Интересно, можно ли ослепнуть, если пару раз посмотреть на стадионные прожектора? Я сейчас иду по самому гигантскому школьному стадиону в Техасе… Наверное, здешние прожектора запросто могут ослепить? Даже если на пару минут потеряю зрение, этого хватит, чтобы мы проиграли…

Таковы мои мысли. Я иду по полю и изучаю варианты, как можно спасти наше положение. Как бы мне хотелось, чтобы яркий луч прожекторов хоть на несколько мгновений ослепил полузащитника команды противника. Он ведь достаточно тупой, чтобы на него посмотреть?

В газетах пишут, что главный козырь футбольной команды школы Мескита – это я, но сам я совсем не уверен в этом. В каждой игре очень достойно выглядит вся команда. А я всего лишь капитан и главный нападающий, что делает меня легкой мишенью для журналистов: когда мы выигрываем, они превозносят меня до небес, а когда проигрываем – смешивают с грязью.

Сегодня явно предстоит последнее. Грязевые ванны от местной прессы. Мы играем на своем поле против «Норс Мескит», нашего главного соперника. И бессовестно проигрываем. Поэтому сейчас я бы использовал любое, даже не самое честное, средство, чтобы изменить ситуацию. Не ради себя, скорее, ради команды. И фанатов, которые сегодня пришли на матч, надеясь увидеть, как я буду блистать. И ради папы. Конечно, он написал в эсэмэс, что в любом случае мной гордится, но я знаю, как его глаза загораются каждый раз, когда я забиваю гол.

Я бросаю быстрый взгляд на места, где чаще всего сидят папа с мамой. Обычно я сразу различаю отца в толпе, но сегодня никак не могу разглядеть его лицо среди десятков других.

Через минуту начнется четвертая четверть матча. Только что мы отставали на три очка, но благодаря слаженным действиям зарабатываем еще четырнадцать, мяч оказывается в штрафной зоне, и мы переходим к финальному тачдауну.

– Победа наша! – кричу я своим, когда мы устраиваем совещание на поле. – Мы их сделали! Сейчас запутаем их маневрами! Их защитники в основном на центральном фланге, так что, ресиверы, двиньте прямо на них – как будто пытаетесь прорваться к воротам, а потом рассредоточьтесь по углам. И тут я! Остальные действуют по обычной схеме, в третьей четверти можете взять налево.

Я останавливаюсь и внимательно смотрю на линейных игроков, надеясь, что они осознаю́т, насколько сильно от них зависит успех нашего плана.

– Держите защиту ровно столько, чтобы я успел перехватить пас – тогда мы заработаем шесть очков. Просекли?

Диллон – третий крайний от центра в линии нападения – явно собирается что-то сказать. Обычно я не в восторге от болтовни, когда мы обсуждаем тактику, но Дилл – помощник капитана, и ему можно. И все-таки я в глубине души жду, что он скажет что-нибудь более вдохновляющее, чем в прошлый раз – тогда его хватило только на «Будьте мужиками – на нас же девчонки смотрят!».

– Ммм… чувак, – цедит он, – а чего это твоя мать разговаривает с Роулинзом?

Я вместе с ним задираю голову и умоляю Господа, чтобы Диллону показалось. Но мама и правда на трибуне, и без плаща, а сыпет мелкий противный дождь, и она правда разговаривает с главным тренером. И это в такой важный момент моей футбольной карьеры! Почему нельзя было выяснить с ним отношения на прошлой игре?

Присутствие матери явно выбивает меня из колеи, и я набрасываюсь на Диллона, хотя он-то здесь ни при чем…

– Да кто ж ее знает? – говорю я вслух. – Может, жалуется на жестокое обращение команды противника.

И прежде чем кто-то из линейных игроков успевает открыть рот, я снова поворачиваюсь к ним и что есть силы ору:

– Держите оборону, мать вашу! Давайте надерем им задницу, а?!

Наше сборище дружно улюлюкает и рассасывается, все занимают свои позиции, обозначив место в борьбе за мяч. Меня не оставляют мысли о маме и тренере, но я помню, какие наставления давал мне отец, когда я подавал заявление в лигу: «Твоя сила – не в руках, а в голове. Внимательно следи за происходящим на поле, и ты победишь. А вот если не будешь сосредоточен, пиши пропало!»

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, и даю команде сигнал к началу действий.

Мяч в моих руках возвращает меня к действительности и усиливает внимание. Я поворачиваюсь и в тысячный раз делаю вид, будто собираюсь дать пас левому полузащитнику, а потом внезапно отступаю на три шага назад и ищу глазами принимающего, которому мог бы передать мяч. Но вижу лишь, как полузащитник команды противника, словно огромный бронетранспортер, несется в мою сторону.

Что за?..

Я инстинктивно сворачиваю вправо, приближаясь к открытому участку возле трибун, откуда смогу дать нормальный пас или хотя бы определить правильное расстояние.

И тут опять вижу маму.

Только вот она уже не просто разговаривает с тренером, она его обнимает. Прямо на глазах у всего стадиона.

Ну и дела!

Ошарашенный этим зрелищем, я на какое-то неуловимое мгновение замедляю бег, и этого оказывается достаточно, чтобы произошла катастрофа.

Я чувствую невероятной силы удар, сбивающий меня с ног. Оказывается, я не заметил опекавшего меня крайнего правого защитника, хотя и уверен, что увернулся бы, не отвлекись я на маму. Грохаясь со всеми этими защитными накладками на газон, я все еще не могу отвязаться от мысли, что такое происходит с моими родителями. Почему, вместо того чтобы смотреть матч, мама обнимается с тренером? И где, черт побери, отец? Чушь какая-то!

И как раз перед тем, как я впахиваюсь в лужайку, мяч выскальзывает у меня из рук – теперь исход матча решен. В следующую секунду защитник команды противника, к тому моменту уже оказавшийся на моей линии нападения, перехватывает мяч и отбегает на восемьдесят два ярда в противоположном направлении. Тачдаун – и вот мы окончательно продули.

Защитники понуро бредут к трибунам. Я не шевелюсь. Не то чтобы я не мог, да только не хочется. Я просто лежу на спине и не в силах подняться с газона. Не хочу видеть горькие физиономии товарищей по команде – они-то рассчитывали, что я обеспечу победу. И уж тем более не хочу видеть толпу. Ее бодрящее улюлюканье сменилось мрачной тишиной. Но больше всего я не хочу видеть, как мама обнимает тренера Роулинза.

Наконец ко мне подгребает Диллон. Я получаю такой силы затрещину, что вскакиваю как ошпаренный. И так он делает на каждой игре.

– Соберись. Ну, такой был удар. Тут любой сплоховал бы. Они тебя обхитрили, – говорит Диллон.

– Знаешь, что-то мне подсказывает, что пятнадцать тысяч зрителей на трибунах с тобой не согласятся. Хотя… Погоди, четырнадцать тысяч девятьсот девяносто восемь. Не думаю, что мама с Роулинзом видели эту жуть, – отвечаю я.

Диллон глупо лыбится:

– Не знаю. Тренеру как будто под дых со всей дури вкатили. Кстати, поторопись – он хочет с тобой поговорить.