Книга: Афганская бессонница
Назад: 4. Бой. Таиров. Маячок. Ранение
Дальше: 2. Асим. Подарок санитару

Ночь девятая (восьмой не было)

1. Сны. Палата. Гостиница

Я не скажу вам прямо сейчас, где я этой ночью восстанавливаю последние события. Вы не поверите! Я и сам с трудом в это верю. Тем более что понятия дня и ночи для меня спутались еще больше из-за наркоза.
Я, должно быть, бредил. Бред мой состоял в том, что я лежал на больничной койке, а над моей головой по очереди склонялись разные знакомые лица. Малека я увидеть ожидал, и, возможно, это было на самом деле. Хан-ага тоже мог оказаться здесь — мальчик любил находить меня в самых неожиданных местах. Когда появился Димыч, а затем и Илья, я уже усомнился в реальности своих видений. Увидев лицо Джессики — такое знакомое, родное, с пухлыми губами, веснушками на переносице, ясными зеленовато-голубыми глазами и торчащей во все стороны рыжей шевелюрой, я успокоился. Я бредил!
Еще я, наверное, потерял слух. Разумеется, в голове у меня гудело, но из внешнего мира не доносилось ни звука. Ни разрывов бомб, ни пролетающих над нами вертолетов, ни автоматных очередей. Даже под водой, в мире безмолвия, ты время от времени слышишь шум пузырьков, вырывающихся из клапана акваланга. А здесь — ничего!
Когда я в очередной раз увидел склоненное над собой лицо Малека, в голове у меня прояснилось достаточно, чтобы попытаться ему об этом сказать. Но язык у меня был приклеен к небу, да и губы отказывались разжиматься. Бог с ним, со слухом, может, еще вернется! Малек оттопырил вверх большой палец — все путем! — и исчез.
Теперь я бредил. Иногда ты отключаешься, и времени, когда ты отсутствовал, нет. Как будто кто-то взял магнитную ленту твоего сознания, отрезал петлю и склеил концы. Но бывает, что сознание полностью не засыпает и тащит тебя по своим причудливым маршрутам.
Я поднимался по лестнице Crab House, ресторана на Рыбацкой пристани Сан-Франциско, где минут через пятнадцать убьют мою первую жену Риту и наших малышей Кончиту и Карлито. Зная, что сейчас должно было случиться, я пытался вырваться, но сейчас горячая смола бессознательного держала меня слишком сильно. К счастью, дальше я шел уже по проходу в тюрьме Сантьяго, с проволочной сеткой, натянутой между этажами вверху и внизу. Я отмечал во сне эту деталь, потому что я хотел спрыгнуть вниз, чтобы бежать.
Потом это был кошмар, который преследует меня с самого детства. Это был огромный особняк в старом парке, типа охотничьего дома или даже небольшого замка. Я всегда входил с какого-то бокового входа, через пристройку с крыльцом. Очень часто, поскольку я видел этот сон уже не раз, ужас от того, что должно было произойти, заставлял меня проснуться прямо здесь. Если нет, я вступал, нагибаясь, в узкий подвальный проход. Я редко, всего пару раз за всю жизнь, проходил его целиком. Дальше следовала система винтовых лестниц, ведущих с этажа на этаж все выше, на чердак. Дотуда я дошел лишь однажды за десяток раз, когда меня накрывал этот кошмар. Когда это случилось, меня подбросило на кровати с колотящимся сердцем, так страшно было продолжение. На этом чердаке я повесился. Я даже и в тот раз не видел, как это было, просто узнал наконец, что же там произошло. Я никогда не читал ничего подобного и до сих пор уверен, что эта картина — из моей предыдущей жизни, последняя, которую зафиксировало мое сознание, прежде чем прерваться и с потерей памяти вселиться в новое тело.
Потом я ничего не видел, а еще потом я проснулся. И это было почти нормальное пробуждение. Сознание было при мне: я отметил потрескавшийся потолок над головой, покрашенные голубой масляной краской неровные стены, стул, на котором сидел Хан-ага. Значит, он действительно был здесь, только сейчас он спал.
День еще не закончился, за окном по-прежнему было светло. Только слух ко мне не вернулся — я не слышал ни шума боя, ни еще каких-либо звуков.
Я пошевелился в постели — скрипнули пружины, и Хан-ага открыл глаза. Встретившись с моим взглядом, его темное, как всегда насупленное лицо осветилось улыбкой, и он выбежал в коридор. Хлопнула дверь, и я понял, что со слухом у меня все было нормально. Просто бой кончился.
Мальчик вернулся с Малеком.
— Ну, как дела? — весело спросил тот. — Голова не болит?
Я попытался сесть в постели.
— Ну, голова у меня болит, не переставая, с тех пор, как я простыл, — обстоятельно, как и полагается больному, ответил я. — Но, насколько я помню, я поступил сюда с другим диагнозом.
Малек помог мне опереться спиной о подушку. Потом он протянул руку к тумбочке у моего изголовья, взял что-то с плоского стеклянного блюдечка и поднес к моим глазам. Это был осколок металла, по форме напоминающий скребок каменного века, только маленький, сантиметра три длиной.
— Вот виновник всего! — объявил хирург. — Кость не задета, но осколок перебил артерию. Если бы вас привезли минут на десять позже, мне бы уже было нечего делать.
— Я ваш должник, доктор!
Малек замотал головой.
— Не мой! Крови в первую ночь родственники сдали много, но третьей группы почти не осталось. С вами поделился наш санитар.
Я надеялся, что это был не тот придурок, который показывал мне морг. Хан-ага с робкой улыбкой смотрел на меня. Я подмигнул ему.
— Я вколол вам перед операцией морфий. У меня кетамина почти не осталось, и я берегу его для самых тяжелых случаев, — продолжал Малек. — Как у вас, голова не кружится? Попробуйте выпрямиться! Не вставайте, не вставайте — сидя!
Я оторвался от подушки. Я чувствовал небольшую слабость, но в остальном все было нормально. На мне была какая-то чистая, но слегка обветшавшая белая больничная рубаха. Левый рукав у нее был обрезан из-за нагромождения бинтов на моем плече. Малек вопросительно смотрел на меня.
— Я в порядке! — заключил я.
— По-вашему, вы сможете перейти в общую палату? Здесь реанимационных только две, а тяжело раненных много.
— Я думаю, что я даже смогу пойти домой! Я спустил ноги с постели.
— Аккуратно! Аккуратно! — бросился помогать мне Малек.
Я встал. Голова не кружилась, только бетонный пол был холодный. Плечо тупо ныло, но это была вполне терпимая боль. Я сделал несколько шагов — по-моему, я мог возвращаться в мечеть.
Малек взял со стула у двери мою одежду и положил ее на кровать. Я влез в свои джинсы — трусы были на мне, следующим и последним предметом, если не считать ботинок, была уже куртка.
— Все, что выше пояса, я изрезал, — извиняющимся тоном сказал Малек. — Рубаху оставьте себе!
— Ничего! У меня дома в сумке есть все, что нужно.
Я взял куртку. Левый бок задеревенел из-за застывшей крови, но дырочка от осколка была совсем небольшой. Я похлопал по месту, где у меня лежал бумажник. В кармане было пусто.
Малек понял меня неправильно. Он вытащил ящик тумбочки: там лежал «Макаров» и даже кусок эластичного бинта. Только скрепка с зубчиками куда-то пропала. Я сунул пистолет в боковой карман. Хан-ага с гордостью смотрел на меня: какой мужчина без оружия?
— Спасибо, но я имел в виду не это. У меня в куртке был бумажник. Там все деньги и, главное, паспорт.
— Подождите, я спрошу у санитара!
Малек вышел в коридор. Хан-ага был явно рад, что я выкарабкался и сейчас пойду с ним. Я потрепал его по голове — он уже не отшатнулся, как в первый раз. Мальчик сунул руку в карман, вытащил ее и раскрыл ладонь. На ней лежал красный швейцарский нож. Хан-ага улыбнулся и, довольный, вернул ножик на место.
— Ну, видишь, как хорошо! Ты рад — я рад!
Малек вернулся с санитаром — тем самым тупым упрямцем с насупленными бровями, который показывал мне морг. Надеюсь, в моих жилах текла кровь кого-нибудь другого!
— Кадыр говорит, что он не успел забрать ваш бумажник. Вас сразу отвезли в операционную, а куртка осталась лежать в коридоре. Потом он перенес ее сюда вместе с обувью.
Санитар все это время не переставал что-то бурчать, типа: «Нет у меня других дел, кроме как следить за чужими вещами!»
— Кстати, это теперь ваш кровный брат! — добавил Малек.
Так я и знал! Я широко улыбнулся и протянул санитару руку.
— Ташакор! Ташакор! Спасибо!
Тот чуть расправил брови и что-то снова проворчал.
— Он говорит, что не брал ваш бумажник! Кто угодно мог взять, пока вы были на операции!
Я обнял санитара — мы же теперь были братья!
— Скажите ему, что мне эта мысль и в голову не приходила. Человек который готов отдать свою кровь раненому, на воровство неспособен. Мне просто жаль, что я теперь не смогу его отблагодарить!
Малек перевел. Санитар снова что-то пробурчал. Он принципиально никогда не улыбался.
— Он говорит, что, если повезет, паспорт где-нибудь оставят. Деньги — нет! Я тоже так думаю. Мне очень жаль!
— А куда могут отдать паспорт? Кто сейчас в городе: белые, красные? Кто победил?
Малек засмеялся.
— Масуд вернулся.
— А почему талибы ушли без боя?
— Как без боя? Ночью еще стреляли!
— Ночью?
Я понял. Я думал, что еще продолжался тот день, когда меня ранили, а это было уже утро следующего.
Хан-ага поначалу пытался меня поддерживать, но этого не понадобилось. Бежать мне не захотелось бы, но спокойным шагом я шел вполне уверенно. Навстречу нам процокал конный экипаж с упряжью, украшенной бумажными красными цветами, — здесь, положительно, других не было! В пролетке сидела семья: мужчина в пакуле и чапане, женщина в глухом балахоне и двое ребятишек. Если не считать покоцанных очередями и гранатами стен, нашествия талибов как и не было.
Мы дошли до нашего перекрестка: казарма справа, мечеть прямо, гостевой дом налево. Я, естественно, направился прямо, но Хан-ага потянул меня за руку влево.
— Да? Мирная жизнь возвращается? Ну, пошли!
Часовые у ворот были незнакомые, во всяком случае, я никого не узнал. Хотя один из них совсем по-приятельски похлопал меня по спине и сокрушенно пощелкал языком, показывая на мое плечо.
— Ерунда!
К счастью, гостевой дом не бомбили. Все фасады были в отметинах от пуль, стекла во многих окнах были, разбиты, но сами постройки были целы. Хан-ага провел меня в нашу старую комнату. Там тоже все было по-старому, окна целы. Мальчик даже перетащил сюда наши вещи и сложил их в угол, как они и стояли.
В комнату, как принято, без стука, с охапкой дров вошел Хусаин. Смотри-ка, он улыбался! Хусаин обнял меня, стараясь не задеть раненое плечо. Я искренне ответил на его объятие: я тоже был рад, что с ним все в порядке.
— Чой?
— Чой! Чой! Ташакор! Спасибо!
Я предложил Хусаину с мальчиком присоединиться ко мне — рамадан же кончился! Но они отказались, показав знаками, что у них много работы.
Я тоже не собирался рассиживаться!
Назад: 4. Бой. Таиров. Маячок. Ранение
Дальше: 2. Асим. Подарок санитару