ГЛАВА 4
Специалист из конторы Авершена оказался человеком молодым, но чрезмерно серьезным, словно за серьезностью этой он пытался скрыть неподобающе юный для столь ответственной должности возраст.
Он хмурился. И белесые брови сходились над переносицей. Он поджимал губы, и реденькая щетка усов топорщилась, топорщились и бачки, тоже реденькие, глядевшиеся чуждо, будто бы наклеенные. Специалист рядился в мышастый костюм и галстук повязывал черный, скучный, а в узел его втыкал булавку с платиновой цепочкой и подковкой-брелоком.
На удачу, стало быть.
Он трогал эту подковку и хмурился сильней.
— Смею надеяться, — произнес он, окинув Райдо настороженным взглядом, — ваши документы… в порядке?
Голос его все-таки подвел, дрогнул.
— В порядке, — заверил Райдо, с трудом сдерживаясь от смеха.
Первый выезд как-никак, и парень отчаянно боится совершить ошибку.
— Я вынужден буду проверить.
Он шел неторопливо, копируя чью-то походку, которая, надо полагать, была вальяжной, неспешной, но в его исполнении выглядела комично. Со спины паренек весьма напоминал Ната. И это сходство иррационально радовало Райдо.
— Конечно, — он прикусил губу, чтобы не расхохотаться, — проверите.
— И вы заполните бланки?
— Заполню.
— Благодарю. — Паренек важно кивнул. — Законность — вот политика нашей компании.
В коляску он забрался и, покосившись на альву, которая сидела подозрительно тихо, обнимая медведя, устроился напротив.
На Ийлэ парень старался не смотреть. Очень старался. И смотрел на собственные перчатки из черной лайки, на носки новеньких сапог, на трость с массивным посеребренным набалдашником, на черный кофр…
…и все равно на нее.
С любопытством.
С тайным восхищением, которое Райдо пришлось не по душе. Вдруг подумалось, что этот человеческий мальчишка немногим ее старше и при всей мишуре, которую на себя нацепил, все же специалист, молодой, но… Авершен — серьезная контора, и лишь бы кого в ней не держат.
И значит, у мальчишки есть работа. Доход. Перспективы.
А что за Райдо помимо краденого поместья? И ладно, не сам он украл, получил в подарок, но от этого не легче. И глядя на него, Ийлэ будет думать…
О чем? О родителях погибших? О собственном унижении?
А парень увезет ее в Город, в квартирку тихую, уютную, с геранями на подоконниках, с голубями и скатертями в клеточку. Женится… этот если серьезный, то женится… имя даст.
Шанс забыть.
Притвориться, что все, что случилось в «Яблоневом доле», — это сон. Кошмар. А кошмарам не место в новой ее жизни… и если так, то Райдо не имеет права мешать.
— Хочешь, я ему нос сломаю? — шепотом поинтересовался Нат, который на гостя смотрел исподлобья, с немалым подозрением.
— За что?
— За что-нибудь. — Похоже, вопрос вины или невиновности парня Ната не волновал. — А чего он на нашу альву выпялился?
А хорошее слово. И впрямь выпялился. Сидит, сжимает тросточку свою, уставился не то на Ийлэ, не то на медведя… хотя какой ему в медведях интерес? И значит, на Ийлэ. Моргать и то боится. Ресницы вон обындевели, смерзлись. А сам разрумянился.
Он молод и, наверное, с человеческой точки зрения симпатичен. Не высокий, но и не низкий, среднего роста, сухощавый, с лицом приятным… правда, возникало совершенно непристойное в данной ситуации желание этому лицу несколько поубавить приятности.
— Ему любопытно, — шепотом ответил Райдо, стесняясь и непонятного раздражения, и этого полудетского почти желания втянуть чужака в драку.
Победить.
И… и он человек.
С людьми драться — стыдно.
— Он ей не понравится. — Нат пришпорил лошаденку, вырываясь вперед, и собственный Райдо жеребчик радостно прибавил шагу. — Слишком мелкий и тощий.
— Ты тоже упитанностью не отличаешься. Полагаешь, для Ниры это имеет значение?
Нат насупился, впрочем, надолго его не хватило. Привстав на стременах, он оглянулся, убеждаясь, что коляска никуда не исчезла, равно как и охрана.
— Не знаю. Не думаю. Спрошу. Потом спрошу…
— Как встреча прошла? — Райдо ухватился за возможность сменить тему беседы. В конце концов, альва не принадлежит ему.
Есть договоренность. Обязательства.
И права старшего сородича… человек этот, быть может, ему просто-напросто любопытно, он альвов прежде не видел… и пробудет всего-то пару дней, а потом уберется. А если нет, то Райдо проследит, чтобы намерения его были в достаточной мере серьезными…
— Никак. — Нат вздохнул и признался: — Я, кажется, сделал глупость.
Этакая честность дорогого стоила, к тому же была весьма своевременной. С чужими проблемами у Райдо разбираться получалось куда как проще, чем с собственными. И он велел:
— Рассказывай.
Человек смотрел.
Сидел, вцепившись в трость, и смотрел.
Под взглядом его Ийлэ было неудобно. И она отворачивалась, но все одно продолжала чувствовать на себе внимательный этот взгляд. Нельзя сказать, чтобы человек пугал.
Молодой совсем. Невысокий. Хрупкого телосложения. Рядом с Райдо он казался сущим ребенком и, наверное, сам осознавал это, оттого и пытался выглядеть серьезней.
Но сейчас Райдо не было.
Верхом решил возвращаться, доверив коляску одному из охранников.
— Простите, — человек заговорил первым, — премного прошу извинить мое любопытство… и лишь исключительность этой встречи извиняет его… в ином случае я бы не посмел тревожить вас, но…
Он выдохнул и, достав из кармана окуляры в стальной оправе, торжественно водрузил их на нос. Стекла в окулярах были желтыми, словно из кусочков янтаря выточенными.
— Но вы и вправду дочь Нагиро аль Ашшабби?
Человек произнес имя с запинкой и старательно выговаривая каждый слог, явно опасаясь и ошибиться, и споткнуться. И это имя в его губах прозвучало иначе. Чужим.
Но Ийлэ кивает.
— Чудесно! — За желтыми стеклами глаз не разглядеть. — Я очень рад! Я… простите, я не представился, Талбот. Джон Талбот.
— Ийлэ.
— Ий-лэ, — повторяет он, растягивая имя. — Ийлэ аль Ашшабби, верно?
Пожалуй. Она и забыла, что кроме имени у нее есть и фамилия, привязывающая ее, Ийлэ, к родовому древу. Впрочем, какой в том толк? Древо это мертво.
— Я премного извиняюсь, я столько слышал о вашем отце… видите ли, — он привстал, но коляска подпрыгнула, и человек вновь плюхнулся на сиденье, завалился некрасиво, но выровнялся и пальтецо свое одернул, — видите ли, мой отец, он тоже ювелир… конечно, обыкновенный… нет, известный в определенных кругах. Мастер. Вам, должно быть, это покажется странным… или вовсе нелепицей, но и среди людей есть мастера.
Он снова поднялся и, придерживаясь за высокий борт коляски, сделал шаг. Плюхнулся рядом и за руку взял.
— Вы извините, — повторил Джон Талбот, глядя на Ийлэ поверх желтых стекол, — мама говорит, что я совершенно невоспитанный, но не могу разговаривать вот так, когда кричать приходится. Мне нужно видеть человека и…
Он говорил что-то еще, возбужденно, взбудораженно, то и дело порываясь прикоснуться к Ийлэ. Это было неприятно.
— Мне отец показывал каталоги… вообще-то он надеялся, что я пойду по его стопам, стану ювелиром, но, увы, руки грубоваты. Для ювелира если, а вот замки вскрывать — самое оно. Я хоть и молодой, но лучший в конторе. — Джон Талбот улыбался. И казалось, был совершенно счастлив. — И представляете, как я удивился, узнав, что на эту усадьбу ищут спеца! Да я сам вызвался! Я бы и бесплатно поехал, чтобы… а ваш отец, он где?
— Умер.
— Да? — удивился Джон Талбот, и удивление его было ярким, искренним.
Он и сам был ярким, пожалуй, янтарно-желтым, как его очки.
Искренним.
— Мне очень жаль… я, признаться, надеялся… то есть я понимаю, что все ваши ушли… а вы остались, да? Почему?
— Потому что не взяли.
— Да?!
Очки съехали на кончик носа, и Талбот подвинул их пальцем, кожаным, упрятанным в чехол перчатки.
— Вы… извините, — кажется, он понял, что сказал бестактность, — я, наверное, не в свое дело полез… у меня язык поперед головы всегда… и при нанимателях-то я стараюсь помалкивать, но… он сильно злой?
— Кто?
— Пес этот. — Джон Талбот наклонился, и Ийлэ, сама себе удивляясь, тоже наклонилась. — Просто он на меня так поглядывает… а он вам кто?
— Никто.
Не враг уже. Еще не друг.
— Да? Я подумал, что вы… то есть вы и он… ну, бывает же… и вы извините, пожалуйста, что такое… — Джон Талбот умел краснеть и начинал с носа, который сделался даже не красным — пунцовым и ярким. Вспыхнули щеки, задрожали белесые короткие ресницы. — Я опять гадость сказал, да?
— Не гадость, но… почти.
Ийлэ вдруг ясно осознала, что этот странный человек не вызывает у нее ни отвращения, ни раздражения, ни страха.
— Я… я просто восхищался вашим отцом… и мой отец им восхищался… он мне альбом показывал, а еще одну вещицу… нет, она не нам принадлежала, мы не настолько богаты… то есть мы не бедные, вы не подумайте. У отца дело свое и несколько мастерских, лавка опять же… и я сам неплохо зарабатываю. Я новый замок создал, и сейчас на него патент оформляют. А как оформят, то меня в младшие партнеры возьмут. Там, глядишь, и старшим стану. То есть я не бедный.
— Я поняла.
— Вот, — с огромным облегчением выдохнул Джон Талбот. — И нам как-то принесли пудреницу… то есть для нее, дамочки, это была пудреница, а для меня… я никогда такого не видел! Там внутри замочек сломался. Замочек отец и взялся чинить, потому что остальное не тронул бы. Там рисунок такой, камнями выложенный… озеро и на нем две цапли… и главное, что камни драгоценные, но не граненые, шлифованные. Получается вроде как мозаика, но… я не знаю, как это назвать… там камушек к камушку так плотно подогнан был, что стыков не видать вовсе! И рисунок гладкий. И рисунком выглядит, а на деле — мозаика… отец мне позволил посмотреть. Еще сказал, что только один мастер такое сделать способен был… что раньше-то многие, ну, из ваших мастеровали, а потом позабыли… это ничего, что я так, по-простому?
— Ничего. — Близость человека больше не смущала.
— Вот… вроде как если при титулах, то оно и не к лицу… а у него талант… мой отец говорил, что негоже, когда талант, его в землю-то…
В землю.
Это он правильно выразился. В землю. В заледеневшую уже, слегка размытую дождями, но холодную, комковатую, в которую клинок лопаты вгрызался с немалым трудом… и еще песок в часах сыпался быстро… так быстро, что Ийлэ понимала — не успеет.
— Простите, — в сотый, кажется, раз повторил Джон Талбот, касаясь руки. — Я, верно, опять ляпнул чего-то не того, да?
— Да.
Если попросить Райдо, то… он не откажется перезахоронить, весной, когда земля отойдет. Он нормальный, в отличие от того… и он не стал бы убивать.
Талант в землю.
Джон Талбот молчал долго, минуту или две, и о чем-то напряженно думал. От мыслей этих его лицо приходило в движение. Морщины на лбу. И прищуренные глаза. И нос, который шевелится, хотя это невозможно, но все одно шевелится.
Пальцы тарабанят по набалдашнику трости. И Ийлэ уже самой интересно, о чем же таком думает Джон Талбот.
— Простите… — Он облизал губы. — Это, конечно, не мое дело и вообще… но я вот подумал… и решил спросить… а вы не замужем?
— Нет.
В иное время Ийлэ, пожалуй, улыбнулась бы: до того забавен был человек с его смущением и неловкими вопросами.
Замужем? Таких, как она, не берут в жены. В любовницы, быть может… в содержанки… и, наверное, это тоже выход, но от самой мысли о том, что ей придется…
Пришлось бы.
Ийлэ зажала рот руками, сдерживая рвоту. Нет и нет…
— Не замужем. — Джон Талбот почесал нос об изогнутую рукоять трости. — А… вы не хотели бы выйти замуж?
— За кого?
Тошнота отступала, оставив кисловатый привкус желудочного сока во рту, и стереть бы его, но чем… снегом?
Снег далеко, но если попросить, коляску остановят. Пусть бы остановили.
— Ну… — Джон Талбот покраснел сильнее прежнего, — к примеру, за меня…
Он вскинул руку, прерывая поток возражений, которого не было, поскольку Ийлэ слишком растерялась, чтобы возражать.
Замуж? За него? Он человек… всего-навсего человек… и хорошо, наверное… и замуж…
— Я понимаю, что это несколько неожиданно и вообще предложение руки и сердца так не делают. То есть вы меня совсем не знаете, а я не знаю вас, но я уверен, что мы с вами найдем общий язык. — Он приложил руки к сердцу, точнее к серой ткани пальто, и жест этот вовсе не выглядел смешным, как и сам он, маленький человечек в желтых очках. — Поверьте, лучше, чем кто бы то ни было, я осознаю, что мы с вами разные… что я вас не достоин и… но я понимаю, что вам здесь непросто. Я состоятелен. Я уже говорил, что у отца есть мастерские… я единственный наследник… и родители не будут против, когда узнают. Отец точно не будет. А мама только обрадуется.
В этом Ийлэ крупно сомневалась.
— Она давно говорила, что мне жениться пора, и вот…
— Почему?
Один вопрос, но он понял все, что за этим вопросом стояло. И ответил искренне:
— Я хочу вам помочь.
— Мне не надо помогать.
— Или вы боитесь принять помощь? Я сам поговорю с вашим покровителем и уверен, что… мы найдем общий язык. — Джон Талбот выпрямил спину.
Найдут?
Он подойдет к Райдо с просьбой уступить Ийлэ? Он думает, что она и Райдо — любовники? Наверняка думает. И не только он.
Глупость какая. Нелепица чистой воды, и посмеяться бы над нею, но смех застревает в горле. Любовники, мужья… это не для Ийлэ. Ей бы выжить. Или нет, она выжила, тогда научиться жить, если не как раньше, то хотя бы как-нибудь. И она научится, но не с этим человеком, который не понимает, чем его благородство обернется в будущем. Он будет ждать благодарности и любви, а Ийлэ не способна окажется отблагодарить.
И не полюбит его.
Он разочаруется.
Возненавидит. Решит, что она, Ийлэ, его обманула.
— Не стоит. — Ийлэ позволила себе улыбнуться той вежливой улыбкой, которую принято использовать в обществе. — Не ищите дракона там, где его нет. Райдо…
Не друг, определенно.
Но и не враг тоже.
— Райдо — близкий мне человек… нечеловек.
Близкий нечеловек.
Смешно звучит.
До самого дома Джон Талбот молчал. Обиделся? Или раздумывал над услышанным?
