Глава десятая
Горящие слова

Письма горели.

Часть потолка обвалилась, и еще больше писем градом посыпались в пламя. Огонь уже подбирался к верхним этажам. Пока Стэнли тащил господина Гроша через холл, на пол рухнул еще один кусок штукатурки. Старые письма, которые посыпались следом, уже горели. Густой как суп дым клубился высоко под потолком.

Стэнли втащил старика в гардероб и уложил его на кровать. Золотую фуражку он тоже прихватил, потому что господин фон Липвиг рассердится, если он ее не убережет. Потом он запер дверь и взял с полки над столом Гроша Устав. Стэнли методично листал фолиант, пока не добрался до страницы «Что Делать В Случае Пожара».

Стэнли всегда следовал правилам. Если не следовать правилам, все может плохо кончиться.

Он уже выполнил пункт 1. «При Возникновении Пожара Сохраняйте Спокойствие».

Теперь нужно было выполнить пункт 2. «Громко И Четко Крикните: “Пожар!”»

– Пожар! – закричал он и вычеркнул пункт 2 карандашиком.

Далее следовал пункт 3. «Попытайтесь Потушить Пожар, Если Возможно».

Стэнли подошел к двери и выглянул наружу. Пламя полыхало, а дым стоял коромыслом. Он посмотрел на все это пару секунд, покачал головой и закрыл дверь.

Пункт 4 гласил: «Если Вы Оказались В Охваченном Пожаром Здании, Попытайтесь Его Покинуть. Не Открывайте Двери, Если Они Теплые. Не Пользуйтесь Лестницами, Если Они Горят. Если Найти Выход Не Представляется Возможным, Сохраняйте Спокойствие И Ожидайте а) Помощи, б) Смерти».

Этим руководство и ограничивалось. Мир булавок был прост, и Стэнли плавал в нем свободно, как рыбка в аквариуме, но все остальное было ужасно сложным, и только строго соблюдая правила, можно было как-то жить.

Он посмотрел на закопченные оконца. Они были слишком узкими, чтобы пролезть через них, и к тому же были намертво замурованы многочисленными слоями краски, так что он просто разбил одно стекло, чтобы впустить внутрь свежий воздух, и сделал запись в книге поломок.

Господин Грош еще дышал, но с тревожным бурлящим звуком. В гардеробе была аптечка, потому что так требовалось по Уставу, но в ней нашелся только моток бинтов, пузырек чего-то черного и липкого и запасная челюсть господина Гроша. Господин Грош всегда запрещал ему прикасаться к его самодельным лекарствам, и Стэнли тщательно следовал этому правилу, потому что баночки нередко взрывались посреди ночи.

Чего в Уставе не было сказано: «В Случае Нападения Большой Летучей Кричащей Твари Наотмашь Ударьте Ее По Голове Узелком Булавок» – и Стэнли подумал, не внести ли этот пункт карандашом. Но это было бы Порчей Имущества Почтамта, а за это может не поздоровиться.

Все возможные направления действий, таким образом, были исчерпаны, и Стэнли продолжил сохранять спокойствие.

Письма сыпались, как снег с неба. Одни, вылетая, как брызги из фонтана, из столпа трескучего пламени, охватившего уже крышу Почтамта, падали на землю, еще не догорев. Другие уже обуглились, и по их пеплу издевательски бегали искорки, напоминая об умирающих строках. Некоторые – многие – унесло ветром и разбросало по городу целыми и невредимыми. Они падали на землю, выписывая плавные зигзаги, как послания не к месту деловитого бога.

Мокриц сбросил сюртук и протиснулся через толпу.

– Вряд ли там кто-то остался, – сказала госпожа Ласска, тяжелым шагом следуя за ним.

– Ты серьезно так думаешь? – спросил Мокриц.

– Нет. Если это дело рук Позолота… извини, я разучилась говорить утешающие слова.

Мокриц остановился и попытался сосредоточиться. С одной стороны здания из-под крыши вырывался огонь. Центральный вход и левая половина Почтамта казались нетронутыми. Но Мокриц знал, что огонь – коварная штука. Он мог спокойно тлеть себе на одном месте, но стоило тебе открыть дверь и посмотреть на него, как огонь делал глубокий вдох – и твои глаза уже плавились и стекали в череп.

– Нужно туда попасть, – сказал он. – Э… ты не собираешься говорить: «О нет, не делай этого, не строй из себя героя!» – нет?

Люди выстраивались в цепочку с ведрами от ближайшего фонтана. От плевка на солнце было бы столько же пользы.

Госпожа Ласска поймала горящее письмо и прикурила от него.

– О нет, не делай этого, не строй из себя героя! – сказала она. – Пойдет? Но если что, левая сторона выглядит безопасно. И смотри в оба. Ходят слухи, что Позолот пользуется услугами вампира. Одного из старейших.

– А. Вампиры же горят в огне? – спросил Мокриц, изо всех сил цепляясь за соломинки.

– В огне все горят, господин фон Липвиг, – сказала госпожа Ласска. – В огне горят все.

Она схватила Мокрица за уши и звонко поцеловала в губы. Как будто его целовала пепельница, но в хорошем смысле.

– В общем и целом, я бы предпочла, чтобы ты вышел оттуда живым, – сказала она тихо. – Точно не хочешь подождать? Мальчики подойдут с минуты на минуту…

– Големы? Но у них же выходной!

– Они все равно подчиняются плате. Пожар значит, что люди в опасности. Они почуют это и будут здесь с минуты на минуту, поверь мне.

Мокриц замялся, глядя на ее лицо. Но люди же смотрели. Он не мог не пойти туда, это противоречило бы его образу. Чертов Витинари!

Он покачал головой, повернулся и бросился к входу. Лучше не думать об этом. Лучше не думать о собственном идиотизме. Просто положи руку на дверь… прохладная. Приоткрой ее… поток воздуха, но никакого взрыва. Главный холл, озаренный пламенем… но сам пожар был выше, и если двигаться, пригибаясь и уворачиваясь, он доберется до двери, ведущей в гардероб…

Ударом ноги он вышиб дверь.

Стэнли перестал разглядывать марки и посмотрел на него.

– Добрый вечер, господин фон Липвиг, – сказал он. – Я сохранял спокойствие. Но господин Грош, кажется, приболел.

Старик лежал на кровати, и «приболел» было сказано слишком мягко.

– Что с ним? – спросил Мокриц, бережно взяв его на руки. Грош ровным счетом ничего не весил.

– Там была большая птица, но я ее прогнал, – сказал Стэнли. – Я ударил ее по голове узелком с булавками. У меня… случился эпизод, господин фон Липвиг.

– Теперь все ясно, – сказал Мокриц. – А ты иди за мной, понятно?

– Я забрал все марки, – сказал Стэнли. – И сейф. Господин Грош держит выручку у себя под кроватью, чтобы ничего не пропало, – юноша просиял. – И твою фуражку. Я сохранял спокойствие.

– Молодец, молодец, – сказал Мокриц. – Теперь ни на шаг от меня не отступай, ясно?

– А как же Пис-Пис, сэр? – внезапно забеспокоился Стэнли. Из коридора послышался грохот, и треск огня ощутимо приблизился.

– Кто? Пис… кот? Да к черту ко… – Мокриц осекся и переменил выражение лица. – Уверен, он давно на улице, догрызает жареную крысу и в ус не дует. Пойдем же.

– Но это почтамтский кот! – возразил Стэнли. – Он никогда не выходил на улицу!

Не сомневаюсь, что сейчас вышел, подумал Мокриц. Но в голосе юноши снова послышался этот надрыв.

– Давай вынесем отсюда господина Гроша, хорошо? – сказал он, пробираясь к выходу со стариком на руках. – А потом я вернусь за Пис…

Горящая балка рухнула на пол посередине холла, и искры пополам с горящими конвертами взвились вверх, к очагу пожара.

Это была сплошная стена пламени – как опрокинутый огненный водопад, – она ревела, она вздымалась на другие этажи и вырывалась через крышу. Она рокотала. Пламя вырвалось на волю и наслаждалось этим по полной.

Часть Мокрица фон Липвига была рада такому повороту событий. Но другая часть, новая и докучливая, думала: Я поставил это место на ноги. Все сдвинулось с мертвой точки. Марки реально работали. Я практически был мошенником, не мошенничая. Было здорово.

– Ну же, Стэнли! – не выдержал Мокриц, отвлекаясь от жуткого зрелища и интригующей мысли. Юноша неохотно двинулся за ним, всю дорогу до выхода окликая треклятого кота.

Уличный воздух вонзился в него ножом, но толпа разразилась аплодисментами, и мелькнула вспышка, которая у Мокрица уже начинала ассоциироваться с неприятностями.

– Гутен вечер, господин фон Липвиг! – раздался бодрый голос Отто Шрика. – Честный слово, если мы хотейт новостей, мы просто не отходить от тебя ни на шаг!

Мокриц, не обращая на него внимания, пробился к госпоже Ласске, которая, как он успел отметить, отнюдь не была вне себя от волнения.

– Есть в этом городе больница? – спросил он. – Или приличный врач?

– Есть Бесплатная больница леди Сибиллы, – сказала она.

– Хорошая?

– Умирают не все.

– Даже так? Срочно доставь его туда. Мне нужно вернуться назад за котом!

– Ты возвращаешься туда за котом?

– Его зовут Пис-Пис, – строго произнес Стэнли. – Он родился на Почтамте.

– Просто не спорь, – сказал Мокриц, собираясь уходить. – Позаботься о господине Гроше, пожалуйста!

Госпожа Ласска посмотрела на окровавленную рубаху старика.

– Кто-то пытался его… – начала она.

– На него что-то упало, – перебил Мокриц.

– От этого бы не было…

– На него что-то упало, – повторил он. – Вот как все было.

Госпожа Ласска взглянула на него.

– Хорошо, – согласилась она. – На него что-то упало. Что-то с большими когтями.

– Нет. Доска с гвоздями или вроде того. По нему же видно.

– Так вот оно что.

– Именно так, – ответил Мокриц и ушел, пока она не успела задать новых вопросов.

Нет смысла впутывать сюда Стражу, думал он, подбегая к дверям. Столпятся тут, никаких ответов не найдут, а как подсказывает опыт, стражники любят кого-нибудь взять и арестовать. С чего ты взял, что это был Хват Позолот, а, господин, как там тебя, фон Липвиг? Ах, ты так считаешь? Хорошо это умеешь, да? Понимаешь, какая штука, мы тоже иногда можем взять и посчитать… У тебя очень знакомое лицо, господин фон Липвиг. Откуда ты родом?

Нет, не нужно здесь никакой Стражи. Будут только мешаться под ногами.

Верхнее окно разлетелось вдребезги, и языки пламени лизнули край крыши. Осколки посыпались на Мокрица, и он нырнул в здание. А Пис-Пис… что ж, нужно было найти проклятое животное. Если Мокриц его не найдет, все будет уже не так здорово. Если он не рискнет хотя бы кусочком жизни и краешком конечности, он уже не будет самим собой.

Он в самом деле сейчас это подумал?

О боги. Все пропало. Он никогда не знал наверняка, откуда все возникло, но оно пропало. Вот что случается, когда работаешь за жалованье. И не предупреждал ли его дед не связываться с невротичными, как голые мартышки, женщинами? Вообще-то не предупреждал, так как его мало что интересовало, кроме собак и пива, но стоило бы.

Перед его мысленным взором неотступно стоял Грош. Как будто что-то когтистое ударило старого почтальона наотмашь, и только толщина форменного мундира помешала ему распасться надвое, как створки раковины. Но непохоже, чтобы это был вампир. Они не оставляют после себя столько крови – только еду зря переводить.

И все же Мокриц подобрал ножку от сломанного стула. Дерево там удачно раскололось. Преимущество вонзенного в сердце кола было еще и в том, что эта штука действовала не только на вампиров.

Потолок продолжал обваливаться, но Мокриц смог пробраться через руины. Главная лестница располагалась с той же стороны и была совершенно цела, и только дым ковром стелился по полу. В другом конце холла, где раньше были горы старой почты, продолжало реветь пламя.

Он больше не слышал писем. Простите меня, подумал он про себя. Я сделал все, что мог. Я не виноват.

И что теперь? По крайней мере, стоит вынести ящик из кабинета. Ящик никак не должен сгореть. Некоторые химикаты будет непросто заменить.

Кабинет был весь в дыму, но Мокриц вытащил из-под стола ящик, и тогда заметил свой золотой костюм, висящий на вешалке. Нужно забрать его. Таким вещам нельзя сгорать. За ящиком всегда можно вернуться. Но костюм… он был необходим. И только Пис-Писа нигде не было. Наверняка же он выбрался, да? Коты ведь бегут с тонущих кораблей? Или это крысы? Бегут ли коты за крысами? Но дым просачивался через доски в полу и опускался на нижние этажи, и сидеть сложа руки время было не самое подходящее. Он заглянул везде, где имело смысл поискать. Оставаться там, где тонна горящей бумаги может свалиться тебе на голову, смысла не было.

Это был хороший план, который, однако, был испорчен, когда Мокриц заметил в коридоре кота. Тот с любопытством поглядывал на него.

– Пис-Пис! – взревел Мокриц и тут же пожалел об этом. Кличка была неподходящая для криков в горящем здании.

Кот посмотрел на него и побежал прочь. Проклиная все на свете, Мокриц ринулся за ним и увидел, как тот нырнул в подвал.

Коты же умные животные? Может, там есть другой выход… должен быть…

Мокриц даже не стал смотреть вверх, когда услышал над головой треск дерева, но бросился вперед и вниз по лестнице, перескакивая пять ступенек за раз. Судя по звуку, большой кусок здания только что обвалился прямо у него за спиной, и искры перекинулись в подвальные коридоры, обжигая ему шею.

Дороги назад точно не было. А вот подвалы… в подвалах были погреба и резервуары для угля – должны же быть? А там прохладно и безопасно и…

…самое место, чтобы зализать раны после того, как тебе съездили по физиономии мешком булавок, не так ли?

Воображение отвратительный помощник.

Она говорила про вампира. Стэнли говорил про «большую птицу». Стэнли-Истребитель-Вампиров с мешком булавок во всеоружии. Звучит невероятно, но только для тех, кто никогда не присутствовал при его так называемых «эпизодах».

Но вряд ли вампира можно убить булавками…

И вот после такой мысли ты понимаешь, что как бы ты ни оглядывался назад, там всегда будет что-то, чего ты не разглядишь. Мокриц прижался спиной к холодной каменной стене и полз по ней, пока стена не кончилась и не началась дверь.

Он увидел приглушенное синее свечение Сортировочного Агрегата.

Когда Мокриц заглянул в двери, он увидел и Пис-Писа. Кот забился под агрегат.

– Очень по-кошачьи, Пис-Пис, – сказал Мокриц, вглядываясь в тени. – Иди к дяде Мокрицу на ручки, пожалуйста.

Он вздохнул, повесил костюм на проволочный лоток и сел на корточки. Как обращаться с котами? Он этого никогда не делал. Коты как-то не сочетались с дедушкиными липвигцерами, разве что в качестве внеочередной закуски.

Когда он протянул руку к коту, тот прижал уши к голове и зашипел.

– Ты хочешь тут поджариться? – спросил Мокриц. – Давай только без когтей…

Кот зарычал, и Мокриц сообразил, что тот смотрит мимо него.

– Хорошая киса, – сказал он, холодея от ужаса. Одним из основных правил поведения в неблагоприятной обстановке было: «Забудь про кота». А обстановка внезапно стала очень неблагоприятной.

Другое важное правило: «Не нужно медленно оборачиваться, чтобы проверить, там оно или нет. Оно там, не сомневайся. Не кот. Забудь про кота. Кое-что другое».

Мокриц выпрямился и ухватил деревянный кол обеими руками. Оно же прямо за мной, да? Прямо, черт подери, за мной! Ну разумеется! Разве могло быть иначе?

Чувство страха было сродни тому чувству, которое он испытывал, когда жертва изучала стеклянный бриллиант. Время чуть-чуть замедляло ход, восприятие обострялось, а во рту появлялся медный привкус.

Не нужно медленно оборачиваться. Нужно оборачиваться быстро.

Он развернулся, закричал и сделал выпад. Кол уперся во что-то, что почти не поддалось удару.

Вытянутое бледное лицо улыбнулось ему в синем свечении. Улыбка обнажила заостренные зубы.

– Не попал ни в одно, – сказал господин Грайль, сплевывая кровь.

Мокриц отскочил назад, когда худощавая когтистая рука рассекла воздух, но продолжал держать кол перед собой, тыча наугад и не подпуская к себе существо…

Банши, подумал он. Да что же это…

В движении черный кожаный плащ Грайля на секунду распахнулся, и под ним стала видна костлявая фигура. Полезно было знать, что черная кожа была крылом. Полезно было знать, что банши – единственная человекоподобная раса, эволюционировавшая в себе способность летать – где-то в диких джунглях, где они охотились на белок-летяг. Не очень полезно было знать, откуда пошли разговоры о том, что услышавший крики банши скоро умрет.

Это значило, что банши следит за тобой. Оборачиваться по сторонам – бессмысленно. Он был над головой.

Диких банши было мало даже в Убервальде, но Мокриц помнил заветы людей, переживших встречу с ними. Берегись зубов – они смертельны. Не бей в грудь – летательные мышцы прочны, как броня. Банши не сильны, но жилы у них похожи на стальные провода, а кости рук способны вытягиваться так далеко, что могут снести твою дурную голову прямо с…

Пис-Пис заскулил и забился еще дальше под Сортировочный Агрегат. Грайль снова замахнулся, но Мокриц отпрянул назад, и Грайль стал надвигаться на него.

…но банши легко свернуть шею, если только удастся подобраться достаточно близко, а еще им приходится закрывать глаза, когда они кричат…

Грайль двинулся на него, мотая головой на каждом шагу. Мокрицу некуда было деваться. Он отбросил деревяшку и поднял руки.

– Ладно, сдаюсь, – сказал он. – Только не затягивай, договорились?

Существо не сводило глаз с золотого костюма. Их как сорок тянуло на все блестящее.

– У меня еще планы на вечер, – продолжал Мокриц.

Грайль замешкался. Он был ранен, дезориентирован, и он переел голубей, которые оказались помоями с крылышками. Он хотел убраться отсюда назад в прохладное небо. Здесь все было так путано. Слишком много задач, слишком много запахов.

Для банши все сосредоточено в прыжке, когда зубы, когти и тело устремлены к цели. Но сейчас Грайль был в растерянности и шагал взад-вперед, пытаясь совладать с собой. Для полета не хватало места, идти было некуда, жертва стояла прямо перед ним… инстинкты, эмоции и вялые попытки логически мыслить спутались в перегретой голове Грайля.

Инстинкты одержали верх. Миллионы лет банши прыгали на жертву с выпущенными когтями – и все было нормально, так зачем что-то менять?

Он запрокинул голову, закричал и набросился.

Мокриц сделал то же самое, поднырнув под вытянутыми руками Грайля. Этого в инстинктах банши не было: жертва должна или убегать, или дрожать в углу. Но Мокриц двинул плечом ему в грудь.

Существо оказалось легким, как ребенок.

Мокриц швырнул тварь в Сортировочный Агрегат, почувствовав, что когтем ему разодрало руку, и распластался по полу. На какое-то жуткое мгновение он испугался, что банши сейчас встанет, что он промахнулся мимо колесика, но, как только господин Грайль в бешенстве пошевелился, раздался звук, похожий на…

… бульк…

…и за ним тишина.

Мокриц лежал на холодных плитах, пока сердцебиение не успокоилось настолько, что стали различимы отдельные удары. Лежа на полу, он чувствовал, как что-то липкое стекает с агрегата.

Он медленно поднялся на дрожащих ногах и посмотрел на то, что осталось от твари. Будь Мокриц героем, он бы воспользовался моментом, чтобы сказать: «Вот что я называю сортировкой!» Поскольку он не был героем, его вырвало. Тело не может функционировать, когда существенные его фрагменты пребывают в разных измерениях, но картинка получается красочная.

Потом, зажимая рану рукой, Мокриц сел на корточки и заглянул под аппарат в поисках Пис-Писа.

Нельзя возвращаться без кота, думал он бессвязно. Нельзя, и все тут. Человек, который врывается в горящее здание, чтобы спасти глупого кота, и выходит к людям с котом на руках, – герой, даже если он и идиот. Если он выходит к людям без кота, то он просто идиот.

Приглушенный грохот где-то наверху подсказал, что еще один кусок здания обвалился. Воздух обжигал.

Пис-Пис отпрянул от ладони Мокрица.

– Послушай, – прорычал Мокриц. – Герой должен выйти к людям с котом. Коту для этого необязательно быть живым…

Он прыгнул на кота, вцепился в него и вытащил наружу.

– Так-то, – сказал Мокриц и взял в другую руку вешалку с костюмом. На нем было несколько кусочков банши, но, подумал он в полубреду, пятна, наверное, удастся вывести.

На подкашивающихся ногах он вышел в коридор. Со всех сторон их стеной окружило огнем, и Пис-Пис выбрал именно этот момент, чтобы запустить когти ему в руку.

– А, – сказал Мокриц. – Ведь до сих пор все шло так хорошо…

– Господин Вон Липвиг! Ты В Порядке, Господин Вон Липвиг?

Из огня големы выносили… огонь. Они просто извлекали из горящего здания все, что горело. Их методичность даже завораживала. Големы собрались у края огня, отобрали у него все, что тот решил пожечь, свалили в кучу, загнали в угол и затоптали до смерти.

Големы могли ходить по лаве и переливать руками расплавленное железо. Даже если бы им было знакомо понятие страха, они бы не отнесли его к обычному пожару.

Раскаленные докрасна руки стаскивали по лестнице тлеющий мусор. Мокриц уставился на огненный пейзаж и господина Помпу на его фоне. Он светился оранжевым цветом. Частички пыли и грязи на его глине вспыхивали и искрились.

– Рад Тебя Видеть, Господин Вон Липвиг! – радостно прогремел он и отбросил в сторону горящую доску. – Мы Освободили Проход К Дверям! Поспеши!

– Э… спасибо! – прокричал Мокриц сквозь рев пламени. Проход действительно был весь расчищен от завала, и в конце его невозмутимо и холодно манила к себе открытая дверь. В стороне, в другой части холла, прочие големы, не обращая внимания на столпы пламени, методично выбрасывали горящие половицы через дыру в стене.

Жар был невыносим. Мокриц пригнул голову, прижал к груди вусмерть перепуганного кота, успел почувствовать, как его затылок начинает поджариваться, и рванул к выходу.

С этого момента все слилось в одно воспоминание. Грохот наверху. Лязг железа. Голем Ангхаммарад, поднимающий глаза. Горящее желтым послание на вишнево-красной руке. Десять тысяч тонн дождевой воды, проливающейся в обманчиво замедленном движении. Холод, враз охвативший раскаленного голема…

… взрыв…

Огонь умер. Звук умер. Свет умер.

– АНГХАММАРАД.

Ангхаммарад посмотрел на свои руки. И ничего не увидел, кроме жара, печного жара, взрывного жара, который тем не менее имел форму пальцев.

– АНГХАММАРАД, – повторил гулкий голос.

– Я Утратил Свою Глину, – сказал голем.

– ДА, – сказал Смерть. – ЭТО БЫВАЕТ. ТЫ УМЕР. РАЗБИЛСЯ. Разлетелся НА МИЛЛИОН ОСКОЛКОВ.

– Тогда Кто Это Здесь Слушает Тебя?

– ВСЕ ТО, ЧЕМ ТЫ БЫЛ, ПОМИМО ГЛИНЫ.

– У Тебя Есть Задание Для Меня? – сказали останки Ангхаммарада и выпрямились.

– БОЛЬШЕ НЕТ. ТЫ ДОСТИГ ТОГО МЕСТА, ГДЕ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ ЗАДАНИЙ.

– Что Же Мне Делать?

– БОЮСЬ, ТЫ НЕ ПОНЯЛ МОЮ ПОСЛЕДНЮЮ ФРАЗУ.

Ангхаммарад снова сел. Под ногами был песок вместо ила, но это место напоминало ему о дне морском.

– КАК ПРАВИЛО, ЛЮДИ ХОТЯТ ДВИГАТЬСЯ ДАЛЬШЕ, – намекнул Смерть. – ОНИ ЖДУТ ЖИЗНИ ПОСЛЕ СМЕРТИ.

– Можно Я Останусь Здесь?

– ЗДЕСЬ? ЗДЕСЬ ЖЕ НЕЧЕМ ЗАНЯТЬСЯ, – сказал Смерть.

– Да, Знаю, – сказал призрак голема. – Это Прекрасно. Я Свободен.

В два часа ночи пошел дождь.

Могло быть и хуже. С неба могли бы посыпаться змеи. Могла бы пролиться кислота.

Оставалось еще немного крыши и немного стен. В сумме оставалось еще немного здания.

Мокриц и госпожа Ласска сидели на теплых развалинах около гардероба, который был в общем единственной комнатой, которую с чистой совестью можно было так назвать. Големы затоптали остатки огня, все закрепили и без лишних слов ушли и дальше не быть молотками до следующего захода солнца.

Госпожа Ласска вертела в руках полурасплавленный медный обруч.

– Восемнадцать тысяч лет, – прошептала она.

– Ливневый колодец, – пробормотал Мокриц, глядя в пустоту.

– Огонь и вода, – проговорила госпожа Ласска. – Но не одновременно!

– Нельзя его как-то… перепечь? – Мокриц и сам слышал, как беспомощно это звучало. Он видел, как другие големы рылись в осколках.

– Слишком мало осталось. Просто пыль, смешавшаяся со всем вокруг, – сказала госпожа Ласска. – Он всего лишь хотел быть полезным.

Они всего лишь хотели быть доставлены, подумал он. В такие моменты казалось заманчивым провести девять тысяч лет на дне океана.

– Он хотел дождаться, пока вселенная не возникнет снова. Ты знал об этом?

– Да, ты рассказывала.

Нет запаха более скорбного, чем запах мокрой жженой бумаги, подумал Мокриц. Он означает: Конец.

– Витинари не станет здесь ничего восстанавливать, кстати, – продолжала госпожа Ласска. – Позолот найдет людей, которые поднимут шум, если он попытается. Растраты городской казны. У него много друзей. Людей, которые задолжали ему деньги и услуги. Позолот хорошо заводит такие знакомства.

– Из-за него все и сгорело, – сказал Мокриц. – Он не ожидал увидеть меня в ресторане. Он думал, я буду здесь.

– Ты никогда этого не докажешь.

Скорее всего, нет, согласился Мокриц, и в голове у него стало пусто, дымно и горько. Стража объявилась со скоростью, по опыту Мокрица, нетипичной для городских стражей правопорядка. С ними был вервольф. Многие приняли бы его за красивую собаку, но когда ты провел детство в Убервальде, где твой дед разводил собак, учишься подмечать такие вещи. На вервольфе был ошейник. Он начал принюхиваться к теплым еще уголькам и обнаружил что-то постороннее в запахе дымящегося пепла.

Стража порылась там, и последовал неловкий допрос. Мокриц справился, как мог. Главное в таких случаях – никогда не говорить правду. Ищейки все равно не верят тому, что им говорят, так зачем нагружать их лишней работой.

– Скелет с крыльями? – спросил Мокриц с удивлением, которое должно было казаться искренним.

– Да, господин. Размером с человека, но… с серьезными увечьями. Я бы сказал, обезображенный. Известно ли тебе что-нибудь об этом?

Стражник был капитаном. Мокриц никак не мог его раскусить. Его лицо выдавало только то, что капитан хотел выдать. Было ощущение, что ему уже известны все ответы, а вопросы он задает просто для проформы.

– Может, это был голубь-переросток? От них здесь отбоя не было, – сказал Мокриц.

– Не думаю, господин. Мы считаем, это был банши, – спокойно отвечал капитан. – Они – большая редкость.

– Я думал, они просто кричат с крыш тем, кто скоро умрет, – сказал Мокриц.

– Цивилизованные банши так и поступают. Дикари обходятся без посредников. Твой сотрудник сказал, что он кого-то ударил.

– Да, Стэнли упоминал, что здесь что-то летало, – ответил Мокриц. – Но я думал, это просто…

– …голубь-переросток. Понимаю. И ты понятия не имеешь, что стало причиной пожара? Мне известно, что лампы у вас противопожарные.

– Боюсь, спонтанное самовозгорание в толще писем, – сказал Мокриц, который успел продумать этот ответ.

– Никто не вел себя необычно?

– Это Почтамт, капитан, тут не разберешь, поверь мне на слово.

– Никому не угрожали? Может, вы перешли кому-то дорогу?

– Нет.

Капитан вздохнул и убрал блокнот.

– И все же я поставлю двух человек на ночь охранять здание, – сказал он. – Ты молодец, что спас кота. Тебя такими овациями встретили. Вот только…

– Да, капитан?

– Зачем банши – или, допустим, гигантскому голубю – нападать на господина Гроша?

А Мокриц подумал: фуражка…

– Понятия не имею, – сказал он.

– Да, господин. Не сомневаюсь, – сказал капитан. – Не сомневаюсь, что так и есть. Капитан Железобетонссон к твоим услугам, хотя все зовут меня Капитан Моркоу. Если что-нибудь вспомнишь, непременно свяжись со мной, господин. Защищать вас – наша работа.

«И что бы ты сделал против банши? – подумал Мокриц. – Ты думаешь на Позолота. Похвально. Но люди вроде него не боятся закона. Они никогда не нарушают его – вместо них это делают другие. И вам никогда не найти никаких улик».

Когда капитан уже собрался уходить, Мокрицу показалось, что вервольф ему подмигнул.

Теперь шел дождь и с шипением падал на горячие камни. Мокриц смотрел на огни. Многие костры там, где големы сбрасывали горящий мусор, до сих пор не погасли. Как и следовало ожидать от Анк-Морпорка, ночные обитатели вышли из темноты на их свет и обступили костры в поисках тепла.

Чтобы восстановить Почтамт, уйдет целое состояние. Ну и что? Кто, как не он, знал, где раздобыть приличную сумму? Ему эти деньги никогда особенно не были нужны. Это был просто способ вести счет. Но это будет конец, ведь деньги принадлежали Альберту Стеклярсу и его компании, а не простому почтмейстеру.

Мокриц снял золотую фуражку и посмотрел на нее. Аватар, так сказал Пельц. Человеческое воплощение бога. Но он не был богом, он был просто жуликом в золотом костюме, и афера подошла к концу. Где же теперь его ангел? Где же боги, когда они так нужны?

Фуражка сверкнула в свете костра, и в голове Мокрица зажглись искры. Он не смел дышать, пока мысль окончательно не оформилась, чтобы не спугнуть ее, но это была такая простая идея. Честному человеку такое никогда не пришло бы в голову…

– Нам нужна… – произнес он.

– Что? – спросила госпожа Ласска.

– Музыка! – объявил Мокриц. Он вскочил и поднес ладони к губам. – Эй, народ! Кто-нибудь тут играет на банджо? Или на скрипке? Даю одну долларовую марку – коллекционную! – любому, кто сможет изобразить вальс. Слышали? Раз-два-три, раз-два-три?

– Ты окончательно рехнулся? – спросила госпожа Ласска. – Ты точно…

Она осеклась, когда человек в лохмотьях похлопал Мокрица по плечу.

– Я играю на банджо, – сказал он. – А мой приятель Хэмфри так дудит в губную гармошку, что умереть. С тебя один доллар, господин. Монетой, если не жалко, а то ни я писать не умею, ни мои друзья – читать.

– Прелестная госпожа Ласска, – сказал Мокриц, улыбаясь ей во весь рот. – Как еще тебя можно называть? Может, детское прозвище, какое-нибудь очаровательное уменьшительно-ласкательное, против которого ты не стала бы возражать?

– Ты пьян? – возмутилась она.

– Увы, нет, – сказал Мокриц. – А хотелось бы. Ну так что, госпожа Ласска? Я даже спас свой лучший костюм!

Она была явно озадачена, но ответ успел выскочить до того, как цинизм забаррикадировал ему выход.

– Мой брат называл меня… кхм…

– Да?

– Убийцей, – сказала госпожа Ласска. – В хорошем смысле слова. А ты даже и думать не смей называть меня так.

– Как насчет Шпильки?

– Шпильки? Ну, Шпильку я как-нибудь переживу, – сказала госпожа Ласска. – Значит, и ты тоже. Но сейчас не время танцевать…

– Как раз наоборот, Шпилька, – сказал Мокриц, лучась в свете костров. – Самое время. Мы будем танцевать, а потом убираться и готовиться к открытию. Разберемся с почтой, отстроим заново здание, и все станет так, как прежде. Вот увидишь.

– Знаешь, может, правду говорят, что работа на Почтамте сводит людей с ума, – сказала госпожа Ласска. – Откуда же ты возьмешь деньги на новое здание?

– Божьей милостью, – сказал Мокриц. – Верь мне.

Она уставилась на него.

– Ты это серьезно?

– Абсолютно, – сказал Мокриц.

– Будешь молиться о деньгах?

– Не совсем, Шпилька. Они слушают молитвы по тысяче штук в день. У меня другие планы. Мы вернем Почтамт на место, госпожа Ласска. Мне не нужно мыслить как стражник, как почтальон или как клерк. Мне просто нужно все делать по-своему. А к концу недели я разорю Хвата Позолота.

Ее рот превратился в идеальную букву «О».

– И как же ты это сделаешь? – выдавила она.

– Понятия не имею, но нет ничего невозможного, если я смогу потанцевать с тобой и сохранить все пальцы на ногах. Потанцуем, госпожа Ласска?

Она была изумлена, удивлена и смущена, а Мокрицу фон Липвигу нравилось это в людях. Без всякой на то причины он почувствовал себя предельно счастливым. Он не знал, почему и что делать дальше, но знал, что это будет здорово.

Он ощущал в себе этот забытый электрический разряд, который зарождался глубоко внутри, когда он стоял напротив банкира, разглядывающего бумажку тончайшей работы. Вселенная задерживала дыхание, а потом банкир улыбался и говорил: «Отлично, господин Вымышленное Имя, я распоряжусь, чтобы деньги принесли немедленно». Это был азарт – не погони, но стояния неподвижно, азарт сохранения спокойствия и самообладания и неподдельности, чтобы на один короткий миг, но обмануть весь мир и крутануть его на пальце. Все было ради этих моментов, когда Мокриц чувствовал себя по-настоящему живым, и мысли струились как ртуть, и даже воздух искрился вокруг него. Позже за это чувство придется расплачиваться. Но пока – пока он летел.

Он снова был в игре. Но сейчас, в свете горящих вчерашних дней, он вальсировал с госпожой Ласской под слаженную игру разлаженных инструментов.

Потом она ушла домой, озадаченная, но со странной улыбкой на лице, а Мокриц поднялся к себе в кабинет, в котором целиком недоставало одной стены, и понял о религии кое-что такое, чего никогда раньше не понимал.

В четыре утра юный жрец Крокодильего бога Оффлера плохо соображал, что происходит, но человек в фуражке с крыльями и в золотом костюме, похоже, держал ситуацию под контролем, и жрец решил не возражать. Особым умом он не отличался, потому и работал в эту смену.

– Ты хочешь доставить это письмо Оффлеру? – переспросил он, зевая. Мокриц всучил ему конверт.

– Оно адресовано ему, – сказал Мокриц. – И снабжено маркой, как положено. Аккуратно оформленное письмо всегда обратит на себя внимание. Я также принес фунт сосисок в соответствии с обычаем. Крокодилы любят сосиски.

– Видишь ли, строго говоря, боги слушают молитвы, – сказал жрец с сомнением. В храме было пусто, если не считать маленького старичка в грубом халате, мечтательно подметающего пол.

– Насколько мне известно, – сказал Мокриц, – сосисочные дары достигают Оффлера, будучи поджаренными, верно? И сосисочный дух возносится к Оффлеру посредством запаха? А потом вы съедаете сосиски?

– Хм, нет. Не совсем. Вовсе нет, – ответил юный жрец, который знал правильный ответ. – Непосвященному может так казаться со стороны, но, как ты и сказал, истинная сосисочность попадает напрямую к Оффлеру. Он, естественно, съедает дух сосисок. Мы же съедаем лишь их земную оболочку, которая, уж можешь мне поверить, обратится в пыль и прах в наших ртах.

– Тогда понятно, почему запах у сосисок всегда лучше, чем вкус, – сказал Мокриц. – Не раз это замечал.

Жрец был впечатлен.

– Ты богослов, господин? – спросил он.

– Я… работаю в смежной сфере, – ответил Мокриц. – Но веду я вот к чему. Если ты прочтешь это письмо, это будет равносильно тому, что сам Оффлер читает его, верно? Твоими глазницами дух письма вознесется к Оффлеру. А потом я отдам тебе сосиски.

Юный жрец в отчаянии огляделся. Час был слишком ранний. Когда твой бог, образно выражаясь, бездельничает, пока песочек у воды не прогреется, старшие жрецы тоже отсыпаются.

– Наверное, – сказал он нехотя. – Но лучше тебе дождаться дьякона Джонса…

– У меня времени в обрез, – сказал Мокриц. Повисла пауза. – Я принес медовую горчицу, – добавил он. – Идеально сочетается с сосисками.

Жрец внезапно оживился.

– Какой сорт?

– «Премиум Класс» госпожи Эдит Тараторкс, – Мокриц показал ему банку.

Глаза юноши загорелись. Он был низкого ранга и сосисок получал примерно столько же, сколько и Оффлер.

– Боже, это же дорого! – выдохнул он.

– Потому что тут есть нотки дикого чеснока, – сказал Мокриц. – Но, видимо, лучше мне дождаться…

Жрец выхватил у него банку и письмо.

– Нет, нет, я же вижу, что ты торопишься, – сказал он. – Сию же минуту все сделаю. Там, наверное, просьба о помощи?

– Да, я бы хотел, чтобы свет очей Оффлера и блеск зубов его просияли на моего сотрудника Толливера Гроша, который лежит в больнице леди Сибиллы, – сказал Мокриц.

– О да, – сказал служитель с облегчением. – Мы часто этим занимаемся…

– Также я бы хотел попросить сто пятьдесят тысяч долларов, – продолжил Мокриц. – Анк-морпоркские доллары, конечно, предпочтительнее, но и другие относительно твердые валюты тоже приемлемы.

Пружинистым шагом Мокриц возвращался на развалины Почтамта. Он отправил письма всем главным божествам: Оффлеру, Ому и Слепому Ио – и еще Анунайе, мелкой богине Вещей, Застрявших В Ящиках. У нее не было своего храма, и ее дела вела внештатная жрица с Цепной улицы, но что-то подсказывало Мокрицу, что к концу дня Анунайе были уготованы великие дела. Он выбрал ее потому, что ему понравилось имя.

Примерно через час будет пора. Боги же работают оперативно, верно?

В сером утреннем свете Почтамт выглядел ничуть не лучше. Примерно половина здания осталась стоять. Крытый брезентом участок был небольшим и мокрым. Люди слонялись, не понимая, что теперь делать.

Сейчас он им расскажет.

Первым на глаза ему попался Джордж Агги, который бросился к нему, торопливо прихрамывая.

– Ужас-то какой, сэр, я примчался, как только… – начал он.

– Рад тебя видеть, Джордж. Как нога?

– Что? А, да все ничего, сэр. Светится в темноте, зато такая экономия на свечках. Что нам…

– Будешь моим заместителем, пока господин Грош в больнице, – сказал Мокриц. – Сколько почтальонов мы сможем собрать?

– Человек двенадцать, сэр, но что мы будем…

– Будем разносить почту, господин Агги! Вот что мы будем делать. Передай всем, что сегодняшнее специальное предложение – это гарантированная доставка в Псевдополис за десять пенсов! Остальные пусть помогают разбирать завалы. Вот и крыши немного осталось. Открываемся, как обычно. Даже лучше, чем обычно.

– Но… – слова подвели господина Агги, и он махнул рукой в сторону развалин. – Все это?

– Ни дождь, ни пламя, господин Агги! – отчеканил Мокриц.

– Этого в девизе не сказано, – сказал Агги.

– Завтра будет. А, Джим…

Возница устремился к Мокрицу, хлопая при ходьбе своим необъятным дорожным плащом.

– Это все чертов Позолот! – прорычал он. – Поджигать он удумал! Что мы можем для тебя сделать, господин фон Липвиг?

– Все еще готов везти почту в Псевдополис? – спросил Мокриц.

– Да, – сказал Джим. – Гарри с парнями вывели всех лошадей, как только учуяли гарь, так что всего одну карету потеряли. Мы поможем, не сомневайся, но Магистраль-то работает бесперебойно. Потратишь время впустую.

– Джим, с тебя – колеса, с меня – груз, – сказал Мокриц. – К десяти будет вам мешок.

– Ты как-то слишком уверен, господин фон Липвиг, – склонил голову набок Джим.

– Ангел явился ко мне во сне и говорил со мной, – сказал Мокриц.

Джим ухмыльнулся.

– Ангел, говоришь? Ну, тогда все понятно. Своевременная помощь в трудные времена, как мне тут рассказывали.

– И я того же мнения, – сказал Мокриц и поднялся в промозглую, закопченную дымом трехстенную нору, которой стал его кабинет. Он стряхнул со стула пепел, залез в карман и разложил на столе письмо от Дымящихся Гну.

Кто может знать наверняка, когда сломается та или иная башня? Только сотрудники компании, так? Или – скорее всего – бывшие сотрудники. Гм. Так это обычно и бывает.

Взять к примеру тот банк в Сто Лате. Ему бы никогда не удалось подделать их векселя, если бы жадный до денег сотрудник не продал ему старый банковский гроссбух со всеми нужными подписями. Хороший был день.

«Гранд Магистраль» не просто наживает себе врагов, а производит их массово. А теперь эти Дымящиеся Гну хотят помочь ему. Семафорные пираты. Подумать только, сколько секретов им известно…

Он прислушивался к бою часов: было уже без четверти девять. Что они придумали? Взорвать башню? Но там работают люди. Не будут же они…

– О, господин фон Липвиг!

Нечасто женщина прибегает к тебе в слезах и вешается на шею. С Мокрицем такого не было никогда. Теперь, когда это произошло, казалось обидным, что женщиной была госпожа Макалариат.

Она покачнулась и вцепилась в ошарашенного Мокрица, рыдая горькими слезами.

– О, господин фон Липвиг! – выла она. – О, господин фон Липвиг!

Мокриц просел под ее весом. Она с такой силой тянула его за воротничок, что Мокриц боялся не удержаться на ногах, а мысль оказаться застуканным на полу с госпожой Макалариат была… мыслью, которая не могла прийти в голову. Голова скорее взорвется, чем позволит себе такое.

В ее седых волосах была розовая заколка. На ней были нарисованы маленькие фиалки. Вид этой заколки в нескольких дюймах от лица Мокрица не на шутку беспокоил его.

– Ну, ну, госпожа Макалариат, успокойтесь, – пробормотал он, пытаясь сохранять равновесие за двоих.

– О, господин фон Липвиг!

– Да, госпожа Макалариат, – произнес он в отчаянии. – Что я могу…

– Господин Агги сказал, что Почтамт больше никогда не восстановят! Он сказал, лорд Витинари не даст денег! О, господин фон Липвиг! Я всю жизнь мечтала работать за прилавком Почтамта! Моя бабушка всему меня обучила, нас даже кормили лимонами, чтобы натренировать выражение лица! Я и дочку свою всему научила, у нее такой голос, что краска со стен слезает! О, господин фон Липвиг!

Мокриц лихорадочно искал, по чему бы ее похлопать, что бы не было промокшим от слез или вне рамок приличий. Он нашел плечо. Ему очень сильно не хватало Гроша. Грош знал, как справляться с такими вещами.

– Все будет хорошо, госпожа Макалариат, – успокоил он.

– А господин Грош, бедняжка! – прорыдала женщина.

– С ним все будет в порядке, госпожа Макалариат. Ты же знаешь, что говорят о больнице леди Сибиллы? Некоторые не умирают.

Как я надеюсь, что Грош в их числе, добавил он мысленно. Я без него пропаду.

– Все это так чудовищно, господин фон Липвиг! – сказала госпожа Макалариат, твердо вознамерившись осушить чашу отчаяния до последней капли. – Мы все окажемся на улице!

Мокриц взял ее за плечи и мягко оттолкнул от себя, пытаясь изгнать из воображения госпожу Макалариат, оказавшуюся на улице.

– А теперь послушай меня, госпожа Ма… как тебя по имени?

– Йодина, – всхлипнула госпожа Макалариат в платочек. – Отцу нравилось, как это звучит.

– Значит, так… Йодина, я твердо верю, что уже к вечеру у меня будут деньги на строительство, – сказал Мокриц. Вот она высморкалась и – да-да-да, фу-у – она кладет платок обратно в рукав кофты, боги мои…

– Да, господин Агги мне сказал, и люди говорят, сэр. Говорят, вы пишете письма богам и просите у них денег! Ох, господин фон Липвиг, не мне вам говорить, что боги не посылают людям денег!

– Вера моя крепка, госпожа Макалариат, – сказал Мокриц, выпрямляясь в полный рост.

– Моя семья поклоняется Анунайе на протяжении пяти поколений, сэр, – сказала госпожа Макалариат. – Мы ежедневно гремим ящиками и ни разу не получили ни одного железного, как говорится, доказательства – не считая моей бабули, которая нашла взбивалку там, куда якобы ее не клала, но мы считаем, что это чистая случайность…

– Господин фон Липвиг! Господин фон Липвиг! – закричал кто-то. – Говорят, клик-башни… ох, извиняюсь…

Последние слова прозвучали патокой.

Мокриц вздохнул и повернулся к ухмыляющемуся гостю, вставшему в обугленном дверном проеме.

– Да, господин Агги?

– Говорят, клик-башни снова не работают, сэр! На линии в Псевдополис! – сказал Агги.

– Какое несчастье, – сказал Мокриц. – Госпожа Макалариат, господин Агги, пойдемте, пора разносить почту!

В разрушенном зале собралась толпа. Как успел заметить Мокриц, горожане с энтузиазмом принимали все новое. Почта, конечно, была старой – такой старой, что волшебным образом она стала опять новой.

Мокриц спустился по лестнице под бурные приветствия толпы. Зрелище, всегда подавай им зрелище. И Анк-Морпорк будет аплодировать.

Мокриц потребовал стул, встал на него и сложил ладони лодочкой.

– Дамы и господа! Специальное предложение! Почтовые отправления в Псевдополис со скидкой! Всего три пенса! Три пенса! Карета выезжает в десять. А если чьи-то клики застряли у наших многострадальных коллег на «Гранд Магистрали» и вы хотите получить их обратно, доставим бесплатно!

Это вызвало еще большее оживление, и часть людей отделилась от толпы и убежала.

– Почтамт, дамы и господа! – проорал Мокриц. – Мы доставляем!

Последовало бурное одобрение.

– Хотите узнать кое-что интересное, господин фон Липвиг? – подбежал к нему Стэнли.

– Что же именно, Стэнли? – спросил Мокриц, слезая со стула.

– Сегодня утром мы продали много новых долларовых марок! И вы представляете? Люди отправляют письма сами себе!

– Что? – спросил Мокриц заинтригованно.

– Это чтобы марка прошла через почту. Тогда они становятся настоящими! Как бы доказательство того, что они были использованы. И люди коллекционируют их, сэр! Дальше – лучше, сэр!

– Что может быть еще лучше, Стэнли? – спросил Мокриц. Он опустил взгляд. Да, на юноше была новая рубашка с изображением однопенсовой марки и знакомыми словами: «СПРОСИ МЕНЯ О МАРКАХ».

– Сто Лат хочет, чтобы Цимер и Шпулькс сделали им собственный комплект! И другие города тоже интересуются!

Мокриц сделал мысленную пометку: Будем почаще обновлять марки. И предлагать эскизы каждому городу и каждой стране, кого только вспомним. Все захотят иметь свои собственные марки, чтобы не «лизать зад Витинари», и мы окажем им эту честь, если они займутся доставкой нашей почты, а господин Шпулькс самым недвусмысленным способом выразит нам свою благодарность, уж я об этом позабочусь.

– Жаль, что так вышло с твоими булавками.

– Булавки? – сказал юноша. – Ах, булавки. Булавки – это просто острые металлические палочки, сэр. Булавки в прошлом.

Вот мы и продвинулись вперед, подумал Мокриц. Всегда нужно двигаться вперед. Никогда не знаешь, что следует по пятам.

Мокриц вышел на улицу. Граница между Почтамтом и улицей была теперь не так очевидна, но людей снаружи все равно было больше. Была даже пара стражников. Вот и хорошо. Они уже косились на него с подозрением.

Ну что ж, пора. Это будет чудо. Это и вправду будет самое настоящее чудо!

Мокриц уставился в небеса и прислушался к гласу богов.