Книга: Секретный террор Сталина. Исповедь резидента
Назад: Афганистан
Дальше: Разложение бухарской эмиграции

Агенты и сотрудники ОГПУ в Афганистане

По приезде в Кабул моим намерением было не торопиться и постепенно знакомиться со страной и людьми для организации сети. Однако события не ждали. Через месяц после джирги вспыхнуло восстание на юге Афганистана, известное под именем Хостинского восстания.
Первое время для получения информации я пользовался услугами Абдул-Меджид-хана, но вскоре его арестовали за отказ ехать драться с повстанцами: он был в родственных отношениях с племенем мангну и не хотел против него воевать. Пришлось опять прибегнуть к помощи Мархова.
Нужно сказать, что к этому времени взаимоотношения в полпредстве резко обострились. Старк оказался всецело под башмаком своих двух жен. Жены же, не удовлетворяясь одним Старком и ценя в нем, по-видимому, только его дипломатическое звание, искали развлечений на стороне. Внимание обеих остановилось на Мархове. Я, однако, крепко прибрал его к рукам, и, по моему настоянию, он отдавал почти все свои досуги работе. Обиженные неудачей, женщины начали настраивать Старка против меня и отвергнувшего их прелести Мархова. Старк повел открытую войну, пользуясь всеми средствами и лицами, в частности Фридгутом. Вслед за уехавшим Вальтером он вдруг откомандировал в Москву Ефендиева, чтобы лишить меня возможности пользоваться его услугами. Не довольствуясь этим и другими мелкими неприятностями, он предложил мне, прежде чем посылать шифрованные телеграммы в Москву, показывать ему их текст, по циркуляру же ОГПУ он на это не имел права. Чувствуя, что мои позиции слабы, так как Москва меня знала мало, а выявить своей работы я еще не успел, боя я не принял и выжидал удобный для себя момент. Не отказываясь показывать ему тексты шифровок, я показывал ему не настоящие, отправляемые мной в Москву, а специально для него составленные, которые я тут же, возвращаясь домой, уничтожал.
Но однажды я ему сказал:
– Простите меня, но шифр ОГПУ выдан исключительно под мою ответственность, и я не имею права показывать тексты никому, даже и вам.
– В таком случае я отказываюсь визировать ваши телеграммы, – лаконично отрезал Старк.
– Хорошо, не будем ссориться. Я запрошу по этому вопросу Москву, а до получения ответа я буду знакомить вас с текстами, – согласился я после некоторого раздумья.
– Ну, вот и хорошо, – ответил Старк, довольный своей победой.
В очередном письме в ОГПУ я писал:
«Ввиду дальности расстояния и редкой курьерской связи мне приходится по всем мало-мальски важным и срочным вопросам посылать вам телеграммы. Между тем недавно полпред предложил мне знакомить его с текстами шифров, отказываясь в противном случае их визировать. В случае исполнения его требования мы фактически поставили бы всю нашу работу под контроль полпреда. Впредь до получения указаний, чтобы не испортить и без того неважные отношения с полпредом, я для видимости согласился с его условиями и показываю ему специально составленные тексты, не соответствующие посылаемым вам. Жду ваших срочных указаний по этому вопросу».
На это письмо я мог получить ответ не раньше чем через два-три месяца, а за это время я был вынужден каждый день составлять фальшивые тексты телеграмм для Старка, чтобы удовлетворить его самолюбие. Наконец спустя два месяца пришел ответ из Москвы. Начино Трилиссер писал мне:
«Конечно, полпред не имеет права предъявлять вам таких требований. Взятую вами линию не давать повода к столкновениям считаем правильной, тем более что конфликт у вас несомненно создаст конфликт между вами и НКИД здесь. Продолжайте вашу линию, насколько это возможно».
Таким образом, Москва определенно указала права резидента ОГПУ и готова была пойти на конфликт с НКИД. Я почувствовал под ногами почву, решил при удобном случае дать бой Старку.
Случай представился скоро. Я получил от известного басмача предложение ликвидировать эмира бухарского. В ту же ночь я заготовил по этому поводу шифрованную телеграмму и наутро понес ее на визу Старку.
– А где же текст телеграммы? – спросил Старк.
– Товарищ Старк, с сегодняшнего дня я больше не могу давать вам текстов моих телеграмм, – ответил я.
– Интересно, что вы до сих пор могли, а теперь не можете? – иронически спросил меня Старк.
– А потому что мне надоело составлять для вас фальшивые тексты, – выпалил я.
Наступило гробовое молчание. И без того красное лицо полпреда побагровело окончательно. Пальцы его сжимались в кулаки. У него был вид, точно он хотел броситься на меня с кулаками. Но я спокойно стоял, держа руки в карманах. Старк знал, что я всегда хожу с оружием.
– Как, значит, четыре месяца вы обманывали меня самым наглым образом! – наконец заорал он.
– Да, признаюсь, обманывал. Но вы сами заставили меня прибегнуть к этому. Вы отлично знаете, что я не имел права показывать доверенный мне шифр. Я лишь выполнил свой долг. А теперь прошу подписать эту телеграмму, – закончил я, протягивая ему бумагу.
– Я не хочу иметь с вами никаких дел! – закричал Старк и, повернувшись, ушел.
– В таком случае я буду вынужден посылать телеграммы по индоевропейскому телеграфу за счет Наркоминдела, – сказал я ему вдогонку и вышел.
Часа через два ко мне пришел личный секретарь полпреда Фридгут и передал мне, что отныне Старк предложил все бумаги на подпись передавать через него, ибо он не желает лично встречаться со мной.
– Какой скандал! – рассказывал мне Фридгут. – Старк влетел в столовую красный как рак и ругал тебя на чем свет стоит. «Жены» бросились его успокаивать и все твердили: «Мы же говорили, что Агабеков пишет какую-нибудь гадость про нас в Москву, поэтому и не хочет показать тебе».
И тут не обошлось без участия «жен» Старка.
Кстати, отношения Старка с военным атташе Ринком испортились благодаря все тем же женам, за одной из которых военный атташе ухаживал. Фактически единственным работником Старка остался Рикс, служивший с рабской верностью своему новому хозяину.
Мархов тем временем принял всю тайную коминтерновскую агентуру, в которую входила, между прочим, сикхская военная организация, державшая связь с полпредством через владельцев (членов организации) лавки с канцелярскими принадлежностями у входа на Сарыпуль-базар в Кабуле. Для иллюстрации наших отношений в полпредстве приведу следующий пример: сикхская организация как-то доставила Мархову план индийской крепости Раввалпинди. Мархов, конечно, прежде чем снести план полпреду, показал его мне. Я сказал, что этот план представляет интерес не столько для ОГПУ, сколько для военного ведомства, и посоветовал дать возможность ознакомиться с ним военному атташе Ринку. Карту отнесли Ринку. Он заинтересовался ею и попросил казначея Данилова сфотографировать ее. После этой операции Мархов представил карту Старку. Старк вызвал для фотографирования ее того же Данилова, а тот, по злому умыслу или по глупости, доложил, что он уже фотографировал этот план для военного атташе. В результате вспыхнул скандал, ухудшивший отношения Старка со мной, Марховым и военным атташе.
Старк откомандировал в Москву Мархова. За ним уехал и Ринк. Теперь пришел ко мне прощаться и личный секретарь Старка Фридгут. Лицо у него возбужденное и вместе с тем печальное. Он должен завтра выехать в Москву. Его командировка для всех неожиданна.
– Слушайте, Агабеков, я не люблю быть откровенным, в особенности с чекистами, которые всегда любят на этом деле заработать, но с вами другое дело. Я хочу вам рассказать все. Я хочу отомстить Старку за его подлое отношение ко мне. Я работал с ним в течение четырех лет в Ревеле и здесь. Я исполнял все его приказания. Участвовал во всех его подлых интригах. И за это все он мне предложил немедленно убраться из Кабула. За что, спрашивается? А за то, что я посмел влюбиться в Буланову. За то, что я сказал Старку, что мы любим друг друга и хотим жениться. За это он меня отправляет в СССР. Ладно, я уеду, – продолжал Фридгут, – но перед отъездом я расскажу вам о всех его гнусностях. Для вас, конечно, не секрет, что Старк живет одновременно с двумя женами. Это они шпиговали Старка против вас. Они хотят во что бы то ни стало выжить вас отсюда, ибо они думают, что вы знаете о всех их любовных интригах и сообщаете об этом в Москву. Мархова Старк тоже откомандировал по просьбе Аси, которая обиделась, что Мархов пренебрег ею. Она доказала Старку, что он ваш друг. Признаться, и я во многом им помогал. Военный атташе Ринк также уехал из-за Булановой. Старк, заметив его ухаживания за нею, бомбардировал письмами Москву, чтобы сняли Ринка. И так на все и на всех Старк смотрит через призму личных отношений. И из-за личных отношений к Булановой он теперь высылает меня. Хотите, я изложу для вас все это в письменном виде, – предложил Фридгут.
Я ему ответил, что в Кабуле все это ни к чему и пусть он лучше сообщит о всех безобразиях в Наркоминдел.
– Что вы смеетесь надо мной! Ведь замнаркома Литвинов – большой приятель Старка и одного поля ягода. Он после такого заявления выгонит меня со службы и из партии, – ответил Фридгут. – Я лучше подам заявление в ОГПУ.
Я ему дал адреса, и Фридгут на следующий день уехал. По приезде в Москву он побывал в ОГПУ и подал жалобу на незаконные действия Старка в ЦКК, где после короткого расследования дело замяли. Рука руку моет. Ведь Старк тоже был членом коммунистической партии с 1905 года. Старк продолжал царствовать в Кабуле вместе со своими «женами».
Всего, что наделали эти две женщины, – не рассказать. Из-за них и по их желанию из Кабула были высланы 32 сотрудника. Отправив многих, они сами также кончили плохо. Девица Буланова вдруг оказалась беременной от неизвестного отца и, чтобы не скомпрометировать посла (хотя тут-то он как раз был ни при чем), вынуждена была выехать в Москву, где и родила ребенка.
Относительно же жены полпреда Аси я в 1928 году, уже будучи начальником восточного сектора ОГПУ в Москве, получил от резидента в Кабуле Шмидта следующее донесение:
«Вчера второй секретарь посольства Великовский, зайдя в спальню полпреда, нашел жену полпреда, Асю Никитичну Старк, лежащей мертвой на полу. Она покончила самоубийством выстрелом в висок. Револьвер «браунинг» лежал тут же рядом. По сведениям, утром в день смерти Ася имела бурное объяснение с летчиком… с которым она находилась в интимной связи, так как последний стал интересоваться женой шифровальщика посольства Матвеева. Чтобы не создавать дипломатического скандала, было решено срочно убрать труп и официально объявить, что жена посла умерла от разрыва сердца. Несмотря на принятые меры при уборке трупа, по сведениям нашей агентуры, афганское правительство и местные дипломатические круги осведомлены о действительной причине смерти».
Так кончили свою карьеру две «жены-советницы» советского посла Старка.

 

Сам же Старк, как старый большевик, считал недостойным для себя, как коммуниста, горевать по застрелившейся жене. В то время как труп ее везли в Москву, он уже нашел новую подругу, жену своего шифровальщика, с которой поселился в летней резиденции посольства в Пагмане и проводил новый «медовый месяц».
Среди агентов Мархова был индусский мусульманин из Читрала, ярый сторонник Надир-хана. В то время Надир-хан проживал в Париже, и этот читралец жил в его загородном имении. Там его обычно навещал Мархов. Он имел большие связи на территории независимых племен и познакомил нас со знаменитыми вождями Мулла Баширом и Падша-Гулем. Кроме того, он же дал нам несколько человек помельче для отправки на агентурную работу среди независимых племен. Мулла Башир получал из коминтерновских денег 500 фунтов стерлингов каждые три месяца за доставку сведений о положении племен и на ведение среди них коммунистической пропаганды.
Агентом Мархова был также индус, дававший уроки персидского языка директору афгано-германского торгового общества, Ибнеру. Индус, будучи связан со своей индусской колонией, давал подробную информацию о текущих событиях и о всех членах индусской колонии в Кабуле. Агенты, информируя Коминтерн по специальным вопросам, попутно освещали и другие вопросы. Вспоминаю следующий интересный проект, пересланный мною в то время в Москву.
Видный индус, представленный нам лицом, приближенным к Надир-хану (он сейчас, кажется, назначен министром просвещения в Афганистане), просил меня отправить его в Москву. На мой вопрос: «Зачем?» – он объяснил, что хочет научиться в Москве делать фальшивые фунты стерлингов, а затем поехать в Индию, печатать английские деньги и вести на них коммунистическую пропаганду… Не знаю, что из этого проекта потом вышло: им занялся Коминтерн, так как вопрос выходил из сферы ведения ОГПУ.
Я усиленно вел самостоятельную вербовку людей для работы по линии ОГПУ. После ареста Абдул-Меджид-хана я связался с его двоюродным братом, служившим в кабульской полиции, и получал через него все сведения, добывавшиеся афганской полицейской агентурой. Раджа Протап познакомил меня с одним важным правительственным чиновником, через которого я получал правительственные сведения. От него же я получал сведения о племенах мусульманской Индии, с вождями которых он, по поручению Амануллы-хана, поддерживал тесную связь.
Однажды вечером на его квартире я познакомился с начальником кабульской полиции. После продолжительной беседы мы согласились, что у нас имеются общие интересы, диктуемые враждой к англичанам. Мы с ним договорились быстро. За ежемесячное вознаграждение в 600 рупий он дал обязательство, по моим указаниям, арестовывать всех английских тайных агентов. Естественно, что это условие мною было использовано полностью. Всякий, подозревавшийся в английском шпионаже, арестовывался нами через этого начальника полиции.
В Кабуле, как я упоминал, было много немцев. Они были единственными европейцами, поддерживавшими отношения с нами. Среди них я завербовал некоего Лещинского, служившего переводчиком в министерстве иностранных дел Афганистана. Вторым нашим агентом был агроном Бюрде, работавший в Кабуле, затем командированный в район Мазари-Шерифа. В районе Кандагара работал для нас инженер-агроном Мазух, и, наконец, в самом Кабуле давал нам сведения один инженер-техник, фамилию которого сейчас не помню. Лещинский и техник были членами германской коммунистической партии, поэтому с ними мы связались просто, а остальных потом они сами завербовали. Мазух и Бюрде освещали экономическое положение страны, Лещинский давал копии с переводимых в министерстве докладов, договоров и т. д., а техник сообщал сведения о немецкой и о всей остальной европейской колонии в Афганистане.
Затем мною был завербован некто Бернарди, совмещавший должность советника министра финансов Афганистана с должностью драгомана при итальянском посольстве и представителя «Америкен Ист К°» по заготовке кишок. Бернарди освещал различные отрасли общественной и экономической жизни Афганистана, а также давал сведения об итальянском посольстве. В награду за это, по моему настоянию, ему было уступлено представительство Нефтесиндиката в Кабуле. Бернарди затем переехал в Персию и, после моего отъезда из Персии, порвал связь с Советами.
В то время в Кабуле строилось новое здание для английской миссии. На этих постройках работал русский эмигрант Семехин. Он был завербован мною с условием, что после года работы будет амнистирован и получит разрешение возвратиться на родину в Советский Союз. Через Семехина мне удалось завербовать несколько индусов при английском посольстве, которые сначала освещали внутреннюю жизнь английского посольства, а затем, по мере откомандирования в Индию, работали там, посылая оттуда сведения через того же Семехина.
В начале 1925 года, когда восстание в Хосте несколько стихло, полпред Старк получил письмо от бывшего шейх-уль-ислама с просьбой увидеться с ним или с его доверенным человеком. Письмо было доставлено сыном шейха. Старк, вызвав меня, предложил заняться этим делом. В тот же вечер я вместе с сыном шейха отправился к нему на дом, где меня встретили сам старик и его старший сын. Старик начал свой рассказ с 1916 года, говоря, что он уже тогда мечтал пробраться в Россию, увидеться с русскими властями. Затем перешел к событиям 1919 года, когда в Вазиристане вспыхнуло восстание против англичан. Он подробно рассказал о своей встрече в то время с Джемал-пашой, турецким министром, приезжавшим в Кабул. Джемал-паша предложил ему поехать в район независимых племен и поднять восстание против англичан, обещав помощь оружием и деньгами от имени советского посла в Кабуле Раскольникова и советского правительства. Шейх отправился с сыновьями в район племен и поддерживал восстание в течение восемнадцати месяцев, но обещанное оружие не прибыло. Ныне, в связи с восстанием в Хосте, он опять выражал готовность поехать к восставшим племенам и направить их против англичан. Он предлагал вести партизанскую войну, уничтожать форты, разрушать дороги, мосты, блокгаузы, все сооружения, воздвигнутые англичанами.
Для этой работы шейх просил 100 тысяч рублей и 5 тысяч винтовок со 100 патронами к каждой. Я обещал доложить о нашей беседе послу и сообщить ответ. С первой же почтой я передал предложение шейха в ОГПУ в Москву. ОГПУ ответило, что против предложений шейха советское правительство не возражает, но отказывается дать оружие, так как доставка оружия из СССР или через СССР вскроет нашу работу и может вызвать нежелательные политические осложнения с Англией и с Афганистаном. Переговоров с шейхом продолжать не пришлось. В месяц Рамазана, не выдержав длительного поста, он умер.
Месяц спустя после его смерти я возобновил переговоры с его сыновьями. Мы условились, что они будут вести для нас информационную работу. Сфера их деятельности должна была охватывать район племен от Джелалабада до Газни. К своей работе они привлекли некоего Мовлеви Мансура, индийского эмигранта, числившегося на афганской службе. С Мовлеви я был знаком со времени моего пребывания на должности начальника отделения КРО в Ташкенте в 1923 году. Тогда Мовлеви, бывший секретарем афганского посольства в Ангоре, направлялся через СССР в Афганистан. О его приезде в Ташкент мне донесли агенты ОГПУ, причем в донесении указывалось, что Мовлеви везет письма ташкентским афганцам, подозревавшимся нами в шпионаже. Кроме того, агенты сообщали, что он везет с собой подозрительные по размерам ящики, в которых могло быть запаковано оружие. Когда Мовлеви выехал из Ташкента на пограничный с Афганистаном пункт Кушку, начальнику Кушкинского особого отдела было приказано выяснить, какие письма и какой груз везет с собой афганский дипломат. Начальник особого отдела понял телеграмму ОГПУ в прямом смысле и велел арестовать и обыскать Мансура, не обращая внимания на дипломатический паспорт. Во время обыска Мансур пытался сопротивляться. Его жестоко избили и принудили сдаться. Результатом инцидента явилась нота афганского посла в Москве в Наркоминдел, и мне было предложено выехать в Кушку для расследования дела. Там я и познакомился с Мансуром.
Завербованная мною тройка распределила свою работу следующим образом.
Старший брат выехал в Газни, где он владел большим поместьем. Оттуда он должен был руководить пропагандой среди племен гийзаев и нозиров.
Мансур посредством взятки получил должность учителя школы в Джелалабаде и поселился там. Оттуда он должен был вести работу среди племен восточных провинций, среди адридиев и в княжествах Северной Индии Дир-Сват и Баджаур.
Младший брат остался работать в Кабуле, где у него были большие связи среди духовенства. Он же служил связью между двумя первыми членами тройки и мной.
Все трое получили порядковые номера 13, 14 и 15. Работу свою они выполняли аккуратно. Информация Мансура отличалась точностью и детальностью. Старший брат в Газни́ специализировался в организации нападений на английские транспорты в пограничной зоне. Младший брат в Кабуле вел работу в правительственных учреждениях. Он вскоре предложил мне приобрести за две тысячи рупий афганский шифр министерства иностранных дел. О предложении мною было сообщено в Москву, но Москва ответила, что тратить денег на покупку не следует, так как шифр… уже имеется в распоряжении спецотдела ОГПУ.
Назад: Афганистан
Дальше: Разложение бухарской эмиграции