Глава 37
Идет время. В огонь подбрасывают дрова, на кухне заваривают и пьют кофе. Часы на книжном шкафу бьют два, а затем и три часа ночи. На столе нераспечатанная пачка печенья.
Ева сидит в углу дивана, прижав голые колени к груди. Невероятное чувство усталости наполняет тело, веки закрываются, руки тяжелеют, дыхание неглубокое. Ночь словно поглотила их, окутав мраком тайны, известной только троим.
Комната залита мягким оранжевым светом ламп. Сол с задумчивым видом стоит у двери, сложив ладони у лица, будто в молитве, и то и дело поглядывает на Джексона – тот молча сидит на деревянном кресле-качалке и дергает за нитку из рвущихся брюк. Брат выплеснул все свое беспокойство и теперь кажется опустошенным.
Сколько раз Ева представляла возвращение Джексона: когда лежала одна в кровати и прислушивалась к тишине ночи, когда исследовала те уголки залива, где он бывал в детстве, когда особенно сильно наваливалась тоска…
Тело не нашли, и поэтому продолжала теплиться надежда: однажды Джексон вернется в ее жизнь.
«Я так хотела этого. И вот он здесь».
В тишине раздается вопрос Евы:
– Зачем ты приехал на Уотлбун – после всего, на что ты пошел ради исчезновения, после всего, что нам из-за этого пришлось пережить?
Джексон смотрит на нее одновременно с нежностью и сожалением, кладет руки на подлокотники кресла.
– Хотел убедиться, что ты в порядке, хотел быть рядом. Я и не думал выходить из тени, но сегодня услышал, как вы с Кейли говорили про поездку к Жанетт…
Ева напрягается: он что, был там, стоял в темноте и прислушивался? И часто он так делал? Ева столько раз думала, что сходит с ума, потому что ощущает то, чего быть не может.
– Давно ты в Тасмании? – спрашивает она, а мысли все крутятся в голове.
– Месяц.
– Ты заходил в хижину? – удивляется Ева.
Джексон смотрит на нее, затем опускает взгляд и кивает.
Значит, она это не выдумала, она действительно чувствовала его запах. Джексон бродил по хижине, касался ее вещей, заходил в спальню. Там увидел свою старую клетчатую рубашку, надел, чтобы ощутить кожей приятную и знакомую ткань и вспомнить, каково это – снова быть собой.
– Мне казалось, я схожу с ума. – Ева качает головой. – Я знала, что ты был там, чувствовала твой запах, но уверяла себя, что мне причудилось.
– Ева…
– И ты забрал нашу фотографию – ту, с джазового фестиваля?
– Прости.
Ева со вздохом закрывает глаза: это слово больше на нее не действует.
– Почему именно сегодня? – спрашивает Сол, не отходя от двери. Непонятно, собирается ли он уйти или, наоборот, не хочет выпускать брата. – Почему ты пришел сегодня?
– Я не собирался, просто услышал, как Ева плачет. – Джексон смотрит на нее. – Ты зашла в воду. Я волновался, все ли в порядке, и подошел ближе, а ты… увидела меня.
– Нет, – возражает Ева, – ты хотел, чтобы тебя увидели. Раз ты слышал наш с Кейли разговор, то узнал, что я уезжаю, и не удержался. Ты специально подошел близко – не оставил мне выбора.
– Все не так… – говорит Джексон, уже сам не веря своим словам. – Я не мог смотреть, как ты плачешь. Я хотел успокоить тебя, ведь я твой… – Он замолкает.
– Муж? – заканчивает Ева.
Она внимательно смотрит на Джексона. Где же тот мужчина, за которого она вышла замуж и которому доверила свое будущее?
Он уже не ее муж. И никогда им не был.
Сол оборачивается на стук: в окно бьется ночная бабочка, летит на свет.
– Так что дальше? – спрашивает он, засовывая руки в карманы. – Чего ты хочешь? Пойдешь в полицию, расскажешь Жанетт?
– Я… не знаю. – Джексон потирает лоб. – Не знаю, что делать дальше.
Джексон в своем репертуаре – поспешный, импульсивный, живет только настоящим моментом и не задумывается о последствиях.
– А отец? – спрашивает Сол.
Джексон пристально смотрит на брата.
– Как он?
– Нормально, – уже не так резко отвечает Сол. – Бросил пить.
– Правда? Отличная новость.
– Если только не сорвется.
– Я видел его здесь, вы вместе ужинали на террасе.
Ева с удивлением смотрит на Джексона. Ну конечно, в тот вечер она вдруг выскочила из-за стола, вся бледная, и бросилась в сад. Почувствовала его на расстоянии?
– У отца вид не особо, – говорит Джексон. – Болеет, да?
– Панкреатит, как и раньше.
– Все серьезно? – Сол кивает. – Думаешь, он больше не станет пить?
– Говорит, будет держаться, но кто его знает. Если сорвется, выпивка его прикончит.
Джексон молчит, затем добавляет:
– Он… он вынесет все это?
Сол задавал себе тот же вопрос. Дирку придется осознать не только то, что Джексон жив, но и правду о пожаре, которая вновь вскроет рану, оставшуюся в сердце после смерти жены. Если отец узнает, то сразу же схватится за бутылку – он сейчас слишком уязвим.
Наконец Сол отвечает:
– Вряд ли.
Джексон осознает значение слов брата и нервно сглатывает. Глядя на Джексона, Сол наконец принимает решение. На лбу выступает пот.
– Я не хочу врать отцу и жить двойной жизнью – знаясь с тобой, но скрывая это от папы. Так не пойдет. – Джексон молчит. – Пожар в лесу – это несчастный случай, ты тогда был ребенком и совершил ошибку. Жаль, ты не доверился мне, не рассказал правду, однако былого не вернешь. – Сол замолкает и смотрит на брата. – Я прощаю тебя.
Джексона переполняют эмоции, на глаза накатывают слезы.
Сол не закончил; не отрывая взгляда, он продолжает:
– Только и ты меня прости, Джексон. Ты мой брат, и я люблю тебя, но тебе нельзя возвращаться в мою жизнь. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
– Я понимаю. – Лицо Джексона искажает боль.
Затем он поднимается, подходит к Солу и протягивает ему руку.
Немного помедлив, Сол пожимает ее.
Они не обнимаются, а жмут друг другу руки: в знак согласия, примирения и прощания.
Сол выходит на террасу, закрывает за собой раздвижные двери. В комнату врывается поток свежего морского воздуха, но его тут же поглощает духота от печи. Такое чувство, что Ева заперта в этом доме вместе с Джексоном.
Он с болью смотрит, как уходит брат.
– Боже, Джексон, – вздыхает Ева – она измучена, сил нет. Получится ли тоже уйти от него, бросить мужчину, которого любила? – Чего ты хочешь?
Джексон смотрит Еве в глаза: в его взгляде столько печали, что сжимается сердце.
– Вернуться.
Ева закрывает глаза.
– Не выйдет.
– Я пойду в полицию, во всем им сознаюсь.
– А потом что, в тюрьму? Хочешь убить этим отца? Ты всем врал, Джексон.
На поминальную службу пришло столько людей, и все говорили, каким замечательным человеком был Джексон. Но теперь ему не к кому обратиться.
– Или поедем куда-нибудь, только ты и я, начнем все сначала.
В его словах нет искренности, Джексон и сам им не верит.
Ева подходит к книжному шкафу Сола, просматривает корешки. Вот она, «Море вокруг нас» – Джексон говорил, что именно из-за этой книги решил стать морским биологом. Очередная ложь, одна из множества.
– Ты говорил, осенью мы поедем в Тасманию, – говорит ему Ева.
Глаза Джексона загораются.
– Я всегда хотел привезти тебя сюда.
– Но не мог. – Внутри все сжимается от гнева. – Пришлось бы придумывать отговорку, Джексон. Ну, и почему бы мы не смогли поехать?
– Я… я не…
– Папа заболел бы или билеты слишком дорогие? Не отпустили бы на работе?
Мысли занимает все то, о чем врал Джексон: поддельные письма от Дирка, рассказы о путешествиях, выдуманная карьера морского биолога, прежняя семья, приезд Жанетт в Лондон, последние моменты перед падением со скал.
– Боже, я так тебе верила! Наверное, врать было легко.
– Я не хотел тебя обманывать! – кричит Джексон – лицо покраснело, в глазах застыли слезы. – Это убивало меня, я мечтал, чтобы все было по-настоящему!
Если это правда, то невозможно представить, в каком напряжении жил Джексон, пытаясь поддерживать свою ложь. Сплошные нервы, ведь надо помнить каждую ниточку, из которых он сплел обман.
В то утро Джексон укрывался в лодке под брезентом, тело трясло от холода и ужаса, а думать он, наверное, мог лишь о том, как спастись. Разумеется: Джексон так устал от жизни во лжи, что хотел начать все сначала, однако в тупике он оказался не только из-за приезда Жанетт в Британию. Обман уже давно загнал его в угол.
– Ты был готов бежать, – наконец понимает Ева. – Поэтому молчал, хотя ложь нарастала снежным комом. Просто ты знал, что однажды уйдешь.
Пусть Джексон возразит, пусть скажет, что ясно представлял их совместное будущее.
Он лишь едва заметно кивает. Внутри у Евы что-то надрывается.
– Боже, – шепчет она, закрывает рот рукой. – Ты понимал, что когда-нибудь ложь настигнет тебя, и откладывал деньги. Верно? – Джексон смотрит на Еву, по щекам текут слезы. – Ты всегда знал, что придется бежать, – повторяет Ева. Так вот какова истина. – Ты ведь уже так делал – бежал от пожара, от Жанетт с Кайлом, а потом и от меня. – Так больно – и за себя, и за Джексона. – Ты и сейчас бежишь.
Сол сидит на террасе и наблюдает за сероватым перламутром рассветных лучей. Он вымотан; думать о том, что происходит сейчас в его доме, невозможно; он вглядывается в залив.
На улицу выходит Ева. Вспыхивает прожектор, но она отключает его, и терраса вновь погружается в сумрак. Ева ставит стул рядом и тоже любуется бухтой. Они молча слушают шепот воды и утреннее пение птиц.
Несмотря на все, что случилось за последние сутки, рядом с Евой Солу почти спокойно. С ее приездом на Уотлбун открылся целый новый мир, и теперь тяжело представить себе жизнь без Евы.
– Кейли сказала, ты завтра уезжаешь.
– Да.
– Ты шла, чтобы сказать мне?
Ева кивает.
Он двигает свой стул и садится прямо напротив. На Еве по-прежнему его свитер, рукава закатаны. Волосы высохли и легли вокруг лица мягкими волнами: вид у нее юный, уставший. Сол берет Еву за руки – ладони теплые и изящные.
– Ева, мне правда жаль, что тебе через столько пришлось пройти. – Хочется сказать, какая она сильная и храбрая, как она справится со всем независимо от принятых решений – он не будет давить, – но вместо этого Сол говорит: – Джексон сказал, что я никогда ни за что не боролся, и это правда, поэтому я буду бороться сейчас. Не уезжай, Ева. – Сол крепче сжимает ее руки. – Как только ты приехала, остров ожил. Теперь это мой дом – не только потому, что место связано с моим прошлым, но и потому, что здесь я вижу свое будущее. Не случись ничего этого – если бы ты не вышла замуж за моего брата, если бы Джексон не решил исчезнуть, если бы он не сидел сейчас у меня дома, – ты была бы просто девушкой из Англии, которая приехала в Тасманию. И если отбросить лишнее, все станет просто: я люблю тебя.
Ева провела на острове немало времени, однако Солу вспоминаются только приятные моменты. Как Ева смеялась, когда кальмар обрызгал чернилами Кейли, как они вместе любовались под водой морским драконом, как солнце янтарем отсвечивало в ее глазах. Эти мгновения существуют благодаря им двоим, а раз Сол и Ева сумели найти счастье даже в беспокойные времена, то они обязательно отыщут его снова.
Глаза наполняются слезами, Ева сжимает губы и молчит.
– Я не могу сказать, что будет дальше, – говорит Сол, – или какими будут наши отношения. Знаю лишь одно: я пойду на все, лишь бы ты всегда была счастлива. Поэтому прошу, Ева, не уезжай.
