свет, который падал на него, был свет от факела Калла.

— Что?! — крикнул Федор в ответ.

— Ничего, — ответил Калл, — мне просто показалось, будто я что-то заметил в темноте.

Он вздохнул с облегчением — глаза Федора не светились.

— Если что-нибудь увидишь, если кто-нибудь нападет на тебя, — сказал Федор, — кричи, что есть мочи, чтобы детальные успели защититься.

— Куда как ободряюще, — заметил Калл.

Филлис простонала и тихо сказала Каллу:

— Ради бога!.. Неужели нам тоже надо идти? Я так боюсь!

— Может, ты лучше вернешься, и пусть тебя разорвут на куски?

— Лучше уж это… По крайней мере, знаешь, что тебя ожидает. Но здесь! Здесь может случиться и кое-что похуже. Кроме того, ты пренебрегаешь своим долгом перед Биржей. У Биржи, возможно, есть для тебя какие-нибудь поручения.

— Сомневаюсь, — возразил Калл, — происходит что-то большое и гадкое. Во всяком случае, я хочу выяснить, кто или что правит этим Адом.

— Ты дурак! — сказала она. — Я скажу Стенгариусу, что ты пренебрег своим долгом! Ты пренебрег мною! Он тебе вырвет язык, отрежет яйца, раздробит руки и ноги! Он выдавит тебе глаза!

— …я Стенгариуса, — огрызнулся Калл. — И тебя тоже, шлюха!

Филлис даже задохнулась. Мерцающий свет факела освещал ее бледную кожу, вытаращенные глаза и мелкие морщинки на лбу и вокруг рта. Здесь она выглядела гораздо старше, чем наверху.

Она подняла руку, так что на лицо ее легла тень, и сказала:

— Ради бога, Джек! Отведи меня обратно! Ну, пожалуйста… мне так страшно! Слушай… — Какое-то время она колебалась, потом мягко сказала: — Я сделаю все, что ты захочешь. Все!

— Все, что я захочу?

— Все-все!

— Нет, — ответил он. — Ни за что, даже за шанс заставить тебя страдать. Я иду по следу такого, что намного желанней, чем даже месть.

— Сволочь ты! — закричала она. — Я ненавижу тебя! Я ненавижу все твое существо! И не вздумай притрагиваться ко мне! От твоих прикосновений у меня кожа свертывается.

— В таком случае, — спокойно ответил он, хотя это и требовало от него больших усилий, — ты не сможешь сделать всего, что я хочу. Ведь я хочу, чтобы ты любила меня, я хочу, чтобы ты отдавалась мне с удовольствием, с желанием. Но мне следовало бы знать тебя лучше. Это одна из тех вещей, которые ты не сможешь сделать, даже если захочешь.

Она ничего не ответила, и Калл отвернулся от нее. Федор слабо вскрикнул и сказал:

— Мы недалеко от цели! Вот внешняя стена охлаждающего воздухопровода! Чувствуете! Если я не ошибаюсь, Дом будет следующий…

— Что ты хочешь делать дальше? — спросил Калл.

— Очевидно, вдоль этого прохода входа нет, — ответил Федор, — значит, нам надо спуститься ниже. Если отсюда есть вход туда, он должен быть где-то дальше.

— «Если»! — вскричал Калл. — Ты привел меня сюда нюхать эту вонь, полагаясь только на «если»?

— Внизу должен быть вход! Иначе как же они получают запасы? X. и его помощники никогда не покидают Дома, разве что когда выезжают за телами. Не говори мне, что они просто живут там, Дом слишком мал, чтобы они могли там все время толкаться. Иди за мной! Я знаю, где находится нижний вход. Просто у меня никогда не хватало духу войти туда. Но теперь я не один.

— Неважный повод для смелости, — пробормотал Калл. — Как отсутствие чего-то можно заполнить пустотой?

Они шли по пологому повороту, пока тот не начал выпрямляться. Здесь, на середине прохода, они обнаружили отверстие, достаточно широкое, чтобы туда мог пролезть человек с мешком за плечами. Посередине дыры, ведущей вниз, торчал белый металлический стержень. Калл обхватил стержень руками, его пальцы сомкнулись. Металл казался сухим на вид, но наощупь оказался маслянистым.

— Как шест у пожарников, — заметил Калл. — И куда же он ведет? В огонь?

Калл осветил факелом дыру, но дна не увидел. Но должен же стержень на чем-то стоять! А может, нет?

— Осторожнее спускайтесь, — сказал Калл. — А как мы будем выбираться назад? У нас может просто не хватить сил вскарабкаться по этому шесту обратно. Он ведь скользкий.

— Мы всегда можем затормозить ногами о стенку, — возразил Федор. — Разве ты не видишь, что все это подтверждает мою теорию? Если так трудно выбраться по шесту, значит те, кто туда спускаются, имеют и другой выход!

— Возможно, — согласился Калл. — Ну, давай! Ты первый!

Федор сел на край ямы и вытянул ноги. Потом наклонился вперед и немного соскользнул вниз. Его коленки задрались вверх, только так он сумел поместиться в трубе.

— Мне придется держать в одной руке факел, а другой держаться за шест, — сказал Федор. — Спиной тормозить я тоже не смогу, на спине у меня мешок, он может порваться. Придется соскользнуть без тормоза.

— Не делай глупостей, — возразил Калл.

Калл зажег еще один факел и бросил его в отверстие. Факел падал ровно, не крутясь, все ниже и ниже, освещая по пути стены колодца и становясь все меньше и меньше.

— Как ты думаешь, это далеко? — спросил Калл.

— Бог весть… — ответил Федор. — Есть только один способ узнать это.

Факел — теперь уже маленькая искорка — исчез. То ли он упал на дно и откатился в сторону, то ли улетел слишком глубоко; сказать было трудно.

Федор устремился вниз, держась одной рукой за шест, а другой освещая себе путь. Калл тоже ухватился за шест.

— Ты пойдешь? — спросил он Филлис, не поворачивая головы.

Ее голос дрожал, но ответила она дерзко:

— Я могу пойти в любое место, куда можешь идти ты, шакал. И даже дальше.

Калл улыбнулся и начал спускаться. Стержень казался очень гладким, и он думал, что трение будет не очень сильным. Но трение, конечно, было, иначе они спускались бы со скоростью экспресса. Но трения не хватало, чтобы обжечь им ладони и бедра, его было просто достаточно, чтобы спуск не превратился в свободное падение.

Ему казалось, что он спускался очень долго, прежде чем он достиг дна. В действительности, если он не ошибся в счете, он спускался всего девяносто секунд. На дне он нашел Федора, тот осматривался, высоко подняв факел. Как и наверху, здесь было множество туннелей и проходов, расходящихся в разные стороны. Факела, который он бросил, нигде не было видно. Калл решил, что он отскочил в сторону и упал в канал канализации, проходящий шестью футами ниже.

— Здесь, ниже, воздух прохладнее, — заметил Калл. — Чувствуешь — веет? И вонь куда-то пропала.

— Может, мы просто принюхались, — возразил Федор.

— Нет, его сменил аромат, — ответил Калл, — неужели ты не чувствуешь?

Федор покачал головой.

— Я никогда не отличался хорошим обонянием, — пояснил он. — Я глух к запахам, если можно так сказать.

Но к звукам он не был глух. На протяжный вой он отреагировал почти так же быстро, как и Калл.

— Бог ты мой, — прошептал Калл. — Что это? Где…

— По-моему, там, — ответил Федор, показывая в туннель за спиной Калла.

Рука Федора дрожала. Да и весь он дрожал мелкой дрожью, зубы его стучали. Филлис вцепилась в шест.

— Пойдемте в другую сторону, — предложил Калл.

Вдоль туннеля опять пронесся вой. На этот раз он раздался с противоположной стороны.

Калл бросил факел, оттолкнул Филлис так сильно, что та растянулась на полу и, подпрыгнув, ухватился за шест. К его удивлению, шест на этот раз показался ему совершенно сухим, и удержаться на нем не представляло особых трудов. Он забрался футов на двадцать и посмотрел вниз. Федор не последовал за ним, он стоял рядом с шестом и смотрел вверх.

— Теперь, когда ты знаешь, что сможешь легко забраться обратно, — сказал он, — почему бы тебе не пройти дальше?

— Ты что, не слышал этого воя?

— Слышал, но я не остановлюсь на полпути. Если ты вернешься, я пойду один. Конечно, я с тобой чувствую себя лучше, храбрее.

Калл не мог объяснить, почему он перестал взбираться дальше. Ему было наплевать на то, что подумает о нем Федор.

Скорее всего, он просто испугался возвращаться один. А может, любопытство пересилило страх. Он знал: ему не будет покоя пока он не выяснит, что творится в сердцевине этого мира. Он соскользнул обратно. Когда он спускался, шест опять стал скользким — какая-то биполярная смазка.

Филлис уже стояла на ногах и держала свой факел. Заметив ее презрительную усмешку, Калл тут же отвернулся.

Ведомые Федором, они пошли вдоль туннеля, который становился шире с каждым шагом. Вскоре света факелов уже не хватало, чтобы различить другую сторону туннеля. Внезапно они оказались на узком выступе. Примерно в двадцати футах под ними текла медленная черная река. Со дна ее поднимались пузырьки. Но один из пузырьков, заметно больший, чем все остальные, начал подниматься выше и выше и наконец превратился в голову.

Голова эта была раз в шесть больше головы Калла — покатый лоб, никаких волос, слоновьи уши, огромные черные глаза, но ни волос, ни шерсти. Рот был широким, но с тонкими губами; он был открыт, обнажая ряд зубов, как у тигра, и два огромнейших клыка. Изо рта высунулся язык, казавшийся бесконечным. Наконец кончик языка коснулся воды. Они заметили, что и язык покрыт маленькими крючковатыми зубами.

Это был демон. Когда он повернул голову, его глаза сверкнули в темноте.

Калл не представлял, как глубока здесь река и каков может быть рост этого монстра. Он вполне мог выпрыгнуть из воды. Демон поднял правую руку, но это была не рука, а лапа, и лапа эта держала человеческую ногу. Пока они наблюдали за ним, лапа бросила ногу на язык, и тот начал втягиваться в рот. Затем рот захлопнулся и послышался хруст — челюсти начали жевать. Глаза, дюймов по шесть величиной, пристально смотрели на них. Они, казалось, выбирали следующую жертву.

Люди, все трос, начали медленно отступать, держась у края прохода и боясь оторвать взгляд от чудовища. Они, конечно, могли побежать, но ведь и чудовище могло плыть рядом с ними — туннель тянулся вдоль реки.

— Может быть, это нога того демона, которого мы преследовали? — тихим голосом спросил Федор. — Демоны едят демонов, демоны едят все, что попадается под руку.

— Давай-ка лучше не попадаться ему под руку, — прошептал Калл.

Они продолжали отступать. Внезапно монстр открыл рот и разразился громогласным хохотом. Хохот! Только этого не хватало. В панике они бросились бежать со всех ног. Они бежали, пока внутри у них не начало гореть от нехватки воздуха, пока не начали задыхаться, пока их легкие от усталости не превратились в какое-то желе, судорожно пульсирующее в теле.

Потом они сидели на тропинке, отпыхивались и смотрели на маслянистую гладь воды. Демона не было видно, но он вполне мог сидеть под водой как раз напротив них.

Едва отдышавшись, Федор сказал:

— Демоны должны что-то есть. Но здесь для них не может быть достаточно человеческого мяса. Значит… — Он показал на кусок дерьма, проплывающий по реке, и добавил: — Я думаю, они просто мусорщики, они просто поддерживают канализацию в чистоте.

«Может, это и правда, — подумал Калл. — Но это не уменьшает опасности».

Позже он узнал, что здесь обитали не только демоны, но и воробьи, и стервятники, и шакалы, и гиены. Они прошли еще около двух миль и вдруг услышали голоса. Им оставалось одно: идти дальше, туда, откуда раздавались голоса. Наконец они увидели четверых человек — людей ли? — стоящих по грудь в воде. Все они закрывали глаза руками, защищаясь от света факелов.

Неподалеку из реки выступал островок, первый остров, который они увидели. Он был из того же серого металла, что и сам туннель. Он был около пятидесяти футов в поперечнике и возвышался над водой примерно на фут.

Калла передернуло от мысли, что и его может ожидать такая судьба. Может, и эти люди когда-то залезли в канализацию, чтобы открыть тайны этого мира? Неужели они не смогли выбраться отсюда обратно, потерялись и были обречены жить здесь, в темноте, и питаться тем, что попадется под руку. Неужели и ему предстоит то же?

«Нет, — выругался он про себя. — Я лучше утоплюсь в этой реке, захлебнувшись ее грязной тошнотворной водой, чем стану таким, как они. Вслепую, наощупь искать куски пищи, всегда ходить мокрым, трясущимся, вонючим и полуживым.

А что, если они тоже утонули, но воскресли в том же самом месте? Что, если другого выхода просто нет?»

Федор подошел к обрыву, наклонился и крикнул:

— Не бойтесь! Мы хотим помочь вам. У нас есть веревка. Мы спустим ее и вытащим вас наружу.

— Ты что, с ума сошел? — яростно прошептал Калл. — Они же отберут у нас нашу пищу и, чего доброго, сбросят нас в реку и оставят здесь. Мы не можем рисковать! Брось, это безумие!

Люди внизу ничего не отвечали. Они уставились на Калла и его спутников между пальцами. Похоже, они начали понемногу привыкать к свету факелов, который вначале казался им ослепительным. Для них пришельцы были, очевидно, просто тремя тенями, стоящими на берегу в блеске режущего яркого света. Но оказалось, что они видели достаточно хорошо. Один из мужчин схватил большой кусок дерьма и запустил им в Федора. Славянин не смог уклониться, и мерзкий шмоток попал ему в грудь.

Остальные, визжа и крича, последовали примеру своего компаньона. Калл и Филлис отбежали, а Федор задержался и попал под обстрел.

Безмолвный, трясущийся, с красным в свете факелов лицом, Федор стоял, держа в руке веревку, еще не отвязанную от пояса. Наконец, когда толпа нашла более подходящие снаряды для метания, он побежал.

Калл ожидал, что Федор разразится проклятиями, но тот только молился. Он бормотал молитву тихо, мягко, почти нечленораздельно. Он, похоже, просил прощения для себя и спасения для тех, кто напал на него, когда он предложил помощь.

— Бедные ублюдки, черт их побери, — сказал Калл. — Они не сумасшедшие. Им здесь нравится, нравится то, что они тут едят. Они не хотят, чтобы ты спасал их отсюда. И ты им опасен тем, что хочешь их спасти.

Маленькие голубые глазки Федора удивленно расширились.

— Ты ошибаешься, — ответил он.

— Если тебе не нравится мое предположение, верь, во что хочешь, — сказал Калл. — Но я знаю такой тип извращенцев.

— Мы должны вытащить их отсюда, мы должны помочь им даже против их воли, — сказал Федор.

Он опять подошел к берегу, но вдруг остановился — снизу донесся ужасный вопль. Калл взглянул вниз и едва различил, что там происходит, поскольку свет факелов еле достигал туда. Канализационные жители, возбужденные вторжением в их владения, забыли свою обычную осторожность. Над водой появилась голова монстра, за которой тянулось длинное тело. Длинный плоский язык высунулся из пасти, захватил одну из женщин за руку и потащил свою жертву на глубину. Остальные, загребая руками, с криками поспешили к острову.

Демон нырнул, увлекая за собой женщину. Та завопила и тоже исчезла под водой. Лопнуло несколько пузырьков, и все кончилось.

Так Каллу показалось поначалу. Но через несколько секунд женщина снова показалась на поверхности и начала пробираться к острову. Кровь, ручьем льющая из ее ран, окрашивала черную воду в красный цвет. Но далеко она не ушла. Язык догнал ее, захлестнул ногу и увлек ее обратно, и через мгновение она опять скрылась под водой. Трое пришельцев подождали еще немного, но она больше не появлялась.

— Теперь-то вы позволите помочь вам! — закричал Федор.

— Идите вы к чертовой матери! — крикнул в ответ один из мужчин.

Калл схватил Федора за руку и потащил его, все еще упирающегося, по проходу. Когда Федор несколько успокоился и перестал всхлипывать, когда он наконец пришел в себя, Калл сказал ему:

— Ты же видишь: они наслаждаются своей деградацией!

— Почему же она так боролась за свою жизнь? — спросил Федор. — Не думаешь же ты, что она была рада умереть?

— Нет, не думаю.

Федор испытующе посмотрел на Калла, а потом сказал:

— А почему ты так не думаешь? Может, потому, что сам очень похож на них? Ты бы стал таким же, если бы остался здесь!

Калл ничего ему не ответил.

Через мгновение Калл прислонился к стене, но тут же отскочил от нее словно ужаленный.

— Стена-то горячая, — сказал он. — Ну, не совсем горячая, но теплая. Очень теплая.

С этого момента он постоянно держал кончики пальцев на стене. Она была горячей еще около двух сотен ярдов, затем температура снова стала нормальной. Потом стена стала холодной, буквально ледяной. На стене были капли жидкости, приклеившейся к металлу, если это был металл.

Следующие двести ярдов стена была холодной. Потом нормальной. Потом горячей, снова нормальной, снова холодной и так далее.

— Здесь проходят шахты горячего и холодного воздуха, — сказал Калл. — Так и должно быть. Все логично. Вы же знаете, что многие городские статуи содержат в себе вентиляционные шахты. В одни идет теплый воздух, в другие — холодный. Я всегда знал это, а теперь знаю, почему это так. Это замкнутый мир с холодным солнцем, тепло исходит только от наших тел. Если бы не было охлаждающей системы, мы здесь давно изжарились бы от тепла собственных тел.

Откуда, интересно, берется холодный воздух? Охлаждается в больших холодильниках, спрятанных глубоко в почве? Или же его получают каким-то другим способом?

— В твоей теории есть один недочет, — заметил Федор. — Когда мир расширяется, когда города смещаются со своего места, терморегулирующие шахты должны лопнуть. Однако этого, очевидно, не случается. Значит…

— Точно! Ты верно подметил! Раз терморегуляция не прекращается, значит шахты не лопаются. Если же они все-таки лопаются, то сразу же ремонтируются или заменяются. Но это маловероятно, если учесть трудоемкость таких работ, не говоря уж о времени. Значит…

— Значит?..

— Выходит, что…

Калл замолчал, потому что металл под ногами начал изгибаться. Федор вытаращил глаза. Глаза Калла и Филлис тоже наполнились ужасом. Стена, о которую он оперся, тоже дрожала. Глянув вдоль коридора, он увидел, что тот весь колышется: по металлу шла чудовищная волна.

Более того — угол, за которым туннель поворачивался почти под прямым углом, начал наклоняться к противоположной стене. Потом коридор восстановил свое первоначальное положение, словно был из резины. Секундой позже то же самое произошло на другой его стороне — она тоже начала двигаться. А может, и обе.

Он представил себе ужасную картину, как туннель рушится и погребает их под тоннами грязи и камня. Возможно, весь город соскользнет в бездну, и они…

И бежать некуда. Невозможно было сделать даже шаг, чтобы не упасть.

Все трое в ужасе закричали — пол начал подниматься и выворачиваться, и их бросило на стену туннеля. Стена внезапно стала полом, воды реки хлынули на них. Изо всех сил они старались уцепиться за металл, чтобы их не смыло.

Вода у стены разом поднялась выше их голов, и им пришлось плыть вдоль стен. Так же внезапно вода схлынула, и все трое оказались на гребне волны, бегущей к другой стене. Калл хорошо видел, что творится. Его факел погас, но Федор сумел удержать свой над головой, гребя одной рукой, чтобы удержаться на плаву. Славянина несло справа от Калла и примерно на ярд впереди него. Калл видел, как стена устремилась на Федора, но Филлис не мог найти. Калл попытался выставить вперед ноги, чтобы погасить удар.

И вдруг, когда казалось, что удара не миновать, вода схлынула. Его по инерции ударило в стену, он очутился на тропе, что шла вдоль стены. Калл увидел, что Федор тоже стоит в проходе совсем рядом с ним. Филлис тоже была недалеко.

Туннель начал выпрямляться.

Они уже не визжали, просто стояли, тяжело дыша. По крайней мере, Калл. Федор стоял с открытым ртом, его грудь часто вздымалась и падала, он что-то говорил, но Калл не слышал его за шумом бурлящей реки.

Затем вода начала успокаиваться и вскоре приняла свой первоначальный маслянистый блеск. Через несколько минут Калл услышал тяжелый вздох Федора.

— Вот тебе и ответ, почему туннели и шахты не разрываются, — сказал Калл, тяжело дыша. — Этот материал растягивается, гнется, скручивается, как ни один из материалов, когда-либо сделанных человеком. И у всей этой конструкции, кажется, есть определенная способность к самовосстановлению. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

— Но ведь должен же быть какой-то предел прочности, — заметил Федор. — Я бы сказал, что…

Пол опять начало трясти. Калла укачало.

У Калла закружилась голова, ему показалось, что он находится внутри огромной змеи, которая переползает через вершину крутой горы. Впереди туннель оставался прямым ярдов двести, затем терялся из виду, очевидно, наклоняясь вниз.

И тут после этого туннель изогнулся в сторону. Они опять закричали, скользя вдоль прохода. В тот момент, когда они уже больше не могли удерживаться на проходе и должны были соскользнуть в реку, туннель выпрямился. И река, оказавшаяся на пять футов выше, чем была вначале, с шумом устремилась вниз в свое первоначальное русло.

Их едва не смыло водой, но они устремились к стене, вложив в это все свои силы. И, хотя поток задел их, они все же сумели остаться на тропе.

Со скоростью падающего лифта туннель начал опускаться и выпрямляться.

Федор закричал, истерично взвизгнула Филлис.

Калл тоже закричал.

Бег реки, вызванный опусканием туннеля, оставлял за собой ужасную волну. Речной демон уцепился своими лапами за край обрыва. Его морда опустилась на тропу, и язык обвил ногу Филлис.

Крича от ненависти и от истерического страха, Калл склонился над огромной головой монстра и начал бить ногой в глаз. В один из них? Нет, именно в глаз. Монстр был циклопом: всего один глаз сверкал посреди его низкого лба.

Он бил пяткой в глаз снова и снова, пока глаз не лопнул.

Засопев, монстр выпустил ногу Филлис. Безобразное тело откатилось, обнажив круглую рану диаметром в фут, огромную дыру, из которой хлестала кровь. Это их и спасло, а никак не то, — что Калл его ослепил. Демон был смертельно ранен, очевидно, напоролся на что-то острое. Он схватил Филлис в предсмертной судороге, повинуясь элементарному рефлексу.

Они поспешили прочь. Что-то стукнуло Калла по голове, и он в страхе закричал. Сверху посыпались земля и камни. Он отпрянул назад, толкнув Филлис, и посмотрел вверх. В металле зияла огромная дыра, из нее все и валилось. Но тут же, у него на глазах, дыра в металле начала затягиваться.

Назад: Эпилог

Дальше: Отвори, сестра моя (перевод А. Соколова)

Шиворот-навыворот (перевод А. Анисимовой)

Шиворот-навыворот
(перевод А. Анисимовой)