Пока мы жили на горе моего мужа, я наблюдала, как мои старшие сыновья постепенно становятся взрослыми. Абдул-Рахман в свои девятнадцать стал уже настоящим мужчиной, Сааду было почти восемнадцать. А Омару, казавшемуся гораздо старше тех лет, которые он на самом деле провел на этом свете, должно было вскоре исполниться шестнадцать. Осман вырос высоким как гора к своим четырнадцати годам. Похоже, он собирался вскоре догнать отца. Моему милому, тихому Мухаммеду исполнилось двенадцать, и он старался ни в чем не отставать от старших братьев.

Я проводила много часов с младшими детьми, потому что в основном мы оставались изолированными в наших комнатах. Фатима уже превратилась в серьезную десятилетнюю девочку, а семилетняя Иман походила на ее тень, во всем копируя сестру. Ладину, которого Усама продолжал называть Бакром, исполнилось три — он был энергичным, подвижным малышом. Дочери обожали младшего братишку и любили играть в маленьких матерей — многие девочки нянчатся с младшими братьями и сестрами.

Нам с дочками удалось раздобыть кое-какие принадлежности для шитья с помощью сыновей, которым разрешалось время от времени спускаться с горы в деревню для пополнения запасов. И мы с дочками сидели вместе, болтали и штопали старую одежду. А еще пытались сшить новую, хоть это и было непросто без электричества и швейных машинок.

В ночное время в горах становилось страшно. Кроме лунного света только газовые фонари освещали нам путь. Я продолжала готовить на маленькой плитке с одной конфоркой, и было почти невозможно накормить при помощи этой плитки столько голодных детей.

Голод и холод беспокоили нас сильнее всего. Моему мужу надо было накормить множество голодных людей, а ресурсы у него были скудные. И хотя временами меня пошатывало от слабости, вызванной нехваткой пищи, я тревожилась не о себе, а о ребенке, которого носила, и еще о самых маленьких детях. В самом страшном сне я не могла представить, что когда-нибудь услышу голодный плач моих малюток. Никогда в жизни я еще не чувствовала такой угнетающей беспомощности.

Холодный климат в горах тоже был серьезной проблемой. Единственное тепло в доме давала металлическая печка, которую мы топили дровами. Но, несмотря на то что мы поддерживали в ней огонь и днем и ночью, мы часто мерзли. Когда снег заваливал хижину до самой крыши, трудно было прогреть даже три крошечные комнатки. Часами мы с детьми жались возле печки, дрожа от холода, и боялись, что отморозим себе руки и ноги.

Другие жены переживали те же трудности. Не знаю, что бы мы делали друг без друга. Наш муж был так занят своими делами, что чаще бывал в разъездах, чем на этой горе. Слава Богу, мои сыновья были достаточно взрослыми и смогли взять на себя часть обязанностей мужа и позаботиться о своей матери, тетях и братьях с сестрами.

Изоляция, в которой мы жили, еще сильнее сблизила меня с Омаром. В первый раз у меня появилась возможность вблизи наблюдать жизнь всех моих детей. Поведение Омара показало мне, что он превратился в очень сильную личность, стал мужчиной во всех отношениях. При этом его характер имел много граней. Мой добрый сын был надежным, преданным, порядочным, но вместе с тем бывал вспыльчив и мог принять поспешное решение, которому упорно следовал до конца, даже если становилось очевидно, что он неправ.

Мы все спали вместе на этой горе. В комнатах было так тесно, что детям приходилось жаться друг к другу. Я много раз просыпалась посреди ночи и видела, что Омар стоит на коленях и неистово молится Аллаху. Я знала: мой сын несчастлив. Но что я могла сделать? Только сказать ему, что вся наша жизнь в руках Господа, поэтому нам не следует волноваться.

Несмотря на свои страдания, Омар в основном думал о других. Он не мог вынести, когда с кем-нибудь обходились плохо, будь то человек или животное. Всегда вставал на защиту других — даже змей, отвратительных тварей, которых я боюсь с детства.

Как-то раз на горе моего мужа разразилась жуткая буря. Ветер дул с такой силой, что с окон и дверей нашей хижины слетели все шкуры, хоть как-то защищавшие нас от непогоды. И мы остались сидеть без всякой защиты на леденящем ветру, а в зияющие проемы хлестал дождь. Младшие дети завизжали от ужаса. На вершине горы буря бушевала так, что нам казалось, будто мы внутри стремительного водоворота. Никто из нас до сих пор не видел такого неистовства природы. Мы привыкли разве что к песчаным бурям. Они тоже порой выглядели устрашающе, но не шли ни в какое сравнение с жуткими раскатами грома, вспышками молний, пронизывающим ветром и проливным дождем. В конце концов моим старшим сыновьям удалось завесить дверь одеялом, а окна полотенцами. А я с младшими детьми прижималась к стене, отодвинувшись как можно дальше от окон и дверей.

Потом старшие мальчики побежали к тетям — проверить, все ли с ними в порядке. И тут я вдруг услышала странный шипящий звук. Сначала подумала, что это газ утекает из баллона, который мы использовали для заправки светильников. Я пошла посмотреть, в чем проблема, и тут мой взгляд упал на огромную змею, уютно свернувшуюся у самого порога хижины: она вела себя так, словно ее пригласили. Конечно, я понимала, что она просто пряталась от бури. Я громко произнесла имя Господа и стала медленно отходить назад. Муж и сыновья предупреждали меня, что следует быть осторожной — в горах водились змеи, от яда которых умирали очень быстро, а отсюда пришлось бы долго трястись по ухабистой дороге до больницы Джелалабада. Я не хотела умирать и лишать моих маленьких детей их матери.

Перепуганная насмерть, я неуверенно пятилась назад. Я с детства боялась змей, а со временем мои страхи так усилились, что я не могла видеть змей даже на цветных иллюстрациях в книгах. Спрятаться в тесной хижине было некуда, и я стала звать сыновей. Ко мне тут же прибежал Омар, сжимая в руке «Калашников». Впервые за все время я порадовалась тому, что муж подарил мальчикам это страшное оружие.

Я закричала:

— Омар, берегись! Там гигантская змея. Там, возле двери! Убей ее!

Омар взглянул в ту сторону и начал укорять меня:

— Бедная змейка. Неужели ты хочешь ее убить? Пусть живет.

И тогда я завизжала еще громче:

— Убей эту змею!

Я даже мысли не допускала, что она уползет отсюда живая, а потом вернется и заберется ночью в мою постель.

Сын снова повторил, что не хочет убивать змею.

Я продолжала визжать:

— Убей змею!

Наконец Омар понял, что я не успокоюсь, и выстрелил змее в голову из своего большого ствола. Увидев, как змея медленно обмякла, я испытала огромное облегчение.

Омар же чувствовал себя виноватым из-за того, что убил змею. Он взял ее на руки, а я заорала от ужаса, потому что даже вид мертвой змеи вызывал у меня дрожь. Омар грустно сказал:

— Зачем ты заставила меня ее убить?

Сын ушел, неся в руках большую мертвую змею — я не знала куда, и тогда мне было все равно.

Омар умел находить общий язык с животными. Помню, один раз я наблюдала, как муж помогал верблюдице при родах. Возникла проблема, и он никак не мог успокоить отчаявшуюся мать. Верблюжонок застрял на полпути, и его мать испытывала жуткую боль.

Омар услышал о возникшей проблеме и пришел помочь. И хотя мой муж велел ему уходить, он ничего не ответил, а протянул руку и поднял голову верблюжонку, стараясь пособить его матери. В конце концов Омару удалось вытащить верблюжонка живым, и он прочел несколько строк молитвы над матерью и ее детенышем. Муж не знал что сказать. Ему стало ясно, что Господь благословил Омара особым даром чувствовать боль зверей и дал ему чудесное умение общаться с ними.

Я могу вспомнить еще много других историй. Жизнь, которой жили люди вокруг нас, была так сурова, что они порой не замечали своей жестокости. Даже мои собственные сыновья и сыновья людей, работавших на мужа, часто обижали животных. Но Омар всегда спешил их защитить и говорил остальным:

— Оставьте это животное в покое. Я приказываю вам прекратить.

И даже старшие мальчики слушались его, потому что Омар без колебаний бросался на помощь животным.

После нескольких месяцев в горах дни стали казаться годами. Но потом наступил светлый момент, когда Омар принес мне новость, что мы скоро уедем оттуда в город, который называется Кандагар. Омар сказал:

— Мама, твоя жизнь скоро улучшится.

И хотя я старалась не показывать своей радости, сердце мое порхало от счастья, ведь я знала, что мы скоро покинем эту проклятую гору. Я знала, что мой ребенок должен вот-вот родиться, но не понимала, как и где я буду рожать, ведь не видела ни одного врача с момента приезда в Тора-Бора. Я уже не была прежней молодой женщиной, без труда переносившей беременность. И молилась, чтобы мой ребенок решил появиться на свет, когда я буду уже в Джелалабаде или Кандагаре.

Вскоре мы погрузились в машины и двинулись вниз по склону горы. Наш переезд произошел как раз вовремя, потому что сразу по прибытии в Джелалабад у меня начались схватки. Мужа при мне не было, но старшие сыновья отвезли меня в маленькую больницу Джелалабада. Никто из родных не мог присутствовать при родах — в Афганистане это не разрешается. Сыновья ждали в коридоре и первыми узнали, что в нашей семье появилась еще одна девочка. Так у меня родилась Рукхайя, счастливая малютка, которой не пришлось переносить тяготы жизни в Тора-Бора.

И хотя после этого наша жизнь по-прежнему оставалась нелегкой, Господь внял моим молитвам, и нога моя больше не ступала на склоны горы Усамы бен Ладена.