Он, похоже, был разочарован моим внешним видом. Единственное мое достоинство заключается в том, что я молода, а так у меня толстые веки, похожие на гусениц, бледные губы, похожие на гусениц, и пальцы на руках и ногах тоже похожи на гусениц. Да и вся я похожа на большую гусеницу, а самое худшее то, что он был достаточно молод. Мне двадцать лет, хотя, по правде говоря, далеко уже за двадцать. У моего друга есть брат, который еще на «тойоте-соарер» катался, его сейчас за наркоту посадили. Я спала с ним пару раз на татами, правда, у меня на заднице следы от татами отпечатались. Так вот, лет мне столько же, сколько и ему. Может, побольше даже.

— Добрый вечер, я из «Змеиного гнезда», — представилась я.

Он засмеялся:

— Звучит как название тренировочного зала для профессиональных рестлеров.

Его смех выдавал хорошее воспитание, и я успокоилась. Хотя именно такие воспитанные уроды и говорят потом что-то типа: «Засунь мне язык в задницу» или: «Разгладь мне яйца языком». Я вошла в комнату вся наготове, но сделав вид, что для меня подобная работа впервые. Не знаю, однако, поверил он или нет. Он был молод, и было заметно, что привык развлекаться. В его номере стояла огромная кровать, и я подумала: вот сука, такой молодой, а в каких роскошных номерах останавливается!

Пока я звонила в офис, он достал из ведерка со льдом, похожего на голову робота, бутылку, открыл ее и начал пить вино. Он совершал все такими привычными движениями, что стало понятно, он проделывал это не раз. Я тоже выпила вина и решила, что джин-тоник, который обычно пью вместе с ним, гораздо вкуснее. Внезапно он приказал мне показать ему задницу, и я тут же забыла о нет. Я спросила, можно ли сначала принять душ, но он ответил, что не собирается касаться моего тела, поэтому душ не нужен. А затем снова велел задрать юбку и повернуться к нему задницей. Видя мою нерешительность, он сказал, что, если я буду продолжать в том же духе, мне лучше будет вернуться домой. Вытащил из бумажника банкноту в десять тысяч иен и протянул мне. Нет бы мне тогда взять ее и уйти, но я подумала, что он богач и смогу заработать много денег сегодня, поэтому и повернулась к нему задницей. «Фу, что это?» — спросил он и ткнул мне кончиком ручки в прыщ на ягодице. Я ответила: «Прыщик». А он сказал, что, наверное, мне питательных веществ не хватает, что я, вероятно, ем только лапшу рамэн, вот у меня прыщи и появляются, как у филиппинских проституток, они все прыщавые ходят. Из-за подобного сравнения мне стало жутко обидно, я знала нескольких филиппинок, они у нас раньше работали, и меня это так задело, что даже слезы на глаза навернулись.

«Ты что, плачешь? Ну не дура ли?!» — воскликнул он, похлопывая меня по заднице, а затем сжал ее и так умело дотронулся до влагалища, что я, несмотря на слезы, почувствовала, что вся намокла внизу, а еще действительно ощутила себя дурой. Он приказал спрятать задницу, потому что она ужасна, достал еще двадцать тысяч и велел мне идти домой. Я попросила позволения остаться и заверила, что буду стараться изо всех сил. Не знаю даже, что на меня нашло. Видимо, это из-за того, что я всегда все бросаю на полпути, мне дедушка обычно это в укор ставил, вот и захотелось закончить начатое. Дед постоянно говорил, что очень важно, начав что-либо, не бросать посередине, и я с ним всегда соглашалась. Почему мне вдруг вспомнился мой любимый дедушка в таком месте, я не знаю, но мне стало грустно, и я заплакала.

Плача, я встала на пол на колени и, расстегнув молнию на его вельветовых штанах, хотела взять его член в рот, но он схватил меня за руку, отвел ее в сторону и сказал, чтобы я прекратила. А вот он так себя не ведет никогда. Даже если он обижается, можно заслужить его прощение, если долго сосать. Но этот парень, видимо, совсем другого типа.

«Я же тебе сказал, что заплачу, только уходи!» — потребовал он снова, но я ответила, что, если вернусь рано, меня будут ругать.

«Блин, что тут будешь делать? Ты голодная?» После моего утвердительного кивка он тут же отвел меня в бар на подземный этаж.

Бар был весь в золотом и черном цветах, там оказалось много выпивки, не виданной мной ранее, и официанты были очень высокого роста. Мне стало лучше, а он заказал мне сэндвич со стейком, положил его передо мной и обмолвился бармену, что у меня прыщик на заднице. Бармен, тряся шейкером, рассмеялся. Я, конечно, удивилась, зачем клиент такие вещи про меня всем рассказывает, но потом решила, что, может быть, в этом черно-золотом баре так принято, поэтому молча ела свой сэндвич. Было очень вкусно. Я сказала ему об этом, но он, не обращая на меня внимания, разговаривал с барменом о вьетнамке, которая наполовину француженка, наполовину китаянка и которую он хотел бы завалить. А бармен поделился с ним информацией о Нацуки из какого-то заведения на Гиндза, то ли «Мадонна», то ли «Кадонна». В общем, эта Нацуки приходила недавно одна, поймала портье и выспрашивала у него номер комнаты моего клиента, но тот ей не сказал, тогда она выпила полбутылки пойла и удрала. Мой клиент спросил, была ли она в кимоно, бармен кивнул, тогда клиент расстроился: «Вот блин», взял с моей тарелки маринованный овощ, положил себе в рот, но не проглотил, а оставил свисать изо рта на губе и произнес: «Но она так сосет, просто гений минета, если ее оставить на ночь, будет всю ночь сосать, а утром проснешься, все равно сосет». Они с барменом захохотали. Я, когда доела сэндвич, обратила внимание на то, что уже поздно и поезда больше не ходят. Тогда снова вспомнила дедушку. Он всегда говорил, что необходимо быть настороже, болеешь ты или, может быть, какаешь, никогда нельзя расслабляться. Но я с удовольствием разглядывала мясную подливку между хлебцами сэндвича, вот и забыла о последней электричке. На самом деле причина не только в этом. Я и раньше пропускала последний поезд, потому что просилась у мужчин остаться на ночь, и они все с радостью соглашались. Этот не горел желанием меня оставлять, но когда я попросила, сказал, что приведет женщину. Я поинтересовалась, можно ли мне будет поспать, но он захотел, чтобы я смотрела. Так будет интереснее для него. После двух ночи появилась красивая женщина с длинными волосами. Даже не посмотрела на меня, просто сказала, что на улице дождь. Ее одежда — дождевик, ботинки, рубашка, юбка — выглядела очень дорогой. Он попросил ее раздеться, но она ответила, что хочет, чтобы эта уродина ушла, подразумевая меня. Он снова велел ей раздеться, на этот раз она подчинилась. Я думала, что они займутся обычным сексом и что на этом все закончится, но они повели себя по-извращенски. Он приказал ей заняться онанизмом и тереться взмокшей писькой о стекло окна. Она выставила задницу и начала тереться о стекло на двадцать шестом этаже, затем, раздвинув ягодицы, спросила, можно ли ей кончить. Когда убрала свою задницу, стекло окна, в котором отражалась ночь, оказалось мокрым от ее липких выделений. Мне стало не по себе, и я попыталась вспомнить, как мы с дедушкой ловили капустниц. Тогда, весной, мы ходили на капустное поле. Там было белым-бело от только что родившихся бабочек. Дедушка ловил их без сачка, просто шляпой, по нескольку десятков за раз. Потом я отнесла их в школу, и все меня хвалили, а дедушка, когда узнал об этом, был очень рад. Вдруг женщина закричала: «Больно!» Образ дедушки стал таять, начиная с головы. Соски женщины сжимали резиновые кольца, делая их похожими на баклажаны. Он растягивал кольца и крутил ими, словно пытался играть на гитаре, и они издавали вибрирующие звуки, затем он поставил женщину на колени и заставил ее сосать.

Я подумала, что мне тоже хочется пососать, но мужчина с женщиной своим поведением настолько замарали образ дедушкиных бабочек в моей душе, что я, заплакав, крикнула им: «Да идите вы!» Потом повторила: «Пошли вы!» Однако они не обращали на меня внимания, сосали и растягивали резиновые кольца дальше. Тогда я вскочила с постели, подбежала к ним вплотную и еще раз заорала: «Идите в жопу!» Он, даже не прекращая минета, схватил меня за волосы, встряхнул и приказал идти спать. У меня из глаз потекли слезы, несколько слезинок упало на пол. Это было хорошо видно, и женщина радостно улыбнулась. Я тоже хорошо разглядела ее улыбку, и мне показалось, что все ее лицо блестит от слюны. Он еще тряс меня, держа за волосы, а я, плача, вопила: «Извращенцы, я вас прикончу, идиоты!» Теперь женщина не выдержала. Прекратив сосать, она повернулась ко мне и сказала: «Пусть она едет домой». Он крикнул: «Ну что?! Слышала?! Пошла отсюда!» — и отпустил меня. Я сказала, рыдая, что электрички больше не ходят. Тогда женщина спросила, вытирая губы, где я живу. Я ответила, что в Ураве. Она кивнула: «Далековато» — и закурила. У нее были тонкие пальцы. А еще у нее на заднице не было прыщей и пятен на теле, зато имелся небольшой животик, поскольку она была уже не совсем молода. Она сидела боком и курила. А я все плакала, что не смогу вернуться домой пешком, однако он показал на мою одежду, лежащую на стуле, и велел убираться. Его достоинство было влажным и блестело на свету. Я все время смотрела, как женщина делала ему минет, поэтому внизу у меня все взмокло, но я точно знала, что он не будет трахаться со мной, и мне стало жутко обидно. Я вдруг закричала таким странным голосом, что сама испугалась: «Пошли вы оба, извращенцы!» Женщина, смеясь, сказала, что сейчас появится охрана, а он достал из кошелька две бумажки по десять тысяч и велел поехать домой на такси. Я никогда на такси не возвращалась, поэтому даже не знала, сколько это может стоить, да и если ему денег не привезти, он может меня бросить. Он всегда так говорит. Я испугалась, выхватила у мужчины кошелек из рук и вытащила оттуда несколько бумажек по десять тысяч. Пытаясь вернуть свой кошелек, он схватил меня за волосы снова, а я укусила его за руку. «Ты вообще понимаешь, что делаешь? Это же воровство», — тон его голоса внезапно смягчился. Он стоял и потирал укушенную руку. Женщина затушила сигарету, встала и спросила: «Откуда ты? „Змеиное гнездо“? Я расскажу все вашему главному». У меня по спине побежали мурашки. Подумав о том, что меня уволят, если главный обо всем узнает, я вдруг ударила ее. Она поджала губы, схватила стоявший у стены зонтик и, целясь мне в глаз, ткнула. Я, закрыв глаза, увернулась, и удар пришелся мне в лоб, зонтик содрал кожу, и пошла кровь. Она попыталась еще раз ударить, но он остановил ее, а я вопила что-то, чего уже сама не помню. Когда я прокричала, что пожалуюсь господину Яя и он их убьет, клиент оставил женщину, повернулся ко мне с по-прежнему стоящим членом, приблизился и спросил низким голосом, из какой я группировки и откуда знаю господина Яя. Затем добавил, что я могу позвонить ему и позвать сюда. Я испугалась. Первым моим желанием было позвонить ему, он сам-то ни к какой банде не принадлежал, но у него были друзья, которые были в группировке. Конечно, он не знал ничего о моей работе, но я все же не удержалась и позвонила. Он ответил недовольным голосом. Мужчина выхватил у меня трубку и спросил его, действительно ли он из этой группировки. Он спросонья пробурчал, что ничего не понимает. Тогда клиент сказал: «У меня сейчас в номере твоя женщина, и она украла у меня семьдесят тысяч». Затем они еще немного поговорили, и клиент передал мне трубку. Он сказал мне, чтобы я делала так, как велел мужчина. Я начала канючить, но он рявкнул мне, что я дура, и повесил трубку. Его голос дрожал, поэтому я испугалась еще больше. Вернула деньги и уже собиралась выходить, как вдруг женщина произнесла: «Подожди. Вот теперь встань на колени и извинись!» Мужчина сказал: «Да ладно, пусть идет». Но она разозлилась не на шутку, и мне пришлось встать на колени. Когда я склонила голову, пара капель крови из моего разодранного лба упала на пол. Он, похоже, передумал, потому что велел мне оставаться в таком положении, потом задрал мне белье, снял трусы и поднял мою задницу выше. У меня сильно болел лоб, и я не очень хотела, чтобы мне сейчас вставили, но все же увлажнилась от его прикосновений. Он сначала только трогал и не вставлял мне. Внезапно я почувствовала, что моя задница стала невыносимо мокрой и холодной. Затем он взял мои руки и кожаным ремнем связал их за спиной так, что я не могла пошевелиться. И в этот момент что-то твердое вошло мне во влагалище. Я тут же поняла, что это вибратор. Он водил им взад-вперед медленно, и я, не удержавшись, застонала. Женщина протянула свои ступни к моему лицу и приказала облизывать ей пальцы. Я сначала отрицательно помотала головой, но кровь снова капнула с моего лба, и несколько капель попали женщине на ногти. Цвет крови отличался от цвета ее педикюра, это было так красиво, что я открыла рот и начала облизывать ее большой палец. До этого мне никогда не приходилось брать в рот чужие пальцы ног. Они были гладкими, и я не чувствовала того, что обычно ощущаю, когда сосу его член. Подумав о том, что женщина, скорее всего, не принимала душ, у меня начались позывы тошноты, и я вспомнила, как, будучи в средней школе, я один раз видела, как моя самая красивая одноклассница в перерыве между занятиями стрижет себе ногти. Мне тогда почему-то стало интересно, и потом я эти ногти понюхала. Так вот, сейчас пальцы женщины пахли точно так же, как те ногти. От этого запаха у меня нос потерял чувствительность. Ягодицы тряслись, и я уже хотела кончить, как вдруг мужчина вытащил вибратор и надавил мне на клитор так, что задница осталась непроизвольно трястись от желания, а я, не подумав, выпустила пальцы ног женщины изо рта, за что получила от нее легкий пинок в нос. Я извинилась и продолжила их облизывать, начиная от большого и кончая маленьким. От того, что он вытаскивал вибратор каждый раз, когда я хотела кончить, моя задница устала. Тогда он перевернул меня на спину — по-прежнему с завязанными руками и согнутыми у груди коленями. Женщина обнажила свою письку прямо у меня перед глазами, а он, положив вибратор на пол, засадил ей. Она громко закричала, а из ее влагалища начала сочиться белая пенистая жидкость. Он приказал мне лизать там, где его член входил в нее, мне очень не хотелось, но пришлось это делать. Я плакала и повторяла им, чтобы они отпустили меня домой. Тогда он рассердился, вынул свой член, раздвинул мои ягодицы и глубоко засадил мне вибратор в задницу.

Было ужасно больно, и я подумала о том, что, когда вернусь к нему, попрошу намазать мне анус ментоловым бальзамом. Мне очень не нравится запах ментола, но вонь какашек мне не нравится еще больше, и я начала беспокоиться, что палец пропахнет какашками, если им намазать попу. Я пряталась в туалете на том этаже, где находился бар, и так плакала из-за того, что меня отымели в попу, что веки опухли. Я в первый раз так сильно рыдала, веки настолько отекли, что я не могла смотреть на себя в зеркало.

А еще я поняла, что не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии. Стрелки моих часов с Микки-Маусом показывали четыре часа утра. Я пряталась в туалетной кабинке, сев на стульчак прямо в юбке и трусах, в той позе, в какой обычно какают. А потом задумалась и нечаянно начала писать. Я хотела рассмеяться, но мне было так хреново, что даже и рассмеяться как следует не смогла. И тут мне подумалось, что правду говорят о людях, которые не могут смеяться, потому что с ними произошло что-то, пожар там или землетрясение. Выйдя из кабинки, чтобы посмотреть, спал ли отек, я глянула в зеркало. Но мое лицо по-прежнему оставалось таким же опухшим, как и раньше. Тут зашел охранник и спросил меня, живу ли я в отеле. Я извинилась и ответила, что всего лишь воспользовалась туалетом. Тогда он окинул меня с ног до головы взглядом и остался стоять. Делать было нечего, мне пришлось уйти из туалета, опустив глаза. Я пересекла холл, который подметал какой-то сухой старик, и вышла из отеля. Охранник все это время брел за мной следом.

Услышав слово «Урава», таксист обрадованно постучал по стеклу правой рукой, приглашая меня сесть. Затем пробормотал удивленно: «А, даже такая волна есть», увеличил громкость радио и стал подпевать Сабуро Китасима. У меня одновременно болели и разодранный лоб, и задница. Задумавшись о нити, которая могла бы соединять два этих больных места, я вдруг вспомнила о том, как той женщине надевали на соски черные резинки и скручивали их.

Водитель посмотрел на меня в зеркало заднего вида и, улыбнувшись, сказал: «Поздняя работа, да?» Вот гад, подумала я. Ведь знает, что я проститутка, и делает вид, что тупой. Но он оказался совсем не таким. Он очень много работал, на прежнем месте у него были неприятности, он задолжал крупную сумму, продал дом и теперь ютился в маленькой квартирке. Сыну, который учился в старшей школе, он не мог ничего купить, из-за этого у них возникли разногласия, тот перестал его уважать, даже до драки дело дошло, а ведь проиграть оппоненту физически — значит проиграть ему морально. Так что, несмотря на свою маленькую зарплату водителя, он пошел еще заниматься карате. Когда я услышала все это, я начала его уважать и даже поделилась с ним своими чувствами. Ему понравилось, и он обрадовался. Но, похоже, что главная стычка между ними уже случилась. Водитель занимался карате по утрам на спортивном поле младшей школы, где когда-то учился его сын. Но сын был крупной комплекции и изначально имел все шансы на победу, да и к тому же занятия карате не продлились больше одного месяца, так что даже удачный удар не мог быть эффективным. Однако сына это очень расстроило, он даже расплакался и спросил, почему отец не может бить в полную силу. А потом он ушел из дома, и выглядело это прямо как в какой-нибудь телевизионной драме. Я даже позавидовала мужчинам, ведь у них могут быть товарищеские чувства, а еще у них нет влагалища, они всегда чисты и свободны. Я выпалила это таксисту, а он спросил меня, что со мной произошло. Я сначала молчала, но потом решила, что человеку, который специально занимался карате, чтобы сразиться с сыном, можно сказать все что угодно. Я сообщила, что папа у меня держит маленький магазин по продаже косметики, мама занимается там же продажами, старший брат раньше был профессиональным игроком в волейбол, а сейчас работает в типографии, и еще у меня есть младшая сестра, толще, чем я. «А ты чем занимаешься?» — поинтересовался он. Я ответила что-то неопределенное, а он предположил, что, наверное, мама с папой очень беспокоятся за меня. Мне стало неприятно, и я соврала, что работаю спутницей на различных вечеринках. Неумелая была ложь, я ведь совсем не выгляжу как спутница. Таксист начал читать лекцию на тему того, что можно, конечно, что угодно сказать незнакомому человеку, но совершенно необходимо иметь достоинство, потому что если оно будет, то даже при всех трудностях и проблемах ты не сломаешься внутри. Я не совсем поняла, что значит сломаться, однако вспомнила, как облизывала пальцы ног той женщине в отеле, и решила, что это как-то связано. Мне подумалось, что не все так плохо, я ведь всегда не только получала от кого-то за что-то, но и могла ответить. Хотя устаешь от этих всех «ты не так посмотрела», «не наглей», «извинись». Когда я облизывала ей пальцы и меня трахали в задницу, из моего тела как будто что-то ушло. И там внизу совсем другие ощущения были. Во время секса с ним я чувствую себя некрасивой, а сегодня подобного не было. И хотя она на самом деле куколка, я об этом даже не думала. Может, потому, что я ото всего уже устала? У меня такие мысли уже бывали. Обычно это случается, когда мне грустно или он напьется, напихает мне овощей во влагалище, потащит в ванную за волосы и написает там на меня.

Уже начало светать, когда мы подъехали к Сайтама. Таксист все еще продолжал говорить о достоинстве, а у меня из раны на лбу снова пошла кровь. Мне уже было не до чувства обиды из-за всего, что со мной сделали, просто казалось, что я потеряла все силы, будто кончила. Я заплакала. Мне стало казаться, что широко раздвинутые ноги той женщины, ее круглая задница и колышущиеся груди — это так естественно и очень красиво. А я со своей кожей, толстыми веками, вогнутыми ногтями и прыщами на попе совсем не подхожу этому миру. Я вообще не человек, а так, картофельный червь, паразит. С такими мыслями я подошла к его квартире.

Свет был включен. Я взяла молоко и газету у входа и зашла, но его не было дома. Кровать была расстелена, но оказалась холодной, и мне почудилось, что он ушел погулять. Полистала комикс, но потом вспомнила, что он по утрам никуда не ходит гулять, заволновалась, открыла его ящик и увидела, что там нет ни чековой книжки, ни его печати, ни темных очков, которые он так любит. Я испугалась, не настолько светло было на улице, чтобы ходить в темных очках. Я позвала его по имени, но в ответ только услышала, как капает вода из крана на кухне. Мне никогда не нравился этот звук, поэтому я изо всех сил стала закручивать кран, но у меня ничего не получилось. От усилий вновь разболелся анус, и я пошла в ванную за ментоловым бальзамом. На стене была прикреплена записка.

Дура! Я тебя ненавижу!

Намазывая анус бальзамом, я перечитала записку сотни раз. Затем вдохнула запах ментола и поняла, что на этот раз помириться просто трахнувшись нам не удастся. Я вытерла бальзам салфеткой. Было больно.

Электрички и автобусы еще не ходили, а на такси денег у него не было. Вычислив, что он мог отправиться только к своему другу, который жил неподалеку, за банями, я пошла туда. Он спал, завернувшись с головой в одеяло. Я позвала его по имени, но он не откликнулся, и мне снова стало страшно. Я вышла, присела на железные ступеньки и открыла зеркальце. Веки у меня были опухшими и походили на гусениц. От холодных ступеней у меня снова разболелось в заднице, и я заплакала, но убедила себя в том, что хорошо сделала, вытерев бальзам. Вернувшись в комнату, я потрясла его за плечо. По тому, как оно было напряжено, я поняла, что он не спал. Может, он меня побьет, я потом пососу и все закончится? Стиснув зубы, я продолжала трясти его за плечо и звать по имени, как вдруг он повернулся ко мне с открытыми глазами. От радости я заплакала и бросилась ему на шею, но он не обнял меня и не ударил, а просто сказал: «Все». Я не поняла, о чем он, зарылась к нему под одеяло и через трусы нащупала его член. Он был мягким, и я решила начать. Он выругался и пнул меня коленом в лоб. Кровь залила мне лицо и попала в глаза, и я на секунду вдруг представила себе, как она переливается через мои выбритые брови и направляется к векам. В моем воображении это походило на паровоз, переправляющийся через горы. Я хотела стянуть с него трусы, но он встал, надел штаны, схватил меня за волосы, протащил до входной двери, отпустил, сказав: «Не трогай меня!», взял кожаные сандалии и пнул меня в бедро. Несколько моих волос обвилось вокруг сандалий, и я поняла, что хочу его. Плача, я задрала юбку, стянула трусы, но он вдруг тихим голосом произнес: «Извини, все, закончили». У меня в голове внезапно стало пусто, глаза почти не видели из-за крови, болело бедро, и я со спущенными до щиколоток трусами выскочила на улицу. Я брела, плача во весь голос, так что все попадавшиеся на пути люди оглядывались. Он догнал меня, а я схватила его за руку и закричала: «Давай трахнемся, давай, давай!» Он переменился в лице, оттолкнул меня, затем схватил бутылку с молоком, стоявшую перед дверью ближайшей закусочной, и разбил ее о землю. Осколки и белая жидкость разлетелись в разные стороны. Глядя на них залитыми кровью глазами, я поняла, что это капустное поле, на которое мы когда-то ходили с дедушкой. Капустное поле, усеянное только что вылупившимися из куколок и разлетающимися в разные стороны капустницами.