2
Когда я вернулась, желанный покой оказался на дальней заставе. В квартире я обнаружила пьяного Егора, чьи могучие локти покоились на груде отксеренных листков, в которых я признала свои статьи из «Горожанина».
– О! – сказал он беззлобно. – А вот и Александра Зимина!
– Да, это я.
– А… где ж ты была? Я тебя жду. Поговорить хочу. Я вот поговорить хочу с женщиной, с которой два года сплю. И оказывается – ни хуя про неё не знаю. А тут выясняются подробности – ты, понимаете ли, известный журналист. У тебя бабушка умерла, у тебя есть муж – бывший. Назначен советником губернатора! А я ничего не знаю… отчего так, Саня? Зачем? Нет, я по-другому скажу… Саня! – и он засмеялся недобро. – Саня, а для чего вы всё время врёте?
«Эх, крошка, крошка, – подумала я. – Сдала меня, значит. Нельзя ж так хотеть замуж. Чего слишком хочешь – никогда не сбудется. А я бы тебе ещё пригодилась».
– Егор. Скажи, пожалуйста, ты хочешь услышать какое-то объяснение?
– Хочу. Да. Хочу узнать, откуда ты заявилась, зачем ты была со мной и почему всё время врала.
– Хорошо, ты действительно имеешь право это знать. Я живу в твоей квартире, я живу с тобой, ты платишь за меня, и я просто обязана отвечать на твои вопросы. Которые сегодня звучат впервые. Для чего мы врём? Да по сотне причин. Наверное, свободные, спокойные и счастливые люди не врут. Но не знаю, как ты, а я за всю жизнь не встречала ни одной свободной, спокойной и счастливой женщины. Мне тридцать шесть лет, а я сказала тебе, что двадцать девять, ты реальный человек, нормальный мужчина и прекрасно знаешь, что на рынке половых услуг в цене только молодость.
– Да это ладно, тут разговора нет, скрыть возраст для женщины – дело святое…
– Я так не думаю. Мне как раз кажется, что эти ухищрения никак не вяжутся, к примеру, с понятием о человеческом достоинстве. Мужчины не таят своих лет – сколько есть, столько есть, и такое спокойное отношение признаётся правильным, нормальным для человека. Для человека. Но не для женщины. Ей дозволено всю жизнь бороться за молодость любыми средствами, и никто её за это не осуждает, наоборот, хвалят и поощряют – смотри-ка, этой голубушке ведь сильно за пятьдесят, а как выглядит! Молодец! А ты попробовал бы хоть недельку пожить в шкуре человека, чей главный вопрос – «как я выгляжу». Следить за собой должен всякий, в меру отпущенной ему любви к гармонии, но это «как я выгляжу» – оно ведь до истерики, до болезни, до безумия доходит, вы этого не знаете и не замечаете просто. Я-то более-менее здорова, и всё-таки семь годиков себе сбавила – знаешь, для чего? А чтобы ты был спокоен за качество приобретённого товара. Не малолетка, не перестарок, нормальный вариант для делового человека. Я уже была не я, а превратилась в «я для тебя»…
– Саня, меня в твоей внешности всё устраивает. Я про другое говорю. Зачем было скрывать, где ты работаешь? И пишешь, главное, хорошо. Я бы только радовался, что у меня есть девчонка-журналистка. Тему мог бы какую подкинуть. Ты меня что, за человека не считаешь? Я что, член с кошельком, да?
А образ-то неплох. Есть такие бумажники, застёгивающиеся на длинные петельки с кнопкой. Я представила себе, как эта петелька обвивает член, присоединяя его к кошельку… Дивная композиция. И назвать: «мечта жизни». Только бумажник должен быть толстый, а член, соответственно…
– Ты что улыбаешься, я не понимаю.
– Да ты сказал так забавно. Ну на что ты сердишься? Ведь ты меня – клянусь! – ни разу не спросил, где и кем я работаю. Тебе это было всё равно.
– Конечно, всё равно. Ты мне нужна как женщина, а кой мне чёрт, где ты работаешь?
– А чем ты тогда недоволен?
В риторике Егор был несилён. Он пытался и не мог сформулировать, чем он недоволен.
– Женщины всегда сами про себя говорят. Ты могла бы там щебетать чего-нибудь вечером, как день прошёл… Вообще дело в принципе. Раз про одно умалчиваешь, так и про другое тоже.
– Про что про другое?
– Кто-то, между прочим, две ночи дома не ночевал.
– А кто-то трахался с моей подругой и слушал сплетни про меня. Ты ей бока-то не повредил, у неё же всё изрезано, у бедняжки.
Егор рассмеялся не без некоторого смущения. Ага, попала.
– Чумовая эта твоя подруга. Только и заливалась соловьем, какая ты замечательная, и как она тебя любит, и умоляет меня никогда ни слова… Какая у вас, у женщин, дружба интересная. А всё-таки где ты была? Если честно?
– Честно? В пятницу напилась на поминках, уснула на квартире у Вали, третьей жены моего отца, в бабушкиной комнате. Утром, как проснулась, приехала домой. Ты мне ничего не сказал о своих планах, поэтому субботу я провела за городом, у друзей. Тихо и безгрешно.
Правды захотел? Будет тебе правда – на трёх возах не увезёшь. На войне как на войне, милый мой. Сидит и воображает, что говорит со мной на равных – он, хозяин жизни, и я, замученная тварь. И он хочет от меня всего, чего нет в нём самом, – красоты, любви, верности, правды! Нет, но наглость какая!
– Ладно, ответ принят. Лучше, действительно, ничего не знать. Я тебе не супруг, и ты не маленькая. Скажи только про мужа – ты собираешься к нему вернуться? Мне ж тоже надо как-то жизнь планировать.
– Нет, Егорушка, к мужу я не вернусь.
Надо срочно сказать что-нибудь приятное. Успокоить, задобрить. Погладить зверя.
– Мне никто не нужен, кроме тебя. Лучшего мужчину, чем ты, я не встречала. Ты уж извини, что я не грузила тебя рассказами про свою жизнёнку, но там, ей-богу, ничего нет оригинального. Обычная женская песнь. Ну, бабка померла, родители – суки, муж объелся груш, начальник – дурак, зарплата маленькая, детей нет… Я с тобой отдыхаю от этого всего, забываю напрочь, понятно? Есть ты, и есть я, и этого достаточно. Так что, если ты не возражаешь, я бы осталась пока здесь.
– Пока что?
– Пока не выгонишь.
– Не, ну так вопрос не стоит…
Он повеселел и даже протрезвел. «Непонятка с Санькой» перестала досаждать, укатилась клубочком в мусорный бачок его неприхотливого сознания. Переоделся, поинтересовался, нужны ли деньги, и побежал – топтать почву упорными кривыми ножками, таранить воздух крутым лбом, соображать, как извлечь пользу из земной командировки. Бык тупогуб, тупогубенький бычок. Есть такая скороговорка.