Это была еще одна ночь, и я по-прежнему лежал в подвале мечети. Поскольку сон ко мне не шел, я привычно вспоминал события прошедшего дня. Мне стоило большого труда вычленять их из потока, который из-за болезни и недосыпа перемешивал все в одну кучу. Плечо болело, но не сильно: достаточно было лежать на спине или на правом боку. Но про плечо потом!

Итак, прошлой ночью я ненадолго заснул. Сквозь сон я услышал гулкий топот, голоса, звук открываемой двери — моей двери. В грудь мне уткнулся ствол автомата, сквозь веки я чувствовал направленный прямо в лицо луч карманного фонаря. Друзья будят тебя по-другому..

Я открыл глаза. Нет, эти люди точно пришли не для того, чтобы поставить мне градусник! Кто-то — я плохо видел из-за слепящего света — попытался стянуть меня с лежанки, но сил у этого кого-то не хватило. Я поднялся сам. Вокруг несколько голосов отдавало мне короткие приказы. Смысл происходящего был понятен — я надел ботинки и натянул свою куртку, с удовлетворением отметив тяжесть в правом внутреннем кармане. Перед сном меня осенило положить туда фляжку с текилой. Из комнатки я вышел сам, а дальше меня толкали «стволами». Мы куда-то очень спешили.

Во дворе стояли в бурнусах мулла и имам. Добрейший Мухаммад Джума уже не пытался воспротивиться моему увозу — похоже, он с талибами успел поговорить.

— Я спросил имя старшего патруля, он мне сказал! — только и вымолвил он.

Это был хороший знак — по крайней мере, концы можно сыскать! Имам использовал отпущенные ему две секунды, чтобы дать мне самую важную информацию из той, которой он располагал.

Меня затолкали в армейский джип с брезентовым верхом, и машина тут же тронулась, покачиваясь на вымоинах. Я сидел посередине заднего сиденья, стиснутый с обеих сторон людьми с автоматами. Ночь была темной — фары выхватывали лужи на дороге, светлые проплешины на стволах платанов, глиняные стены дворов. У двадцатидолларовых «касио» по сравнению с моим миллионерским «Патек-Филиппом» было большое преимущество — экран подсвечивался. Я снова этим воспользовался: было около половины третьего. Куда меня везли? По чьему указанию, я догадывался. Скорее всего, давал о себе знать Хаким Касем. Он вряд ли попросил бы патруль быть с интернированным поделикатнее.

Однако джип проскочил поворот на тюрьму. Мы выехали на центральную улицу, которая скоро перешла в шоссе. Меня везли на восток — туда, где мы снимали осликов и где были похищены ребята. Мы проскочили кладбище, вот то поле со старой ветлой за мостиком, вот дом связиста, который пытался зарядить наш аккумулятор. Но машина не сбавляла скорости.

Мы подъехали к самым горам, когда наш джип съехал с твердого покрытия — асфальтовой дорогу назвать можно было лишь с большой натяжкой — и запрыгал козлом на ухабах. Справа показалась глухая мазаная стена, и машина затормозила у входа во двор.

Мы отъехали от мечети на восемь километров, на три после кладбища — я, естественно, следил по счетчику, благо, сидел посередине.

Мои тюремщики — что-то их много стало в последнее время — связались с кем-то по рации. Речь шла обо мне — старший пару раз поглядел на меня. Какое-то у них, похоже, было изменение программы. Ну, что, прокатились — теперь домой? Нет, инструкции были другие!

Дом — похоже, это был хутор, прижавшийся одним боком к склону горы, — был заброшен. Меня втолкнули в большую комнату, где в качестве обстановки были обрывки газет и циновок, куски битого кирпича и вспоротый пружинный матрас. Окно было забрано решетками, но стекол в нем не было. Дверь за мной закрылась, и я услышал звук задвигаемого засова. Потом хлопнули дверцы машины, зафырчал двигатель, и джип уехал. Я слышал даже, как зашуршали шины, когда он выехал на шоссе.

В комнате было не теплее, чем на улице. Сидеть все равно было не на чем, и я принялся ходить взад-вперед, чтобы согреться. Горло у меня было заложено, голова — тяжелая, но таблетки тем не менее делали свое дело — шаровая молния из меня улетела. И, главное, на этот раз главный предмет из набора для выживания был при мне. Я открутил пробку фляжки и с наслаждением, но дозируя, чтобы хватило подольше, влил в себя глоток энергоносителя.

Я проходил так, изредка прикладываясь к фляжке, изредка присаживаясь отдохнуть на целом конце матраса, пока за окном не посветлело. Кому понадобилось привозить меня на заброшенный хутор? И зачем? Чем больше я думал об этом, тем больше мой увоз становился похожим на похищение. Допрашивать меня, кто бы этого ни хотел, было удобнее в городе. Держать под контролем — в тюрьме. С версией похищения не вязалась только одна вещь — старший патруля назвал имаму свое имя. И я не сомневался, что когда я днем не появлюсь, заботливейший Мухаммад Джума снова наведается на базу! Но мальчишка — а большинство талибов, с которыми я сталкивался, были мальчишками — мог сказать это, не подумав, из уважения ко взрослому, тем более имаму.

Утро было сереньким, за окном моросил дождь. Я выглянул в окно — передо мной расстилалась узкая долина: пашня цвета темной охры, арык, низкорослые корявые деревья — те самые, арча, которые пахли ладаном. Дороги отсюда видно не было, но я слышал каждую проезжающую по ней машину.

Как это бывает на юге, рассвело буквально на глазах. Я повернулся назад и застыл. То, что десять минут назад казалось мне облупившейся штукатуркой, оказалось картинной галереей. Все стены были покрыты детскими рисунками, сделанными углем или просто процарапанными палкой.

Сюжеты были разные. Вот едет танк со звездой на башне; он стреляет, и впереди падают люди. Вот три пушки обстреливают горную деревню из нескольких прилепленных друг к другу домиков. Снаряды прочерчивают в воздухе дугу и разрываются, подбрасывая какие-то круглые предметы, может быть, посуду. Вот летит самолет со звездой, изрыгая огонь, от которого горят деревья. Вот улетают два вертолета; последний солдат еще не успел забраться в него и болтается на веревочной лестнице. Картины детства, в которых ни разу не были нарисованы мама, кошка или солнце! Я пожалел, что здесь нет моего одиннадцатилетнего сына Бобби — но он сейчас, наверное, катается на роликах в Центральном парке или по дороге из школы ест с Джессикой мороженое в итальянской кондитерской на 85-й улице. Жаль, такие вещи расширяют кругозор! Хотя Бобби будет достаточно рассказать про детство Хан-аги — переместив место действия в Туркмению, где я сейчас, считается, нахожусь…

Я переходил от рисунка к рисунку, которые заполняли все стены до уровня моего плеча. Но один рисунок был сделан повыше. Это была эмблема ВДВ, точно такая же, как та, которая была вытатуирована на предплечье Димыча. Только над пятиконечной звездой, там, где у Димыча было написано «Афганистан», было нацарапано «Слава ВДВ». А под щитом с крылышками, где были вытатуированы годы, была дата: 19.01.99. Ребят похитили 18-го, а начали искать 18-го. Получается, Димыч с Леней провели на этом хуторе ночь после своего похищения.

Сегодня было 21-е, ночь с 20 на 21 января. Где были ребята последние две ночи? Я все же надеялся, что где-то были.