Глава XXI

Для того, чтобы римскому генералу был дан полный триумф за победу над врагами его родины, он должен удовлетворять определенным требованиям, существующим со стародавних времен. Прежде всего, он должен иметь звание консула или судьи первого ранга и быть официальным главнокомандующим военными силами, одержавшими победу, а не просто исполняющим обязанности командира или его заместителем, и в качестве главнокомандующего он должен лично принести перед битвой жертвы богам и узнать, каковы предзнаменования. Затем сражаться он должен против иноземного врага, а не против бунтующих граждан своего отечества, и целью войны должен быть захват новых земель и установление там римского господства, а не возврат бывших римских территорий. Далее, он должен полностью разбить врага в генеральном сражении, которое окончит кампанию, и должен убить не менее пяти тысяч человек, а потери римлян должны быть сравнительно невелики. И последнее — победа его должна быть настолько полной, чтобы он мог отвести свои победоносные войска с завоеванных земель без ущерба для дела и вернуться с ними в Рим для участия в триумфе.

Разрешение праздновать триумф даруется сенатом, но, как правило, лишь после долгого и завистливого обсуждения. Обычно сенат собирается в храме Беллоны за пределами города и самым тщательным образом изучает обвитое лавром письмо полководца с официальным извещением о победе, и, если у сенаторов есть основания полагать, что его притязания необоснованны или преувеличены, сенат посылает за ним, чтобы он подкрепил их устными доказательствами. Если, однако, они решают, что тот одержал выдающуюся победу, они объявляют день общего благодарения и испрашивают по всей форме согласие римлян на впуск в стены города победоносной армии на день триумфа. Сенат имеет власть смягчать некоторые из этих условий, если он считает, что победа очень существенна для государства. Это только справедливо, но я должен с сожалением выразить здесь свое мнение, что из трехсот пятнадцати триумфов, отмеченных в Риме со времен Ромула, по крайней мере шестьдесят или семьдесят не заслуживали того, чтобы их праздновали, а с другой стороны, очень многие полководцы были лишены честно заработанного триумфа из-за происков своих соперников в сенате, которым чужие лавры не давали спокойно спать. Однако если генерал лишается положенной ему чести из-за козней врагов или просто по технической причине, он обычно празднует свой триумф неофициально на Альбанском холме за городом, и на нем присутствует весь Рим, так что это ничем не хуже настоящего триумфа, только его не заносят в городские анналы да после смерти его погребальную маску нельзя носить с триумфальной тогой. Самые позорные триумфы, которые видел Рим, были, пожалуй, триумф Юлия Цезаря после победы над его родственниками, сыновьями Помпея Великого, и тот, который праздновал один из моих предков, некий Аппий Клодий, несмотря на то, что и сенат, и римский народ отказали ему в этой чести; он уговорил свою сестру, весталку, сесть на его триумфальную колесницу, чтобы городские власти не осмелились стащить его на землю из страха оскорбить непорочную деву.

Когда я послал сенату письмо с просьбой предоставить мне триумф, я был заранее уверен в том, что получу его, — никто не осмелился бы противостоять моим притязаниям, даже будь они совершенно безосновательны — так же безосновательны, как притязания Калигулы, когда он праздновал тройной триумф по поводу победы над Германией, Британией и Нептуном. Он прошел с войском несколько миль в глубь Германии, не встретив противодействия, стал жертвой собственных страхов и пустился в паническое бегство; он никогда не пересекал Ла-Манша и не посылал в Британию войска, а что касается Нептуна, ну что я могу сказать? Что, мягко говоря, нельзя назначать триумф за победу, настоящую или вымышленную, над своими национальными богами. Но я хотел соблюсти приличия, поэтому сообщил в депеше, что число убитых врагов во время битвы, которую возглавлял лично я, было на три сотни меньше требуемой цифры в пять тысяч человек, но зато мы взяли такое количество пленных, что, возможно, это компенсирует нехватку убитыми, и что утешительная краткость нашего списка раненых и убитых тоже должны быть приняты в расчет, если сенат решит, в порядке исключения, не настаивать на первом требовании. Я обязуюсь, если триумф будет мне дан, предоставить шестьсот пленных для смертельных схваток в цирке, тем самым доведя количество убитых врагов до нужной цифры. Я писал, что не могу вернуться в Рим раньше марта, так как этой зимой Авлу понадобятся все находящиеся в Британии войска, чтобы приучить британцев к нашему постоянному пребыванию на острове; и даже после я не смогу оставить провинцию без охраны, поскольку не замиренные еще пограничные племена, возможно, будут устраивать набеги. Но я могу привести с собой войска, которые активно участвовали в последней битве, а именно Двадцатый полк, четыре батальона Четырнадцатого, два — Девятого, два — Второго, один батальон Восьмого полка и несколько подразделений вспомогательных войск, если это удовлетворит сенат. А пока, чтобы не нарушать древний обычай, я не вернусь в город (где по-прежнему, вместе с ними, будет править Вителлий в качестве моего представителя) и останусь во Франции, устроив свою штаб-квартиру в Лионе; буду решать в суде спорные дела, поданные на апелляцию, улаживать разногласия между племенами и городами, делать смотры, инспектировать оборонительные сооружения, ревизовать ведомственные счета и проверять, насколько строго выполняется мой приказ полностью уничтожить орден друидов.

Принято мое письмо было хорошо, сенат любезно отменил пункт о пяти тысячах убитых неприятельских воинов и попросил народ разрешить мне ввести в город мою армию, на что римляне с радостью согласились. Сенат постановил выделить мне полмиллиона золотых из общественных денег на празднование триумфа и назначил дату: первое марта, новый год.

Поездка по Франции прошла без каких-либо особых происшествий; я принял несколько важных решений насчет расширения рамок римского гражданства. Не буду терять времени, записывая свои впечатления о стране. От Авла регулярно приходили депеши, где он сообщал о захвате различных катувеллавнских крепостей и подробно рассказывал о дислокации войск; он прислал также на апробацию план будущей весенней кампании после возвращения войск из Рима. Я получил много поздравительных писем от губернаторов различных провинций, союзных царей и городов и от личных друзей. Марс написал из Антиохии, что моя победа произвела большой эффект и была весьма своевременной, так как на Востоке какими-то тайными врагами распространяются слухи о внутреннем упадке Рима и надвигающемся крахе империи, которые сильно будоражат сирийцев. Но это было еще далеко не все, что писал Марс. Он сообщал мне о недавней смерти старого царя Парфии — того самого, которого при Калигуле Вителлий застал врасплох, когда тот собирался вторгнуться в Сирию, и вынудил его дать знатных заложников, чтобы обеспечить в будущем его хорошее поведение — и переходе власти к его сыну Готарзу, ленивому, беспутному малому, у которого было много врагов среди парфянской знати. Марс писал:

«У Готарза есть брат Вардан, очень одаренный и честолюбивый принц. Этот Вардан сейчас направляется в Парфию, где он намерен оспаривать у брата трон. Совсем недавно он посетил Александрию под предлогом, что ему надо показаться известному ушному врачу — Вардан глуховат на одно ухо. Но путь его проходил через Иерусалим, и мои агенты уверяют меня, что он покинул владения царя Ирода куда более богатым, чем был раньше. Я не сомневаюсь, что с помощью этого еврейского золота он займет место своего брата; знать Парфии всегда можно купить. Он может также рассчитывать на безвозмездную поддержку царя Адиабены — ассирийского царства, которое, вряд ли надо тебе напоминать, расположено за рекой Тигр к югу от Ниневии, — и на царя Осроены, находящейся в Западной Месопотамии. Ты помнишь, что этот царь Адиабены не так давно вернул трон покойному царю Парфии после того, как тот потерял его в результате заговора парфянской знати, и был вознагражден за эту услугу Золотым ложем и Стоячей тиарой. Но для тебя, возможно, будет новостью то, что эта важная персона обратилась в иудаизм и что его мать — первая в семье, кто переменил религию, — сейчас в Иерусалиме вместе с пятью маленькими принцами Адиабены, ее внуками, которых она привезла туда, чтобы они изучали еврейский язык, литературу и религию. Всем мальчикам было сделано обрезание.

Таким образом, царь Ирод находится в тесных деловых отношениях со следующими царями:

царем Халкиды,

царем Итурии,

царем Адиабены,

царем Осроены,

царем Малой Армении,

царем Понта и Киликии,

царем Коммагены и

будущим царем Парфии.

А с Парфией в союзе множество более мелких царьков Среднего Востока, владения которых идут вплоть до Бактрии и границ Индии. К тому же царь Ирод пользуется поддержкой евреев во всем мире, не исключая александрийских евреев, идумеев и набатеев, и сейчас зондирует почву, не удастся ли ему заручиться поддержкой царя Аравии. Хотя и медленно, льстивые речи Ирода перетягивают на его сторону финикийцев, только Тир и Сидон остаются холодны. Но Ирод прервал с этими городами дипломатические отношения и запретил своим подданным торговать с ними под угрозой смертной казни. Тир и Сидон будут вынуждены пойти на уступки. Их экономическое благосостояние зависит от торговли с соседними странами, и, если не считать зерна, которое они ввозят из Египта, и рыбы, улов которой в дурную погоду очень скуден, все их снабжение продовольствием находится под контролем царя Ирода.

Трудно преувеличить опасность этой ситуации, и мы должны быть благодарны тому, что ты одержал в Британии такую полную победу, хотя я бы предпочел, чтобы расквартированные там полки были более доступны для быстрой переброски на Восток, где, я уверен, они понадобятся в самом скором времени.

Если ты, с присущей тебе любезностью и прозорливостью, снизойдешь до того, чтобы подумать над советом, который я хочу дать тебе в этих трудных обстоятельствах, вот он: я предлагаю немедленно вернуть на трон Митридата, бывшего царя Армении, который в настоящее время живет в Риме. Было, если можно так сказать, никого не оскорбляя, прискорбной ошибкой со стороны твоего дяди Тиберия Цезаря разрешить покойному царю Парфии объединить свою корону с короной Армении, вместо того чтобы применить оружие и наказать его за то крайне оскорбительное письмо, которое царь Парфии написал императору. Если ты сразу же пришлешь Митридата ко мне в Антиохию, я берусь посадить его обратно на армянский трон, пока братья Вардан и Готарз оспаривают друг у друга трон Парфии. Теперешнего губернатора Армении можно подкупить, чтобы он не чинил нам слишком больших препятствий, а Митридат — человек вовсе не глупый и большой поклонник наших римских установлений. Его брат — царь Грузии командует сильной армией кавказских горцев. Я могу связаться с ним и организовать вторжение в Армению с севера, в то время как мы будем наступать с юго-запада. Если нам удастся вернуть власть Митридату, нам нечего будет бояться царей Понта и Малой Армении, чьи царства будут отрезаны Арменией от Парфии, и царя Коммагены (сын которого недавно помолвлен с дочерью Ирода Друзиллой), так как его царство лежит между Арменией и моим военным округом. Север будет фактически в наших руках, а когда Вардан выиграет гражданскую войну и спихнет своего брата с трона (что, я думаю, не может не произойти), следующим его шагом будет поход на Армению. Если мы поддержим Митридата должным образом, Вардану окажется не так-то легко вернуть Армению, а его южных и восточных союзников будет не просто уговорить присоединиться к далекой и опасной экспедиции. А до тех пор, пока он не вернет себе Армению, Вардан вряд ли сможет содействовать осуществлению имперских замыслов царя Ирода Агриппы, в которых я лично не сомневаюсь. Это первое конкретное обвинение в вероломстве, которое я предъявляю твоему так называемому другу и союзнику; я прекрасно сознаю, что подвергаю себя опасности вызвать этим твое неудовольствие. Но для меня безопасность Рима важнее собственной, и я счел бы себя предателем, если бы утаил какую-нибудь политическую информацию, полученную мной, только потому, что ее неприятно читать. Раз уж я все это сказал, возьму на себя смелость предложить, чтобы ты снова пригласил в Рим сына Ирода Агриппы — Ирода Агриппу младшего, для участия в твоем триумфе. В этом случае нам будет нетрудно задержать его на неопределенное время под каким-либо предлогом, и он сможет оказаться полезным заложником и обеспечить хорошее поведение отца».

Передо мной было два пути. Первый — немедленно вызвать Ирода в Лион, чтобы он ответил на обвинения Марса, которым, несмотря на мое пристрастие к Ироду, я не мог не верить. Если он виновен, он откажется приехать, а это означает, что тут же начнется война, к которой я не готов. Второй — тянуть время и ничем не выказывать своего недоверия; опасность этого второго пути заключалась в том, что Ирод от этой отсрочки мог выиграть больше, чем я. Если я пойду этим путем, я, разумеется, последую совету Марса насчет Армении, но не ошибается ли Марс, считая, что дружественная Армения послужит достаточной защитой против невероятно мощного блока восточных стран, который, судя по всему, сколачивает Ирод?

Пришли письма и от Ирода. В первом он отвечал на мои вопросы насчет грядущего царя. Во втором горячо поздравлял меня с победой и, как ни странно, просил разрешения прислать в Рим сына, чтобы посмотреть на триумф; он надеялся, что я не буду иметь ничего против, если мальчик отдохнет несколько месяцев в Риме, прежде чем вернется летом в Палестину, чтобы помочь ему устроить празднества в честь моего дня рождения, который он надеялся отпраздновать в Кесарии. Вот отрывок из письма относительно предсказанного пророками царя:

«Да, Мартышечка, в детстве я часто слышал разговоры об этом Помазаннике, или Мессии, как его зовут на нашем языке, и они до сих пор продолжаются в богословских кругах Иерусалима, но я не проявлял к ним особого интереса, пока твоя просьба сообщить тебе об этом предсказании не заставила меня серьезно исследовать вопрос. По твоему совету я обратился к нашему достойному другу Филону, который приехал в Иерусалим, чтобы выполнить какой-то обет, — он только и знает, что налагает на себя обеты и исполняет их. Понимаешь, Филон дерзнул пойти на нечто, я бы сказал, весьма абсурдное — он отождествил Идеальное Божество, как Его понимали Платон и его компашка философов — Неизменное, Неколебимое, Вечное, Единое, Разумное Совершенство, Которое есть превыше всего сущего, — с нашим яростным племенным Богом Иеговой, пребывающим в Иерусалиме. Я полагаю, платоновское Божество показалось ему чересчур абстрактным и холодным, ему захотелось вдохнуть в него жизнь и в то же время возвеличить собственного Бога, дав ему власть над всей вселенной. Так или иначе, я спросил Филона, что говорится в Священном Писании об этой загадочной Личности. Филон тут же напустил на себя торжественность и сказал, что наш народ должен возлагать свои надежды на приход Мессии. Он сообщил мне следующие подробности.

Этот Мессия — царь, который придет на землю, чтобы искупить грехи Израиля; он — человек, олицетворяющий здесь нашего иудейского Бога. Мессия — не обязательно великий завоеватель, хотя он должен освобождать иудеев от любого чужеземного ига, которое будет препятствовать свободному отправлению их культа. Впервые предсказано это было, по словам Филона, вскоре после того, как законодатель евреев Моисей вывел их из Египта в дни Рамзеса II. В одной из книг Библии, приписываемой Моисею, той, которую мы называем „Числа“, его именуют „Звезда и Жезл от Иакова“. В более поздних священных книгах, относящихся примерно ко времени основания Рима, о нем говорится как о человеке, который соберет отовсюду заблудших овец Израиля и вернет их в родную овчарню в Палестине, — к тому времени евреи уже рассеялись по всему Ближнему и Среднему Востоку и жили там колониями. Некоторые покинули Палестину добровольно, став купцами и поселенцами, некоторых силой забрали в плен. Филон говорит, что иудейские богословы так и не могут решить, является ли этот Мессия реальной или символической фигурой. В дни героических Маккавеев (предков моей матери, священнического рода) его считали всего лишь символом. В другие времена на него не только смотрели как на реальное лицо, но даже отождествляли с освободителями еврейского народа, не относящимися к нему, такими, как Кир Персидский и даже Помпей, которые положили конец игу Асмонеев. Филон утверждает, что обе эти точки зрения неверны: Мессии еще предстоит прийти, и будет он еврей, прямой потомок царя Давида, чей сын Соломон построил храм в Иерусалиме, и родится он в деревне под названием Вифлеем. Он должен собрать сынов Израиля воедино и очистить их от грехов самым доскональным образом при помощи ритуала исповеди, покаяния и умиротворения разгневанного Иеговы. Иерусалим должен быть освящен вплоть до „кухонных кастрюль и колокольцев на шеях коней“. Филон даже знает, когда Мессия родится, а именно через пять тысяч пятьсот лет со дня рождения первого прародителя евреев, но, поскольку мнения насчет того, когда тот жил, расходятся, от этого мало толку.

Библия не совсем последовательна в своих предсказаниях относительно этого Мессии. Иногда его изображают грозным могучим воином с великолепной порфирой на плечах, который купается в крови врагов своей страны, а иногда кротким печальным изгоем, нечто вроде бедного пророка, проповедующего раскаяние и братскую любовь. Однако Филон говорит, что самое достоверное и ясное свидетельство о нем мы находим в Библии, в книге под названием „Псалмы Соломона“. Дано оно в форме молитвы:

„Воззри, о Господи, и воздвигни им царя, сына Давидова в предвещанное тобой время владычествовать над Израилем, Твоим слугой; и препоясай его силой сокрушить неправых властителей; и очистить Иерусалим от идолопоклонников, попирающих его; и исторгнуть грешников из наследия Твоего, сокрушить гордыню и силу их, как ломают жезлом железным сосуд горшечника; и истребить словами уст его все творящие беззаконие народы; и собрать воедино святой народ и путеводить его стезей правды. Язычники не расторгнут узы его и не свергнут с себя оковы его; он восславит Господа по всей земле и омоет Иерусалим своей святостью, дабы стал благочестивым, как в начале. Со всех пределов земли придут народы узреть его славу и принесут ему в дар труждающихся сыновей Сиона; придут узреть славу Господа, которой Господь увенчал его, ибо он есть Царь истинный над ними угодный Богу. И не будет промеж ними нечестивых в дни его; ибо пребудут в святости, а царем у них Помазанник Божий“.

Эта легенда о Мессии, естественно, распространилась по всему Востоку в самых разных, обычно фантастических, формах, теряя с течением времени еврейскую окраску. Та версия, что приводишь ты: мучительная смерть царя, покинутого друзьями, которые впоследствии пьют его кровь, вряд ли еврейская, скорее она пришла из Сирии. По еврейской версии Мессия всего лишь царь иудеев и глава большого религиозного союза с центром в Иерусалиме, но не Сам Бог. Он не может посягать на божественность, так как евреи — самые упрямые в мире приверженцы единобожия.

Ты спрашиваешь, есть ли сейчас кто-нибудь, кто отождествляет себя с Мессией. За последнее время я таких не встречал. Единственный, кого я помню, был человек по имени Иешуа, сын Иосифа, уроженец Галилеи. Когда я служил судьей в Тивериаде (под началом моего дяди Антипы), у него было довольно много последователей среди простых людей, которые собирались на берегу озера слушать его проповеди. У него была замечательная внешность, и хотя отец его был всего-навсего ремесленник, он утверждал, что он — потомок Давида. Ходили какие-то сплетни относительно его рождения; некий Пантер, греческий солдат из стражи моего деда, вроде бы соблазнил его мать, вышивальщицу при храме. Этот Иешуа был вундеркинд (обычное явление среди евреев) и знал Писание лучше доктора богословия. Он много размышлял над вопросами веры, и, возможно, есть доля правды в истории о том, что его отец — грек, ведь, в отличие от истинных евреев, он нашел иудаизм довольно скучным вероисповеданием и принялся его критиковать — он, мол, не отвечает нуждам простых людей. Иешуа попытался бесхитростно сделать то, что с тех пор так искусно сделал Филон, а именно — совместить иудейскую теологическую литературу о богооткровении с греческой философией. Это напоминает мне строчку Горация в его „Науке поэзии“, где он пишет о картине, на которой нарисована прелестная женщина с мерзким рыбьим хвостом:

Лик от красавицы девы, а хвост от чешуйчатой рыбы —
Кто бы, по-вашему, мог, поглядев, удержаться от смеха?

Если что-нибудь внушает мне большее отвращение, чем грек или римлянин, перестроившийся на восточный лад, так это уроженец Востока, перестроившийся на греко-римский лад, как и вообще всякая попытка слить разные культуры. Мои слова направлены против меня самого, но я действительно так думаю. Твоей матери не удалось сделать из меня хорошего римлянина, она всего лишь испортила хорошего уроженца Востока.

Да, так вот, этот Иешуа сын Иосифа (или Пантера) имел пристрастие к греческой философии. Однако ему мешало то, что он не был ни греком, ни ученым. И должен был много работать — плотником, — чтобы заработать на хлеб. К счастью, он познакомился с человеком по имени Иаков, рыбаком с литературными вкусами, который посещал лекции в университете эпикурейцев в Гадаре, расположенной на противоположной Тивериаде стороне озера. К тому времени Гадара стала захудалым местечком, хотя в пору расцвета была родиной четырех знаменитых людей: поэта Мелеагра, философа Мнасалка, ритора Теодора, который учил ораторскому искусству твоего дядю Тиберия, и математика Филона, вычислившего соотношение длины окружности к ее диаметру с точностью до одной десятитысячной. Так или иначе, Иешуа использовал крупицы философских знаний, почерпнутых Иаковом в Гадаре, и собственное знакомство с еврейскими Писаниями, чтобы объединить их и создать свое собственное учение. Но религия, не подкрепленная авторитетом, — ничто, поэтому сперва тайно, а затем во всеуслышание он стал отождествлять себя с Мессией и обращался к людям (как некогда Моисей) так, словно его устами вещал Сам Бог. У него был на редкость изобретательный ум, и обычно он произносил свои проповеди в форме притч, из которых в конце выводилась определенная мораль. Он притязал также на то, что может творить чудеса и исцелять больных и бесноватых. Он доставлял много неприятностей книжникам и фарисеям, стоящим во главе церкви, обвиняя их в том, что они сочетают строгое соблюдение закона с алчностью и надменным отношением к бедным. О нем рассказывают много хороших историй. Один из его политических противников однажды решил поймать его на слове, спросив, правильно ли для правоверного иудея платить подать Риму. Если бы Иешуа ответил „да“, он потерял бы влияние на народ, если бы ответил „нет“, он, возможно, был бы арестован гражданскими властями. Поэтому он сделал вид, будто не знает, о чем идет речь, и попросил показать ему, сколько денег надо платить, прежде чем он даст ответ. Ему показали серебряную монету и сказали: „Взгляни, столько должна отдать каждая семья“. Он спросил: „Чья это голова на монете? Я не умею читать по-латыни“. Ему ответили: „Это голова Тиберия Цезаря, разумеется“. Тогда он сказал: „Ну, если эта монета цезарева, отдавайте ее цезарю. Только не забывайте отдавать Богу Богово“. Его пытались также поймать на иудейском законе, но у него всегда были наготове глава и стих из Писания, чтобы подкрепить свою проповедь. Однако в конце концов он был признан еретиком, и кончилось все тем, что наш старый приятель Понтий Пилат, бывший в то время губернатором Иудеи и Самарии, арестовал его за то, что он сеет брожение в умах, и предал в руки верховного религиозного судилища в Иерусалиме, где его приговорили к смерти за богохульство. Если подумать, он действительно умер в один год с Божественной Ливией, и его последователи действительно покинули его, так что эта часть предсказания, которое ты цитируешь, исполнилась. И теперь есть люди, которые говорят, что Он — Бог, и они видели, как после смерти Иешуа его душа поднялась на небо — как у Августа или Друзиллы, — и утверждают, будто он родился в Вифлееме и тем или иным образом осуществил все то, что было предсказано Мессии. Но я намерен положить конец этим глупостям раз и навсегда. Только три дня назад я арестовал и казнил Иакова, который, по-видимому, был главным идеологом этого движения, и надеюсь снова захватить и казнить другого фанатика по имени Симон, который был арестован тогда же, но каким-то образом бежал из тюрьмы.

Беда в том, что, хотя разумные люди не могут „удержаться от смеха“ при виде ярко раскрашенной девы с рыбьим хвостом, толпа, скорее всего, будет пялить на нее глаза и даже поклоняться, видя в ней морскую богиню».

В этом, на первый взгляд чистосердечном, письме, была одна подробность, убедившая меня в том, что Ирод действительно считал себя Мессией или, во всяком случае, намеревался вскоре использовать огромную силу этого имени, чтобы способствовать осуществлению собственных честолюбивых планов. А стоит ему явить себя в качестве Мессии, евреи пойдут за ним все до одного. По его зову они станут стекаться в Палестину со всех краев света, и я предвидел, что его авторитет скоро необычайно возрастет, вся семитская раса примет новую веру и поможет ему изгнать «чужеродцев и неверных» из их среды. Обращение в иудаизм царя Адиабены со всеми чадами и домочадцами было той пушинкой, которая показала, куда дует ветер, причем не маленькой, недаром этого царя называли «творец царей» и чрезвычайно уважали в Парфии. В следующем письме Марс сообщал, что, по слухам, в иудаизм перешел и царь Коммагены, бывший фаворитом Калигулы. (Говорили, будто именно он убедил Калигулу править на восточный лад, как абсолютный монарх, и, безусловно, именно к нему обращался Калигула за одобрением, совершив какое-нибудь особенно кровавое и изощренное злодеяние.)

Подробность, убедившая меня в желании Ирода объявить себя Мессией, заключалась в том, что, упомянув о Вифлееме, он и словом не обмолвился о том, что там родился он сам, там, а не в Иерусалиме, как обычно предполагалось. Его мать, Береника, однажды весьма красочно рассказала моей матери эту историю во всех подробностях. Она возвращалась в Иерусалим из поместий мужа, когда у нее внезапно начались схватки, и ей пришлось остановиться в придорожной деревне и рожать на постоялом дворе с жадным хозяином при помощи неумелой повивальной бабки. Ей не забыть этот ужас! Лишь спустя несколько часов после рождения Ирода Беренике пришло в голову осведомиться о названии деревни, очень грязной и полуразрушенной, и повивальная бабка ответила: «Вифлеем, родина патриарха Вениамина и царя Давида, то самое место, о котором пророк сказал: „И ты, Вифлеем-Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? Из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле“». Береника, возмущенная тем, как тут с ней обошлись, воскликнула иронически: «Да благословит Всевышний Вифлеем во веки веков!» На что повивальная бабка заметила одобрительно: «Все, кто приезжает сюда, всегда так говорят». Матери эта история весьма пришлась по вкусу, и в течение нескольких лет, желая выразить презрение к какому-нибудь перехваленному месту, она обычно восклицала, подражая Беренике: «Да благословит Всевышний Вифлеем во веки веков!» Потому-то я его и запомнил.

Что касается этого Иешуа, или Иисуса, как называют его греческие последователи, его теперь тоже считают уроженцем Вифлеема — не могу сказать, на каком основании, так как Вифлеем находится не в Галилее, — и его культ с тех пор широко распространился, захватив даже Рим, где он вполне процветает, но лишь подпольно. В число церемоний этой веры входит вечеря братства, куда мужчины и женщины собираются, чтобы, символически, есть плоть Помазанника и пить его кровь. Мне рассказывали, что во время этого таинства часто случаются всевозможные бесчинства, слышны истерические крики, смех и рыдания, и ничего удивительного в этом нет, так как большинство новообращенных — рабы и люди из низших слоев общества. Прежде чем сесть за стол, они должны исповедаться в своих грехах — причем в самых тошнотворных подробностях — перед всеми собравшимися. Это служит им своего рода забавой, некое состязание в самоуничижении. Главным жрецом культа (если можно удостоить его подобного титула) является рыбак из Галилеи, некий Симон, тот самый, о котором писал Ирод; его основные притязания на этот пост, по-видимому, основаны на том, что он покинул Иешуа, или Иисуса, в день ареста и отрекся от своей новой веры, но зато с тех пор искренно в том раскаялся. Ибо, согласно морали этой злосчастной секты, чем больше преступление, тем больше прощение!

Религия эта не признана большинством евреев (лучшие из них решительно отвергают ее) и потому подпадает под указ сената, запрещающий ночные клубы и братства поклонников Вакха; объединения такого рода представляют немалую опасность, так как от запрета становятся еще сильней. Главный пункт этой веры — полное равенство всех людей в глазах иудейского Бога, с которым Иешуа теперь практически отождествлен, а также то, что Бог этот дарует вечное блаженство всем грешникам при единственном условии: они должны раскаяться в своих грехах и признать его превосходство над всеми другими богами. Членом секты может стать любой человек, независимо от класса, расы или репутации, поэтому к ней присоединяются люди, которые не могут надеяться, что их допустят до узаконенных таинств в честь Изиды, Кибелы, Аполлона и подобных божеств, так как они или не имеют соответствующего социального положения или утеряли его, совершив какой-нибудь позорный поступок. Сперва новообращенных подвергали обрезанию, но потом отказались даже от этого предварительного ритуала, ведь секта далеко отошла от ортодоксального иудаизма, и теперь единственной вступительной церемонией является окропление водой и произнесение имени Мессии. Известны случаи, когда культ этот приобретал противоестественную притягательность для вполне образованных людей. В числе новообращенных оказался бывший губернатор Кипра, некий Сергий Павл, чей восторг от общества метельщиков улиц, рабов и бродячих торговцев старьем показывает, какой разлагающий эффект этот культ производит на цивилизованного человека. Он написал мне, что просит освободить его от поста, так как не может по совести приносить клятву именем Божественного Августа, поскольку это запрещает ему верность его новому Богу. Я удовлетворил его просьбу, но вычеркнул его из списков граждан Рима. Позднее, когда я расспрашивал его насчет этой новой веры, он заверял меня, что она не имеет никакого отношения к политике, что Иисус был человек глубочайшей мудрости и самого примерного поведения, верный Риму. Он отрицал, что учение Иисуса — мешанина из греческих и иудейских богословских банальностей. Он утверждал, будто оно расширяет границы свода религиозных правил и предписаний современного иудейства под названием Талмуд, от которого оно произошло, и резко расходится с суеверием и формальной обрядовостью партии книжников (на чью поддержку рассчитывал Ирод) тем, что придает большее значение братской любви во имя Бога, чем Божьему возмездию, которое ожидает тех, кто нарушает закон; духу закона, а не букве.

Я выполнил клятву, данную Венере, как только вернулся в Италию. В ответ на сон, где она явилась мне и сказала с улыбкой: «Клавдий, у меня течет крыша, почини ее, пожалуйста», я перестроил, и с большим размахом, ее знаменитый храм на горе Эрике в Сицилии, который сильно обветшал; я назначил туда жрецов из старинных сицилийских фамилий и обеспечил его большим годовым содержанием из государственной казны. Я также построил красивый алтарь Эгерии в ее роще в Арикии и сделал ей обещанное приношение — прекрасную женскую руку из чистого золота, которая тушит свечу; на подсвечнике была следующая надпись на сабинском диалекте:

Быстрокрылой Эгерии, вестнице победы, от хромоногого Клавдия с благодарностью. Пусть его свеча горит ясным пламенем до самого конца, а свечи его врагов мерцают и гаснут.

Назад: Глава XX

Дальше: Глава XXII