Я знаю: то, что я только что сказала, – правда, но никогда раньше я не говорила об этом такими словами. Шлифовка человеческих качеств… Взгляд Хэлли подсказывает мне, что я права.

Изумление на лицах Тима и Колин не исчезает. Что думает Рэнди, я не могу понять – его лицо не выражает эмоций. К тому же я боюсь смотреть на него – чтобы не увидеть в его глазах неприязнь.

– Не понимаю… – признается Тим. – Зачем же ему нужны были камни?..

– Он, как и вы, их любил, и ему, конечно же, было интересно посмотреть, сколько месяцев, лет или десятилетий потребуется, чтобы отшлифовать их подобным образом. Но в данном случае камешки ему нужны были просто для счета! Эдакие импровизированные счеты.

– А что он считал? – недоумевает Колин.

Я смотрю на Хэлли. Та отвечает:

– Хорошие поступки.

Я киваю:

– Да. Камешки были нужны ему для подтверждения, что в день он совершил по крайней мере семь хороших поступков по отношению к людям.

– Верно, – включается Тай, – папа каждое утро проверял камешки в левом кармане брюк. Совершая добрый поступок, даже если он был совсем пустяковым, папа брал один камешек и перекладывал в правый карман. Если правый карман заполнялся, камни перекладывались снова в левый. И в конце дня перед ним был такой вот отчет…

– А что толкнуло его на эту затею с камнями? – задумчиво спросил Тим. – Это как-то связано с моими занятиями в воскресной школе, когда я говорил про шлифовку камней?

– Уверена, и это сыграло роль, – говорю я. – Но началось все из-за… в общем, из-за меня.

– А мне, – запальчиво говорит Хэлли, – Нэйтан объяснил, что просто устал видеть, как в его школе издеваются над одноклассниками, и потому…

– Это правда, – поспешила я подтвердить. – Но тем человеком, которому, как он считал – во всяком случае, первое время, – больше всего нужна была помощь, стала я.

– Над вами что, издевались? – взволнованно спрашивает Элис. Я киваю, но не успеваю перевести дух, как Рэнди быстро выпрямляется в кресле:

– Так это из-за этого, что ли, он вдруг стал так близко с тобой общаться?

Я киваю, на мгновение встречаясь взглядом с двухметровым красавцем Рэнди. Забавно – прошло столько лет, но, хотя он совершенно лысый, он по-прежнему заводит меня. Приходится побыстрей отвернуться, чтобы Рэнди не успел ухватить мои мысли.

– Он прочел стихотворение, которое я написала, – продолжаю я громко. – И которое хотела сохранить в тайне. Там говорилось обо всех моих проблемах. Думаю, он чувствовал себя немного виноватым за то, как себя до этого вел со мной, и, пытаясь загладить вину, решил сделать так, чтобы в школе ко мне начали относиться нормально. Пару недель Нэйтан был ко мне невероятно добр. Но в конце концов он понял, что есть и другие, кому приходится нелегко. Испугавшись, что без ежедневного напоминания он про них забудет и они будут чувствовать себя такими же одинокими и ничтожными, какой тогда была я, он и положил в карман эти камешки… для напоминания…

Я делаю паузу. Все слушали меня со вниманием.

– Кто-нибудь из вас в детстве клал под подушку молитвенный камешек, чтобы не забыть перед сном помолиться? Принцип тот же. Камешки напоминали Нэйтану, что иногда люди нуждаются в помощи, и он был полон решимости помочь им, совершив очередной хороший поступок.

– Гром меня разрази! – восклицает Тим. – Мой сын нашел, возможно, лучшее на свете применение обычной гальке, а я узнаю об этом последним…

– Он приберег это нам напоследок… – вздыхает Колин.

Хэлли сидит совсем тихо в кресле напротив журнального столика. Выражение ее лица мне понять трудно.

– Что скажете, Хэлли? – осторожно спрашиваю я. – Вы ведь о чем-то задумались?

– Все о том же. Вы еще и пяти минут не проговорили, а я уже понимаю, что узнаю новое о тех вещах, которые считала абсолютно ясными. Нэйтан рассказывал мне о своих «камнях помощи» еще тогда, когда мы встречались, но никогда не упоминал, что они как-то связаны со стихотворением или судьбой какой-то девочки. Получается, некоторых вещей о нем я совершенно не знаю.

Элис нетерпеливо подгоняет меня:

– Давайте вернемся к издевательствам. Другие школьники над вами издевались, потому что вы были в тысячу раз их умнее?

– Элис, – одергивает ее Хэлли.

– Что? – удивляется девочка. – Мне просто интересно.

– То, как надо мной издевались в школе, напрямую связано с тем, что я собираюсь рассказать. Вот почему я заговорила о камнях. Видите ли, Нэйтан так отчаянно старался защитить меня от издевательств, потому что думал, что мое стихотворение было только о них. И только намного позже я рассказала, что писала его с мыслью скорее о том, что происходило у меня дома, чем о школе.

Как я и думала, последнее предложение всех взбудораживает. Особенно Рэнди, Тима и Колин, которые, видимо, думали, что знают о моем детстве все.

– Что ты сказала? – привстает Рэнди.

Я пытаюсь ему улыбнуться, но не могу. Не в момент, когда собираюсь пролить луч света на непроглядную тьму своего прошлого…

– Я сказала…

Должен быть более простой способ перейти к этой теме. Я поворачиваюсь к Тиму и Колин:

– Помните, какие у Гранта были проблемы, когда мы с Нэйтаном поженились? И почему мы забрали Элизу?

Оба кивают.

– Алкоголь, – говорит Тим.

– И, насколько я помню, наркотики, – добавляет Колин.

– Мистер Мак Фэдден был алкоголиком? – удивляется Рэнди, и в его голосе я слышу сомнение и, возможно, даже брезгливость.

– Он хорошо это скрывал. И пил не все время. Обычно только по выходным. Он начал пить после убийства мамы, и с годами болезнь прогрессировала.

– Вашу маму убили? – Это Тай.

– Да, – отвечаю я. – Так что я знаю, как тебе и Элис трудно сейчас. Потерять кого-то из родных – это ужасно. Так вот, когда маму убили, у меня остались только сестра и отчим, Грант. В целом он был хорошим человеком и большую часть времени прекрасным отцом. Но когда напивался, ну… он давал волю рукам. Когда твой отец читал мое стихотворение и дошел до слова «избили», он подумал, что я имела в виду школьников. Но те могли ударить меня только словами. – Мне приходится опустить голову. И я продолжаю: – Грант же пускал в ход кулаки.

– Грант? – с ужасом выдыхает Тим. – В самом деле? О, Мэдди. Почему ты не рассказала мне ничего?

– Или мне? – встревает Рэнди.

– Я мог бы помочь, – добавляет Тим.

– Я была ребенком, – отвечаю я им. – И боялась, что они заберут нас с сестрой в детский дом. После того как я лишилась матери, лишиться сестры и даже Гранта, как бы странно это ни звучало, казалось мне худшим из зол. Конечно, каждый раз, когда он разбивал мне губу или ставил синяк под глазом, ему было жутко неудобно передо мной, и он клялся и божился, что этого не повторится, а я заставляла себя поверить ему… Так и жили.

– Это неслыханно! – вскрикивает Колин. – Просто невероятно.

На лице Хэлли отражается беспокойство.

– Мэделин, – говорит она, – вы сказали, что постараетесь показать ваши взаимоотношения с Нэйтаном в новом свете, чтобы мы лучше поняли, как он вас «спас» в юности. Это вот так? То есть от побоев?

В памяти всплывают слова, которые я сказала Нэйтану, – в ответ на его, что я должна сохранить наш секрет:

Я смотрю на лица этих людей, которые о нем так заботились. Хотел бы он, чтобы они знали?

Я дважды киваю.

– В ночь выпускного мой отчим напился. Когда Нэйтан провожал меня домой, Грант вышел на крыльцо – он нас ждал. Таким пьяным я его еще не видела. Он ударил меня, на глазах Нэйтана. И тот дал ему пару хороших затрещин, втолкнул в дом и захлопнул дверь. Я до смерти перепугалась, и Нэйтан посадил меня обратно в лимузин и сказал, что не отпустит домой, пока Грант не завалится спать.

Рэнди встает. Его лицо сначала становится бледно-розовым, потом красным, а потом и вовсе пунцовым.

– То есть вместо того, чтобы пойти в полицию или ко мне, или рассказать Стинам, или хоть что-то сделать, вы, гении, решили переждать в лимузине?

Мне не хватает смелости подчеркнуть, что что-то мы уже сделали, если исходить из моей нафантазированной истории с прятками в лимузине. По крайней мере в этой версии.

– Я испугалась, – отвечаю я Рэнди. – Ты понятия не имеешь, как мне в тот момент было страшно. Я не хотела, чтобы кто-то узнал, что я была для Гранта боксерской грушей. Особенно ты… Я боялась, что, если ты узнаешь, ты его и правда побьешь.

– Конечно, побил бы! Тот, кто бьет детей, – особенно если речь идет о здоровом мужике, избивающем собственную дочь, – должен отвечать за свои поступки! – бесновался Рэнди.

– Но я была не готова к тому, что он будет вот так «отвечать». Других родных, кроме Гранта, у меня не было. У меня остался только он.

– То есть Нэйтан согласился молчать, что Грант тебя бьет? – спрашивает Тим. – Я думал, у него хватило бы мозгов придумать что-то получше.

Все идет наперекосяк. У Нэйтана врать получалось лучше, чем у меня… Я хочу, чтобы он был здесь и сказал мне, что надо говорить. Как бы я хотела просто рассказать им всю правду…

Но слово надо держать…

– Он не мог, – нетвердо говорю я. И слышу панику в собственном голосе.

– Почему, черт возьми? – рявкает Рэнди.

А действительно – почему? Куда мое вранье заведет меня дальше?

– Потому что… Я…

– Потому что я его соблазнила!

В комнате наступает мертвая тишина. Никто не дышит, лица у всех остановившиеся. Тай и Элис, кажется, особенно впечатлены. И о чем я только думала, когда ляпнула такое в присутствии детей Нэйтана?

– Знаю, я поступила непорядочно. Но я была не в себе от страха. Поверьте. И сделала это не думая, как-то само вышло… Я соблазнила Нэйтана, в лимузине. А потом пригрозила ему, что, если он попытается кому-нибудь рассказать про пьянки и рукоприкладство Гранта, я пойду прямо к пастору Стину и все расскажу.

– Это неправда, – возражает Элис. Чем ставит меня в тупик.

– К сожалению, это правда, – отвечаю я. – К моему вечному стыду.

Снова тишина. И пустые взгляды. О, как же я ненавижу врать. С тех пор как я узнала, что беременна, одна ложь громоздится на другую. Сначала пришлось врать, чтобы скрыть, что я жертва. Потом лгать, чтобы скрыть первую ложь. А теперь я прямо-таки перешла на новый уровень – из жертвы превратилась в хищницу, которая нагло воспользовалась Нэйтаном, чтобы потом им манипулировать.

– Ну что ж, тогда, безусловно, ситуация предстает в другом свете, – говорит Хэлли тихим голосом.

– Причем в аварийном, – бормочет Рэнди.

– Но это не отменяет факта, что Нэйтан лгал мне, – продолжает Хэлли. – И в течение всего нашего брака скрывал все от меня. К тому же это свидетельствует еще и о том, что друзей он выбирать не умел совершенно.

Не могу с этим не согласиться.

Хэлли встает.

– Дети, нам пора. Я и так услышала больше, чем хотела. Мэделин, спасибо, что согласились сегодня уйти с работы и присмотрели за Элис до нашего прихода. Мы уходим.

Я оглядываю всех в комнате. Рэнди выглядит так, словно его вот-вот стошнит. Он встает и, крутя головой, идет к двери. А Тим и Колин словно пытаются втиснуть в головоломку, которую уже давно считали решенной, эти недостающие кусочки. Они выглядят так, словно их предали. Да, они всегда заботились обо мне как о невестке, которой я когда-то для них была; но теперь, я уверена, их отношение ко мне резко изменилось. Зато на лице Тая какое-то странное облегчение. А Элис? Она единственная, кто все еще смотрит на меня, и в ее огромных глазах я вижу горькое разочарование.

Наши взгляды встречаются, и она начинает плакать.

– Почему? – всхлипывает Элис. – Что вы скрываете?

Ее вопрос застает меня врасплох. Как она догадалась, что я что-то скрываю?

– Прекрати, Эл, – призывает Хэлли. – Пойдем.

Но Элис буравит меня взглядом. Не сдвинувшись с места, она еще громче спрашивает:

– Почему вы врете?

– Элис, – повторяет Хэлли.

– Она врет, мама, – отмахивается Элис.

– Элис! Прекрати немедленно этот цирк! – кричит Хэлли, подходит к дочери, хватает ее за руку и тащит к двери.

Мое сердце ноет.

– Скажите ей! – рыдает Элис, пока мать волочет ее через гостиную. – Скажите ей правду, миссис Цукерман! Пожалуйста.

Я не знаю, как эта семиклашка смогла учуять, что я вру, но я вижу ее лицо, и ее голос разрывает мне душу. Неужели Нэйтан хотел бы такого исхода? Чтобы из-за нашего вранья развалилась его семья? Если он знал, что они живут с его ложью, неужели он не хотел бы, чтобы они знали правду, а? Настоящую правду.

Элис изворачивается, вытаскивает из кармана красные камешки и протягивает их мне.

– Вот! Ну сделайте же одно доброе дело для всех нас, расскажите моей семье правду!

Хэлли вне себя.

– Тебе мало того, что ты прогуляла школу? – шипит она. – Ну погодите, юная леди. Своим поведением тут вы только что удвоили себе штрафные баллы.

Нет, не этого бы хотел Нэйтан. Не этого. Или с ложью будет покончено сейчас, или никогда. Но гордость или стыд надо мной уже не властны – тех, кому правда может повредить, уже нет.

Нет больше Гранта.

В моей голове пролетает миллион мыслей, но только одна, обретя форму, еле слышным шепотом срывается с моих уст:

– Как ты узнала?

Но дверь захлопывается раньше, чем они успевают услышать мои слова. Семья Стин удалилась, момент упущен, и правда остается похороненной в моей душе. Правда, похороненная заживо.

Мы работали вместе с Нэйтаном, и в обеденный перерыв он часто за нас платил прежде, чем мы с девочками успевали заметить. Он никогда не делал этого ради благодарности, просто хотел, чтобы нам было приятно.

Кстати, разве не приятно, когда ты стоишь в очереди в супермаркете и у тебя всего 5 вещей, а человек впереди тебя, у которого полная тележка, тебя пропускает? Нэйтан был именно из таких людей – всегда всех пропускал и никогда не жаловался.

Ой, Хэлли, еще кое-что, только для вас: если вы читаете эти сообщения, пожалуйста, знайте, что мы все очень соболезнуем вам и вашим детям. Я слышала, кто-то сказал недавно, что Бог посылает всем нам такие испытания, пройдя через которые мы становимся лучше. Я всем сердцем в это верю. Бог любит вас и послал вам это испытание, чтобы вы стали лучше. Я знаю, вам тяжело, но все мы с вами.