Глава восьмая
Я вскочила на ноги, мать по-прежнему сидела на земле. Монах посмотрел на нее сверху вниз. Ростом он был самое малое футов шесть, сухощавый, во взгляде сквозила какая-то одержимость рекордсмена, как, скажем, у пловца или бегуна на длинные дистанции.
– Нелл? – спросил он. – Вы в порядке?
Он не поинтересовался, что мы делаем, сидя на земле в темноте, с половником, пустой банкой из-под майонеза «Хеллман», рядом с кучкой свежевыкопанной земли.
– Нормально, – ответила мать. – Пришла повидаться со святой, только и всего.
Монах откинул капюшон, улыбнулся матери такой непринужденной, заразительной улыбкой, и я увидела, что у него темные и короткие, безупречно подстриженные волосы.
Он бросил быстрый взгляд на перевязанную руку матери.
– Мне жаль, что вы поранились. Мы молились за вас во время обедни.
Он повернулся ко мне, и несколько мгновений мы разглядывали друг друга. В резком свете луны я заметила, что глаза у него бледно-голубые, а лицо покрыто темным загаром. У него был неотразимо мальчишеский вид, но и нечто поразившее меня своей напряженной серьезностью.
– Брат Томас, – сказал он, снова улыбнулся, и в груди у меня что-то сжалось.
– Я дочь Нелл, – откликнулась я, – Джесси Салливен.
Позже я буду снова и снова возвращаться к этой встрече. Буду говорить себе, что, когда встретила его, все слабые фитильки, скрытые в клетках моего существа, затрепетали от сознания, что это он – долгожданный, но я не знаю, так ли оно было на самом деле или я уже потом все домыслила. Уверена, что обременила нашу первую встречу слишком большим грузом воображаемого. Но я действительно почувствовала, как в груди у меня что-то сжалось; я увидела его – и что-то произошло.
Мать пыталась подняться, монах протянул ей руку и не отпускал, пока она прочно не встала на ноги.
– Кто вам теперь готовит? – спросила она.
– Брат Тимоти.
– О, только не он! – воскликнула мать. – Конечно, он отличный трапезничий – превосходно управляется, расставляя тарелки и наливая молоко в кувшины, – но готовить он не умеет.
– Конечно не умеет, – сказал брат Томас. – Поэтому аббат его и выбрал. Сегодня он сотворил совершенно чудодейственную запеканку. Великий пост – хочешь не хочешь, а надо поститься.
Мать игриво толкнула его здоровой рукой, и я подметила полный привязанности взгляд, который монах бросил на нее. Я думала, что в монастыре ее воспринимают как беспокойный счастливый талисман, но, возможно, она была для них чем-то большим.
– Не волнуйся, – сказала она монаху. – Еще пара дней, и я вернусь на кухню.
– Не вернешься, – слишком резко сказала я. – Рука заживет только через несколько недель.
Мать сверкнула на меня глазами.
– Недель? – огорчился брат Томас. – Да мы все к тому времени оголодаем. Конечно, пост поможет очиститься от грехов и стать почти святыми, но от нас останутся только кожа да кости.
– Я приведу с собой Джесси, – ответила мать. – Она мне поможет.
– Нет-нет, вам надо окончательно поправиться, – сказал монах. – Я только хотел вас поддразнить.
– Пора возвращаться, – пробормотала я.
Я пошла за ними через кованые железные ворота, потом по ведущей к дому тропинке. Брат Томас вел мать, поддерживая ее за локоть. Она о чем-то болтала с ним. В одной руке я несла банку и половник, а другой направляла луч фонарика.
Он сопровождал нас до самых «Ворот Нелл». Перед тем как скользнуть в них, мать помедлила.
– Благословите меня, – сказала она.
Просьба заставила монаха занервничать, и я подумала: «Какой же он, однако, стеснительный». Он поднял правую руку над головой и неуклюже начертал в воздухе крест. Мать, похоже, осталась довольна и, покачиваясь, пошла через двор к дому».
Я прошла через ворота и посмотрела на брата Томаса поверх стены. Стена была кирпичная и доходила мне до пояса.
– Спасибо, что проводили нас, – сказала я. – Вы ведь не обязаны были это делать.
Монах снова улыбнулся, причем обозначились складки по обеим сторонам рта.
– Мне не трудно. Наоборот, приятно.
– Вы, должно быть, гадали, что мы с матерью там делаем? – Я поставила банку и положила выпачканный землей половник на стену, потом опустила фонарик и направила луч света в гущу деревьев. Не знаю почему, но я внезапно почувствовала необходимость объясниться, возможно от смущения. – Она не просто пришла навестить святую Сенару. Я нашла ее, когда она стояла на коленях за статуей и копалась в земле – хотела похоронить свой палец. Она так измоталась, что в конце концов я вырыла за нее ямку сама. Никак не пойму, правильно я поступила или нет, помогла ей или сделала только хуже.
Монах слегка покачал головой.
– Наверное, я поступил бы так же, найди я ее там, – сказал он. – Как вам кажется – она захотела принести его в жертву святой Сенаре?
– Если честно, я никогда не знаю, что взбредет матери на ум в следующий раз.
Он решился прямо посмотреть на меня все тем же магнетическим взглядом.
– Знаете, многие в монастыре думают, что мы должны были предугадать, что случится. Мы были рядом с Нелл каждый день, и никто из нас не подозревал, что она такая…
Я подумала, он скажет «сумасшедшая». Или «умалишенная».
– …отчаявшаяся, – добавил он.
– Отчаявшаяся – это еще мягко сказано, – согласилась я.
– Верно, я тоже так думаю. В любом случае мы все переживаем.
Мы ненадолго замолчали, потянуло прохладным ветерком. Я оглянулась посмотреть, где мать. Желтый свет лился из окон, пронизывая воздух вокруг дома. Мать уже взобралась на крыльцо и исчезла на кухне.
Я поняла, что не хочу домой. Откинув голову, я посмотрела на небо, на млечную россыпь звезд и на мгновение почувствовала, будто плыву, отчалив от своей прежней жизни. Когда я опустила взгляд, то увидела сильные, загорелые руки монаха, которые опирались о кирпичи в нескольких дюймах от моих, и подумала, что будет, если я коснусь их.
– Послушайте, если вам что-нибудь нужно, мы постараемся помочь, позвоните, – предложил он.
– Ну, мы ведь соседи, – хлопнула я по кирпичам, стараясь этой шуткой отогнать вдруг охватившую меня робость.
Монах рассмеялся и накинул капюшон. Лицо его скрылось в темноте.
Я собрала лежавшие на стене предметы, быстро повернулась и торопливо пересекла лужайку. Не оглядываясь.