Книга: Я, Клавдий. Божественный Клавдий
Назад: Глава XXXII
Дальше: Глава XXXIV

Глава XXXIII

Мессалина была на редкость красивая девушка, стройная и проворная, с черными, как гагат, глазами и копной черных кудрявых волос. Она почти все время молчала и улыбалась загадочной улыбкой, сводившей меня с ума. Она была так рада ускользнуть от Калигулы и так быстро сообразила, какие преимущества принес ей наш брак, что держалась со мной очень нежно, и я вообразил, будто она любит меня не меньше, чем я ее. Впервые с детства я был по-настоящему влюблен, а когда не очень умный и не очень привлекательный мужчина пятидесяти лет влюбляется в очень привлекательную и очень умную пятнадцатилетнюю девушку, ничего хорошего его обычно не ждет. Поженились мы в октябре, в декабре она забеременела. Мессалина, по-видимому, привязалась к маленькой Антонии, которой шел тогда десятый год, и я вздохнул с облегчением: наконец-то у девочки появилась мать, которая к тому же по возрасту годилась ей в подруги и могла объяснить, как надо вести себя в обществе, и вывезти в свет, чего Кальпурния была сделать не в состоянии.
Нас с Мессалиной опять пригласили жить во дворце. Мы прибыли туда в неудачный момент. Купец по имени Басс расспрашивал начальника дворцовой стражи о привычках Калигулы — правда ли, что он бродит ночью по галереям, так как его мучит бессонница? В какое время это бывает? Какие галереи он предпочитает? Сколько телохранителей его сопровождает? Начальник стражи сообщил об этом Кассию, а Кассий — Калигуле. Басса арестовали и подвергли допросу. Он был вынужден признаться в намерении убить Калигулу, но даже под пытками утверждал, что у него нет пособников. Тогда Калигула послал за его стариком отцом, приказав явиться на казнь сына. Старик, не подозревавший о планах Басса и об его аресте, пришел в ужас, увидев на полу стонущего сына с переломанными костями. Но он взял себя в руки и поблагодарил Калигулу за то, что тот милостиво призвал его закрыть сыну глаза.
— Закрыть сыну глаза! Вот еще! Да у него сейчас и глаз не будет, у этого убийцы. Я выколю их. И твои тоже.
Отец Басса сказал:
— Пощади нашу жизнь, цезарь. Мы — только орудие в руках могущественных людей. Я назову тебе все имена.
Это заинтересовало Калигулу, а когда старик назвал в числе заговорщиков командующего гвардией, начальника германцев, Каллиста-казначея, Цезонию, Мнестера и еще три-четыре имени, он позеленел от страха.
— А кого они хотели сделать императором вместо меня? — спросил он.
— Твоего дядю Клавдия.
— Он тоже участвует в заговоре?
— Нет. Они просто хотели использовать его как подставное лицо.
Калигула поспешно вышел из комнаты и велел позвать к нему командующего гвардией, начальника германцев, казначея и меня. Он спросил, указывая на меня пальцем:
— Разве этот годится в императоры?
Все ответили удивленно:
— Нет, если ты сам так не скажешь. Юпитер.
Тогда Калигула улыбнулся жалостной улыбкой и воскликнул:
— Я — один, а вас трое. Двое из вас вооружены, а я безоружен. Если вы ненавидите меня и хотите убить, убивайте и объявите этого бедного идиота императором вместо меня.
Мы все упали перед ним ниц, и военные протянули ему с пола оружие, говоря:
— У нас этого и в мыслях не было, о повелитель! Разве мы предатели? Если не веришь, убей нас.
Представляете, он действительно готов был нас убить! Но пока он колебался, я сказал:
— О всемогущий, полковник, вызвавший меня сюда, сказал мне о том, какое обвинение выдвинул против этих преданных тебе людей отец Басса. То, что это ложь, видно само собой. Если бы Басс действовал по их наущению, зачем бы ему было расспрашивать о твоих привычках? Разве он не мог бы получить все необходимые сведения от них самих? Нет, просто отец Басса решил спасти жизнь сына и свою собственную жизнь грубой ложью.
По-видимому, мои доводы убедили Калигулу. Он протянул мне руку для поцелуя, велел нам всем троим встать и вернул владельцам мечи. Басс и его отец были разрублены германцами на куски. Но Калигула не мог избавиться от страха, что его убьют, и страх этот вскоре еще усугубился дурными предзнаменованиями. Сперва в сторожку привратника при дворце попала молния. Затем Инцитат, приглашенный как-то вечером на ужин, встал на дыбы, и у него слетела подкова, разбившая алебастровую чашу Юлия Цезаря и расплескавшая на пол вино. Самым зловещим было то, что произошло в Олимпии, когда по приказанию Калигулы храмовые прислужники стали разбирать статую Юпитера на части, чтобы перевезти ее в Рим. Прежде всего должны были снять голову, чтобы она послужила меркой для головы Калигулы ей на смену. К потолку храма прикрепили блок, обвязали шею Юпитера веревкой и только собрались потянуть, как по всему храму прокатился громовой хохот. Прислужники в панике бросились бежать. Никого достаточно смелого, чтобы занять их место, найти не удалось.
Поскольку «неколебимая твердость» Калигулы заставила всех трепетать при одном упоминании его имени, Цезония посоветовала ему проявлять больше снисходительности, чтобы римский народ любил, а не боялся его. Она понимала, настолько опасно его положение, а ведь если с ним что-нибудь случится, она тоже лишится жизни, разве что станет известно, какие она прилагала старания, чтобы смягчить жестокость императора. Калигула же вел себя на редкость безрассудно. Он отправился по очереди к командующему гвардией, казначею и начальнику германцев и доверительно сказал каждому из них: «Тебе я верю, но остальные замышляют заговор против меня, считай их моими смертельными врагами». Те сообщили об этом друг другу, и когда действительно был организован заговор, они закрыли на это глаза. Калигула сказал, что он считает правильным совет Цезонии и благодарит за него, он, несомненно, последует ему, когда помирится со своими недругами. Он созвал сенат и обратился к нам в следующем тоне: «Скоро, мои враги, я дам вам всем амнистию и буду царствовать с любовью и миром тысячу лет. Таково предсказание. Но прежде чем наступит золотая эра, по полу этого здания покатятся головы и кровь фонтаном будет бить в потолок. Вас ждут безумные пять минут». Мы бы предпочли, чтобы сначала настала золотая эра, а уж потом — «безумные пять минут».
Организовал заговор Кассий Херея. Он был солдат старой школы, привыкший слепо повиноваться приказам старших по званию. Дело должно было дойти до крайности, чтобы человек такого склада подумал о заговоре против своего главнокомандующего, которому он торжественно присягал на верность. Калигула безобразно обошелся с Кассием. Он твердо обещал ему пост командующего гвардией, а затем без всяких объяснений отдал его офицеру, совсем недолго служившему в армии и не имевшему никаких заслуг, в награду за то, что тот отличился во время попойки во дворце: вызвался осушить огромный кувшин вина, не отнимая его от губ, и сделал это — я не спускал глаз, — мало того, не изверг вино обратно. Кроме того, Калигула назначил его сенатором. Кассию поручались самые неприятные дела — сбор налогов, которые на самом деле не подлежали выплате, конфискация собственности за несовершенные преступления, казнь невинных людей. И, наконец, Калигула заставил его подвергнуть пытке прекрасную, к тому же высокорожденную, девушку по имени Квинтилия. История была такова. К Квинтилии сваталось несколько молодых людей, но тот, кого прочил ей в мужья ее опекун, совсем ей не нравился. Девушка умоляла опекуна разрешить ей выбрать себе мужа среди остальных, и он согласился. Был назначен день свадьбы. Отвергнутый претендент, один из «разведчиков», отправился к Калигуле и выдвинул против своего соперника обвинение, сказав, что тот богохульствовал, называя своего августейшего повелителя «лысая дама». В качестве свидетельницы он назвал Квинтилию. Девушку и ее нареченного привели к Калигуле. Оба отрицали свою вину. Обоих было приказано вздернуть на дыбу. Кассий не смог скрыть своего отвращения, так как по закону пытать можно было только рабов. Заметив это, Калигула велел ему самому, своими руками, поворачивать блок. Квинтилия не издала ни стона, не произнесла ни слова во время этого испытания, а после сказала Кассию, который не мог удержаться от слез:
— Бедный полковник, я не питаю к тебе зла. Порой очень тяжело повиноваться приказам.
Кассий ответил с горечью:
— Лучше бы я умер в тот день вместе с Варом в Тевтобургском лесу.
Квинтилию снова привели к Калигуле, и Кассий доложил, что она ни в чем не призналась и даже ни разу не застонала. Цезония сказала Калигуле:
— Это потому, что она любит этого человека. Любовь побеждает все. Можешь разрезать ее на части, она все равно его не выдаст.
Калигула спросил:
— А ты была бы ради меня такой же храброй?
— Сам знаешь, что да, — сказала Цезония.
Поэтому жениха Квинтилии не пытали: он получил помилование, а самой Квинтилии дали в счет приданого восемь тысяч золотых из имущества «разведчика», казненного за лжесвидетельство. Но Калигула прослышал про слезы Кассия во время пытки и стал дразнить его старым плаксой. И это было еще не самое худшее, что он говорил. Сделав вид, будто он верит, что Кассий — сентиментальный престарелый педераст, Калигула все время отпускал по его адресу грязные шуточки в присутствии других гвардейских офицеров, которые были вынуждены им смеяться. Каждый день в полдень Кассий являлся к Калигуле за паролем. Раньше тот говорил «Рим», или «Август», или «Юпитер», или «Победа», или что-нибудь в этом роде, но теперь, чтобы досадить Кассию, Калигула придумывал всякую чепуху, вроде «Сандалии», или «Щипцы для завивки», или «Поцелуй меня, сержант», или «Любовь, только любовь», и Кассий должен был передавать эти пароли остальным офицерам и терпеть их насмешки. Он решил убить Калигулу.
Калигула стал еще безумнее. Однажды он вошел ко мне в комнату и сказал без всяких предисловий:
— У меня будет три императорских города, но Рим в их число не войдет. Один в Альпах, другой — вместо Рима — в Антии, ведь я там родился, и он заслуживает этой чести, к тому же он расположен на море, а третьим станет Александрия, на случай, если германцы захватят два первых. Александрия — очень просвещенный город.
— Да, божественный, — смиренно ответил я.
И тут он вдруг вспомнил, что его назвали лысой дамой — у него на макушке действительно светилась лысина, — и закричал:
— Как ты смеешь находиться в моем присутствии с такой уродливой шапкой волос на голове? Это богохульство!
Он обернулся к германским телохранителям:
— Отрубите ему голову!
Я опять подумал, что моя песенка спета. Но у меня хватило присутствия духа резко сказать германцу, который устремился ко мне с мечом в руках:
— Что ты делаешь, идиот! Бог не говорил «отрубите», он сказал: «остригите». Беги за ножницами, да побыстрей.
Калигула опешил. Он, возможно, и правда подумал, что сказал «остригите». Он разрешил германцу принести ножницы, и меня остригли наголо. Я попросил разрешения Калигулы посвятить ему состриженные волосы, и он милостиво дал на это согласие. После чего всем во дворце, за исключением германцев, велели остричься наголо. Когда очередь дошла до Кассия, Калигула сказал:
— Ах, какая жалость! Такие миленькие кудерки, и полковник так ими гордится!
В тот вечер Кассий встретил мужа Лесбии. Он был близким приятелем Ганимеда, и, судя по тому, что обронил в то утро Калигула, жить ему оставалось недолго. Муж Лесбии сказал:
— Добрый вечер, Кассий Херея, мой друг. Какой сегодня пароль?
Муж Лесбии ни разу еще не называл Кассия «мой друг», поэтому Кассий внимательно на него посмотрел.
Муж Лесбии — его звали Марк Виниций — снова сказал:
— Кассий, у нас много общего, и, когда я говорю «друг», я это и имею в виду. Какой сегодня пароль?
— «Кудерки», — ответил Кассий. — Но, мой друг Марк Виниций, если я действительно могу считать тебя своим другом, дай мне пароль «Свобода», и мой меч в твоем распоряжении.
Виниций обнял его.
— Мы не единственные, кто готов пустить в ход мечи ради свободы. Тигр тоже с нами.
«Тигр» — настоящее имя его было Корнелий Сабин — был гвардейский полковник, который обычно сменял Кассия, заступая вместо него на службу.

 

41 г. н. э.
На следующий день начались Палатинские игры. Этот праздник в честь Августа был учрежден Ливией в самом начале правления Тиберия и отмечался ежегодно в южном дворе старого дворца. Начинался он с жертвоприношений Августу и символической процессии, а затем в течение трех дней шли всякие увеселения: театральные спектакли, пение, танцы, выступления фокусников и тому подобное. Для зрителей воздвигались деревянные трибуны на шестьдесят тысяч мест. Когда праздник заканчивался, трибуны разбирали и прятали до следующего года. На этот раз Калигула продлил праздник с трех дней до восьми, перемежая представления гонками колесниц в цирке и потешными морскими боями на искусственном озере. Он хотел развлекаться до самого отъезда в Александрию, назначенного на двадцать пятое января. Калигула отправлялся в Египет, чтобы осмотреть достопримечательности, чтобы раздобыть денег при помощи своей «неколебимой твердости» и тех трюков, которые он пустил в ход во Франции, чтобы составить планы перестройки Александрии и, наконец, чтобы, как он хвастался, приделать новую голову Сфинксу.
Итак, праздник начался. Калигула совершил жертвоприношение Августу, но делал это довольно небрежно, с надменным видом, как хозяин, который из-за каких-то чрезвычайных обстоятельств вынужден прислуживать одному из своих рабов. Когда церемония окончилась, Калигула объявил, что, если у присутствующих здесь граждан есть к нему просьбы, которые в его власти выполнить, он окажет им эту милость. Последнее время Калигула был сердит на римлян за то, что они не проявили достаточного энтузиазма на устроенной им травле диких зверей, и наказал их тем, что закрыл на десять дней городские амбары с зерном; но, возможно, он уже их простил, так как в тот день разбрасывал с крыши дворца деньги. Поэтому со всех сторон раздались радостные крики: «Больше хлеба, меньше налогов, цезарь! Больше хлеба, меньше налогов!» Калигула пришел в ярость. Он послал вдоль скамей взвод германцев, и те снесли не меньше сотни голов. Этот случай обеспокоил заговорщиков; он напомнил им о жестокости германцев и их фанатической преданности Калигуле. К этому времени в Риме вряд ли оставался хоть один человек, который не мечтал бы о смерти императора и не отправил бы его с радостью, как говорится, к праотцам, но для своих телохранителей Калигула был самый великий герой на свете. И если он наряжался в женское платье, или, пустившись в галоп, покидал на марше армию, или заставлял Цезонию раздеваться донага и похвалялся перед ними ее красотой, или сжигал свою самую красивую виллу в Геркулануме на том основании, что там два дня прожила пленницей его мать на пути в изгнание на остров, где она затем умерла, — эти необъяснимые поступки лишь подтверждали его божественность и делали его еще более достойным поклонения. Германцы глубокомысленно кивали друг другу и говорили: «Да, все боги такие. Никогда нельзя сказать, что они сделают. Туискон и Манн у нас дома, на нашей дорогой и милой родине, такие же в точности».
Кассия не пугала опасность, ему было все равно, что случится с ним самим, лишь бы убить Калигулу, но остальные заговорщики, настроенные менее решительно, стали подумывать о мести германцев, которую они навлекут на себя, убив их героя. Они начали искать отговорки, и Кассий не мог заставить их принять определенный план действий. Они предлагали положиться на случай. Кассий встревожился. Он назвал их трусами и обвинил в том, что они стараются выиграть время. Он сказал, что на самом деле они хотят, чтобы Калигула уехал в Египет целым и невредимым. Наступил последний день праздника. Кассий с большим трудом уломал остальных заговорщиков согласиться на вполне осуществимый план, и тут Калигула вдруг объявил, что праздник будет продлен еще на три дня. Он сказал, что намерен играть и петь в пьесе, которую он сочинил для жителей Александрии, но считает несправедливым не показать ее сперва своим соотечественникам.
Это дало более трусливым заговорщикам новый предлог для проволочки.
— Но, Кассий, это совершенно меняет дело. Теперь все куда легче. Мы можем убить его в последний день праздника, когда он уйдет со сцены. Это куда удобнее. Или когда пойдет на нее. Что тебе больше нравится.
Кассий отвечал:
— Мы составили план и поклялись привести его в исполнение. Мы должны следовать ему, это очень хороший план. Без единого изъяна.
— Но у нас теперь предостаточно времени. Почему не подождать еще три дня?
Кассий сказал:
— Если вы не осуществите наш замысел сегодня, как поклялись, мне придется действовать в одиночку. У меня мало шансов справиться с германцами, но я сделаю, что смогу. Если они станут меня одолевать, я закричу: «Виниций, Аспренат, Бубон, Аквила, Тигр, почему вы не здесь, как вы мне клятвенно обещали?»
Поэтому им пришлось согласиться привести в исполнение первоначальный план. Виниций и Аспренат должны были уговорить Калигулу уйти в полдень из театра, чтобы искупаться в пруду и перекусить. Перед этим Кассий, Тигр и другие офицеры, участвовавшие в заговоре, должны были незаметно выскользнуть через служебный вход, обойти здание театра и подойти к крытой галерее, ведущей из театра прямо в новый дворец, а Аспренат и Виниций должны были убедить Калигулу воспользоваться этим коротким путем.
В тот день играли «Улисса и Цирцею», и Калигула обещал по окончании пьесы раздавать фрукты, пирожки и деньги. Естественно, он делал бы это со своего места возле ворот в театр, поэтому зрители стали собираться заранее, чтобы сесть к нему поближе. Когда открыли ворота, толпа наперегонки кинулась к крайним скамьям. Обычно женщины сидели вместе в одной части театра, отдельные сидения были отведены для всадников, сенаторов, знатных иностранцев и так далее. На этот раз все перемешалось. Я видел, как опоздавший сенатор был вынужден сесть между рабом-африканцем и женщиной с крашенными в шафрановый цвет волосами, в темном плаще, какие носят профессиональные проститутки. «Тем лучше, — сказал Кассий Тигру. — Чем большая здесь неразбериха, тем больше у нас шансов на успех».
Кроме германцев и самого Калигулы чуть не единственным человеком во дворце, кто ничего не слышал о заговоре, был бедный Клавдий. Произошло это потому, что бедного Клавдия тоже собирались убить, ведь он был дядей Калигулы. Вся семья Калигулы должна была быть убита. Заговорщики, по-видимому, боялись, что я объявлю себя императором и отомщу за смерть племянника. Они решили восстановить республику. Если бы только идиоты открылись мне, эта история имела бы совсем другой конец. Ведь я был более ревностным республиканцем, чем любой из них. Но они мне не доверяли и обрекли меня на смерть. Ну не жестоко ли это? Даже Калигула в некотором смысле больше знал о заговоре, чем я, так как получил из храма Фортуны Антийской предостережение: «Берегись Кассия». Но он неправильно его понял, решив, что речь идет о первом муже Друзиллы — Кассии Лонгине, и вызвал его из Малой Азии, где тот был губернатором. Калигула подумал, что Лонгин затаил на него зло за убийство Друзиллы, к тому же вспомнил, что тот был потомком Кассия, который участвовал в убийстве Юлия Цезаря.
Я пришел в театр в восемь часов утра и обнаружил, что привратник уже занял для меня место между командующим гвардией и начальником германцев. Командующий перегнулся через меня и спросил:
— Ты слышал новость?
— Какую? — сказал начальник германцев.
— Сегодня играют новую трагедию.
— Как она называется?
— «Смерть тирана».
Начальник германцев кинул на него быстрый взгляд и, нахмурясь, произнес:
Молчи, товарищ мой,
Иначе грек услышит нас с тобой.

Я сказал:
— Да, программу изменили. Мнестер покажет нам «Смерть тирана». Ее не играли много лет. Это про царя Кинира, который не захотел вступить в войну с Троей и был убит за свою трусость.
Представление началось; Мнестер был в великолепной форме. Когда он умирал на руках у Аполлона, он забрызгал всю сцену «кровью» из небольшого пузыря, спрятанного у него во рту. Калигула послал за ним и расцеловал в обе щеки. Кассий и Тигр проводили Мнестера в актерскую уборную, словно для того, чтобы защитить от назойливых поклонников. Затем вышли через служебный вход. Остальные заговорщики, воспользовавшись суматохой во время раздачи денег, — следом за ними. Аспренат сказал
— Это было изумительно. А теперь как насчет купанья и легкого завтрака?
— Нет, — сказал Калигула, — я хочу посмотреть акробаток. Говорят, они очень хороши. Думаю, что я досижу до конца. Это последний день.
Он был в чрезвычайно благодушном настроении.
Виниций поднялся. Он хотел предупредить Кассия, Тигра и остальных, чтобы они не ждали. Калигула потянул его за плащ.
— Не убегай, приятель. Ты должен посмотреть этих девушек. Одна исполняет танец, который называется «танец рыбы»; когда на нее смотришь, кажется, будто ты сам глубоко-глубоко под водой.
Виниций сел и полюбовался танцем рыбы. Но сперва ему пришлось посмотреть от начала до конца небольшую мелодраму под названием «Лавреол, или Главарь разбойников», где убийство шло за убийством. Актеры — не из лучших — раздобыли, в подражание Мнестеру, пузыри с краской. Вы не представляете, какое море «крови» они вылили на сцену! Когда танец рыбы окончился, Виниций снова поднялся.
— Сказать по правде, божественный, я бы и рад был остаться, но меня призывает Очистительница. Видно, я съел какую-то гадость.
Пусть плавно выйдут эти подношенья —
Не слишком быстро, но без промедленья.

Калигула рассмеялся:
— Только не вини в этом меня, дорогой. Ты — один из моих лучших друзей. Я ни за что на свете не стал бы приправлять твою еду.
Виниций вышел через служебный вход и подошел к Кассию и Тигру, ждавшим во дворе.
— Лучше вернитесь, — сказал он. — Он будет смотреть представление до конца.
Кассий сказал:
— Прекрасно. Давайте вернемся. Я готов убить его там, где он сидит. Надеюсь, вы меня поддержите.
В этот самый момент к Кассию подошел гвардеец и сказал:
— Мальчики наконец прибыли, полковник.
Дело в том, что некоторое время назад Калигула отправил письмо в греческие города Малой Азии, приказывая каждому из них прислать в Рим по десять высокорожденных мальчиков, чтобы они танцевали на празднике национальный танец с мечами и пели гимн в его честь. Это был только предлог, чтобы заполучить их в свои руки: они будут ценными заложниками, когда Калигула обратит свой гнев против Малой Азии. Мальчики должны были прибыть на несколько дней раньше, но на Адриатике штормило, и они задержались в Корфу. Тигр сказал:
— Немедленно сообщи это императору.
Гвардеец поспешил в театр.
А меня все сильней мучил голод. Я шепнул Вителлию, сидевшему позади:
— Неплохо было бы, если бы император вышел перекусить, и мы могли последовать его примеру.
Туг подошел гвардеец и сообщил о прибытии греческих мальчиков. Калигула сказал Аспренату:
— Великолепно. Они смогут выступить сегодня днем. Мне надо немедленно их увидеть и прорепетировать гимн. Пойдемте, друзья! Сперва репетиция, затем купанье, завтрак, а потом снова сюда.
Мы вышли. Калигула остановился у ворот, чтобы распорядиться насчет дневного представления. Я по крытой галерее пошел вперед с Вителлием, двумя военачальниками и сенатором по имени Сенций. У входа я заметил Кассия и Тигра. Они не поздоровались со мной, как с остальными, это показалось мне странным. Когда мы дошли до дворца, я сказал:
— Ну и голоден же я! Я слышу по запаху, что готовят оленину. Надеюсь, эта репетиция не затянется надолго.
Мы были в вестибюле пиршественного зала. «Странно, — подумал я, — ни одного капитана, здесь только сержанты». Я вопросительно обернулся к своим спутникам, но — еще одна странность — обнаружил, что все они исчезли. И тут вдалеке послышались крики и визг, затем снова крики. Я не мог понять, что происходит. Кто-то пробежал мимо окна, крикнув: «Все кончено! Он мертв!» Спустя две минуты от театра донесся ужасающий рев, словно там началась резня. Рев тянулся и тянулся, но вот он затих, а затем послышалось громовое «ура»! Я кое-как поднялся в свою библиотеку и, дрожа всем телом, рухнул на стул.
Бюсты Геродота, Полибия, Фукидида и Азиния Поллиона смотрели на меня со своих постаментов. Их бесстрастные черты словно говорили: «Настоящий историк должен быть выше политических смут своего времени». Я решил вести себя как настоящий историк.
Назад: Глава XXXII
Дальше: Глава XXXIV