Грин оставался достаточно далеко от пленников и дикарей, чтобы не попасться им на глаза, если кто-то из них обернется. Узкая тропинка вилась между скученных стволов под низкорастущими ветвями. Почва была плодородной и пружинила под ногами, как будто состояла из многолетних слоев спрессованных листьев. Грин отметил, что прошел уже около мили с половиной, но не по прямой, как летит птица, а словно пьяный, разыскивающий свой дом.

Неожиданно лес закончился и появилась поляна. Посреди нее расположилась деревня: десяток бревенчатых зданий с травяными крышами. Шесть строений были довольно небольшого размера и служили для разных хозяйственных целей. Четыре других, большие и длинные, явно были домами для совместного проживания. Они были сгруппированы невдалеке от центральной площади, где видны были остатки нескольких костров с огромными металлическими горшками и вертелами над ними. Повсюду были разбросаны глиняные емкости, в них держали дождевую воду. Перед каждым строением возвышался ярко раскрашенный двадцатифутовый тотемный столб, а вокруг торчало по несколько шестов с человеческими черепами.

Пленников завели в одну из построек на отшибе и заперли дверь. Один человек с копьем остался у двери, прислонившись к стене, остальные пошли встречать старух и детей, оставшихся на месте побоища и отставших от основного отряда. Хотя они говорили на непонятном для Грина языке, он догадался, что они, вероятно, рассказывают о том, что было на месте крушения. Некоторые из старых ведьм принялись подкладывать поленья и небольшие бревнышки под огромный котел. Вспыхнул яркий костер. Другие принесли стаканы и чаши из драгоценного металла — трофеи с погибших ветроходов. В них разлили что-то вроде ликера, а скорее, местное пиво, если судить по пене, поднявшейся над краями. Один из молодых воинов взял барабан и начал выстукивать простой монотонный ритм. Похоже, они собирались устроить вечеринку.

Но воины, осушив несколько стаканов, поднялись, прихватили с собой кувшин и двинулись в лес, оставив одного охранять пленников. Все дети свыше четырех лет отправились следом, хотя воины и не думали убавлять шаг, чтобы малыши успевали за ними.

Грин ждал, пока не решил, что воины ушли достаточно далеко, потом поднялся на ноги. Мышцы на мгновение запротестовали, а в голову, коленку и пятку ударила резкая боль. Но он лишь поморщился и двинулся по краю поляны, пока не подошел к задней стене одного из длинных строений.

Он проскользнул внутрь и встал рядом со входом. Помещение было освещено лучше, чем он думал, благодаря большим открытым окнам, через которые проникал лунный свет. Домашние птицы сонно заквохтали на него, а небольшой поросенок вопросительно хрюкнул. Внезапно что-то мягкое коснулось его коленей. Вздрогнув, он отскочил в сторону. Сердце, которое и без того билось достаточно сильно, чуть не выскочило из грудной клетки. Он пригнулся, стараясь разглядеть, что это было. Раздавшееся поблизости негромкое мяуканье подсказало ответ. Он немного расслабился, вытянул руку и позвал: «Кис-кис! Иди сюда…» Но кошка прошла мимо с поднятым хвостом и надменной мордочкой и вышла за дверь.

Вид животного напомнил Грину о том, чего он должен бояться. Держат ли эти люди собак? Он еще не видел ни одной и полагал, что, если бы они были, он давно услышал бы их лай. Несомненно, вся стая несносных животных сейчас бы рычала и грызлась за право первой ухватить его за пятки.

Он бесшумно прошел в длинную единственную комнату с высоким потолком. С толстых балок свисали скатанные занавеси и перегородки, служащие, как он предположил, чтобы обеспечивать относительное уединение семье, которая вдруг захочет этого. Еще с балок свисали овощи, фрукты и мясо: птичье, кроличье, хуберов, свиней и каких-то других животных. Частей человеческого тела видно не было. Наверное, человечина была не основной пищей этих людей и поедалась лишь при религиозных обрядах.

Он понимал, что должен взять с собой продукты. Он собрал полосы вяленого мяса хуберов, скатал их в комок и сунул в мешок. Потом взял с полки у стены копье с железным наконечником и острый стальной нож. Нож за пояс, копье в руки — и он вышел в заднюю дверь.

Снаружи он остановился и прислушался к отдаленному грохоту барабана и скандирующим голосам. Они устроили праздник на месте крушения.

«Отлично! — сказал он себе. — Если они напьются и вырубятся, у меня будет время для задуманного».

Прячась в тени деревьев, он пробрался к задней стене хижины, в которой держали пленников. Отсюда он смог увидеть, что в селении осталось только шесть старух. Больше экономика племени выдержать не могла, решил он. Было еще около десятка ребятишек, в основном ползунков. Большинство из них, разбуженные поначалу шумным появлением воинов, теперь прикорнули возле костра рядом со своими няньками. Единственным, кто мог поднять шум, если не считать часового, был мальчишка лет десяти, стучащий в барабан. Сначала Грин не мог понять, почему он не ушел вместе с остальными мальчишками его возраста к месту крушения. Но пустой немигающий взгляд, которым он смотрел на костер, подсказал причину. Грин не сомневался, что если бы он подошел ближе, то увидел бы белую пелену на глазах мальчишки. Слепота часто встречалась на этой грязной планете.

Вполне удовлетворенный такой расстановкой сил, он подобрался к строению и обследовал стены. Они были из толстых шестов, закопанных в землю и крепко связанных между собой веревками из такелажа ветроходов. В стенах было достаточно отверстий, через которые можно было бы заглянуть внутрь, но тьма позволяла видеть там только смутные движущиеся тени.

Он прижался ртом к одному из отверстий и тихо позвал:

— Эмра!

Кто-то вскрикнул. Заплакала маленькая девочка, но ее быстро успокоили. Эмра ответила с радостным возбуждением:

— Алан! Неужели это ты!

— Ну не тень же моего отца! — ответил он и подумал, как это он умудряется шутить в таком отчаянном положении. И всегда так. Возможно, это не юмор, а кривляние висельника, вызванное больше истеричным состоянием, чем какой-нибудь другой причиной, своего рода предохранительный клапан.

— Слушай, что я собираюсь сделать, — сказал он. — Слушай внимательно, потом повторишь, чтобы я убедился, что ты все поняла.

Она уловила все с первого раза и четко повторила все, что он сказал. Грин кивнул.

— Отлично, дорогая. Я пошел.

— Алан!

— Да? — нетерпеливо ответил он.

— Если что-нибудь случится… с тобой или со мной… помни — я люблю тебя.

Он вздохнул. Даже в таких вот условиях никуда не денешься от женских штучек.

— Я тоже люблю тебя. Но сейчас не могу доказать тебе это.

И прежде чем она успела ответить, он ускользнул прочь, чтобы не терять драгоценного времени. На четвереньках он обогнул угол хижины. Когда он достиг того места, где следующий шаг выставил бы его на обозрение часового и старух, он остановился. Все это время он считал секунды. Насчитав пять минут, — целая вечность, как ему показалось, — он поднялся и быстро шагнул за угол с копьем в руке.

Часовой пил из кувшина — глаза прикрыты, рот открыт. Он свалился с копьем, торчащим из глотки как раз над грудной костью. Кувшин упал, замочив его ноги пеной и пивом. Грин выдернул лезвие и резко обернулся, готовый ринуться к любому, кто попробует убежать. Но старухи сидели на коленях, согнувшись над широкой доской, на которой они перебирали какое-то зерно, и болтали между собой. Слепой мальчик продолжал стучать по барабану, повернув лицо к огню. Только один увидел Грина — ребенок лет трех. Засунув в рот палец, он круглыми глазами смотрел на незнакомца. Но он был слишком испуган, чтобы поднимать шум, или не понимал, что случилось, и ждал реакции взрослых, прежде чем высказать собственное отношение.

Грин поднес палец к губам в универсальном призыве к молчанию, потом повернулся и поднял засов на дверях. Эмра вырвалась первой и взяла копье часового из рук мужа. Нож мертвеца перешел к Инзакс, а другой — к Эйге, высокой мускулистой женщине, которая на судне командовала женской бригадой и однажды убила матроса, защищая свою честь.

В этот момент трескотня старух прекратилась. Грин повернулся, и молчание нарушилось воплями. Обезумев от страха, хрычовки попытались подняться с колен и убежать, но Грин и женщины настигли их прежде, чем они успели сделать хоть несколько шагов. Никто из них не достиг леса. Это была страшная работа, в которой эффениканские женщины выплеснули свою ярость.

Не глядя на трупы несчастных старух, Грин вернулся к детям и отправил их в избушку, где прежде сидели пленные. Ему пришлось удерживать Эйгу — она хотела прирезать их. Он с удовольствием убедился, что Эмра не поддержала это мясницкое намерение. Она, поняв его быстрый взгляд, ответила:

— Я не могу убивать детей, пусть даже отродье этих извергов. Это… словно зарезать Пэкси.

Грин увидел, что одна из женщин держит его дочь. Он подбежал к ней, взял дочь на руки и поцеловал ребенка. Сун, десятилетняя девочка Эмры и храмового скульптора, подошла и скромно встала рядом с ним, ожидая, когда ее заметят. Он поцеловал и ее тоже.

— Ты уже большая девочка, Сун, — произнес он. — Думаю, ты сможешь держаться рядом с матерью и заботиться о Пэкси вместо нее. А она пусть идет с копьем.

Девочка — большеглазая рыжеволосая симпатяга — кивнула и взяла ребенка на руки. Грин посмотрел на длинные строения с мыслью предать их огню. Но решил не делать этого, когда подумал, что ветер может разнести искры и тогда загорится избушка, в которой заперты дети дикарей. Пожар, несомненно, вызовет замешательство среди гуляк у разбитого корабля и на первое время задержит их, но уж потом они не отстанут. Кроме того, существовала опасность, что пожар перекинется на лес, хоть он и казался довольно влажным. Грин не хотел бы уничтожать единственное на данный момент укрытие.

Он направил несколько женщин в длинное здание, чтобы они забрали оттуда как можно больше продовольствия и оружия. Через несколько минут отряд был готов к походу.

— Мы двинемся по тропинке, что ведет в другую сторону от места крушения, — сказал Грин. — Будем надеяться, что она приведет нас на другой конец острова, где мы сможем найти какие-нибудь маленькие ветроходы и спастись на них. Должны же у этих дикарей быть хоть какие-то суда.

Эта тропинка была такая узкая и извилистая, как и та, по которой пленников вели в селение. Но она вела на запад, а людоеды находились на восточной оконечности острова.

Сначала тропинка вела вверх, иногда сквозь проходы между скалами. Несколько раз им приходилось огибать небольшие озерца, хранилища дождевой воды. Один раз на поверхность выпрыгнула рыба, немало испугав их. Остров был на полном самообеспечении со своей рыбой, кроликами, белками, дикими птицами, поросятами и различными овощами и фруктами. Грин прикинул, что, если деревня находится в центре острова, тоща площадь его должна быть около полутора квадратных миль. Скалы, травы и лес могли предоставить недурное убежище беглецу. Одному — да, но не шестерым женщинам и восьми ребятишкам.