В день похищения

1

Тот злополучный день, который вновь соединил нас с Кудиновым, начинался совершенно мирно. Я действительно собирался возвращаться в Нью-Йорк четырехчасовым самолетом «Дельты». Забронировал место по интернету, посчитал, когда мне нужно выехать из «Марриотта» и забрать свои вещи в «Меридьене», чтобы без спешки добраться до Хитроу. Получалось, в половине второго. Час на дорогу с получасовым запасом на непредвиденные обстоятельства, и за час до вылета я в салоне вип-пассажиров. Я всегда перемещаюсь первым классом, а для баловней судьбы все формальности совершаются быстро.

На этот раз Чандра постучалась в мой номер точно как договаривались, без четверти восемь. Я уже успел принять душ, наклеить усы и брови мексиканского охотника за наркоторговцами и, закутавшись в белоснежный махровый халат, застегивал купленный с Раджем временный чемоданчик с каталогами. Мы с Чандрой сказали друг другу «привет», а дальше без единого слова девушка спрятала под простыни на своей тележке коробку с кассетами, а в карман фартука – два конверта, для Мэтью и нее самой. Гонорар плюющегося юнца был, как я и обещал, увеличен вдвое, да и премиальные горничной ее точно порадуют. Чандра этого еще не знала, и тем дороже для меня стала ее улыбка, ослепляющая белизной зубов и бездумной радостью только начинающейся жизни.

С Ашрафом мы встречались в десять. Из людей, с которыми я виделся в Лондоне, риск попасть под наружку с помощником военного атташе был не меньше, чем с Моховым. Но часа же на проверку хватит? Я выписался из «Марриотта» в девять и, громыхая чемоданчиком на колесах, для разнообразия пошел к метро в сторону от центра, на «Эджвар-роуд». Пока шел по пустынной Форсет-стрит, в несколько приемов избавился сначала от усов, потом от бровей и наконец одним движением сорвал с головы парик. Ходить в гриме – радости мало. Под париком голова потеет, а все эти нашлепки, того и гляди, отклеятся. Потом нырнул под землю и сорок минут нарезал круги по паутине лондонского метро, прежде чем вынырнул на поверхность в Челси.

Как обычно, египтянин проехал мимо меня, чтобы я мог убедиться, что за ним нет хвоста. Пока он разворачивался, я перешел на другую сторону улицы, повертев головой у зебры. Якобы чтобы убедиться, что водители меня видят. И лишь после этого я забросил свой чемоданчик на заднее сиденье подъехавшего «ровера» Ашрафа и уселся рядом с ним.

Рука его была, как обычно, сухой, темное, почти чернокожее лицо – непроницаемым. Я сообщил египтянину, что вопрос с Мустафой улажен – паренек продолжит работать втайне от брата. Зачем я решил об этом доложить? Специально. Эту информацию Ашраф может легко проверить у самого Мустафы. А услышав ее от меня, он поймет, что я ему полностью доверяю. В данном случае это важнее. Надо усыпить его бдительность, пока я не разберусь, почему он утаил от меня знакомство с Фини.

– Рамдан точно не едет в Йемен? – спросил Ашраф.

Он, похоже, начинал осваиваться с левосторонним движением. Во всяком случае, позволял себе поглядывать на меня чаще, чем остановившись на красный свет.

– Так сказал Мустафа. А что, этот псих тоже у вас на связи?

Египтянин даже выпалил что-то по-арабски. Поскольку я различил слово «Алла», это было что-то примерно «Боже упаси!».

– Я боюсь, если Рамдан остается в Лондоне, – справившись с эмоциональным взрывом, добавил он по-английски, – с ним придется все же разбираться.

Ну вот опять! А от кого тогда мы будем получать информацию о закупках оружия? Я с сомнением покачал головой и даже замычал на случай, если Ашраф не рискнет оторвать глаза от дороги.

– Что?

– Я бы точно не стал этого делать, – сказал я. – Я уже говорил вам, братья связаны очень прочно. Неизвестно, как отреагирует Мустафа. Он может уехать из Англии или – что хуже – заподозрить, что исчезновение Рамдана произошло в результате наших с вами телодвижений. В обоих случаях мы его потеряем.

– И что бы вы тогда посоветовали?

– Я бы работал, как будто Рамдана не существует. Я бы даже с Мустафой приостановил контакты. Если, конечно, – с деланной поспешностью добавил я, – он вам не нужен до смерти.

Египтянин подумал.

– Да нет. Он ведь сейчас будет заниматься в основном талибами и Чечней.

– Вот видите. А для вас встречи с ним – потенциальная опасность. Вдруг Рамдан узнает, что вы не порвали отношений с его братом?

Ашраф нахмурил брови. Думает.

– Вы убедитесь, – выложил новый аргумент я, – человек, который будет встречаться с вами после моего отъезда, будет приносить сведения, куда более важные для вашей страны. Как там, кстати, эта операция в Германии?

Я имел в виду наработки по египетским террористам, которые я на днях передавал Ашрафу.

– Пока не знаю. Наверно, еще продолжается. В любом случае вы нам очень помогли.

– Тем лучше.

Открыв бардачок, я положил в него еще один конверт.

– На оперативные расходы? – неуверенно сострил египтянин. Нет, этот человек положительно был не способен улыбаться.

– На этот раз премиальные. – Я повернулся к нему. – И оставлю вам свой чемоданчик, ладно? Там каталоги – можете потом выбросить.

Египтянин сделал недоуменное лицо, но задавать лишних вопросов не стал.

– Хорошо.

Все, «Марриотт» я закрыл. Не забыть оставить Мохову мексиканский набор, и можно улетать.

– Ашраф, я завтра перебираюсь на континент, – предвкушая радость возвращения домой, сказал я.

Всегда надо путать карты. Если уезжаете сегодня, говорите, что завтра. Если едете на запад, говорите, что на восток.

– Наше сотрудничество для нас очень дорого, – продолжал я. Он сам убедится в этом еще раз, когда откроет конверт. – Условия связи остаются прежними, но на встречу с вами может прийти кто угодно.

Ашраф недоуменно посмотрел на меня.

– Я имею в виду, мужчина или женщина, любого цвета кожи, с любым акцентом, – уточнил я. – При этом вы должны знать, что это будет не просто какой-нибудь агент-связник, а всегда профессионал высокого класса.

Египтянин слушал меня, нахмурившись, – эта идея была для него новой. Но потом все же кивнул:

– Хорошо. Будем надеяться.

– Можете быть уверены.

Вот так просто! А я ведь запланировал эту встречу специально, чтобы убедить египтянина, что на связи с ним не обязательно будет американец. Ведь именно из-за таких опасений Эсквайр попросил меня прилететь в Лондон. Ну, и лишний конверт при таких отношениях не помешает, особенно раз дела пошли хорошо. А уж если мне действительно удалось разубедить Ашрафа иметь дело с алжирскими братьями…

Так что настрой у меня был самый оптимистичный. При этом в принципе я осознаю, что самонадеянность – это системное заболевание, вроде диабета. На первых порах кажется, что ничего плохого не происходит, а болезнь уже точит свои ходы по всему организму. Конечно, и паранойя не лучше. Если видеть опасность за каждым углом и врага в каждом силуэте, свихнешься еще быстрее. Как бы вырулить между этими Харибдой и Сциллой?

2

Где-то с этого момента у меня и возникло неприятное ощущение. Это как в театре – действие на сцене продолжается, а мы вдруг начинаем слышать фонограмму. Скрипочки где-то далеко-далеко на одной ноте заиграли, и все вокруг начинает пропитываться тревогой. А скрипки не умолкают, и мы понимаем, что дело движется к драматической развязке. Вот и я вдруг нечто подобное услышал.

Что меня в какой-то степени оправдывает – я ведь все это время не расслаблялся. Я полностью отдавал себе отчет, что любой из людей, с которыми я встречался, мог быть под наблюдением. Может, кроме Лешки, хотя и пересекаясь с ним, мы оба тщательно проверялись. А все остальные? В первую очередь как раз Ашраф. В аппаратах военного атташе музыковеды или продавцы пылесосов не работают, так что он наверняка считался выявленным разведчиком.

Мохов? Он тоже был иностранцем, к тому же русским. Правда, прикрытие «Аэрофлота» всегда было вотчиной военной разведки, ГРУ, а Володя был сотрудником СВР. Однако для английской контрразведки разницы большой не было, там ее могли и не знать. Успели его раскрыть или нет, время от времени денек-другой за ним точно ездили. Конечно, ребята из резидентуры его подстраховывали, но уже сколько раз я вызывал его на экстренные встречи. И Мохов перемещается на машине, его на каждом перекрестке камеры видят.

А мои алжирцы? А Рашид Халед? Даже если в Соединенном Королевстве исламисты до сегодняшнего дня были на вольном выпасе, в МИ-5 было целое подразделение под руководством Джона Фини, которое ими занималось. Разумеется, у англичан в этой среде были свои информаторы, тот же Халед, но и их для пущей уверенности тоже могли пасти, хотя бы изредка.

Даже Радж мог быть под колпаком. Он ведь, напомню, не в первый раз оказывал услуги Конторе, да и вряд ли мы были его единственными клиентами. Если его детективное агентство где-то уже засветилось, что стоило установить в доме напротив веб-камеру? Я попал в нее раз, потом еще раз, потом снова – и контрразведка решила разобраться, что это за фрукт. Могло ведь и так быть.

Если вспоминать, то лишь один раз – вчера вечером – я отступил от собственных правил. Это после встречи с Мустафой в парке. Вернулся в гостиницу, не запутывая следы, как заяц на снегу, прежде чем отпрыгнуть на лежбище за кустом. Какой-то коллапс у меня наступил, задержись я там еще немного, и сил бы у меня хватило лишь на то, чтобы свернуться калачиком на скамейке, прежде чем отключиться. Что, тогда это и произошло?

А почему я решил, что попал под наружку? На тот момент это было просто предчувствие. Интуиция – это ведь не обязательно подсказка из глубин бессознательного. Глаза фиксируют множество признаков, изменений, несоответствий, которые мозг в слова не облекает, но общее ощущение формирует. Оно смутное, пока всего лишь наталкивает на бдительность, пристальное наблюдение, анализ, готовность быстро реагировать. Это как сигнал воздушной тревоги: еще не бомбят, но скорее всего будут. Кто-то бежит в укрытие, кто-то к своей зенитке, но все так или иначе действуют соответственно.

Вот почему я был склонен отказаться от встречи с Кудиновым, когда он позвонил мне на лондонский мобильный. Однако мой друг проявил несвойственную ему и озадачившую меня настойчивость.

– А ты готов увидеться, если со мной на встречу придет кто-нибудь еще? Кого я не приглашал? – таким Эзопом передал я ему свои опасения.

Судя по ответу, Лешка понял меня правильно.

– Именно поэтому нам и надо встретиться, – отрезал он.

Вот тогда впервые у меня в сознании и возникла аналогия с воронкой. Соринка еще не обрушилась вниз вместе с потоком воды, но водоворот ее уже захватил. Он ее до этого захватил, только я раньше не замечал.

3

Скрипочки запиликали, но действие продолжалось, как было задумано. То есть в половине второго мне надо было выезжать в аэропорт. Я еще должен был пересечься там с Моховым, чтобы вернуть отработанную личину мексиканского полицейского Мигеля Гомеса, покоящуюся пока у меня в сумке. Однако на часах было лишь начало двенадцатого. Пятьдесят минут на самую тщательную проверку, в полдень мы встречаемся с Кудиновым, не позднее часа я в «Меридьен». Поскольку я в отеле свой, обязательный чек-аут меня не касался. Пока все вписывалось в график.

Я остановил такси и попросил отвезти меня в Галерею Тейт.

– Какую галерею? – переспросил меня старик. На Манхэттене таксисты в основном сикхи, в Париже – китайцы, а в Лондоне это белые красноносые мужчины под семьдесят.

– Тейт. Музей, где ваши картины висят, – максимально доходчиво пояснил я.

– А-а, Тайт, – поправил меня таксист, похоже, лучше знакомый с английской живописью, чем с литературным произношением.

При этом вез он меня правильно, как я и хотел, по широкой и мало загруженной набережной. Ведь на узких городских улицах обнаружить машину наружного наблюдения намного сложнее. Мы проехали мимо массивного, занимающего целый квартал здания британской контрразведки, МИ-5. Мрачное место: серые стены, одинаковые прямоугольные окна, забранные решетками на всех семи этажах. Что, едут за мной эти ребята? Пихают сейчас друг друга в бок: «Смотри, сам к нам в гости пожаловал. Здесь направо, парень, подъезжай прямо к подъезду!» Да нет, вроде никого. Я опять сел на откидное сиденье, спиной к движению – так вот, пока ни одна машина не примелькалась. Хотя, если бригаду за мной послали серьезную, они могли по пути поменяться автомобилями.

Мы подъехали к низкому зданию Галереи Тейт, которое и не заметить, если бы не классический центральный фасад с коринфскими колоннами. Я попросил водителя подождать минут десять, и он охотно развернулся через встречную полосу, высадив меня у ступеней. Заметный маневр, да ведь? Однако следовавший за нами «мерседес» с правым рулем без замешательства проехал мимо, да и сидел в нем только водитель. А за ним промежуток метров на триста, перед туристическим автобусом из Германии. Так далеко наружка своего объекта бы не отпустила. И все же меня не оставляло чувство, что я уже лежу на предметном стеклышке и меня вот-вот заправят под микроскоп.

В музей я заходить не стал, сразу свернул в магазинчик, где продают книги, альбомы, постеры и менее художественные сувениры. Двери в нем стеклянные, видно все, что происходит в холле. Вот через него в лавку прошла пара молодых волосатиков, держащихся за руки, – не разберешь, одного пола или разных. Из музея к выходу ковыляет, едва переставляя ноги, старушка с палочкой и в меховой, несмотря на летнюю погоду, накидке. А где же ребята из наружки? Вдруг я собираюсь передать здесь что-то своему агенту? Как коллеги могут это отследить на расстоянии? Хорошо, в городе они ведут мою машину по камерам видеонаблюдения. Но здесь-то нужны реальные глаза. Не вижу – нет их!

Я выбрал альбом Тернера для нас и толстенное академическое издание про прерафаэлитов для Пэгги. Я и так в поездках всегда думаю, чем бы ее порадовать. А уж с того ее звонка у меня до сих пор теплый шар живет в груди.

С двумя пакетами – эти штуки как гири – я вышел на набережную и снова огляделся. Еще один кеб ждет клиентов, его водитель подошел поболтать с моим стариканом. Автомобили в обоих направлениях проезжают, не тормозя, припаркованных машин нет, да там и негде встать. «Наверное, все-таки паранойя, – сказал я себе. – Но даже если это поставленный диагноз, это не значит, что за мной никто не следит».

Я собирался доехать до ближайшей станции метро и там уже вволю покрутиться. Однако пакеты оказались такими тяжелыми, что я поехал к себе в отель, теперь уже в «Меридьен». Получается, вроде бы заново придется проверяться, но ведь и эта поездка не была напрасной. Если бы меня вели, вели бы целый день.

Заодно забросил в сейф в номере документы и детали внешнего вида на мексиканского полицейского. Теперь разложим по бумажнику неотъемлемые атрибуты Пако Аррайи – пора влезать обратно в свою шкуру. А то перепутаю, кто я, в ответственный момент, например на паспортном контроле. Сумку через плечо брать? Да нет, я же вернусь через час. Прямо провидец, все просчитал!

С Лешкой мы должны были увидеться на запасной явке, у метро «Бейкер-стрит». Это в двух станциях от «Пикадилли-серкус», однако у меня было время добраться туда кружным путем, с двумя пересадками. И опять никаких подозрительных движений позади или вокруг. «Точно паранойя», – решил я.

Мы встретились в боковой улочке напротив музея Шерлока Холмса. Лешка шел своей беспечной походкой пресыщенного денди, лениво скользя взглядом по прохожим и помахивая скрученной в трубочку газетой. Лондон ему к лицу. Не только в Москве, но и на вечно спешащем Манхэттене Кудинов выделялся бы из общей массы. А здесь все в нем на своем месте: и отстраненное, ироничное, чуть высокомерное выражение лица, и свободная льняная рубаха поверх джинсов, и надетые на босу ногу мягкие мокасины ручной работы. Проходя мимо меня, застрявшего у витрины магазина мобильных телефонов, он приподнял бровь. Но вид у него не привычно насмешливый – озабоченный.

Так, и кто за ним присеменит? Две итальянские супружеские пары, ошибочно полагающие, что идут к метро. Посыльный из Ю-пи-эс на скутере протиснулся на тротуар между двумя машинами и теперь роется в сумке с конвертами. Вот такой мог бы быть из наружки. Но нет, позвонил в подъезд и исчез в нем. По противоположной стороне чинно шагает семейство пейсатых ортодоксов в черных сюртуках и шляпах: папа с тремя мальчиками – один на голову ниже другого. Я с раскрытым путеводителем в руке догнал Кудинова и якобы попросил меня сориентировать. Ничего подозрительного, если какой-то отрезок пути мы пройдем рядом.

– Привет, – весело сказал я.

Мы с Лешкой в общественных местах всегда говорим по-английски. Чтобы не привлекать внимания, да нам обоим так и привычнее.

– Привет.

Нет, что-то случилось.

– Вспомнил, что мы не расцеловались перед отъездом?

Это я так реагирую на опасность. Так пытаюсь ее отогнать.

– Вчера по твоей просьбе забрали остальные фотографии от этого индуса. Там и ты есть вместе с тем ливанским журналистом. Пьете кофе за мирной беседой.

Наверно, все же тот нечесаный мужик, который зашел выпить эспрессо у стойки.

– Ну, уничтожьте их. Зачем меня светить? А за Халедом второй день наш фотограф ходил. Хорошо работает, я его толком не вычислил. А меня он щелкнул, потому что не знал, что я и есть заказчик.

– Твой сознательный фотограф поснимал и людей вокруг. Знаешь, кто хотел войти в ресторан? Уже взялся за ручку двери, но, увидев тебя, не стал?

– Ну?

– Тот мелкий гаденыш, с которым мы вместе встречались в парке. Рамдан его зовут?

Я кивнул:

– Но как он мог меня видеть, если он не заходил? Я сидел спиной к двери. – Лешка недоуменно посмотрел на меня. Согласен: неосторожно это, не по правилам. – Мне важно было ливанца гипнотизировать, а тот сидел лицом к входу.

– Подожди, ты что, не понимаешь? Получается, Рамдан за тобой следит. Убедился, что ты в ресторане, и опять спрятался.

– Да нет. Рамдан на связи у этого ливанца, Халеда – я тебе показывал его фотографии. Рамдан пришел на встречу, увидел, что с Халедом разговаривает кто-то, сидящий к нему спиной, и свалил.

– Ты уверен?

– Всякое может быть. Но это самое разумное объяснение. Я же, друг мой, проверяюсь все-таки.

Черт, а вчерашнее возвращение из парка? Но я действительно был в энергетическом провале. Однако если Рамдан разглядел меня в ресторане, это плохо. Станет он после этого передавать информацию Халеду? Мне-то что? Я через несколько часов уже буду в воздухе. А источника мы лишимся.

Мы с Кудиновым дошли до перекрестка. Пора было расставаться.

– Надеюсь, что ты прав, а не я. Все равно. Ты давай повнимательнее, пока не улетишь, – с ворчливой заботливостью произнес Лешка.

– И ты за собой смотри.

Мы замерли на мгновение, решая, стоит ли пожать друг другу руку на прощание. И тут они и подошли.