Книга: Круговые объезды по кишкам нищего
Назад: Наталья Ключарева. Россия: общий вагон
Дальше: Алексей Лукьянов. Спаситель Петрограда

Майя Кучерская. Современный патерик. Чтение для впавших в уныние

«Библиополис», Санкт-Петербург; «Время», Москва

 

Патерик есть – введение предупредительно сообщает о точном значении термина тем, кто запамятовал его, – сборник «историй из жизни подвижников» и «поучительных историй о грехопадениях». Занимательные побасенки из жизни наших современников, так или иначе связанных с православной культурой, любопытны, не сказать захватывающи. Круг «подвижников» достаточно широк, чтобы включать в себя батюшек, матушек, преподавателей воскресных школ, благочестивых прихожан и прочий «прихрамовый люд», вплоть до бандитов и Н. С. Михалкова; человек невоцерковленный оценит уже колоритность антропологического материала. Духовные лица Кучерской похожи на пошехонцев – эксцентричные, но располагающие к себе чудаки; но тогда как в пошехонском фольклоре инаковость персонажей оформлялась географически, здесь – конфессионально. Спектр сюжетов широк чрезвычайно, что видно уже хотя бы по первым фразам: «Матушка Филарета давно подозревала, что сестры в ее монастыре спасаются плохо»; «Один батюшка не любил голубых»; «В корнях старого дуба жил в своей норке один православный Ежик» и даже «Тоня залетела». Дальше, как правило, следует описание греха (или, если, как в последнем случае, грех налицо, покаяние/возмездие) либо чуда. Историйки коротенькие и щелкаются, словно семечки, – сотнями; и голова работает, и руки заняты; успевай только лузгой поплевывать.
Сами по себе все эти истории не бог весть что; но из них, как из кусочков смальты, складывается мозаика – образ обновленного, ответившего на вызовы XXI века, user-friendly «современного православия» (даже если кому-то это словосочетание может показаться противоречием в терминах) – православия, вынужденного торить себе дорогу в мире, где правят бал покемоны, Оксана Робски и операторы сотовой связи. Чтобы пробить свой чек, здесь нужна не столько конфессиональная нетерпимость, сколько ирония, не столько строгость, сколько почти карикатурность, парадоксально привлекающая к себе новую паству самой своей абсурдностью, инаковостью. Коррупция в РПЦ? Попы на «бентли»? Да ладно вам, коррупция, в одном месте вообще прихожан окормлял батюшка-людоед – ну и что, что людоед, зато посты держал очень строго, ни мясинки. Это не столько благочестивые байки о попах, сколько подобие дзенских коанов. Не столько энциклики против современной бесовщины, сколько образчики хорошо просчитанной иронии, саркастические растушевки. «Однажды ночью к Ларисе Епифановой прямо на метле прилетел Гарри Поттер… С тех пор Лариса сильно заикается и очень плохо спит. Вопросы и задания после текста: 1) Хорошо ли поступил Гарри Поттер, прилетев к Ларисе ночью на метле? 2) Как вы думаете, он что, не мог не на метле? 3) Почему Лариса осталась заикой? Подумайте хорошенько, не отвечайте на этот вопрос сразу».
Как и всякий хороший пресс-секретарь – а Кучерская сделала для нынешнего православия то, что сделало бы профессиональное пиар-агентство, – она отвечает на вопросы сразу, а хорошенько думает загодя, причем отстреливается не стандартными коммюнике из катехизиса, но остроумными апофегмами к случаю. Трудно отвергнуть покемона на том лишь основании, что так может выглядеть только бесовское отродье, но можно ударить по нечисти с фланга и выставить японскую тварь в комическом контексте; и православный смех рассеивает любую тьму с востока.
Православие у Кучерской представлено как конфессия, которая, не отступая от традиционного обскурантизма, может успешно функционировать в современном мире, где разного рода дискриминации и подавления свободы личности считаются неприемлемыми. Да, среди конгрегации нет-нет да и бывают случаи рукоприкладства, рецидивы сексизма и прочие пережиточные явления. Но поданы они все как оригинальный этнографический реликт, скорее привлекательный, чем отталкивающий; нам ведь нравятся традиции, не так ли? Автор умудряется, не вызывая лишнего удивления, оперировать такими понятиями, как «грех» и «чудо», причем как совершенно обыденными. Да, мы следим за руками (карася-карася-превратися-в-порося) и могли бы указать на некоторые процедурные нарушения – но ведь это же фольклор, не с потолка, на диктофон записано. Раз на диктофон, значит – современный, раз современный – значит, традиция жива, предприятие функционирует, жизнь продолжается, в церквях уже можно присесть на лавку, батюшки обзаводятся белыми «шкодами», разбойники все благочестивее, а слишком усердных поборников экуменизма не обязательно убивают топором средь бела дня.
Скептики с лоснящимися рылами скажут, что вся эта «прихрамовая тусовка» – психическая антисанитария, питательная среда для дикости и мракобесия. Но ведь также и для симпатичных волшебных сюжетов и раскидистых нарративных плесеней, аргументирует фольклорист. Маловерам с постными физиономиями автор демонстрирует, что религия – вовсе не обязательно синоним гротескности. В деталях – пожалуй, ну так ведь эдак даже и привлекательнее. С Богом – и с батюшками, иеромонахами, юродивыми и проч., что ли, интереснее, чем без Бога – вот что выщелкивает на своих четках-счетах М. Кучерская; в сущности, «Патерик» помимо всего прочего – очередной извод так называемого паскалевого пари: в Верховное Существо выгоднее верить, чем не верить; и разумно признать, что здесь, в России, Оно соответствует официально принятому РПЦ представлению о Нем.

 

Кучерская – квалифицированный специалист, расфасовывающий свой опиум так, чтобы рука протянулась к нужной упаковке.

 

Майя-Saatchi amp; Saatchi-Кучерская благоразумно обходит стороной запутанные вопросы – церковь и государство, церковь и политика, коррупция в официальной РПЦ и критика ее старообрядческими организациями. Разумеется, это не входит в сферу компетенции православных ежиков. Не стоит также подсовывать ортодоксальной белочке орешки идеологического характера: каким все же должно быть православие – секуляризованным и вестернизированным или огненным и бескомпромиссным? Однако как бы то ни было, это, безусловно, пропитанная религиозным духом книга, и, надо сказать, Кучерская – квалифицированный специалист, расфасовывающий свой опиум так, чтобы рука протянулась к нужной упаковке. Отзывы первых исцелившихся впечатляют. Известный эталон мировой скорби Псой Короленко утверждает, что книжка «буквально месяц назад на время вывела меня из очень глубокой депрессии».
Писать о духовенстве – тоже своего рода подвижничество; в либеральной отечественной культуре это сразу означает подвергнуться обвинениям в ханжестве и фарисействе. «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов – что вы делаете!» – а ведь это Белинский, и орет он на своего любимого Гоголя; страшно подумать, сколько бы шкур содрал он с Майи Кучерской за ее «гимн гнусному русскому духовенству». «Неужели вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника. Кого русский народ называет: дурья порода, брюхаты жеребцы? Попов… Не есть ли поп на Руси для всех русских представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства? И будто всего этого вы не знаете? Странно! ‹…› Основы религиозности есть пиэтизм, благоговение, страх божий. А русский человек произносит имя божие, почесывая себя кое-где. Он говорит об образе: годится – молиться, а не годится – горшки покрывать».
«Патерик» Кучерской – не бойкий «все-хорошо-прекрасная-маркиза» рапорт, но и не пономарский бубнеж о проделанной работе по духовному воспитанию верующих; скорее нечто среднее – публикация менеджера по связям с общественностью, профессионально интерпретировавшего данные, полученные от совета директоров как оптимистичные, несмотря на то что кое-кто мог бы усмотреть в них торжество «кнута», «обскурантизма» и «татарских нравов». Многое говорит и сама фигура этого секретаря: не толоконный лоб в камилавке, а современная женщина с короткой прической, иронично поджатыми губами и, не исключено, даже в штанах (фотография автора, предоставленная издательством, не дает оснований подтвердить или опровергнуть эти предположения). Эта фигура, кстати, очень удачно инсталлирована в книгу – и не только на обложку. То и дело здесь появляются то «писательницы», то «фольклористки», а то персонажи по фамилии Кучерская. Это явно «свой» в этом странном мире; идеальный посредник между совсем посторонними и слишком инсайдерами. Сколько можно понять из баек, похожих на автобиографичные, – изначально истории коллекционировались автором, университетским ученым, с научной целью. Она наряжалась надлежащим образом и выдвигалась в «прихрамовые люди» – с диктофоном. Представьте себе Николку из «Бориса Годунова» с цифровым фотоаппаратом за пазухой или Лизавету Смердящую с портативным сканером под подолом – вот что такое по существу «прихрамовая фольклористка» Кучерская; фигура юродивого, укомплектованного радиоаппаратурой и овладевшего всеми тонкостями скоморошьих интонаций, безусловно, одна из многочисленных удач автора. Не стоит, впрочем, и забывать, что тренировочный балаган этих скоморохов базируется в Калифорнии, и не стоит тестировать их дудки и пищалки на аутентичность – тут запросто можно получить по сусалам.
Никакой, впрочем, агрессии, все чинно-благородно и исполнено благожелательности. В самом деле, лучше ведь «рассказывать похабные сказки» и «почесывать себя кое-где», чем… чем что бы то ни было. Вот и про эту книжку тоже можно сказать: годится – молиться, а не годится – горшки накрывать. Такие времена, что широкая утилитарность предмета скорее свидетельствует в его пользу.
Повесть Алексея Лукьянова была напечатана в толстом журнале и производила впечатление милой летней межсезонной шутки, замечательной не то комичными сценками, не то приятно-глумливой, коровьевской манерой изложения. «На стойку тяжело улегся желтый саквояж постояльца, клацнули серебристые замки, и перед глазами служащего на мгновение вспыхнул пожар, которому в сердце потухнуть суждено ой как не скоро. В саквояже сияли золотые монеты. Получив электронный ключ от номера, постоялец уже собрался уходить, как вдруг обернулся и задал странный вопрос: „У вас тут с людоедством как?“ – „Виноват?“ – Лоб служащего на мгновение исчез, оставив место лишь густым бровям и округлившимся глазам. „Экий ты, братец, непонятливый“, – покачал головой Крокодил и проследовал к лифту».
Два года спустя, в 2006-м, когда за «шутку» автор получил Новую Пушкинскую премию, повесть издали всерьез, в твердой обложке.
В альтернативно-историческом Петрограде начала XXI века – столице конституционно-монархической России от Берлина до Камчатки – объявляется Крокодил с чертами андроида, курящий и разговаривающий, который оказывается не просто интуристом, но и террористом, собирающимся организовать покушение на царя.
Назад: Наталья Ключарева. Россия: общий вагон
Дальше: Алексей Лукьянов. Спаситель Петрограда