Поскольку ни один из рычагов, на которые мы пробовали нажимать, больше не действовал, мы последовали совету Гарделя и «заложили вираж», взяв курс на север.

Обязательной остановкой на нашем пути был Абанкай, потому что оттуда отправляются грузовики, едущие в Уанкараму — преддверие лепрозория в Уамбо. Метод, примененный нами, чтобы найти крышу над головой и пропитание (жандармерия и больница), ничем не отличался от наших действий на предыдущих остановках, так же как и служащий, пообещавший помочь нам с транспортом, не отличался от прежних помощников, не считая того, что этого самого транспорта нам пришлось ждать в городе два дня из-за нехватки грузовиков на Страстной неделе. Мы побродили по крохотному городку, так и не найдя ничего достаточно интересного, что могло бы заставить нас забыть о голоде, поскольку питание в больнице было скудное. Растянувшись на траве на берегу речушки, мы смотрели на изменчивые краски сумеречного неба, мечтая о прошедших Любовях или, возможно, видя в каждом облаке соблазнительное подобие какой-нибудь еды.

Возвращаясь в комиссариат на ночлег, мы решили срезать путь и окончательно заблудились; побродив между засеянными участками поля и живыми изгородями, мы наткнулись на какой-то дом. Оказавшись перед каменной стеной, мы увидели собаку и ее хозяина, озаренных полной луной, которая делала их похожими на призраков; мы не учли, что наши фигуры, находящиеся против света, должны были иметь намного более устрашающий вид; ясно только, что ответом на наше вполне благовоспитанное «добрый вечер» послужили какие-то нечленораздельные звуки, среди которых, как мне показалось, я расслышал слово «Виракоча», и мужчина с собакой скрылись в доме, несмотря на наши дружелюбные призывы и извинения; тогда мы спокойно вышли через ворота на похожую на улицу тропинку.

Скука одолевала нас, и мы решили сходить в церковь — поближе присмотреться к сельской службе. Бедняга священник собирался выступить с проповедью в три часа, а к этому времени — примерно к половине второго — успел исчерпать весь набор общих мест. Умоляюще глядя на прихожан, он судорожными движениями сморщенных рук указывал то в один, то в другой угол храма. «Вщпите, глядите туда, ГЪсподь нисходит к нам, ГЪсподь уже с нами, и Его дух озаряет нас». После паузы священник затянул какую- то занудную литанию, и, когда уже казалось, что он вот-вот замолчит, не зная, что сказать, в порыве глубокого драматизма он разражался очередной сентенцией в том же роде. Когда имя многотерпеливого Христа было помянуто в пятый или шестой раз, мы не смогли удержаться от смеха и поспешно вышли.

Что вызвало у меня приступ астмы, не знаю (впрочем, догадываюсь, что какой-нибудь набожной прихожанке это известно), ясно было только, что, когда мы приехали в Уанкараму, я едва держался на ногах. У меня не было ни одной ампулы адреналина, а удушье усиливалось. Закутавшись в одеяло дежурного офицера, я смотрел на дождь за окном и курил одну за другой сигареты из темного табака, несколько облегчавшие мои мучения; незадолго до рассвета мне удалось вздремнуть, прислонившись к колонне галереи. К утру я уже более или менее пришел в себя и, приняв адреналин, который достал Альберто, и несколько таблеток аспирина, почувствовал себя как новенький.

Мы явились к старшему лейтенанту, бывшего кем-то вроде интенданта поселка, чтобы попросить у него лошадей, — нам надо было добраться до лепрозория; он принял нас чрезвычайно любезно и пообещал, что через пять минут к комиссариату доставят пару лошадей. Дожидаясь обещанного, мы наблюдали за тем, как разношерстная группа здоровенных верзил выполняет строевые упражнения, подчиняясь громогласному голосу солдата, который накануне так любезно принимал нас. Увидев нас, он также почтительно отсалютовал нам, не переставая тем же тоном отдавать команды «увальням», которые ему достались. В Перу военную службу проходит только один из пяти молодых людей, достигших соответствующего возраста, но остальные каждое воскресенье обязаны заниматься строевой подготовкой — это-то и были жертвы нашего вояки. На самом деле жертвами были все: призывники — жертвами гневливого нрава своего инструктора, а он — медлительности своих учеников, большинство которых не понимало испанского и, не видя необходимости делать повороты направо и налево, маршировать и замирать по стойке «смирно» просто потому, что так хочется их начальнику, делали все шаляй-валяй и могли вывести из себя кого угодно. Привели лошадей, и солдат дал нам проводника, говорившего только на кечуа. Итак, мы пустились в путь по горной дороге, предводительствуемые проводником, который на трудных участках вел наших лошадей под уздцы, — иначе там было не проехать. Таким образом мы осилили уже две трети пути, как вдруг перед нами возникли старуха и паренек, которые ухватились за поводья и затянули какую-то монотонную песню, в которой можно было разобрать только слово «лошадушки». Сначала мы подумали, что это торговцы плетеными корзинами, потому что старуха несла их в большом количестве. «Я не хотеть купить, не хотеть», — отвечал я и далее в том же духе, пока Альберто не напомнил мне, что наши собеседники — кечуа, а не родственники Тарзана. Наконец нам повстречался идущий навстречу человек, который говорил по-испански и объяснил нам, что индейцы были хозяевами лошадей и, когда они проезжали мимо дома лейтенанта, тот велел отобрать их и передать нам. Один из призывников, хозяин лошади, на которой ехал я, пришел за семь лиг, чтобы исполнить свой воинский долг, а бедная старуха жила совсем в другой стороне, так что, повинуясь соображениям гуманности, мы слезли с лошадей и продолжали путь пешком, по-прежнему предводительствуемые проводником, несшим на спине наши портфели, с которыми мы не расставались. Так мы прошли последнюю лигу и добрались до лепрозория, где дали проводнику в виде вознаграждения один соль, за что юноша не знал, как благодарить нас, не сознавая, сколь мизерна эта плата.

Нас принял начальник санитарной службы сеньор Монтехо, который сказал, что не может предоставить нам места, но отправит нас к живущему по соседству помещику. Владелец имения предоставил нам комнату с постелями и еду — именно то, в чем мы нуждались. На следующее утро мы отправились посетить больных крохотной больницы. Служащие здесь люди занимаются молчаливым благотворительным трудом; общее состояние — плачевное: две трети и без того небольшой площади отведено непосредственно больным, где и протекает жизнь этих обреченных, числом 31, которые смотрят на то, как проходят их дни, и на близящуюся смерть (по крайней мере, я так думаю) совершенно равнодушно. Санитарные условия ужасающи, и то, что на горных индейцев не производит никакого впечатления, повергает в неимоверное уныние людей из другой среды, хотя бы мало-мальски образованных. При мысли о том, что эти несчастные проводят всю свою жизнь в четырех глинобитных стенах, окруженные людьми, говорящими на чужом языке, и четырьмя санитарами, с которыми они неподолгу видятся каждый день, можно впасть в кому.

Мы вошли в одну из комнатушек с соломенным потолком и земляным полом, где белая девочка читала «Племянника Басилио» Кейруша. Едва мы заговорили, как девочка безутешно расплакалась, как будто ее вели на «крестную муку». Бедняжка приехала откуда-то с Амазонки и остановилась в Куско, где ей поставили диагноз и сказали, что направят в гораздо лучшее место, где она вылечится. Больница в Куско, конечно же, не рай, но там по крайней мере более или менее сносные условия. Думаю, что определение «крестная мука» в ситуации с девочкой подходит вполне: единственно приемлемое в этом заведении — медикаментозное лечение, все остальное может вынести только исстрадавшаяся и фаталистичная душа перуанского горного индейца. Глупость хозяев этого места только усугубляет отчужденность между больными и санитарами. Один санитар рассказывал нам, как главврач, хирург, должен был проводить операцию, которую невозможно было делать на кухонном столе, при абсолютном отсутствии всяческого инструментария; тогда он потребовал, чтобы ему предоставили другое место, даже если это будет морг соседней больницы в Андауайласе; ему отказали, и больная скончалась без лечения.

Сеньор Монтехо рассказал нам, как после основания этого антилепрологического центра по инициативе видного лепролога, доктора Пеше, именно ему было поручено организовать все, относящееся к новому заведению. Когда он приехал в Уанкараму, ему не позволили остановиться на ночь ни на одном постоялом дворе, один или двое друзей, которые у него там были, тоже отказались предоставить ему комнату, и, чувствуя приближающуюся грозу, он вынужден был укрыться в свинарнике, где и провел ночь.

Больная, о которой шла речь выше, через несколько лет после основания лепрозория вынуждена была идти туда пешком, так как никто не хотел давать ей лошадей и сопровождающего.

Угостив нас от всей души, нас отвели посмотреть новую больницу, которая строится в нескольких километрах от старой. Когда санитары спрашивали, какого мы мнения о ней, глаза у них блестели от гордости, как будто это они сами в поте лица, кирпич за кирпичом, возводили это сооружение; нам показалось бесчеловечным критиковать их и дальше, но у нового лепрозория те же недостатки, что и у старого: нет лаборатории, нет операционной, и вдобавок больница расположена в месте, где кишмя кишат москиты, — настоящая пытка для тех, кто вынужден проводить там весь день. Она рассчитана на 250 больных, имеет постоянный медперсонал, кроме того, проведены кое-какие санитарные усовершенствования, но еще многое предстоит сделать.

После двух дней пребывания в этом районе, мои приступы астмы становились все тяжелее, и мы решили покинуть эти края, чтобы попытаться предпринять более интенсивное лечение.

Приютивший нас помещик дал нам лошадей, и мы пустились в обратный путь, как всегда предводительствуемые немногословным проводником, говорившим на кечуа, который по приказу хозяина нес наш багаж. Дело в том, что богатые люди в этих краях относятся совершенно естественно к тому, что слуга, даже пеший, несет на себе весь груз во время такого рода путешествий. Дождавшись, пока первый поворот скроет нас, мы отобрали свои портфели у нашего проводника, по загадочному лицу которого было не понять, способен ли он оценить наш поступок или нет.

Вернувшись в Уанкараму, мы снова разместились в жандармерии, добиваясь грузовика, едущего на север, каковой и был предоставлен нам на следующий день. После утомительного дня, проведенного в пути, мы наконец добрались до городка Андауайлас, где я остановился в больнице — немного подлечиться.