Яша Берендикер был мал ростом, почти тщедушен, лысоват и носовит. Но это не мешало ему слыть большим любителем женского пола. Впрочем, почему слыть? Так оно и было. Женщин он любил трепетно, горячо и пылко – словом, вкладывал в этот процесс душу и сердце. Ну и тело, разумеется. Женщины, надо сказать, его тоже без внимания не оставляли, чувствовали, видимо, искренность намерений. Яша был нежен, щедр, галантен, заботлив и услужлив: дарил цветы, не скупился на подарки и приносил кофе в постель. К тому же у него водились деньги, и неплохие, между прочим.

Яша работал фотографом. Служил сразу в нескольких журналах, газетах и фотоателье, здоровье, слава богу, позволяло. К тому же у Яши была престарелая мама, которую он очень любил, боготворил, можно сказать. Мама родила Яшу в тридцать девять, с большим риском для здоровья. Он считал себя большим жизнелюбом и был очень благодарен маме за то, что она, несмотря на запреты врачей, его родила.

Мама, конечно, мечтала, чтобы Яша поскорее женился – все-таки человеку уже за тридцать. И даже намечтала ему невесту – девочку тихую, скромную, разумеется, из хорошей семьи, маленькую, худенькую, кудрявую и кареглазую. Она приняла бы невестку всем сердцем и с дорогой душой, научила бы ее готовить фаршированную рыбу, форшмак и бульон с клецками. Но вкусы Яши и мамы категорически не совпадали. То есть абсолютно, вплоть до полного и тотального разногласия. Маме смириться с этим было трудно, почти невозможно, но она стоически терпела и надеялась на лучшее. Яше нравились совсем не те женщины. В душе он понимал, что мама, скорее всего, права, но ничего поделать с собой не мог. Природа брала свое: Яше нравились женщины яркие, крупные и высокие. Очень высокие. Впрочем, рядом с ним казаться высокой было нетрудно.

Со своей первой женой Яша познакомился на улице – та ловила машину. Когда Яша увидел ее на кромке тротуара, у него перехватило дыхание, и он резко затормозил. Это была высокая и довольно полная блондинка с большой грудью и голубыми глазами. Познакомились, разговорились. Ее звали Ольгой, и она была певицей из русского народного хора – пела в кокошнике и сарафане. Она рассказала, что живет с бывшим мужем в комнате в коммуналке. Муж-баянист – мерзавец и сволочь, таскает баб домой. Ольга в это время сидит на кухне. В общем, жизнь не сахар. К тому же вечные гастроли по провинции, холодные клубы, Дворцы культуры и воинские части. Яша слушал Ольгу, и у него рвалось сердце.

Назавтра решили встретиться. Яша пришел с букетом белых роз и пригласил ее в «Арагви». Заказал все, что можно, не скупился. Ольга оглядела стол, сглотнула слюну, уселась поудобнее и стала жадно есть. Яша смотрел и любовался. Хороший аппетит говорил о крепком душевном и физическом здоровье. Ольга не без удовольствия выпила триста граммов водки – еще бы, под такую закуску!

После «Арагви» Яша повез Ольгу домой. Долго целовались в машине. Она сморкалась, плакала и низким грудным голосом громко, очень громко пела Яше «Миленький ты мой, возьми меня с собой». У Яши от жалости рвалось сердце, но «взять с собой» было некуда.

И Яша начал действовать. Каждую неделю он объезжал детские сады и фотографировал детей. В день съемки мальчиков и девочек приводили в нарядных платьицах и костюмах. Яша сажал их на стул и давал в руки медвежонка или куклу, обещал, что вылетит птичка. Дети испуганно и торжественно замирали. Родителям он обещал, что если фото не понравится, то его можно будет не забирать и денег не платить. Это многих подкупало – и фотографии почти все с удовольствием забирали. Кому не хочется иметь дома лишний снимок любимого чада? К тому же халтурщиком Яша никогда не был.

Деньги потекли не речкой – рекой. Через полгода Яша купил квартиру у отъезжавшего на историческую родину дальнего родственника. По тем временам покупка квартиры была делом доступным. Квартира оказалась во вполне приличном состоянии и даже с мебелью (разумеется, за отдельную плату).

Ольга зашла в квартиру, села на стул и расплакалась, и у Яши от жалости и любви разболелось сердце. Она разобрала вещи, сварила кислые щи и предложила Яше сходить за бутылкой – отметить новоселье. А что, вполне нормальное желание.

На радостях Ольга крепко и много выпила – Яша был совсем не по этой части – и громко исполнила весь репертуар своего родного хора. Пела долго, с чувством и со слезой, а потом заснула прямо за столом. Яша с трудом, почти волоком, перенес ее в спальню. Она на минуту открыла глаза, с умилением взглянула на него, чмокнула его в нос, прошептала «миленький ты мой», икнула и, мощно всхрапнув, опять крепко заснула. Яша подумал, что Ольга, как Россия, – необъятная и непредсказуемая, и за это он любил ее еще больше.

Жили они хорошо, не скандалили, не ссорились. Ольга часто уезжала на гастроли – Яша ее жалел и предлагал бросить работу. Она не соглашалась, говорила, что еще не напелась. Яша встречал жену из поездок, жарил курицу и наливал теплую ванну с душистым шампунем. Когда Ольга выходила из ванной, он вытирал ее большим пушистым полотенцем, укладывал в кровать и укутывал одеялом. На стене плотным рядом висели ее фотографии – и на сцене, в костюмах, и в домашней обстановке.

Конечно, Яшина мама была недовольна: страдала со всей страстью и силой материнского сердца. Но что мама могла поделать? Только смириться и молиться. И это она самозабвенно и делала. В конце концов молитвы возымели действие – Ольга ушла от Яши, точнее, сбежала. В Гаграх, на гастролях, сошлась с метрдотелем местного ресторана Гиви Левановичем. Отбила короткую телеграмму: не ищи, бесполезно, вещи отправь с проводником.

Яша сначала хотел было ехать в Гагры разбираться с Гиви Левановичем, но потом передумал. В конце концов, если Ольга счастлива… И вообще, он желал ей только хорошего. Такое вот благородство и сила любви.

Яшина мама была счастлива и благодарила бога и опять с усердием принялась через знакомых искать сыну невесту, даже обратилась к свахе. Варианты, надо сказать, появлялись, и очень неплохие. Но Яша даже не хотел смотреть фотографии невест. Он тосковал по Ольге, правда, как оказалось, недолго. По совету друзей, от отчаяния и душевной боли он занялся спортом (убеждали, что поможет). Яша купил ракетку, белые шорты, бейсболку и еще абонемент на теннисный корт. Яша вышел на корт, расчехлил ракетку и через десять минут пропал – увидел ее. Вернее, ее ноги – стройные, загорелые и бесконечно длинные – до горизонта. У него заныло сердце. Потом он увидел ее в буфете: крупными глотками, откинув назад голову и открыв взору сильную, упругую шею, она пила воду из бутылки. Яша сидел за соседним столиком и любовался. Выпив всю воду, она со стуком поставила бутылку на стол, огляделась и, поймав Яшин встревоженный взгляд, широко улыбнулась, обнажив крепкие, со щербинкой, зубы.

Он посмотрел – рядом никого не было, значит, она улыбнулась ему. Он подошел к ее столику и предложил выпить кофе. Она еще раз улыбнулась и сказала, что это хорошая мысль, только она будет чай или сок, потому что кофе не пьет – спортивный режим. Яша взял два стакана сока, морковный и яблочный, а она рассмеялась и предположила, что он хочет, чтобы она лопнула. Яша смутился и представился, кивнув по-гусарски головой. Она ответила, что ее зовут Таня. Яша подумал: «Татьяна и Ольга» – и не к месту вспомнил «Евгения Онегина».

У Тани было скуластое, обсыпанное крупными веснушками лицо и задорный, курносый нос. Яша доходил ей примерно до подбородка. Поговорили о том о сем, и Яша отвез ее домой, робко предложив назавтра встретиться. Она согласилась.

Вечером следующего дня Яша с букетом белых роз ждал Таню у подъезда. Она вышла расстроенная и дерганая, вытирая ладонью злые слезы. Он спросил, в чем дело, но она только отмахнулась.

Поехали в «Арагви». Таня долго изучала меню и наконец заказала себе свежий салат и мороженое и принялась без особого удовольствия ковыряться в салате вилкой. Яша расстраивался, что у Тани плохой аппетит. Она отмахивалась: режим. Таня была профессиональной теннисисткой, то есть спортсменкой. Говорила, что склонна к полноте и поэтому очень следит за весом. Взяли бутылку «Киндзмараули». Таня выпила половину бокала и сразу захмелела – спортивный режим.

Она рассказала, что живет с маленьким сыном Петькой и родителями в крошечной двухкомнатной квартире. Еще частенько заходит сильно пьющий брат. Заходит на неделю или на две, поссорившись с законной. Пьет с горя без продыху, вместе с ним и батя. На второй неделе присоединяется мамаша. И все они дружно грызут Таню за то, что она родила без мужа. В общем, мрак и жуть, хоть из дома беги – а бежать-то некуда. Хорошо еще, сборы выручают – там хоть можно отоспаться, но душа болит за Петьку – как он там без нее?

Яша слушал Таню, и у него ныло сердце – конечно, от жалости. Потом он повез ее домой, и они долго целовались в машине. Яша даже немного устал и вспотел, а Таня все никак не уходила.

– Маленький ты мой, хороший такой! – словно удивлялась она и гладила Яшу по голове.

Через месяц он перевез Таню к себе, естественно, вместе с сыном Петькой. Петька был рыж, вихраст и конопат, носился по квартире как подстреленный, поливал из-за угла Яшу из водяного пистолета, залепил замочные скважины пластилином, засветил пленку в Яшином фотоаппарате, писал мимо унитаза. Но Яша его полюбил. Через три месяца расписались.

Яша прописал Таню к себе и усыновил Петьку. Теперь вихрастый, конопатый и курносый Петька носил фамилию Берендикер. В квартире стояли в рамочках Танины фотографии – на корте и дома, с Петькой и без. Яшина мама, конечно, была в ужасе, особенно когда они всей семьей приходили к ней в гости, а маленький Петька устраивал показательные выступления. Мама опять горячо молилась и просила у бога справедливости.

Яша с Таней жили хорошо. Иногда, правда, спорили по поводу Петькиного воспитания. Тане не нравилось, когда Яша делал Петьке замечания. Чтобы ее не травмировать, Яша откладывал воспитательный процесс на время Таниных отъездов на сборы – тогда он учил Петьку мыть посуду и поднимать крышку унитаза. В пять лет благодаря Яше Петька уже довольно бегло читал и решал простые задачки по арифметике. Яша варил ему кашу на завтрак и суп на обед. Таня приходила с тренировок усталая, садилась на кухне на стул и вытягивала на табуретке свои божественные ноги. Яша подходил, делал ей массаж и мечтал, чтобы скорее наступила ночь.

Первого сентября Яша отвел Петьку в первый класс, Таня была на соревнованиях. И в первый же день, придя за Петькой после уроков в школу, выслушал от учительницы кучу замечаний по поводу поведения ученика первого класса «А» Берендикера Петра. Он Петьку пожурил, но все-таки повел в кафе-мороженое, убеждая, что начало занятий в школе – большой праздник.

Таня приехала с соревнований с хорошими результатами и блуждающими глазами. Ночью, когда сильно соскучившийся Яша обнял ее и прижал к себе, она в голос заплакала и призналась, что она влюбилась и изменила ему. До утра они плакали вместе. Яша утешал Таню и умолял не расстраиваться, Таня утешала Яшу и просила о том же – не расстраиваться. Под утро, крепко обнявшись, они наконец уснули.

Утром Яша сделал Петьке бутерброды и отвез в школу. Вернувшись домой, сделал Тане крепкий чай со смородиновым листом и сварил два яйца в мешочек. Таня еще спала. Они решили поговорить и выяснить все на свежую голову. Яша предложил Тане не спешить и не пороть горячку, а подождать – может, все рассосется. Таня яростно вертела головой и твердила, что обманывать она его не может, слишком ценит и уважает. Но и завязать со своим баскетболистом тоже не может – это выше ее сил. В общем, решили разводиться.

– А Петька? – спросил Яша.

Таня глубоко вздохнула и опять расплакалась.

– А жилье у твоего хахаля есть? – тихо спросил Яша, подавая ей стакан воды.

– Ты что? – Она укоризненно посмотрела на мужа. – Я же говорила тебе, что он не местный. Из Саратова. Живет в общежитии.

– И где же вы собираетесь жить? – осторожно спросил Яша.

Таня удивилась.

– Здесь, а где же еще? Ты же не можешь оставить ребенка без жилплощади. И потом, здесь же у Петьки школа! – почти с возмущением сказала она.

Яша вздохнул и пожал плечами. Наверное, Таня права. В конце концов, она мать, и она должна думать о ребенке, а не о нем, бывшем уже муже. Яша собрал вещи и в тот же вечер уехал к маме. Петька из своей комнаты крикнул ему: «Пока!»

Конечно, Яшина мама была счастлива. Но это с одной стороны. Понятно, с какой. А с другой стороны, ей было до боли жалко квартиру, к которой Таня не имела ни малейшего отношения.

– Ты идиот! – говорила она сыну.

– Но там же ребенок! – возражал Яша.

– Точно идиот, – уже совсем уверенно повторяла мама, тяжело вздыхая. Но при этом думала: «Черт с ней, с квартирой. Главное, что он выскочил из этой ситуации. А плата… так за все в этой жизни приходится платить. А уж тем более – за собственную глупость». Она была женщиной умной и к тому же имела богатый жизненный опыт.

Зажили вдвоем. Яша оказался в раю: каждый день свежая сорочка, на завтрак – оладьи со сметаной, обед из трех блюд плюс закуска, свежие газеты на тумбочке у кровати. Ни одна из жен не заботилась о нем так, как мама (впрочем, тоже мне новость). Но по Тане он, конечно, тосковал и по Петьке тоже. Раз в месяц отвозил Тане алименты и ходил с Петькой в зоопарк или в кино.

Как-то раз в журнале предложили командировку в Иваново – делать фоторепортаж на камвольном комбинате. Ехать никто не хотел, кому нужно Иваново? Все хотят в Париж или, в крайнем случае, в Прагу. А Яша поехал с удовольствием: все впечатления, все перемена мест. Поехал на машине – а что, почти путешествие!

Гостиница в Иванове была затрапезная, хуже некуда: батареи почти не грели, вода из крана ржавыми каплями всю ночь стучала по голове, а на завтрак в буфете подавали только яйцо под майонезом и кофе цвета грязного песка.

Комбинат поразил Яшу масштабом, гулким шумом цехов и стойким едким запахом пыли и машинного масла. Девушки в пестрых ситцевых халатах и косынках хлопотали у своих станков. Репортаж делали, естественно, о бригадире и передовике производства Любе Команиной, девушке крупной, даже излишне, очень высокой, на голову выше своих товарок, с большой, пышной грудью, на которой трещали хлипкие пуговицы халатика, и с крепкими и полными ногами.

На комбинате Люба была личностью известной – передовик, бригадир да еще и секретарь комсомольской организации комбината. Стоит ли говорить, что, увидев ее, Яша сразу потерял свою бедную голову?

После репортажа они долго пили чай с сушками в красном уголке, Яша неотрывно смотрел на Любу, а она краснела и отводила взгляд.

Вечером, после смены, Яша повез Любу домой. Жила она на окраине, в собственном доме, в большой многодетной семье. Яша пообещал, что приедет на следующие выходные. Он держал Любу за руку, а она пыталась вырвать руку и опять густо краснела.

Яша сдержал обещание – теперь он ездил в Иваново каждую неделю после работы, захватив цветы и торт – Люба была сладкоежка. Они гуляли по парку, катались на аттракционах и ели мороженое, а вечером целовались в машине у Любиного дома. Промотавшись так три месяца, вконец измученный Яша сделал Любе предложение. Она расплакалась, долго сморкалась в большой цветастый носовой платок и наконец согласилась.

Шумную свадьбу справили в доме невесты. Яшина мама приехать отказалась – от всех этих событий у нее обострилась гипертония.

После трехдневной свадьбы Яша привез Любу в Москву. Она зашла в квартиру, поставила на пороге чемодан и села в кухне на табуретку, заняв собой все пространство. Яшина мама стояла в проеме кухни со скорбным лицом, сложив на груди маленькие ручки.

Ночью Люба опять плакала, а Яша ее утешал и гладил по голове. В соседней комнате плакала Яшина мама, только ее никто не утешал.

Наутро Люба решила понравиться свекрови и сварила макароны. Поставила кастрюлю на стол, предварительно щедро посыпав их сахарным песком.

Яшина мама зашла на кухню и в ужасе спросила:

– Это что?

Люба расплакалась и убежала в свою комнату. Вечером мама твердо сказала, что нужно разъезжаться и разменивать квартиру. Яша удивился, но согласился.

Разменялись довольно быстро – и вскоре Яша с Любой переехали в однушку у метро «Беляево». На стене висели Любины фотографии – Люба на Красной площади, у Мавзолея Ленина и на Ленинских горах. Как многие провинциалы, она любила фотографии на фоне памятников культуры.

Москву Люба не полюбила и боялась ее. Сварив нехитрый обед, она сидела, подперев голову рукой, смотрела в окно и тосковала по семье, комбинату и родной комсомольской организации.

Однажды она поехала погостить домой. С удовольствием два часа полола огород, топила баньку и пила с сестрами чай из самовара в саду, а наутро пошла на комбинат, вдохнула запах пыли и машинного масла, услышала гул станков и разревелась.

Вечером Люба пошла на почту и заказала телефонный разговор с Москвой. Она долго плакала и объясняла Яше, что назад не вернется. Яша пожелал ей счастья. Хорошие люди всегда желают счастья тем, кого любят.

Яшина мама окончательно поверила в мудрость всевышнего и попросила знакомую сваху искать для Яши невесту. Сваха долго не соглашалась, помня о ненадежности клиента, но Яшина мама была настойчива, как никогда. Все невесты проходили тщательный отбор, как в отряд космонавтов. Больше осечек Яшина мама допустить не могла. Наконец претендентка была одобрена – образованная девочка из приличной семьи, врач-педиатр. Милая, тихая и скромная. И – чудо! Она была маленькая, тоненькая, кудрявая и темноглазая. Словом, точно такая, как намечтала мама. Это определенно был знак.

Мама показала Яше фотографию невесты. Невесту звали Соня. Яша внимательно разглядывал снимок.

– Ну? – нетерпеливо спросила мама.

Яша равнодушно пожал плечами.

– В каком смысле? – спросил он.

– Только не делай из себя идиота, – попросила мама.

Яша тяжело вздохнул и сказал:

– Ну хорошо.

Это было руководство к действию. Мама хорошо знала своего сына. Яше, честно говоря, было все равно. Он просто очень любил свою маму и не хотел больше ее огорчать. В конце концов, мама всегда оказывалась права, не признать этого было бы нечестно.

И Яша позвонил Соне. И Яша встретился с Соней. И Соня оказалась хорошей девочкой – сваха не обманула. Они приходили в гости к Яшиной маме и пили чай, а мама к их приходу пекла яблочный пирог. Они приходили в гости к Сониным родителям, а Сонина мама пекла пирожки с капустой. И они опять долго пили чай. С Сониным отцом Яша разговаривал о политике. Сониной маме Яша сделал парадный портрет на фоне старинного трюмо. Наконец, Соня вылечила Яшину маму от радикулита. Это стало последней каплей. Через пять месяцев Яша сделал Соне предложение. Познакомили родителей. Купили платье невесте и костюм жениху. Заказали ресторан.

Соня переехала к Яше только после свадьбы. Все приличия были соблюдены. Яшина мама сказала, что у нее прошла гипертония. Яша подумал, что только ради одного этого стоило жениться.

Зажили они, в общем-то, неплохо. У Сони был хороший характер – ровный и покладистый. Мужа понапрасну она не пилила. Каждый вечер звонила Яшиной маме, справлялась о здоровье (кстати, передавать свой богатый кулинарный опыт маме не пришлось – Соня прекрасно умела готовить). Придраться было абсолютно не к чему – даже если бы очень захотелось. Впрочем, Яша иногда находил повод. Понимал, что несправедливо, но ничего не мог с собой поделать – хотя придирки и брюзжание были совсем не в Яшином характере.

Родители с нетерпением ждали внуков. Яша не торопился, хотя в принципе к детям относился положительно.

Жизнь текла спокойная, тихая и размеренная, о такой только мечтать. Но мечтать как-то ни о чем не хотелось. Яша приходил вечером с работы, съедал вкусный ужин, садился перед телевизором и щелкал пультом. Соня приносила чай в подстаканнике и печенье с корицей – все, как любил Яша, – сама садилась в сторонке и вязала Яше теплый свитер с оленями – из синей шерсти, к его голубым глазам. Казалось бы, что еще человеку надо?

Яша не сделал ни одной Сониной фотографии – при том, что внешность у нее была яркая и выразительная. Года через полтора Яшин школьный друг Борька, сваливший в Штаты, прислал Яше гостевое приглашение. Борьке очень хотелось похвастаться своими успехами – длинной американской машиной, похожей на крокодила, новым домом, похожим на нормальное человеческое жилище, и женой-итальянкой, похожей на Мадонну Рафаэля (так, по крайней мере, казалось Борьке). И еще прелестными детьми, похожими на кудрявых и пухлых купидонов.

Яша купил полкило черной икры в синей жестяной банке, коробку конфет «Красный Октябрь», бутылку армянского коньяка «Ани» и павловопосадский платок с красными розами на синем фоне для Борькиной итальянской жены. Поменял во Внешторгбанке пятьсот долларов из расчета один доллар к шестидесяти восьми копейкам по тогдашнему справедливому курсу, не без труда взял билет – и через девять часов после взлета обнимал довольного и слегка разжиревшего на обильных американских харчах любимого школьного дружка.

Они внимательно рассматривали друг друга, хлопали по плечам и наконец обнялись. Из аэропорта ехали долго, часа два, и Яша как завороженный смотрел в окно.

Борькин дом показался Яше шикарным, машина – роскошной, дети – прелестными, а жена – просто милой и симпатичной. Яша достал подарки, и изумленные хозяева накинулись на икру. В тот же вечер, естественно, выпили весь коньяк. На десерт Яша ел диковинный волосатый фрукт под названием киви. Борька взял неделю отпуска, что по американским понятиям было почти подвигом. Яша был от Америки в полном восторге. Все ему нравилось – и небоскребы, и одноэтажные частные дома, и ровные, как зеркало, дороги, и длинные и безлопастные американские машины, и магазины, убивающие наповал своим одуряющим изобилием, и любезные улыбки продавцов и официантов, и просто воздух свободы и ощущение неограниченных возможностей.

По вечерам у телевизора пили пиво, а Борька уговаривал Яшу перебираться в Америку насовсем. Яша сомневался и задавал нудные вопросы. Борька убеждал, что в Америке Яша непременно устроится – хорошие фотографы везде в цене.

– Будешь снимать свадьбы и дни рождения, – убеждал Борька. – Аведон, ясен пень, из тебя не выйдет, но машину купишь, причем сразу. Потом дом. Возьмешь кредит – здесь все так делают. Отдыхать поедешь на Гавайи – и это только по первости. Ну а потом – Европа и так далее.

Яша молча слушал Борьку и тяжело вздыхал. Ночью совсем пропал сон. Яша взвешивал «за» и «против». Получалось так на так.

До отъезда оставалась неделя. Яша купил видик, плащ и туфли маме, костюм и сумку Соне и большую пожарную машину Таниному сыну Петьке. Себе – только джинсы и тенниску, на большее денег не было.

В предпоследний день поехали с Борькой напоследок пошататься по Манхэттену и на обратной дороге попали в аварию. Слава богу, так, ерунда – все живы-здоровы, но полицию, естественно, вызвали, в Америке без этого никак. Виноватым признали Борьку. Он, дурак, начал спорить с полицейским – неистребимая совковая привычка. Короче говоря, суд да дело – их забрали в участок.

В полицейской машине Борька продолжал возмущаться, но уже, к счастью, по-русски. Полицейский за рулем смотрел на них в зеркало и усмехался. Яша, естественно, нервничал и не понимал, чем кончится дело.

Их провели на второй этаж, наказали ждать и вести себя тихо. Они сели на стулья, Яша с укором посмотрел на Борьку и покрутил пальцем у виска. Тот тяжело вздохнул и развел руками.

Примерно через полчаса дверь открылась, и в комнату вошла женщина, одетая в форму лейтенанта, – высоченная и крупная мулатка. На бейджике были крупно написаны ее имя и фамилия. Фамилию Яша не запомнил, а вот имя оказалось прекрасным. Звали ее Изабель. У Яши задрожали колени, а по спине пробежала тонкая струйка холодного пота.

Борька, вовсю кокетничая с прекрасной Изабель, мягко пытался доказать свою правоту. Она слушала его молча, чуть наклонив голову набок, постукивая карандашом по поверхности стола. Когда Борькино красноречие иссякло, она вздохнула, сказала «о’кей», попросила подождать пару минут и вышла из кабинета. Борька сидел красный как рак и нервно барабанил пальцами по столу.

– Спроси ее, она замужем? – хрипло спросил Яша.

– Ты мудак? – ответил Борька.

– Почему? – удивился Яша.

Отпустили их примерно через час, вручив квитанцию на довольно увесистый штраф. В машине Борька радовался, что легко отделались.

Дома выпили полторы бутылки водки. Яша попросил разрешения позвонить в Москву. Он кричал маме в трубку, что Америка прекрасна и он абсолютно уверен, что жить надо только там и больше нигде. Он рассказывал маме про небоскребы, магазины и океан. Про американские продукты, рестораны и доброжелательный американский народ. Про Борькин дом и его машину. Про возможности и перспективы. В общем, заливался соловьем.

Мама слушала его молча, без обычных скептических комментариев. Когда Яша наконец остановился, она тихо и угрожающе спросила:

– Ну что, опять?

Она слишком хорошо знала своего сына Яшу Берендикера. Да и потом, материнское сердце – вещун. Это всем известно.

Яша счастливо рассмеялся. Теперь он знал наверняка, как ему надо действовать. Он был спокоен, доволен и счастлив. Перспективы казались ему обнадеживающими и радужными.

На следующий день он занял у Борьки денег и послал на адрес полицейского участка огромную корзину белых роз. Разумеется, с указанием адресата.