Глава 20
АМЕРИКАНСКИЙ ГАМБИТ
Американское посольство располагалось в тени небоскреба «Экссон Мобил». Это было недавно построенное четырехугольное здание из оранжево-розового стекла с декоративными лентами из хрома. Само посольство размещалось в здании академии — старом, пастельных тонов. Когда-то здесь получали образование дети царской знати. После атак на американские посольства в Африке вокруг американского аванпоста в Абсурдистане был сооружен ров из траншей и колючей проволоки. Однако собравшаяся толпа была вооружена кусачками, и люди вели себя с напускной смелостью, словно прибытие вертолетов убедило их, что они — статисты в голливудской исторической драме.
Некоторые были постарше, но большинство — юного возраста, одеты в американском стиле. Они несли плакаты, в которых перечислялись причины, по которым их должны были взять на борт вертолетов «Чинук»: «ДЕВУШКА 21 ГОДА. НЕ ПРОСТИТУТКА, ИМЕЕТ СТУДЕНЧЕСКУЮ ВИЗУ В КАЛИФОРНИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ В НОРТБРИДЖЕ, ПЛЮС У МОЕЙ СЕМЬИ ЕСТЬ СПИРТНОЕ», и «ПОЖАЛУЙСТА, ПОЗВОЛЬТЕ МНЕ УЛЕТЕТЬ С ВАМИ — ТАЙНАЯ ПОЛИЦИЯ МЕНЯ УМРЕТ. ПОТОМУ ЧТО Я ПОЛИТИЧЕСКИ ПРОТИВ ДЕБИЛА КАНУКА, ДИКТАТОРА», и «АМЕРИКА, ЕСЛИ ВАМ НАПЛЕВАТЬ НА НАС, СПАСИТЕ НАШУ НЕФТЬ». Больше всего мне понравился плакатик, который держал пожилой пенсионер с сильной проседью — судя по его виду, в прошлом простой чернорабочий. Тем не менее его плакат был написан на безупречном английском языке: «МЫ НЕ ХУЖЕ, ЧЕМ ВЫ, МЫ ТОЛЬКО БЕДНЕЕ».
— Граждане Америки и Европейского Союза проходят вперед, — закричал Алеша-Боб, расталкивая маленьких коричневых абсурдистанцев. Я подхватил его боевой клич, и даже Тимофей начал вопить вместе с нами.
Подняв вверх свои паспорта, американский и бельгийский, мы быстро пробирались к очереди из VIP-персон, где претенденты на места в вертолете были выше, белее и толще. Единственным смуглым среди них был Ларри Зартарьян, менеджер отеля «Хайатт», который толкал свою мать в объятия офицера из посольства, выкрикивая: «Киста! Смертельная киста! Ее нужно срочно оперировать! Моя мать — ваша мать! Возьмите ее у меня!» Его мама, в черных одеждах (в два раза толще сына, но с более аккуратно подстриженными усами), орала в ответ: «Нет, нет, я не поеду! Он не сможет без меня жить! Он не знает, как жить. Он идиот».
Мы заметили Джоша Вайнера, который быстрой походкой шел за несколькими морскими пехотинцами из охраны, брызгая слюной в свой мобильник.
— Вайнер! — закричал Алеша-Боб.
Вайнер криво нам усмехнулся и показал на часы, намекая, что очень занят.
— Иди-ка сюда! — не сдавался Алеша-Боб. — Не заставляй меня писать в еженедельник выпускников нашего колледжа!
Дипломат вздохнул, выключил свой телефон и подошел к нам.
— Скажи-ка, Джоши, что тут происходит? — спросил Алеша-Боб, по-дружески беря его под руку. — Как ты думаешь, мы сможем пролезть на этот вертолет?
— Какое у него гражданство? — осведомился Вайнер, указывая на меня, но не удостаивая взглядом. Государственный департамент всегда говорит обо мне в третьем лице.
— Миша — гражданин Европейского Союза, — ответил Алеша-Боб. — Он бельгиец.
— Сейчас они пускают только американцев, — сказал Вайнер.
— Прекрасно, — вмешался я. — Не беспокойся об этом, Джоши. Я просто умру здесь как друг Сакхи.
— Спокойно, Миша, — сказал Алеша-Боб.
— Это несправедливо, — заметил Вайнер.
— Ну как, Джоши, вы направили протест? — спросил я.
— Какой протест?
— Ты сказал мне, что вы направляете протест. Помнишь? Как раз перед тем, как расстреляли Сакху. Ну и как обстоят дела с этим протестом? Вы получили ответ?
— Ну, знаешь ли, Папаша Закусь, — начал Вайнер. — Ты считаешь, что это я во всем виноват? Я всего лишь один из мелких служащих Государственного департамента. Ты думаешь, я действительно могу спасти людям жизнь? Ты считаешь, мать твою так, что я Оскар Шиндлер? Я сделал для Сакхи все возможное. К тому же он выкачал из нас все, что мог. Этот оранжевый галстук — тому пример. Он воспользовался нашими каналами, чтобы выхлопотать своей племяннице стипендию в университете штата Пенсильвания. И это только то, что мы знаем. Эти люди подметки на ходу режут. Не обольщайся на их счет.
Я сделал к Вайнеру шаг с угрожающим видом, но Алеша-Боб встал между нами.
— Знаешь что, Закусь? — сказал Вайнер, поспешно отступая от меня. — Вали-ка ты отсюда. Мне действительно теперь на тебя наплевать. Пусть первокурсники погладят тебе живот. И не считай меня своим другом, ладно? Потому что ты никогда им не был.
Он взмахнул рукой, направляя нас к очереди из аккредитованных американцев, стоявшей у подножия здания «Экссон Мобил»; тут были и семьи служащих посольства, с растерянным видом вцепившиеся в свои драгоценные сумки с пожитками и припасами, и нефтяники, которые не без удовольствия участвовали в эвакуации, хлопая друг друга по спине и вспоминая с нежностью проституток из отеля «Хайатт».
— Эй, большой! — закричал один из них, обращаясь ко мне. — Эй, подонок!
Большой? Подонок? Я скрестил на груди руки, показывая всем видом, что оскорблен. Передо мной стоял кривоногий орангутанг в шортах и бейсболке.
— Роджер Далтри, — злобно прошипел он.
— Кто? — переспросил я. Это имя смутно напомнило мне члена какой-то известной американской или английской рок-группы, но все мои музыкальные пристрастия были современными. — Кто такой Роджер Далтри?
— Ты даже не знаешь, не так ли? — возмутился мой обидчик, снимая бейсболку и открывая взорам сильно поредевшие рыжие волосы. — Вы, гребаные русские, даже не помните, кого убили. Долбаные животные.
— О, черт возьми! — воскликнул Алеша, бросаясь между мной и моим мучителем и пытаясь заслонить меня своей маленькой фигуркой.
— Что? — спросил я.
— Ох, черт возьми! — повторил Алеша-Боб.
— Твой отец убил моего дядю, — объяснил американец. — Ни из-за чего. Из-за ерунды.
— Да? — У меня кружилась голова от смущения и низкого содержания сахара в крови. О чем он говорит? О бизнесмене из Оклахомы? О том, которого якобы убил Папа в Петербурге? — Но ты не из Оклахомы, — заметил я. — Ты разговариваешь, как представитель рабочего класса из Нью-Джерси. Ты уверен, что вы родственники? Тот парень из Оклахомы был образованным человеком.
— Что ты сказал, мудак? — разъярился предполагаемый родственник покойного Роджера Далтри из Оклахомы. — Что ты сказал? Что я необразованный?
— Заткнись, Миша, — зарычал на меня Алеша-Боб. — Заткнись и стой спокойно.
— Ты знаешь, твой папаша был полным дерьмом, — сказал родственник Далтри. — Такие мудаки, как он, развалили ваше государство и эту страну тоже. Вас всех следовало бы послать в Гаагу и устроить над вами процесс как над военными преступниками.
Крик вырвался у меня из самых глубин — откуда-то, где гнездились одиночество и сиротство. Я вдруг заорал с сильным акцентом на том английском, на котором говорил в свои первые годы в Штатах:
— ЛЮБИМЫЙ ПАПА НЕ БЫЛ ПОЛНЫМ ДЕРЬМОМ!
И с этими словами я отстранил Алешу-Боба и ринулся на американца. От сильного, яростного удара, нанесенного медвежьей лапой, мой противник сразу же свалился на землю и заорал от стыда и боли. На сцене моментально появился Джош Вайнер со своими начальниками — это были мужчины в наглаженных рубашках и галстуках строгих расцветок. Они удержали меня от дальнейшего насилия — да мой гнев и так уже прошел.
— Любимый Папа не был полным дерьмом, — спокойно сказал я и кивнул в подтверждение этих слов. — Он был еврейским диссидентом. Человеком совести.
— У моего дяди осталось трое детей, — причитал американец, — трое осиротевших детей, ты, жирный ублюдок!
— Нам очень жаль, что все так вышло, — извинился Алеша-Боб, обращаясь к представителям дипломатического корпуса. — Мой друг вспылил. Он бельгиец, вот и все.
— Сэр, — сказал мне самый высокий и самый седой из дипломатов, — мы должны вас попросить покинуть территорию посольства.
Я взглянул на их лица, гладкие и твердые, как у актеров или политиков.
— Это территория «Экссон», — возразил я с несчастным видом.
— Вы сын Бориса Вайнберга, — сказал старший из дипломатов. — Я все про вас знаю. Я никоим образом не могу позволить вам сесть в самолет Соединенных Штатов.
— Он совсем не похож на своего отца, — вмешался Алеша-Боб. — Он не убийца. Он изучал мультикультурализм в Эксидентал-колледже. Вайнер, скажи им. — Он огляделся, ища нашего однокашника, но Джоша Вайнера нигде не было видно.
— Ты поезжай без меня, — сказал я Алеше-Бобу. — Тебе незачем здесь оставаться. Езжай. Я сам найду способ отсюда выбраться.
— Ты здесь умрешь, — возразил Алеша-Боб. — Ты же ничего не понимаешь.
Я взглянул на него, пытаясь решить, следует ли мне рассердиться из-за этого замечания. Понимал ли я что-нибудь? У моего понимания были свои пределы, это точно, а вот у моей дружбы с Алешей-Бобом — нет. Мой друг стоял передо мной, такой огорченный и маленький — мужчина, которому был тридцать один год, но который выглядел на двадцать лет старше, словно каждый год, проведенный в России, шел у него за три. Зачем он сюда приехал? Почему решил стать моим братом и хранителем?
— Я скучаю по Светлане, — сказал Алеша-Боб. — Ты никогда не понимал, как я ее люблю. Ты думаешь, что все это в конце концов просто политическая экономия, но это не так. Ты считаешь, что она шлюха, но она любит меня так, как никогда не любила ни одна женщина.
— Сэр. — Морской пехотинец положил мне руку на плечо, словно вовлекая в какой-то священный ритуал с грозным подтекстом.
— Езжай, — сказал я. — Я не такой уж беспомощный, как тебе кажется. Езжай к своей Светлане. Ты все правильно сказал. Мы встретимся когда-нибудь в Брюсселе.
Алеша-Боб протянул мне руку, чтобы меня обнять, потом передумал, отвернулся, чтобы скрыть от меня свои слезы, и зашагал к стеклянному «Экссон Мобил», вибрирующему от прибытия еще одного мощного «Чинука». Я так обмяк, что чуть не свалился на моряка, стоявшего рядом (какие красивые ресницы у этого латиноамериканца), и тут другие американские руки подхватили меня и направили к выходу, к дырке в колючей проволоке, которая оказалась достаточно большой, чтобы я смог пролезть.
