Я шла по коридору в школе, как вдруг меня догнал Грант. Рядом никого не было. Я остановилась.

– Ты ведь уже совсем скоро родишь, верно? – спросил Грант.

До этого мы долго не разговаривали. Надо сказать, вид у него был сейчас совсем неважный: мешки под глазами, как будто он не спал недели две. К тому же исхудал так, что стал похож на тень.

– Через полторы недели, – ответила я. – Но у меня постоянно схватки. Врач говорит, что это может произойти когда угодно.

– Пол ребенка ты решила не узнавать? – не отставал Грант.

Я покачала головой.

– Но ты точно собираешься отдать его на усыновление?

Я кивнула. Грант продолжил:

– Хорошо-хорошо. Думаю, это к лучшему.

Должно быть, выражение лица у меня стало таким жутким, что он тут же поправился:

– То есть не для меня, конечно… Я имею в виду, для ребенка… и для тебя. – Он помолчал и пробормотал: – Слушай, детка, я знаю, я облажался. Сильно. Мне хотелось бы быть для тебя лучшим отцом. Но как?

Казалось, Грант пытается подобрать слова.

– Я хочу тебе сказать еще до рождения этого ребенка: ты достойна лучшего. Что бы ни случилось в будущем, я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Элиза тоже. Вы особенные, и я хочу, чтобы ты смогла осуществить все свои мечты. Не позволяй никому встать у тебя на пути.

Он снова сделал паузу, глядя вокруг, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.

– Прости меня за то, что я сделал с тобой. И за то, кем я стал после смерти твоей мамы.

Грант попытался положить руку мне на плечо, но я отстранилась, стыдясь его прикосновения. Его лицо помрачнело.

– Да, ты слишком добра ко мне, Мэделин, – снова пробормотал он, очевидно сделав акцент на моем имени. Наверное, это был второй или третий раз в моей жизни, когда Грант назвал меня по имени. Уходя, он добавил фразу, которую я слышала всего однажды – на объявлении приговора маминому убийце:

– Но в угоду милосердию нельзя жертвовать справедливостью.

Я не поняла, что Грант имел в виду. Но тем же вечером его машина на полной скорости врезалась в дерево рядом у проселочной дороги. Алкоголя в его крови обнаружено не было, но он был не пристегнут. Об этом даже показали сюжет в десятичасовых новостях – сначала искореженный автомобиль, а после этого парня с микрофоном на фоне нашей школы, который долго рассказывал, что погибший был прекрасным преподавателем и заботливым отцом и все его очень любили. Следствие пришло к выводу, что, должно быть, машина попала в яму на обочине и водитель не справился с управлением. Но мы-то с Нэйтаном знали.

Просто для Гранта настал час расплаты.

И все равно я проплакала всю ночь. В основном из-за Элизы, которая до сих пор с нетерпением ждала дня, когда сможет вернуться к отцу. Он все время повторял ей: «Скоро, милая, скоро мы снова будем жить вместе». Однако я плакала, потому что еще хранила в памяти времена, когда Грант не пил. Каким бы жутким отчим ни становился напившись, я все еще помнила, каким он был до того: любящим мужем и человеком, который помогал мне в трудную минуту.

Может быть, в угоду милосердию и нельзя пожертвовать справедливостью, но в данном случае, как мне казалось, справедливость вошла в дверь без стука.

На следующий день мы с Нэйтаном решили не ходить в школу, а остались дома с Элизой. После полудня у нас состоялся очередной тяжелый разговор: я хотела рассказать его родителям правду, а Нэйтан меня отговаривал. Но я больше не видела смысла в том, чтобы скрывать, кто отец ребенка, – ведь Грант был мертв. И ни полиция, ни газеты уже ничего бы сделать не смогли.

Однако Нэйтан прямо-таки рассвирепел:

– Ты ни черта не понимаешь, Мэдди! Нельзя рассказывать им ничего. Что с того, что Гранта больше нет? Это что-то меняет?

– Это меняет все. Теперь это просто семейное дело. Никакой полиции, никакого суда. Не нужно давать показания. Теперь все иначе, Нэйтан. Так почему ты и дальше должен тащить все на себе?

– О, и теперь тебя, значит, не волнует, что люди могут пронюхать?

– Конечно, волнует. Но твои родители имеют право знать правду, особенно после всего, через что мы все прошли.

– А Рэнди? Ты что, ему тоже собираешься рассказать? – ошеломленно прошептал Нэйтан.

– Он ненавидит меня, Нэйтан. Я бы ни за что ему не рассказала. И вообще, никто в школе не должен знать. Особенно те, кто обожал Гранта. А то еще подумают, что это я виновата в его смерти, – поморщилась я.

Нэйтан буравил меня взглядом гораздо дольше, чем хотелось бы.

– А разве это не так? – спросил он наконец.

– Мы виноваты в том, что случилось с Грантом? Не думаю, – откликнулась я.

– То есть ты думаешь, что его смерть – расплата за то, что он с тобой сделал?

– Не думаю, – сказала я быстро. – Хотя, признаюсь, иногда он так меня доводил, что я желала ему смерти.

– То есть если бы мы поступили иначе – пошли в полицию с самого начала, Грант был бы жив? – рассуждал Нэйтан.

Слышать этот вопрос мне было больно.

– Да, – вымолвила я слабым от волнения голосом. – Вероятно. В тюрьме… но жив.

– Неужели ты не поняла? Он же погиб из-за нас! – вскричал Нэйтан, схватившись руками за голову.

– Нет! Он покончил с собой, потому что не смог жить с чувством вины. Устал бояться последствий, которые, он знал, рано или поздно наступят, – возразила я. И остановилась – мне нужно было понять реакцию Нэйтана. – Ты ведь поэтому не хочешь рассказать все родителям? Потому что чувствуешь себя виноватым в смерти Гранта?

– Нет. Да… Не знаю. И поэтому тоже, наверное, – отрезал Нэйтан. Он сделал несколько шагов по комнате, нервно взъерошив волосы. – Я рад, что помог тебе, Мэдди. Я так счастлив, что оказался в тот день рядом. Если бы ты покончила с жизнью из-за Гранта, я бы никогда не смирился с этим. В данном случае лучше он, чем ты. Но в то же время посмотри, что теперь стало с моими родителями. Папа лишился хорошей работы. Хуже того, лишился доверия своих прихожан, которым пришлось искать новую церковь. Все это совершенно несправедливо. Не знаю, что могло бы быть, но из-за нашего решения все пошло наперекосяк. И как папа с мамой теперь отреагируют, если я позвоню им и небрежно так сообщу: «Вообще-то всего этого можно было избежать, если бы я сразу рассказал правду. Но я решил поиграть в героя-мученика и врал вам, как и всем остальным, – и вот теперь из-за этого ваша жизнь превратилась в кошмар, а Грант покончил с собой!» Весело, да?

Он остановился – перевести дух.

– Знаешь, что мне с рождения вдалбливал папа? Нужно всегда быть честным, Нэйтан. И после того, чем для них с мамой обернулась эта ложь, ты так уверена, что они простят меня… меня, поставившего твои интересы выше интересов своей семьи?

– Да, – прошептала я, уязвленная его словами. – В конечном итоге да.

– В конечном итоге… может быть. Честно говоря, самоубийство Гранта очень сильно облегчило мне жизнь – теперь не нужно ни о чем рассказывать родителям. Потому что, если бы он был жив, когда мы пошли бы в полицию, папа с мамой бы сразу смекнули, что мы им врали, ведь так? А теперь никто не узнает. Эта правда должна умереть вместе с нами! И пусть ни мои родители, ни Рэнди, ни кто-либо в школе, ни даже Элиза ни о чем не догадываются.

– О, – не выдержала я, – это твое окончательное решение?

Я никогда еще не видела Нэйтана с таким бледным лицом. И он выглядел таким хрупким, словно вот-вот треснет, как скорлупка.

– Что происходит? Ты что-то от меня скрываешь? – спросила я.

Нэйтан развернул к себе рядом стоящий стул и сел, словно ноги не держали его. А дальше – закрыл лицо руками и зарыдал, сначала тихо, потом все сильнее.

– Это я убил Гранта, Мэдди, – глухо простонал Нэйтан. – Это моя вина!

– Потому что мы не притащили его в полицию? Ерунда. Глупости какие, – отмахнулась я.

– Нет, ты не поняла! Грант говорил со мной. Вчера на перемене, прежде чем поговорить с тобой, он почти насильно втащил меня в свой класс.

– Что он сказал?

– Умолял, чтобы я никогда никому не говорил о том, что он сделал с тобой. Мол, каких бы гадостей он ни натворил, он очень любит тебя и Элизу и ему стыдно за содеянное. Он сказал, что придумал, как исправить положение, чтобы вам с сестрой не пришлось больше расхлебывать ситуацию. И хотел убедиться, что Элиза никогда ничего не узнает. Он уже столько раз подвел ее, что не может позволить ей жить с этим.

– Что ты ему сказал? – спросила я.

– Что ничего обещать не могу, – стонал Нэйтан.

– Правильно.

– Нет. Он сказал, что я не понимаю, но скоро пойму. Что он скоро от нас уйдет. Не в клинику, а просто уйдет, насовсем. Я подумал, он собирается уехать из города или придумал что-то еще, чтобы уйти от правосудия. Тогда я окончательно обнаглел и сказал, что, если он уйдет, я тут же обращусь в полицию. Думаю, он был немного раздражен, что я его не понимаю, потому что стукнул кулаком по столу и сказал: «Слушай, всем ведь будет все равно, если я умру?»

Я вдруг поняла, что слова даются мне с огромным трудом.

– А ты что ответил? – прошептала я.

Слезы из глаз Нэйтана потекли с новой силой.

– Что не только всем будет все равно… но и то, что все будут страшно рады.

– О, Нэйтан, – выдохнула я и попыталась его обнять.

– Это еще не все. Все гораздо хуже. Грант предложил мне сделку. Он сказал: «Отлично. Если я уйду – навсегда – то ты никому не расскажешь о том, что я сделал? И проследишь, чтобы кто-нибудь позаботился об Элизе и Мэдди».

Нэйтан шумно вдохнул.

– Я уже понял, что он имеет в виду, но не воспринял это всерьез и засмеялся. Засмеялся! И сказал, что с радостью унесу эту тайну в могилу, если Грант к тому моменту опередит меня. «Только не думаю, что человеку, который бьет девушек-подростков, хватит смелости на что-то подобное!» – вот как я ему сказал.

Теперь и я расплакалась.

– Нэйтан, мне так жаль, что я тебя втянула во все это. Но это не ты убил его. И даже не ты подал ему идею. Он сам так решил, Нэйтан. Это не твоя вина.

Мы не выпускали друг друга из объятий еще минуту, после чего Нэйтан снова попросил меня держать язык за зубами.

– Все слишком сложно, – сказал он. – Для тебя, для меня, для моих родителей. Будет только лучше для всех нас, если никто не узнает, что твой ребенок от Гранта.

Нэйтан поднял голову и заглянул мне в глаза.

– Нравится мне это или нет, я дал Гранту слово. Он выполнил свою часть обещания, а я намерен выполнить свою. Мэдди, я не хочу, чтобы мои родители узнали. Или кто-то еще.

Было невыносимо видеть Нэйтана в таком состоянии. И я ненавидела Гранта за то, что из-за его «аварии» на плечах моего друга оказалось бремя еще одной страшной тайны. Это было несправедливо. Чтобы облегчить ношу Нэйтана, я залезла в левый карман его брюк.

– Что ты делаешь? – спросил он.

А я медленно вытащила один из маленьких красных камешков и сказала:

– Забираю его. Навсегда.

И прежде чем он успел возразить, сунула камень в карман своего комбинезона для беременных.

– Зачем? – не понял Нэйтан.

– Это мое обещание. Если ты просишь, я никогда никому не скажу. Мне по-прежнему очень неудобно перед твоими родителями, но если ты так хочешь, пусть это будет мое доброе дело для тебя. Никто никогда не узнает, Нэйтан. Договорились?

Он кивнул. Больше мы об этом никогда не говорили, потому что сказать было нечего. Я дала обещание. И собиралась его сдержать.

Ребенок родился спустя пять дней после этого разговора, в день похорон Гранта. Я была рада, что так получилось, потому что, как бы я ни грустила о нем, не думаю, что смогла бы выслушивать все эти грандиозные истории о его порядочности и благородстве. С Элизой на похороны пошел учитель, много лет друживший с Грантом, а мы с Нэйтаном поехали в больницу.

Перед отъездом я позвонила в агентство по усыновлению и сообщила, что ребенок вот-вот родится. Из агентства позвонили мистеру и миссис Шредер, семье из Калифорнии, которую я выбрала, и те сразу же рванули в аэропорт. Самолет приземлился семь часов спустя, за целых четыре часа до родов.

Миссис Стин оказалась права – у меня родилась девочка. Я успела понянчить ее целый час, а потом Нэйтан пригласил Шредеров в палату.

Хотя моя дочь была зачата при совершенно жутких обстоятельствах, я любила этого ребенка. Передать ее на руки другой женщине было самым трудным шагом в моей жизни. Мы обе плакали – и я, и миссис Шредер.

– Вы подобрали ей имя? – спросила я, слушая непонятные звуки, которые издавала моя маленькая девочка.

Мистер и миссис Шредер улыбнулись друг другу, потом оба посмотрели на меня.

– Мы не собираемся терять связь и будем рассказывать, как растет ваша девочка… Мы решили, что имя вы должны выбрать сами. Ведь вы сделали все, чтобы она смогла появиться на свет, поэтому мы бы хотели, чтобы вы ее и назвали.

Мы с Нэйтаном обменялись улыбками. Мы уже много раз обсуждали имена, но даже и не надеялись, что нам разрешат назвать ребенка.

– Зоуи, – ответила я не задумываясь. – Это значит «жизнь». Ее появление на свет для меня настоящее чудо. И хотя растить ее будете вы и вас она будет называть своими родителями, я навсегда хотела бы остаться частью ее жизни. Зоуи. Так бы я ее назвала.

Миссис Шредер повернулась к мужу, сияя.

– Дорогой, что скажешь? Малышка Зоуи?

– Имя подходит… – улыбнулся он.

Миссис Шредер опустила голову и с нежностью посмотрела на маленькое личико с закрытыми глазками, прошептав:

– Привет, Зоуи. Очень приятно наконец с тобой познакомиться.

Спустя два месяца, в середине марта, по дороге из школы Элиза вытащила из почтового ящика толстый конверт. Судя по штампу, прислали письмо из Калифорнии. Нэйтан был еще на работе, но дождаться его я просто не смогла и тут же открыла конверт. И чуть не заорала от счастья.

– Что пишут? – спросила Элиза, почувствовав мое волнение.

– Пишут, моя дорогая, что мы переезжаем в Калифорнию! – радостно сообщила я.

Когда Нэйтан вернулся домой, у меня голова шла кругом, я прыгнула в его объятия и протянула ему письмо.

– Пришло наконец, – я задыхалась от радости. – Полная стипендия, представь себе, Нэйтан! Я поступила в Стэнфорд!

– Я так за тебя рад, – ответил он со значительно меньшим энтузиазмом, чем я рассчитывала.

– В самом деле?

– Конечно. Ты ведь мечтала об этом. К тому же теперь ты сможешь навещать Зоуи, – попытался он улыбнуться.

– Угу, а почему у тебя такое лицо?

Он пожал плечами:

– Теперь все будет иначе. Весь прошедший год мы провели вместе, а теперь наши пути разойдутся.

Нэйтану пришла пара писем из разных университетов, но в Стэнфорд он документы не подавал.

– Но мы же будем общаться…

Хмыкнув, он легонько ткнул меня в бок:

– Разве ты не в курсе, как это бывает? После развода никто не общается.

– Ладно, – тоже хмыкнула я, возвращая шутку и в свою очередь ткнув в бок Нэйтана, – тогда не будем разводиться.

Он закатил глаза:

– Я до сих пор не сказал родителям, ты ведь знаешь.

– С нетерпением жду этого разговора. «Эй, пап, помнишь, как ты просил, чтобы я заботился о своей невесте? Так вот, представь себе, ее отбил какой-то Стэн. Стэн Форд», – расхохоталась я.

– Прекрати. Подумаешь, большое дело – развестись, – отмахнулся Нэйтан.

Оказалось, большое.

Была середина лета. Одним воскресным вечером Нэйтан наконец созрел и позвонил родителям, чтобы сообщить им о нашем разводе. Я сняла трубку в спальне и подслушивала. Нэйтан попросил, чтобы к телефону подошли и мистер, и миссис Стин, и объяснил, что наши с ним пути расходятся, а краткой, но насыщенной семейной жизни пришел конец. Сначала ответом ему было молчание.

Потом мистер Стин заговорил, и его слова звучали так, что это было похоже на чеканку монет:

– Позволь мне кое-что прояснить. Год назад твоя девушка забеременела. Ты женился на ней, будучи семнадцатилетним оболтусом, объяснив свое решение тем, что вы вроде как друг друга любите. Затем вы с ней решили, что ребенка вдвоем вам не воспитать, и отдали дочь на усыновление. А теперь, в восемнадцать лет, ты звонишь мне и говоришь, что вы разводитесь?

Он перевел дух.

– Что дальше, Нэйтан? А ведь из вашего брака могло бы что-то получиться, если бы вы захотели. Почему ты не пожалел бедную девушку? Она осталась без матери, ее отчим скончался, а теперь ей еще придется в одиночку воспитывать младшую сестренку? Не стану скрывать, Нэйтан, я очень разочарован. Не так мы с твоей матерью тебя воспитывали.

– Это настолько же решение Мэдди, как и мое, – пробормотал Нэйтан.

– Значит, вы ошибаетесь оба! Чтобы создать семью, нужно хорошо потрудиться. И нельзя так просто соскочить, едва становится тяжело. А вы выбрали самый легкий путь!

– Неправда, – прорычал Нэйтан. – Мне ничто в отношениях с Мэдди не давалось легко.

– Так что, все? Вы попытались, но не получилось, и вы решили пойти на попятную? Так прозаично? Получается, я воспитал лентяя, – констатировал мистер Стин.

Уверена, Нэйтан еле сдержался, чтобы не послать его куда подальше. Надо сказать в его оправдание, что он продолжил ровным голосом:

– Мы идем в колледж, пап. В разные колледжи. Ничего не выйдет.

– Что ж, воля ваша! – Голос Тима сорвался на крик. – Надеюсь, с колледжем выйдет лучше, чем со школой.

И, не попрощавшись, он передал трубку миссис Стин.

Ее наше решение тоже разочаровало, но она все же добавила, что любит Нэйтана. И попросила передать, что меня тоже.

Не знаю, когда Нэйтан снова заговорил с родителями, но явно не тем летом.