Чертознайка Старобинец выложила в 2006 году такую комбинацию рассказов («Переходный возраст», где, в частности, был хит про щи), после которой ей бы больше не следовало гневить бога – но она не выключила конфорку и сварила из тех же самых костей, только пожирнее, целый роман. Таким образом, вопрос «Да что у нее в голове, у этой девушки?» по-прежнему возглавляет длинный список «непонятного» – на этот раз увеличившийся за счет пунктов: миссия детей-Горынычей? почему у гадалки-очковтирательницы груди закинуты за спину? зачем Баба-яга здесь упакована в халат нянечки?

Фотокорреспондентка Маша, командированная своей редакцией в Париж на Салон детской книги, превращается в мерзкого мужика-араба, которого обваривают кипятком собственные родители. Ее/его терзают сны-воспоминания об утраченном сыне, который отправился на детский аттракцион «Пещера ужасов» (ЦПКиО, три дробь девять), там стал жертвой несчастного случая и впал в кому. Маша сдала его в интернат, где он – и вот тут мы с вами уже в голове у Мальчика – наслаждается обществом Костяной, Кощея, Водяного и прочих Тридевятых. И теперь коматозный сын выкликает мать в свой салон детской книги: вот-вот там будет сломана Игла Кощея, настанет конец света, и для уцелевших будет создано Убежище.

Вопрос про «что у нее в голове» можно было задавать и в качестве риторического, с интонацией восхищения; замечательный черный юмор, жуть нешуточная, классная техника рассказа; чего еще надо? Но со Старобинец была одна проблема – как ее классифицировать? Русский эпигон интеллектуальной западной фантастики – с жонглированием мирами, интервенциями Чужих и толпами шастающих между реальностями двойников – как Дик, Бэнкс, Гейман, Линк, Кинг? Абсолютно оригинальное существо – писательница про любовь к кастрюле кислых щей, – ни в какие ворота не лезущее? Это не пустые схоластические вопросы литературного энтомолога – непонятно потому что, как ее читать. Ну ладно один раз – идиотский сюжет про ясеневских муравьев-мутантов, похищающих школьников, но ведь и в «Убежище» та же петрушка: букашки скачут, кадавры едут, силы зла царствуют безраздельно. И как прикажете понимать этих «Гензель и Гретель» в джинсах и с мобильными телефонами? Месть биосферы за техногенное воздействие человека? Бунт архаики против новых божеств? Мы что, так и будем ломать головы над всеми ее историями, не разбирая, что означают все эти паранормальные явления?

Инспиратором киднеппинга в романе выступает Злая Колдунья Люсифа – сказочница-гипнотизерша, пользующаяся приторными духами и завораживающая публику бормотанием вроде: «Выгляжу я, честно говоря, так себе. Не лучшим образом выгляжу. Я такая, знаете, в шляпе зеленой войлочной и в фиолетовом демисезонном пальто с большими позолоченными пуговицами…» Эта Люсифа – один из ключей к тому, кто такая Старобинец, чей она литературный двойник и что означают все эти ее монстры.

Из всех микросценариев, закатанных в роман, самый пронзительный и оригинальный не экшен с пауком-убийцей, не забавные гэги по мотивам славянского фольклора, а тот, где героиня распутывает свои отношения с мужем и тревожится за своего сына. И вот здесь Старобинец демонстрирует не только фантастические спецэффекты, но и психологизм и точность; эта ее Маша-растеряша – настоящий персонаж; и именно благодаря этой Маше-Манье понятно, что вся жуть в романе не с потолка, она легитимизирована через героиню.

Ситуация двоемирия, а также кощеи, анчутки и пожаренные на одном шампуре шесть карликов не могут не впечатлять, но у Бэнкса и Кинга бывало и позабористее. Ценность «Убежища» не в том, что это русский извод якобы «Американских богов» Геймана (обычные люди оказываются фольклорной нечистью и обтяпывают за нашими спинами свои метафизические делишки), а в точном психофотороботе женщины, остро чувствующей агрессивность окружающей среды – среды, склонной к психическим и физическим интервенциям в личное пространство, России то есть. Это аномально чувствительное женское существо все время озабочено перспективой потери близкого существа – мужа или сына. Его могут убить на улице, утащить в лес, превратить в робота, трепанировать ему череп, – поскольку это стандартный сюжет Старобинец, мы знаем об этих фобиях довольно много. И «Убежище» – роман про то, как сына и мужа утащили к себе повылезшие из мира сказок монстры, – еще одна версия все того же сценария. В сущности, Старобинец не фантаст, она не создает другие миры, но методично воспроизводит один и тот же – своей героини, в разных босхианских вариациях.

А кто узнается в антигероине, Люсифе? Да нет, не Люцифер, а Людмила Стефановна Петрушевская, конечно, – бормочущая сказочница в шляпе, «Люси», гипнотизерша, демонстрирующая чудовищ в повседневности; ну а кто еще? Наверное, так получилось случайно, бессознательно, и ни о какой Петрушевской Старобинец и не думала – но получилась ведь. Такие странные вещи случаются в литературе: так Фома Опискин у Достоевского оказался похож на Гоголя, а в «Имени розы» слепой библиотекарь Хорхе – на Борхеса. Таким образом писатели устраивают своим прямым предшественникам сцены ревности – и в «Убежище» Старобинец, сама того не зная, закатила такую Петрушевской. Почему? Да потому, что, в сущности, та тоже описывает агрессивную среду, которая уродует жизнь и психику ее героев; коллекционирует вирусы зла, поражающие родную кровь. Только Петрушевская в отличие от технологичной Старобинец разыгрывает свои метафизические сюжетцы по старинке, она вроде как «трухлявая», старомодная и доморощенная – потому что читала ли Петрушевская Геймана, Дика, Кинга и Бэнкса? И персонажи у них любимые похожи – антропологический маргиналитет: инвалиды, разведенки, нянечки, брошенки, гадалки; только Петрушевская расписывает зло, поселившееся в коммунальных квартирах и маленьких трудовых коллективах, а Старобинец бодро рапортует о том, как пауки-трансформеры скачут по Риму и Генуе. Старобинец, видно после романа, никакой не Филип Дик, но – Петрушевская нового поколения, евро-Петрушевская, писательница про женщин с таким психолокатором, который всю жуть, обычно прошмыгивающую под радаром, пеленгует и фиксирует на экране; Петрушевскую читать жутко и муторно, Старобинец – жутко и весело.

Весело – да, местами; но не увлекательно (и, пожалуй, это приговор – потому что, если писатель пользуется таким сильным средством, как фантастическое допущение, взамен от него ждут, что его текст окажется увлекательным; «Убежище» не назовешь идеальным первым романом). Кажется, что в нем «все сходится», но на самом деле сходится под таким странным, бывает, углом, что лучше бы этих «схождений» не было вовсе. Выйдет ли Мальчик из комы, добежит ли до России папа-паук – все это тонет в таком количестве других вопросов, что, в сущности, уже и не интересует наблюдателя. Роман перенаселен – здесь слишком много двойников, двойных смыслов и потаенных корреспонденций; на каркас романа – историю про одиночество и тревогу молодой женщины – понавешаны и зазомбированный президент России, и Всемирный потоп, и евангельский миф; базовая история прогибается под весом побочных, тоже весьма тяжеловесных. «Убежище» только выиграло бы, если б из него удалили персонажа по имени Антон – создателя апокалиптического сайта и теории о России-убежище (и персонаж недопридуман, и ложный апокалипсис только отвлекает). По-видимому, Старобинец нужен был некий реальный аналог катастрофы сказочной – сломанной Иглы; так получился этот интернет-апокалипсис – некрасивый контрфорс. Зачем было налагать личное сумасшествие и городскую сказку еще и на «актуальные реалии»? Придать фантастическому роману «общественно-политическое звучание» все равно не получилось. Начинаешь думать, что классический глупый приговор «слишком много нот» не такой уж глупый; у Старобинец – писательницы с исключительно богатым воображением – тоже слишком много нот (ног, голов и туловищ), и лучше бы ей остановиться на одной – той, которая передает боль потери и одиночества, а не умножать сущности без крайней необходимости.