Клайв Хоул

Татем и Черри были телепродюсерами, состояли в браке и работали на Би-би-си. Они благопристойно ездили на чай к матери Черри, так как оба любили настоящий чай с печеньем, бутербродами, булочками, взбитыми сливками и домашним вареньем, и Татем отказывался платить по завышенным гостиничным ценам, когда все можно было получить даром. Черри была очень красивой женщиной, как и ее мать (Татем даже фантазировал иногда, как бы отыметь их обеих). Татем красотой не отличался, он представлял собой другой тип — с большими передними зубами и целой гривой черных волос. Черри привлекало в нем то, что он был смешным, у него было врожденное чувство юмора, и иногда он смешил ее часами. За это она его и любила; это даже извиняло его выдающуюся мелочность — черту отвратительную в любом человеке.

Каждый раз, когда мать Черри выходила из комнаты, они принимались говорить о Клайве Хоуле. Мать Черри, которая во время войны была спецагентом во Франции и перенесла пытки гестапо, а после самоубийства мужа одна воспитала шестерых детей, но которая не работала на телевидении, а потому вела неинтересную жизнь, вошла в оранжерею с очередным пирогом и, обнаружив, что ее дочь и зять поглощены все той же темой, которую они обсуждали уже начиная с Рождества, спросила:

— А кто такой этот Клайв Хоул, о котором вы говорите? Я никогда о нем не слышала.

Татем и Черри считали, что их ничем нельзя удивить (в конце концов, именно они являлись создателями телевизионного шоу "Анальная анималистика"), но тут они были потрясены.

— Что?! Ты не знаешь Клайва Хоула?! — хором произнесли они, как в дурной комедии положений, постановкой которой и занимались.

— Я — Клайв Хоул, — заявил пассажир, сидевший с неуклюже задранными ногами на переднем сиденье черного БМВ седьмого выпуска. Он был облачен в мешковатый бесформенный костюм от Армани и судорожно прижимал к себе обеими руками металлический кейс серебристого цвета. Он выглядел на сорок с небольшим, волосы его уже начали редеть, и он носил бородку, в которой пробивалась седина.

На охранника Би-би-си, стоявшего у ворот Телецентра, это не произвело ни малейшего впечатления.

— Я знаю, кто вы такой, сэр, но это не меняет дела. Мы находимся на службе госбезопасности, и я должен у всех проверять багаж.

— Но я — Клайв Хоул, я возглавляю средства массовой информации.

— Тем не менее мне надо проверить ваш кейс.

Клайв на мгновенье задумался, потом ему в голову пришла какая-то мысль, но он сделал вид, что продолжает думать.

— А-а… м-м… да, только что вспомнил — у меня же назначена встреча с циркачами…

И он обратился к крупному негру, выполнявшему функции его личного шофера:

— Клейтон, отвези меня к цирку.

Клейтон закричал: "Будет сделано, мистер Хоул!" — и тут же дал задний ход.

Машина вылетела на Вуд-лейн, резко развернулась, как в кино, и ринулась к северу, оставляя на дороге клочки резины. Охранник с интересом наблюдал за тем, как она удаляется.

— Больной! — заметил он про себя на армянском языке.

По распоряжению Клайва Клейтон довольно быстро притормозил и свернул налево, так, чтобы подобраться к Телецентру с тыла. По тихой служебной дороге они подъехали к площадке, расчищенной для строительства новых офисов. В одном месте ограда, шедшая по периметру участка, просела, и высота забора не превышала двух метров. Вдалеке между двумя зданиями он мог видеть окна собственного кабинета.

— Здесь, Клейтон, здесь остановись! — закричал Клайв.

Машина остановилась, он вылез из нее и уставился на заграждение.

— Ты мне не поможешь перелезть? — спросил он у шофера.

— Конечно, мистер Хоул, — ответил Клейтон и сложил ладони. Неуверенно балансируя на одной ноге, Клайв поставил другую на руки Клейтона, и тот подбросил его вверх, как маленького еврейского акробата.

Клайв оседлал забор с видом человека, внезапно оказавшегося на мустанге, одной рукой все еще прижимая к себе кейс.

— Вас, как всегда, в четыре ждать у выхода, мистер Хоул? — поинтересовался шофер.

— Да, — пробормотал Клайв и тут же добавил: — Нет, лучше здесь. У этой дыры.

— Будет сделано, мистер Хоул.

Клейтон двинулся обратно к машине. А Клайв продолжил висеть на заборе, как посаженный на кол.

— Э-э… Клейтон, — внезапно пришло ему в голову. — А ты не видел заявку Татема и Черри?

На лице Клейтона появилось задумчивое выражение.

— Как она тебе, понравилась? Нет? — начал гадать Клайв, покачиваясь на ветру. — Может, там недостаточно чернокожих?

— Мне понравилось, мистер Хоул, — наконец вынес свой вердикт Клейтон.

— Правда? Ну хорошо… тогда я поговорю с ними.

С этими словами он рухнул на землю, тут же вскочил, помахал рукой Клейтону и, полупригнувшись, поскакал прочь по строительному мусору По объездным дорогам комплекса, где сновали маленькие электрокары и громоздились трейлеры с декорациями, помеченными надписями "Информационная игра" и "Долой Килрой", топ-менеджер наконец добрался до нужного здания и постучал в окно. Его помощница Элен, компетентная дама среднего возраста, оторвалась от работы и подняла голову. Казалось, ее совсем не обескуражило то, что она увидела своего начальника стоящим на клумбе.

— Элен, вы не могли бы открыть окно в моем кабинете? — одними губами проартикулировал он через двойное стекло.

Элен встала, перешла в кабинет Клайва и открыла окно, куда он с благодарным видом и забрался.

— Спасибо… огромное спасибо. А теперь, пожалуйста, никаких звонков в течение получаса.

— Конечно, Клайв, — ответила она и вышла из кабинета.

Клайв целеустремленно подошел к столу, сел, положил кейс перед собой и достал из него большую красочную коробку с надписью "Муравьиная мини-ферма Радужной долины" и баночку меда. Потом, весело напевая, он двинулся в угол, где стояли большой телевизор и видеомагнитофон. Встав на колени, он вынул из коробки мини-ферму и открыл ее, после чего налил разбегавшимся муравьям меду. Затем с помощью пинцета он начал запихивать муравьев в видеомагнитофон, после чего залил туда еще немного меду. Затем он повторил ту же операцию с несколькими кассетами, которые лежали рядом. Удовлетворенно оглядев свою работу, он вернулся к столу, снял телефонную трубку и набрал внутренний номер.

— Пола Клайро, пожалуйста, — попросил он. — Это Клайв Хоул.

В ожидании, когда Пол возьмет трубку, он продолжал что-то напевать себе под нос.

— Пол? Привет, это Клайв… я по поводу кассет, которые ты передал мне, с пробами актрис на эпизодические роли… Нет, не посмотрел… Знаешь, произошла странная история, когда я попытался включить видеомагнитофон, ничего не получилось, а когда я заглянул в него, то — разрази меня гром — там оказалось полным-полно муравьев! Да, муравьев и меда!.. Ничего не понимаешь? И тогда я вспомнил, что ты как-то рассказывал, что у твоих детей есть формикарий… и поэтому я догадался, что они залезли в кассеты, когда те находились у тебя дома, а потом уже перебрались в мой видеомагнитофон… но дело не только в твоей кассете — погиб еще целый ряд кассет с пилотными программами, которые я должен был просмотреть и решить, будем ли мы запускать их в серии. Теперь придется отложить решение… как неприятно! А?.. Да нет, ты не виноват, дружище… нет… Ты просто подожди и пришли мне запись со своими актрисами где-нибудь через месяц, потому что раньше Элен не удастся добыть мне новый видеомагнитофон… ты же знаешь, какая она беспомощная… не надо, не надо, не извиняйся. — Он весело рассмеялся. — Просто попроси своего пацана, чтобы он больше не распускал своих муравьев. Увидимся… будь здоров.

Он положил трубку, с минуту смотрел на нее, после чего взял снова.

— Элен… вы не могли бы связаться с агентом Монти Файфа? Я решил запустить эту историю о выдрах.

Секретарша тут же соединила его.

— Бетти? Как дела? Это Клайв Хоул… отлично, отлично… У меня есть хорошие новости для Монти: я решил дать зеленый свет "Беспризорным источникам". — Выражение его лица резко изменилось. — Что?.. Умер? Когда?.. Полтора года назад?.. Ну, тогда я, наверно… нет… — Он ненадолго задумался. — А что насчет выдр?.. Вымерли? Правда?.. Ну, тогда будь здорова.

Он повесил трубку и уставился на телефон с таким выражением, словно тот был капризным неуравновешенным псом.

На следующий день Клайв сидел за своим большим письменным столом, сделанным из леса, выросшего в Нью-Мексико. Он, однако, вовсе не хотел сидеть за своим большим письменным столом, он хотел диетической кока-колы из холодильника, спрятанного за потайной дверцей шкафа напротив, который его поставщик дважды в неделю загружал винами, соками и другими напитками. Прошло несколько минут, прежде чем та часть его мозга, которая отвечает за инстинкты и обычно решает такие проблемы, не привлекая к себе особого внимания, распорядилась: "Ладно, вставай и иди к холодильнику, спрятанному за потайной дверцей шкафа в ново мексиканском стиле, и добудь нам диетической кока-колы". Он было уже совсем собрался это сделать, когда другой голос, голос, который месяцами не давал ему принять решение, бесконечно взвешивая все "за" и "против" по малейшим пустякам, решил воспользоваться этим моментом и расширить сферу своего действия, подчинив себе другие стороны его жизни. "Минуточку, Клайв, — произнес он, — а ты уверен в том, что действительно хочешь диетической кока-колы? Откуда ты можешь знать, чего ты на самом деле хочешь? Может, на самом деле ты хочешь фруктового сока? А может, на самом-самом деле ты хочешь встать и помочиться на свой ковер, сотканный индейцами навахо? Оттуда ты вообще можешь что-нибудь знать, Клайв?" И ему пришлось снова сесть, и двадцать минут он пребывал в состоянии мучительной нерешительности, пока раздавшиеся снаружи крики не отвлекли его от ада бурлящих мыслей.

Дверь распахнулась, и вбежавшие Татем и Черри заставили Элен оторваться от работы. Не успела она открыть рот, как Татем выпалил:

— Ладно, Элен, мы пришли на четырехчасовую встречу с Клайвом, и только не говорите, что его нет, потому что мы наблюдали за его кабинетом с тех пор, как он вернулся с ланча, и знаем, что он никуда не уходил.

— И пусть не говорит, что мы не договаривались, как он это делал последние пять раз, потому что я записала наш разговор на магнитофон, — добавила Черри, вынула свой личный органайзер и нажала кнопку.

Сначала раздались какие-то приглушенные крики, а потом послышался возбужденный голос Клайва: "Пожалуйста, Черри, ради бога, я стараюсь тут выжать сперму для внутривагинального введения своей жене, я… о-о-о господи… черт… поздно". Последовала пауза, после чего снова заговорил Клайв: "Ну что, довольна? Теперь замшу будет никогда не отчистить от этого". Потом снова послышалось невнятное бормотание, за которым последовало: "Ладно. Это глупо, но я согласен… куда говорить? Я, Клайв Хоул, даю честное слово, что встречаюсь с Татемом и Черри в четыре часа дня в четверг в своем кабинете… Довольна? Верните мне мой журнал, если вы закончили".

Элен склонилась к селектору:

— Клайв? К вам Татем и Черри.

С другой стороны донесся голос Клайва.

— Хорошо, пусть войдут через пару секунд.

Татем и Черри торжествующе улыбнулись, чуть помедлив, вошли в кабинет Клайва и остановились в полном оцепенении: внутри было пусто, летний ветерок, влетавший через открытое окно, слабо шевелил занавески.

Татем был вне себя и во всем обвинял Клайва. "Мы написали детективную историю "Сальное спокойствие″, — рассказывал он одному юнцу, — об отце и сыне, которые объезжают рынки Ланкашира и продают с лотков сало, — там еще остались потрясающие викторианские рынки… в Престоне и Ланкастере… но они торгуют не только салом, но и преступлениями! К тому же дело происходит в семидесятых, так что для озвучки можно взять все великие хиты того времени. Нам потребовался почти год, чтобы написать шесть часовых серий, я отдал Клайву сценарий девять месяцев тому назад, и с тех пор ни звука! Я ему звонил, посылал сообщения по электронной почте, отправлял шутливые открытки на Валентинов день, но он ни гу-гу! Пару недель назад я совершенно случайно столкнулся с ним на улице, и он сделал вид, что он турист из Португалии".

Но юнцу это явно было неинтересно, и они пошли на кладбище. Отыскав удобное надгробие, юнец встал на колени, расстегнул Татему брюки и начал делать ему минет. Однако в течение всего этого процесса Татем мог думать только о Клайве Хоуле. Мысли его витали где-то далеко, а на лице сохранялось отсутствующее выражение, и он совершенно не мог сосредоточиться на приближающемся оргазме.

Футбольная площадка располагалась в спортивном центре, принадлежащем "Арсеналу". В соответствии с английским стилем, здание было лишено каких-либо эстетических излишеств. Это был огромный уродливый ангар с металлическими фермами, поддерживавшими крышу, и безжалостными неоновыми лампами, освещавшими с десяток мужиков, которые сопя и пыхтя носились за мячом. Их вопли и крики тренеров эхом отдавались от блестящих кирпичных стен. Некоторые из игроков были в корсетах, ноги других были затянуты в ярко-голубые эластичные трико, но ни хлопок, ни синтетика не могли скрыть обвисшие мышцы. В самые впечатляющие доспехи был облачен Клайв Хоул. Он изображал бомбардира, скрывающегося за двумя нападающими и оттягивающего на себя защитников, но на самом деле он был просто пожилым человеком, неуклюже бегающим по полю.

Татем и Черри сидели за боковой линией, наблюдая за игрой. На Татеме была надета футбольная форма.

— Только подумать, руководители всех главных телевизионных каналов и студий страны, — заметил он. — Интересно, что они о себе думают?

— Наверно, считают, что выглядят вполне прилично, — ответила Черри, — ну не то чтобы настолько замечательно, как в дни своей молодости, но вполне достойно. Думают, что по крайней мере держат себя в форме. А это означает, что до тех пор, пока они будут держать себя в форме и будут играть в футбол, смерть им не грозит. Они ведь играют не друг с другом, а со смертью.

Но Татем ее не слушал.

— И ты думаешь, это подходящее место для того, чтобы заставить его поговорить?

— Ему будет некуда деться, если ты окажешься на поле вместе с ним.

— Откуда ты знаешь, что мне удастся войти в игру?

Черри рассмеялась:

— Ты только посмотри на них. Могу поклясться, что через пять минут кто-нибудь из них получит травму.

И Татем наконец произнес то, о чем только и мог думать в течение нескольких последних месяцев:

— Странно, почему он ничего не может решить?

— Потому что до тех пор, пока решение не принято, он не может ошибиться. Его никто не сможет обвинить в принятии ошибочного решения, поэтому он вообще ничего не решает.

— Но он так боролся за это место, помнишь все эти слухи о Тони Клиффе, который должен был получить эту должность? А теперь Клайв как собака на сене… Нет, ему, конечно, нравится его работа, она ему так нравится, что он не хочет ничего делать, чтобы не дай бог не лишиться ее. И еще одна пикантная подробность: он очень боится кому-нибудь не понравиться. Он никому не хочет отказывать, чтобы никого не огорчать.

— И при этом все его на дух не переносят!

— Но он же об этом не знает — все продолжают ему улыбаться в надежде, что он даст зеленый свет их программам…

В этот момент один из толстых лысых игроков сделал немыслимый рывок к мячу, и откуда-то из его паха раздался такой треск, который услышали, наверное, во всем Ислингтоне. Воя от боли, он рухнул на зеленое покрытие, и врачи вынесли его с поля.

— Ну вот, — удовлетворенно заметила Черри. — Пол Фейнберг, глава Лондонского телевидения и обладатель премии Кристофера Рива за самостоятельно причиненную себе спортивную травму.

Татем поднялся и подошел к краю поля.

— Э-э… вам не нужен еще один игрок? — поинтересовался он. Среди игравших было несколько сотрудников Би-би-си, которые знали его, и Клайв Хоул не успел еще и рта раскрыть, как они согласились, приняв его за своего.

Татем трусцой выбежал на поле и занял то же положение защитника, на месте которого играл пострадавший. Через некоторое время Клайв получил мяч и ринулся к воротам, позабыв о том, что там его поджидает Татем. Тот мастерски заблокировал ему проход, не отнимая мяч, но и не давая пройти дальше. Клайв было попробовал отдать мяч своему товарищу по команде, но Татем отпасовал его обратно.

— Клайв, мне надо поговорить с тобой о "Сальном спокойствии", — прошептал он ему на ухо.

— Разве мы не можем обсудить это на работе? — выдохнул Клайв.

— Я пытался это сделать, но ты выскочил в окно… И теперь я хочу, чтобы ты прямо сейчас принял решение — запускаем мы его или нет.

Взгляд Клайва выражал полный ужас. Забыв о мяче, он очертя голову бросился на стену и без чувств рухнул на пол. Татем с озлобленным видом уставился на то, как собираются игроки вокруг бездыханного тела Клайва. Черри встала со своего места и сняла пальто, под которым тоже оказалась футбольная форма.

— Похоже, ребята, вам нужен еще один игрок, — промолвила она.

Татем и Черри получили приглашение на обед от своих друзей Виктории и Майлза. Виктория была визажисткой, а Майлз художником-декоратором на Би-би-си. Они нажали кнопку домофона, и дверь с дребезжанием открылась. В голосе Виктории слышались какие-то плаксивые нотки, но с этими домофонами такое случается — они всегда искажают звуки.

Татем и Черри поднялись по лестнице и постучали в дверь. Та отворилась, и голая Виктория с рыданиями бросилась в объятия Татема. Татем попытался ее утешить, не прикасаясь руками к различным частям ее тела, в результате чего дело кончилось тем, что он начал гладить ее внутренней стороной предплечий, усердно выпячивая при этом зад, чтобы не тереться пахом о треугольник ее густых черных лонных волос.

— Вик, Вик, что случилось? — повторял он, но рыдания не давали ей произнести ни слова.

За ее обворожительным обнаженным плечом просматривалась квартира. Все было выдержано в черных тонах: черными были не только стены, но и мебель, вазы, цветы, картины, афиши, телевизор, пальто, висящие на вешалке, — в общем, всё.

— Так вы занимались декором, Вик? — спросил Татем.

Этот вопрос словно пробудил у Виктории дар речи.

— Это Майлз. Он потратил несколько месяцев, чтобы сделать декорации к этой постановке. А потом Клайв Хоул… он сказал, что хочет внести изменения в сценарий, типа чтобы главной героиней была собака, а не женщина, и чтобы все происходило не в Барнсли, а в Финляндии… ну и всякое такое. Поэтому Майлз вчера вернулся домой и сделал это, а теперь он в психушке и… О господи.

Из ванной с диким лаем выскочила большая черная собака.

— До вчерашнего дня он был далматинцем… — всхлипнула Виктория.

Клайв Хоул в сопровождении большой группы туристов двигался по длинному подземному коридору Телецентра.

— А это одна из наших новых цифровых монтажных, — пояснил он, указывая на одну из дверей. — Каждая машина содержит тысячу гигабайтов памяти и может осуществлять до десяти миллионов операций в секунду. Не хотите заглянуть внутрь?

— Нет-нет, мистер Хоул, вы и так уже потратили на нас уйму времени, — скороговоркой произнесла какая-то испанка. — Знакомство с главой сценарного отдела само по себе является потрясающим событием, Уолт Дисней Младший уж точно не стал бы водить нас по Диснейленду, по крайней мере не стал бы тратить на нас три часа…

— Это не составило мне никакого труда. Очень важно, чтобы налогоплательщики знали о положении вещей, в конце концов мы ведь существуем на ваши деньги.

— Ну не совсем, — возразила испанка, — потому что, видите ли, мы все являемся иностранными туристами.

— Да, но…

В этот момент одна из дверей распахнулась и в коридор вышел пожилой человек в длиннополом пиджаке, свидетельствовавшем об аристократизме его обладателя. При виде Клайва на его лице отразилось удивление, после чего он поспешно приблизился к нему.

— А-а, Клайв, как кстати, — промурлыкал он с патрицианской ленцой. — Я уже несколько недель пытаюсь тебя поймать.

Клайву явно стало не по себе.

— Э-э, а-а… да. Позволь, я представлю тебя нашим зарубежным гостям. — Он повернулся к группе и произнес, указывая на своего собеседника: — Это сэр Маркус Уилби, он возглавляет наш финансовый отдел. — После чего, повернувшись к сэру Маркусу, начал представлять туристов: — Это сеньора Аснар из Севильи, мистер и миссис Номура из Кобе, Виллиджеры из Бойсе, штат Айдахо, мистер…

— Ладно-ладно, думаю, дамы и господа простят нас, если я отвлеку тебя на пару минут…

Туристы энергично закивали, и Маркус, взяв за руку сопротивлявшегося Клайва, повел его в сторону. Туристы не преминули воспользоваться предоставившейся возможностью и бросились наутек с такой скоростью, словно опаздывали на последний самолет из окруженного вьетконговцами Кхесана.

— Коридор не самое удобное место, чтобы говорить об этом, но, учитывая то, как тебя трудно поймать… — начал сэр Маркус. — На прошлой неделе я был на заседании совета директоров, и одним из первых пунктов в повестке дня стоял вопрос о расходовании средств…

Сердце Клайва забилось и затрепетало, как канарейка в клетке.

— Да, ну…

— И все сошлись во мнении, что ты, проделав огромную работу, еще и сократил расходы на создание новых программ…

Канарейка плюхнулась на пол, задрав лапки.

Клайв не знал, что ему делать. И внезапно у него возникло искушение перейти на испанский.

— Si, bueno, рего mis amigos esta… э-э… м-м-м… да, нет, то есть да… мы стали меньше тратить на постановку новых шоу. Но хотя выпуск новой продукции, возможно, несколько сократился… э-э… в действительности, на самом деле, через несколько месяцев… вот разве что…

Сэр Марнус снисходительно улыбнулся.

— Ну неважно, всегда ведь есть что поставить в программу. Я просто хочу сказать, что людям нужно смотреть телевизор. Какую бы чушь там ни демонстрировали. В конце концов, если народ лишить телевидения, ему придется смотреть на отвратительно ужасающую бессмысленность бытия, а этого никто не хочет, не так ли? — Сэр Маркус снова улыбнулся и похлопал Клайва по плечу: — Сокращение расходов — это замечательно, но теперь их пора увеличивать.

И, повернувшись, он двинулся прочь, напевая себе под нос увертюру "1812 год" Чайковского, удачно воспроизводя грохот пушек и победный колокольный звон московских церквей.

Черри не успела вернуться домой в свою душную квартиру после ночных занятий по кик-боксингу, как раздался телефонный звонок.

— Татем, Татем! — закричала она, но мужа дома не оказалось, и ей пришлось самой снять трубку. Несколько мгновений она молчала, слушая своего собеседника, потом произнесла пару слов и повесила трубку на рычаг. Когда через полчаса домой вернулся Татем, она сидела на большом белом диване.

— Татем, — сказала она, — тебе звонили. Боюсь, у нас плохие новости.

— О господи, что еще? — взвизгнул Татем.

— Звонила твоя сестра. У твоего отца удар, он в больнице в Ипсвиче.

— Слава тебе господи… я думал, это Клайв Хоул решил зарезать наш сериал…

И только тут, осознав, что сказал, он разразился рыданиями.

— Ты видишь, до чего он меня довел, — я уже радуюсь тому, что у папы удар. О господи… Господи… как мне плохо… я не хочу быть таким… не хочу… у меня опять начинается приступ страха… мне не хватает воздуха…

Татем взял "сааб" и отправился в Ипсвич. Благодаря позднему часу ему удалось припарковать машину прямо перед главным входом с огромными вращающимися дверями и обилием зелени за стеклянными перегородками. "По крайней мере, это хоть отвлекло меня от мыслей о Клайве Хоуле", — подумал он. И только потом он понял, что сама эта мысль свидетельствовала о том, что он не прекращал о нем думать. Тогда он начал размышлять о том, не тошнит ли растения от этого постоянного кружения дверей, и так незаметно добрался до регистраторской, где ему указали, как пройти к отцу на отделение интенсивной терапии. По коридору взад и вперед ходила его сестра Одри. Они обнялись.

— Как он?

— Ничего. Главное, как он будет себя чувствовать в ближайшие двадцать четыре часа, — его подключили ко всем возможным аппаратам, которые должны помочь. Заходи.

Она медленно и осторожно открыла ведущую в палату дверь, словно к той предыдущим недовольным пациентом была привязана граната, и они проскользнули внутрь.

Кроме отца Татема там находилось еще три пациента, каждый из которых был подключен к множеству аппаратов, — они словно вросли в стариков, опутав их паутиной проводов. Медсестра стояла склонившись над чьей-то неподвижной фигурой. Татем заранее подготовил речь для прощания с отцом, но успел произнести лишь: "Папа, я…" — в этот момент все аппараты вдруг заверещали и загрохотали. Палата словно заполнилась невидимыми звездолетчиками, которые наперебой начали кричать: "Тревога! Тревога! Внимание! Внимание! Перегрузка! Перегрузка!"

— Что это за ё-моё, что происходит?! — закричала медсестра в совершенно несвойственной для медицинского персонала лексике. — Что это за энергетический взрыв?

Заметив Татема, она бросилась к нему и, распахнув его пиджак, обнаружила под ним два мобильника и три пейджера, прикрепленных к рубашке.

— Выключите это сейчас же! — заорала она.

— А что, если мне позвонит Клайв Хоул?

— Мне наплевать, кто вам там будет звонить! Выключайте!

Регулярная возня с мертвецами, оказывается, может придать молодой особе недюжинные силы: медсестра схватила Татема за руку и вышвырнула его за дверь.

— Если ты не хочешь угробить своего папочку, быстро вырубай это! — добавила она. — Ты что, не видел объявления? Вход с мобильными телефонами запрещен!

— Я не думал, что это относится ко мне…

— С чего бы это?

— Я работаю на телевидении…

По прошествии некоторого времени Татема снова впустили в палату. Его отец уже открыл глаза и теперь обратился к нему слабым голосом:

— Сынок, я должен кое-что сказать тебе — мне в этом призналась твоя мать перед смертью. Отнесись к этому спокойно. Я тебе не отец. Ты же знаешь, как твоя мать любила Кена Додда, считала его лучше всех на свете. Ну так вот, когда он играл в ипсвичском "Гомоне" в шестидесятых, она прошла за кулисы, и он пригласил ее в свою гримерку… ну и…

Татем не стал это слушать.

— Ладно, папа, прости, мне надо выйти и кое-что проверить, — порывисто сказал он.

Он встал и вышел из палаты. Старик снова откинулся на подушку, и после этих последних усилий с ним произошла еще целая череда ударов, которые лишили его дара речи.

Татем вышел из больницы и остановился в предутренней английской дымке, судорожно включая все свои телефоны и пейджеры и проверяя, нет ли на них каких-нибудь сообщений. Сообщений не было.

— Черт! — взвыл он и набрал номер.

— Здравствуйте… да, я абонент вашей службы, — произнес он, когда ему ответили. — Я жду сообщения… и мне хотелось бы знать, не теряются ли они иногда… сообщения… из-за солнечной активности или еще из-за чего-нибудь? Нет? Понятно, ну спасибо.

Он замер с задумчивым видом, и тут к нему подошел человек внушительной комплекции.

— Привет.

— Привет.

— Я приехал для участия в шоу "Костолом II", устраиваемом Всемирной ассоциацией боев без правил. У меня сегодня выходной, и я хотел спросить, не знаешь ли ты здесь какой-нибудь круглосуточной сауны?

— Прости, дружище, я нездешний, — ответил Татем и двинулся обратно в больницу, оставив борца в полном недоумении.

Клайв Хоул сидел за столом и пытался сосредоточиться на чтении сценария Татема и Черри, но слова плясали у него перед глазами, разбегаясь черными кругами, как бывает, когда тебе кто-нибудь заедет в глаз. Он не знал, что ему делать. Осторожно положив сценарий на стол, он в отчаянии схватился за голову. Однако через несколько секунд раздавшиеся снаружи звуки вернули его к реальности. Через окно было видно, как рабочие восстанавливают поваленную секцию заграждения, через которую он совершал свои побеги. За работой наблюдала Черри. Потом она повернулась в сторону окон его кабинета и наградила его презрительным взглядом.

И тут у него родилась мысль — она мелькнула и начала испаряться, но он вцепился в нее, как в улетающего бумажного змея, и двинулся вслед за ней в небольшое полузаброшенное помещение, которое использовалось иногда для подготовки программ.

Клайв вышел в коридор первого этажа, который смутно помнил еще по тому времени, когда работал продюсером, и двинулся к двери с табличкой "Гримерная В". Внутри на высоких табуретах сидели несколько гримерш, рассматривавших фотографии своих кошек. При виде Клайва они оторвались от этого занятия, и он увидел, что с одной из них он пару лет назад работал на постановке комедии "Тусклые огни заштатного городка". Если бы не она, никто бы даже не догадался, кто он такой.

— Привет, Клайв, — сказала она.

— Привет, Кларисса, — ответил он и затараторил с бешеной скоростью, чтобы решение не успело оказаться погребенным под всеми контрдоводами, роившимися в его голове: —Да, я… э-э… я делаю скетч для… э-э… "Смехопомощи"… и мне нужен рыжий… э-э… рыжий человек, и я… э-э… хочу рыжий парик и бороду… да, парик и бороду, чтобы сыграть рыжего.

— Съемки уже начались? Мне казалось, что в этом году "Смехопомощи" вообще не будет.

— Нет, да, но через несколько дней начнут снимать, и я бы хотел немножко привыкнуть к э-э…

— К тому, как ведут себя рыжие?

— Вот именно.

— Евгения, — обратилась она к своей ассистентке, — ты не могла бы сходить на склад и принести рыжий парик и бороду?

Не прошло и нескольких минут, как довольный Клайв Хоул с рыжим париком на голове и рыжей бородой вышел в фойе и двинулся мимо огромной скульптуры работы Генри Мура, изображавшей фигуру полулежащего человека, о которой все говорили, что Мур вылепил ее в ожидании аудиенции у Клайва. Когда он приблизился к главному выходу, Татем, следивший за всеми выходящими в инфракрасный прицел снайперской винтовки из окна своего кабинета, не узнал его.

Выйдя за ворота, Клайв немного помедлил на Вуд-лейн и двинулся в сторону станции метро; он еще помнил о том, что подземка — это вид транспорта, которым он пользовался до того, как его начала возить служебная машина Би-би-си. Запихав руки в карманы, он принялся искать мелочь, пока не нащупал монету, напоминавшую по своим размерам фунт. Однако это оказался не фунт, а испанские сто песет — как они очутились у него в кармане? Может, он, сам того не заметив, побывал в Испании? Однако он был уверен, что не ездил туда, и тут ему пришло в голову, что он ни в чем не может быть уверенным, поскольку может полагаться лишь на сведения, поставляемые его собственным мозгом, а этот его мозг является слишком ненадежным свидетелем.

— Билетик, пожалуйста, — попросил он в кассе.

— До какой станции? — поинтересовался кассир.

Это поставило Клайва в тупик — он и так с трудом попал внутрь, несколько раз пройдя мимо входа, словно скромняга, не решающийся зайти в секс-шоп.

— Э-э, а-а, не знаю… билетик на метро.

— Ну тогда почему бы вам не приобрести однодневный проездной? — осведомился кассир из-за плексигласовой перегородки, установить которую ему посоветовал его лечащий врач для предотвращения приступов раздражительности. — Он дает право неограниченного пользования автобусами и метро, так что вы сможете поехать куда вам заблагорассудится. А если вам там не понравится, всегда сможете за бесплатно вернуться обратно.

Для нерешительного Клайва это стало просто небесным даром.

— Как замечательно! — чуть ли не со слезами на глазах воскликнул он. — Сколько?

— Четыре фунта девяносто пенсов, — ответил кассир.

У Клайва, который обедал в ресторанах, где тарелочка горошка, заказанного на гарнир, стоила три пятьдесят, дух перехватило.

— Как дешево! — воскликнул он.

И кассир не смог сдержать своего врожденного сарказма:

— Вы что, издеваетесь? — осведомился он.

Но Клайв вовсе не издевался. Он спустился на платформу и сел в первый подошедший поезд, который довез его до Илинг-Бродвей, где какая-то чернокожая женщина велела ему выйти, потому что это была конечная остановка. Клайв вышел на улицу и запрыгнул в микроавтобус, стоявший перед станцией. Показывая свой проездной водителю, он почувствовал себя детективом, который может попасть в любое место, предъявив свой значок. На этом автобусе он доехал до места, называющегося Рейнерс-лейн, после чего снова сгустился в метро и вернулся в город. Клайву без лишних вопросов удалось выйти на Бейкер-стрит, где он сел уже на другой автобус, на котором и добрался до Сохо. Идя пешком по Олд-Комптон-стрит, он обратил внимание на дверь, на которой висело написанное от руки объявление: "Австралийка Таня, 18 лет. 2 этаж". И снова у Клайва мелькнула мысль. Он понуро начал дожидаться, когда у него в голове зазвучат возражающие голоса, но, похоже, все они были согласны с этой мыслью, и он поднялся вверх по скрипучей лестнице.

Войдя в крайне убогую комнату, Клайв увидел женщину, которой было существенно больше восемнадцати и которая явно не являлась австралийкой, — она курила, сидя за туалетным столиком и подпиливая себе ногти.

— Э-э… а где Таня? — спросил Клайв.

— Уехала обратно в Квинсленд, дорогуша, — не поднимая головы, ответила женщина. — У них там такое страшное наводнение, вот она и поехала на осушительные работы. Может, я чем-нибудь могу тебе помочь, дорогуша? — добавила она, наконец посмотрев на Клайва.

— Ну, мне вообще нужно кое-что не совсем обычное…

— Чего я только ни делала, дорогуша, вряд ли тебе удастся меня удивить, правда это обойдется тебе дороже. Так что ты хочешь?

Клайв достал из кармана пальто сценарий Татема и Черри и протянул его женщине.

— Чтобы вы прочитали этот сценарий и высказали мне свое мнение…

— Действительно, это что-то новенькое, — сказала проститутка, потом достала очки из ящика стола, старомодно облизала палец и принялась читать.

Клайв сел на стул, нервно наблюдая за ее реакцией. Через полчаса она перевернула последнюю страницу и отложила сценарий в сторону.

— Ну так и что вы думаете? — спросил Клайв.

— Об этом "Сальном спокойствии"? Ну, я думаю, что первая сцена перенасыщена действием, а характеры следует углубить, пока они кажутся довольно плоскими. Готовишься к съемкам?

— Сериал.

— Мне больше нравится настоящее кино. Однако и это сойдет для воскресного вечера.

— Так что, вы бы стали это снимать?

— А почему бы и нет? — Похоже, больше говорить было не о чем. Женщина помолчала и добавила: — Может, хочешь трахнуться?

Клайв окаменел, но ему не пришлось принимать решения, потому что женщина уже расстегивала ему брюки.

— Так, значит, на самом деле ты не рыжий? — сказала она.

Черри сидела в кондитерской Торнтона и слушала, как какая-то особа, явно актриса, сидя на полу, беседует с кем-то по своему мобильнику.

"…Конечно, мое положение несколько лучше, чем у этой глупой коровы Дженни Трактер. Она должна была сниматься в главной роли в детективном сериале. Что-то о Джейн Остин, которая разъезжает по Англии и раскрывает преступления. Он назывался "Джейн Остин. Честные и обстоятельные расследования". Ну, знаешь, в одной серии у нее интрижка с молодым графом Толстым и она участвует в Бородинском сражении, в другой пытается убить Наполеона. Короче, за день до начала съемок Клайв Хоул заявил, что в сценарии мало африканцев и выходцев из Карибского бассейна, что все должно быть переписано и найдена роль для Ленни Генри, так что на ближайшие девять месяцев она осталась без работы, и если ты думаешь, что я не в себе…"

У Клайва зазвонил мобильник, когда он перешел на Северную линию. Это была его ассистентка Элен. В приступе энтузиазма и решительности он дал добро на запуск целого ряда проектов, включая "Сальное спокойствие". Он разъединился и снова сел, чувствуя себя абсолютно счастливым от того, что его жуткая неспособность принять решение, казалось, прошла и теперь он ощущал себя гораздо лучше. Однако это приятное, согревающее душу чувство длилось недолго. И в то время как лобные доли его мозга испытывали чопорное самодовольство, в постоянно досаждавшем ему мозжечке метались неприятные мысли, взволнованные происходящей аномалией. Внезапно леденящая мысль посетила его. Мобильные телефоны не работали так глубоко под землей. Элен не могла ему звонить. Так, может, он все выдумал? Может, он просто сидел и грезил? Или, напротив, вытащил мобильник и начал кричать в него совершенно немыслимые вещи? Взгляды, которые на него бросали ехавшие с ним пассажиры, убедили его в последнем.

И тогда Клайв понял, что сходит с ума, и это совсем не похоже на то, как он это себе представлял. Он всегда почему-то считал, что если сойдет с ума, то его уже не будет в этой реальности и она будет представляться ему сном или чем-то таким, за чем спокойно наблюдаешь со стороны. Или что он настолько переменится, что уже не будет Клайвом в состоянии безумия, но станет абсолютно другим человеком, о котором и тревожиться-то нечего. Вместо этого он ощущал себя невыносимо, чудовищно — он продолжал оставаться Клайвом, но Клайвом, от которого с визгом и грохотом сбежали все его мысли, чтобы впредь действовать самостоятельно в соответствии с их собственной логикой.

Когда-то, еще в Глостершире, он купил себе американскую газонокосилку, которая так и называлась "Газонокосильщик". Отчасти он ее и приобрел из-за ее названия. Эта машина то ли в силу своего устройства, то ли по причине какого-то дефекта, когда у нее кончалось горючее, начинала работать с такой дикой скоростью, словно ее лезвия приводились в движение двигателем истребителя, так что она могла перемолоть садовые стулья и кормушки для птиц, если бы он вовремя ее не отключал. Точно так же вели себя сейчас его мысли — острые как бритва, они вертелись, резали и крушили все на своем пути, поднимая в воздух целые снопы земли и пыли.

Он вышел из метро, пересел на поезд, потом на автобус и оказался в Кройдоне. Это было очень оживленное место, где располагался рынок с двумя карибскими заведениями, принадлежавшими двум европейцам, на вывеске которых значилось, что здесь предлагаются "Выпивка, танцы и прочие прибамбасы". Дойдя до слова "прибамбасы", Клайв аж подпрыгнул. Здесь стояли большие уродливые здания постройки шестидесятых годов и ходили трамваи. Серо-красные трамваи скользили почти бесшумно вдоль тротуаров. Из-за кромки холма появился номер 2 (кольцо в Бекенхэме), двигавшийся со скоростью двадцать миль в час. И Клайв вдруг поймал себя на том, что быстро идет ему навстречу на своих маленьких коротких ножках. Он еще не был уверен в том, что ему пришла хорошая мысль, поэтому он начал совещаться с остальными голосами, звучавшими в его голове. Но толку от них было мало. Одни утверждали, что это глупое желание, другие, перекрикивая первых, заявляли, что идти навстречу трамваю очень весело, а третьи намекали на то, что он вообще не может быть уверен в том, что находится в Кройдоне, поэтому может делать все что угодно. Подойдя поближе, он увидел на боковой стенке трамвая рекламу малайского ресторана в Уимблдоне, в ассортимент которого входило сорок блюд по пять пятьдесят каждое. Это заставило его усмехнуться, когда он представил себе, как он будет выбирать что съесть, — он и тарелку-то не смог бы себе выбрать. Трамвай находился уже в нескольких шагах от него — он отчетливо видел вагоновожатого и слышал, как звенит звонок. "Ну что, мы уверены в том, что хотим это сделать?" — спросил он у себя. И сам же ответил: "С одной сто…"

Татем стоял у могилы отца и удивлялся тому, что не может заплакать. Он только утром приехал из Лондона. Проснувшись на рассвете, он начал в панике метаться по квартире, не в силах отыскать свою единственную белую рубашку.

— Я не могу найти рубашку! Где моя рубашка? — кричал он на сонную Черри. — Ты не знаешь? Где моя рубашка?

Она не знала, но он наконец нашел ее в шкафу, где та и висела все время.

Моросящий дождь омывал небольшую группу скорбящих, придававших могиле приличный вид в лучших традициях идеальной викторианской печали, но глаза Татема так и оставались сухими. Потом он почувствовал какое-то жужжание в кармане брюк, словно туда залетела большая пчела. Это был один из пейджеров, оповещавших, что ему пришло сообщение. Отвернувшись от могилы — якобы убитый горем, как сочли остальные его родственники, — он тайком вынул пейджер и прочитал предназначавшееся ему послание. Оно пришло от Черри. "Назначена художественным руководителем программ Би-би-си. Приказываю незамедлительно отменить съемки "Сального спокойствия". Сценарий устарел, и к тому же не хочу оказаться заподозренной в проявлении семейственности. Черри".

И тогда он разрыдался.