8
Она. Ты не спросил. Не было вопроса.
Он. Какого?
Она. Про то, много ли у меня было мужчин.
Он. Какая мне разница? Ну расскажи, если хочешь.
Она. Нет, не хочу. Вообще ничего не хочу. Время бы остановить, и всё. Занятные вышли поминки.
Он. А знаешь, я заметил, как раз на похоронах и хочется наоборот – чего-нибудь жизненного.
Она. А на свадьбах – удавиться.
Он. Ага. И чего ты боялась? Плохо тебе было?
Она. Я боялась не того, что мне будет плохо, а того, что будет хорошо. Слишком хорошо.
Он. Что потом будет больно расходиться?
Она. Мы что, уже расходимся?
Он. Нет, что ты. Да и некуда. Теперь до пяти лежать можно, до метро.
Она. Так поезжай на такси. В самом деле. Зачем томиться до пяти. Денег нет, что ли? Я тебе одолжу.
Он. Никаких твоих денег я не возьму, и не злись. Хотел бы уйти, так ушёл бы, не волнуйся. Раз ты моя любимая женщина, ты вообще не должна ни о чём волноваться.
Она. Я попробую. Значит, лежу и ни о чём не волнуюсь… Надо платье поднять, мы вона как одежду раскидали. И хорошо, что матрас на полу, а то бы разломали всё к чёрту, точно. Мы с тобой во что-то превратились, правда?
Он. Во что мы превратились? Мы были как есть, мужчина и женщина.
Она. А всё-таки что-то жуткое в этом есть, древнее. Выметает из жизни. Потом надо возвращаться, возвращаться… на прежнее место. А его уже не существует.
Он. Тебя это выметает из жизни? Меня нет. Я как раз чувствую, что живу. Тем более, знаешь, столько лет думал о тебе, мечтал…
Она. Наворожил, значит. Ну, расскажи, сладко ли владеть мной.
Он. Э, ты этого и представить себе не можешь.
Она. Конечно, не могу. Мироощущение человека с хуем мне категорически недоступно.
Он. Ну, знаешь, я тоже не очень понимаю, что вы чувствуете и как вообще живёте.
Она. Как мы можем жить? Не живём – мучаемся. Что за жизнь без хуя-то. Умные люди давно написали – завидуем и грезим, как бы вам его отрезать и себе приспособить.
Он. Ничего, смешно. А на самом деле как?
Она. На самом деле все должны сейчас вот так лежать, как мы с тобой, и ничего тогда не будет – ни зависти, ни страха, ни вражды. Какая у тебя спинка хорошая, мягкая.
Он. Я что-то располнел малость в последнее время. Ношусь по халтурам, ем дрянь всякую.
Она. Это ничего, мы всяких любим – лысых, толстеньких, мохнатых, косоглазых. Это вы к нам придираетесь. Бедные женщины! Ты бы сделал хоть раз эпиляцию или поголодал полгода.
Он. Эпиляция – это что за птица?
Она. Волосы выдирать на теле.
Он. У тебя нет никаких волос.
Она. Нету. Я беспросветно женственна.
Он. Это да. Как тебя муж отпустил? Я бы ни за что. Ты бы у меня из постели не вылезала.
Она. Я сама от него ушла, убежала, вырвалась… Обижал он меня очень.
Он. Сволочь. Ну и забудь про него, похорони.
Она. Ох, Андрюша, я так и сделала. Слушай, посоветуй мне что-нибудь. Мне сильно что-то тревожно… Я обычно сдерживаюсь, но природа у меня там, внутри, могучая, и я, например, подвержена приступам бешеного гнева. И не в состоянии себя сдержать никак. И в гневе я могу ужас что натворить. Пожелать смерти, несчастья, болезни. И так сильно, что оно может сбыться.
Он. И что, многих поубивала?
Она. Нет, что ты, никого. Пока так, по мелочи – разозлишься на человека, а он заболеет, или неурядица какая. Я знаю, что нельзя, нельзя… А вот когда Коваленский вернулся, я потеряла самоконтроль.
Он. Что ты сделала?
Она. Фотографию его ножом проткнула.
Он. Ой, ладно, Алька, ну что за детский сад? Знаешь, сколько женщин гневаются, проклинают, фото жгут, порчу наводят, в поминание записывают? Чепуха. Мы б давно вымерли, если бы это всё сбывалось.
Она. А у тебя нет ощущения, что всё это сбывается? Не кажется, будто что-то неладно у нас с мужчинами? Пятьдесят шесть лет – среднестатистический возраст для смерти. С чего бы это, а? Конечно, исторический фон, реформы, перемена строя, конец империи, всё на нервах, кто спорит.
А всё-таки ни большой войны нет, ни революции, ни голода. И вот помирает мужичок, и как начнёшь разбирать и расспрашивать – обязательно там что-нибудь: брошенные жёны, обиженные любовницы, незаконные дети, разбитые сердца, всегда что-то есть! Ты не знаешь, не понимаешь, что это за энергия – энергия женской обиды, настоящей, коренной, вот оттуда, где ты сейчас был, это же хуже ядерного распада.
Он. Вот я что-то обратно хочу, где я был… кажется, там меня ждут.
Она. Там тебя ждут всегда, можешь не сомневаться. Ты только скажи, что мне делать с Коваленским, как вернуть эту злую волну, которую я послала, обратно.
Он. Отсюда послала? Да, плохи дела твоего бывшего супруга. Горячая какая…
Она. Тихонечко сначала. Не спеши… Так что делать?
Он. Не знаю, ей-богу. Ну в церковь сходи, помолись за его здоровье. А по мне, хоть бы он и окочурился, твой муженёк, потеря невелика, всё, Аль, как хочешь, я на посторонние темы больше не разговариваю.
Она. Правильно, молчим и поём, как лягушки. Славим Всевышнего.