Переменная облачность. Возможно солнце
В том-то и дело. То, что у меня не появляются злые, высмеивающие власть произведения, заставляет меня думать, что все не так уж плохо.
Оттого что власть мне симпатичнее оппозиции, симпатичнее населения, симпатичнее прессы, на душе становится странно, весело и тревожно, ибо власть самая временная из них.
Оттого что у меня не получались плевки наверх, я считал себя бездарным.
Сейчас перестал.
Это несложно, плевать туда вместе с миллионами, ничего не предлагая и не зная как, не зная куда.
Если бы знали – предложили.
И давно бы выстроили.
И цель и этапы.
Пятьсот дней – триста – двести…
Но не знают. И ругают. И реакционеры именно они: население, оппозиция.
Консерватор – тот, у которого нет идей.
Реакционер – тот, который от этого свирепеет.
Ну, честный. Ну и что из того?
Кто у кого ворует? На воровском фоне?
Интеллектуальная часть сбежала и радует нас оттуда загаром.
Война уже не война, а процесс сплочения и оздоровления. Такой вот страшный процесс.
Бедность и нищета бросаются в глаза тысячами грязных немытых машин, или уже миллионами, или уже миллиардами.
Нищему пешеходу уже не просунуться среди нищих машин.
Нараспродавали родину, вывезли капитал, а бедствуют здесь.
Здесь так принято.
Как бедствовать, так и крупно зарабатывать.
От «на грани разорения» до «на грани процветания».
Средне зарабатывать выезжают туда.
Снабжая те ракеты нашими программами.
Запчасти к оружию самых непримиримых противников – из одного источника.
Когда-нибудь наше оружие станет оружием мира, потому что сломается источник.
Калашников снабдил оружием миллионы. Чем они ему ответили?
Шинелью.
Нет, не может просто так вдруг перестать хотеться плевать во власть. Есть в этом что-то жуткое для автора и что-то приличное для страны.
Ну и переименуйте автора.
Обойдемся.
Да. Воруют министры.
Но и приглашение на борьбу с коррупцией – приглашение на тот свет. По причине затрат времени.
А воровство изменяется изменением жизни.
Можно и до минимума довести…
И перевод капиталов…
Они что, на чужое имя переводят?
Кто из них такой идиот?
А если на свое, чего же мы кипятимся?
Или здесь он на этих мешках сидит, или там. Он же не хочет их отдать или вложить в эту промышленность, чтоб поддержать военного пролетария, поддерживающего КПРФ. Значит, идет процесс взаимного колебания до соприкосновения. Этот даст деньги поддержать того, а тот что-то купит, чтоб поддержать этого. И родится у них средний класс, предмет мечты.
А сейчас выборы показали, что у нас двадцать пять процентов по-настоящему бедных и старых.
Как их ни убеждали, как их ни агитировали.
Нет. Мы бедные и старые. И назад не хотим, и вперед боимся, и на Западе нас не берут, и на Востоке нам не рады.
Ну давайте тогда здесь, на родине, в виде КПРФ и посидите.
Как всегда, у бедных и нищих никакой программы – кроме как отобрать.
Да только кто же им отдаст?
Значит, двадцатипятипроцентной руганью на четыре года мы обеспечены, включая слова:
Развал родины.
Грабеж родины.
Разорение родины.
Унижение родины.
Оплевывание родины.
Охаивание родины.
Главам оппозиции приходится много врать, от этого они быстро и крупно сердятся и отказываются являться на дебаты.
Хотя потом оказывается, что они много ездили и много дебатировали. И где-то кому-то показывали свою команду и свою программу. Хотя не видно даже тех, кто их видел.
И все-таки сплошное вранье ради места в парламенте понять можно. Даже автору предлагали: вы сатирик, вам место в оппозиции.
– Вступайте в блок – зарплата, машина, гараж, квартира.
– Так я это и сейчас имею.
– А будете иметь официально, ругая и понося режим, который:
Развалил родину.
Ограбил родину.
Унизил родину.
Оплевал родину.
Охаял родину.
– И хватит вам слоняться, выступать и переживать: придут – не придут. У вас будет постоянное место на экране, кабинет и микрофон. И страна, которая не может не прийти. Куда ж она денется? Придет. А нищие и бедные будут всегда, – говорят они.
– Да, – думаю я, и это же говорю. – Да… Сколько артистов и обозревателей в парламенте. Где хоть слово ихнее? Где хоть речь? Хоть совет, я уже не говорю о результате? Где?..
– Да, – думаю я, и это же говорю. – Да…
Так хоть я сниму с вас заботы обо мне.
Хоть я буду жить не за счет тех, кого защищаю.
Пусть мой дом и крыша стоят на смехе, а не на слезах.
И в глазах моих нет ненависти.
А когда о бедных говорят, то лицо почему-то в сторону богатых, и в глазах ненависть.
И ничего это не дает, так как бедные видят твою спину и не слышат.
Повернись и говори.
Стань лицом к тому, ради кого… И у тебя автоматически поменяется текст.
И ты не будешь:
Поносить родину!
Унижать родину!
Ты спросишь просто и нормально:
– Почему, выезжая туда, вы готовы поменять профессию, характер, судьбу, вставая на рассвете, ложась в полночь?
Почему же здесь вы продолжаете жить так, как будто жизнь не изменилась?!
