«Карпатия»

– Приехал раз один чувак в Лондон. Из деревни. Из глухой. И отправился в универмаг, купить кой-какое барахло. Приодеться захотел.

Ник взглянул на Марка, который только что закончил долгий телефонный разговор с пространным обсуждением Роберто ди Маттео и «кучи красивых девчонок», обнаруженных им пару дней назад в ночном клубе, а теперь решил развлечь шефа.

– Анекдот должен быть покороче. И посмешнее, – сделал Ник замечание своему помощнику.

– Да. Значит, отправляется он за брюками клеш. Подходит к продавцу: «Мне бы пару красивых брюк клеш». А продавец отвечает: «У меня как раз есть то, что вы ищете, мистер». Чувак примеряет эти грандиозные штаны и говорит: «Ну, потрясающе, беру». Продавец кладет их в мешок и замечает: «Вот что, к ним нужно еще галстук-селедку. Не желаете примерить?» «Нет, спасибо, боюсь, рубашка потом не отстирается».

Секунду Ник и Эмма, новая секретарша, остановившаяся рядом, чтобы послушать шутку, молчали. Потом Ник рассмеялся. Эмма выглядела озадаченно.

– Я не понимаю, – пожаловалась она наконец, – я никогда не понимаю соль в анекдотах.

– Это оттого, что ты слишком молодая и слишком тупая, – ответил Марк, считая это, очевидно, агрессивной манерой флирта, но Эмма покраснела и пошла прочь с обиженным выражением лица.

– Но ты ведь понял, Ник, правда? – продолжал Марк, не замечая своей грубости.

– Да, очень смешно.

– Можешь рассказать Большому Рону, когда увидишь его в следующий раз.

– Ладно. Слушай, мне кажется, что твой комментарий не слишком понравился Эмме.

– Правда? Это плохо. Я как раз собирался пригласить ее выпить. У нее очень эротичные груди.

– Эротичные?

– Да, ты не заметил? Они у нее конической формы.

– Нет, боюсь, что я не заметил конических грудей Эммы.

– А ты обрати внимание. Они довольно необычные. Необычные, но в хорошем, а не в плохом смысле.

– Что ж, продолжай ее очаровывать таким способом, и, возможно, ты узнаешь их из первых рук.

– Ты так думаешь?

– Нет, конечно. Неужели ты сам не понимаешь? Советую тебе извиниться перед ней. Как насчет тех вырезок, о которых я тебя просил?

Марк посмотрел озадаченно.

– Я отдал тебе все вырезки по истории Рона Драйвера. Они в деле. Ты не просил меня достать их оттуда.

– Я говорю не о Роне Драйвере. Я говорю о том убийстве, об охраннике – вспомнил?

– А-а, да. Я звонил, но мы пока ничего не получили. Я позвоню еще раз и напомню.

Ник кивнул и некоторое время сидел, размышляя. Он не рассчитывал, что в центральных газетах окажется много материала об этом убийстве и последующем судебном разбирательстве. Ник договорился с местной газетой о встрече на следующий день и надеялся узнать хотя бы фамилию детектива, расследовавшего тот случай. Затем ему нужно было посмотреть сам клуб, поговорить с владельцем и побеседовать с другом Джорджа Ламиди, который по-прежнему там работал и которого Кейтлин окрестила «это не важно», или, кратко, НВ.

– Что тебя так заинтересовало в этом деле? – спросил Марк.

Ник видел, как в другом конце офиса Эмма возмущенно рассказывала о грубости Марка Ксении, одной из молодых журналисток, работавших над делом «синдрома ложной памяти». Ксения состроила гримасу и сделала рукой быстрое движение, показывающее, каким словом лучше всего можно охарактеризовать Марка. Кажется, она убеждала Эмму предпринять какие-то действия, и не без успеха, поскольку Эмма смотрела на Марка глазами, сузившимися от презрения. Ник усмехнулся и уже хотел было обратить внимание Марка на происходящее.

– Ты меня слышишь. Ник?

– Да, извини. Ну, будут же новые передачи, и всегда хорошо иметь про запас несколько идей.

Это лишь отчасти соответствовало истине. У Ника был только этот контракт и все. Он не слишком беспокоился, поскольку мог позволить себе пару месяцев не работать, особенно после всей этой суматохи с мотанием между Лондоном и Бирмингемом. Были и другие варианты: Уилл что-то говорил о новой программе, посвященной молодежному туризму, хотя условия казались слишком заманчивы, чтобы вызывать доверие. Ему также звонили по поводу документального фильма о проблемах, встающих перед теми, кто просит политического убежища; тема была заслуживающей внимания, но скучной. Над чем он точно не собирался работать, так это над программой в трех частях, которая должна была «изнутри» взглянуть на проблемы собачьего приюта в Бэттерси. Ника удивило, что в Британии еще остались места, которые телевидение не осветило «изнутри». Казалось, оно побывало внутри оперных театров, больниц, гостиниц, аэропортов, доков, футбольных команд и всех служб помощи в чрезвычайных ситуациях, причем самые интересные отснятые при этом кадры показывали людей, которые выглядели полными идиотами или бранились перед телекамерами. Как правило, искусные телеоператоры умели в тот или иной момент схватить такие кадры, и Ник определенно не собирался участвовать в очередном показе «тяжелого труда, невидимого для публики» все равно – где, а уж тем более – внутри заведения для брошенных собак.

Ник был почти уверен, что одна из следующих передач «Повода усомниться» получится интересной, даже если история Джорджа Ламиди не даст достаточно материала для целой программы. Но он мог бы написать статью на эту тему: отдельные составляющие позволяли на это надеяться. Начать с того, что речь шла об убийстве. Клубная жизнь тоже была хорошей темой, как и Эссекс. Он мог развернуть тему, зацепившись лишь за то обстоятельство, что клуб был в Эссексе: развернуть широкую панораму нравственно разложившегося графства – притягивающего вуайеристов, порожденного тэтчеризмом, одурманенного кетамином пригородной анархии «Сиерр», «Лиги воскресного футбола» и секса. Речь шла не о низших слоях общества, не о бедности, не об опустившихся людях, а о поджигателях машин и смелых женщинах, организующих кредитные союзы. Напротив, о том, что находилось не на поверхности, а глубже: о тонком изменении границ общественного порядка, отношении к центральной линии, о половой морали уличных кошек.

Если бы в этом деле можно было найти судебную ошибку, это оказалось бы удачей для Ника. Он чувствовал покалывание в ладонях от волнующего предчувствия, что здесь что-то есть. Как странно, что этот Джордж Ламиди, с которым они в детстве вместе катались на роликах, возник снова и оказал влияние на его жизнь. Права Кейтлин, отмечавшая кровосмесительную сущность мира, в котором жил Ник, хотя Джордж явно был человеком другого круга, а вот смотри-ка – их пути все-таки пересеклись.

– Ты придурок!

Ход мыслей Ника был прерван Эммой, стоявшей возле его стола и обращавшейся к Марку. Очевидно, после некоторых размышлений девушка решила вернуться и перевести жест Ксении в конкретные враждебные слова.

– Остынь. Что с тобой? – Было видно, что Марк чувствует себя очень неуютно.

– Ты просто хам. Ты думаешь, что можно так разговаривать со мной, потому что я всего лишь секретарша.

– Нет, я так не думаю. Я просто пошутил.

– Да, но это было совсем не смешно. Впредь следи за своим языком, недоносок!

Эмма гордо пошла прочь, а Марк выглядел как побитая собака. Пару раз он надул щеки и нервно посмотрел вокруг, не видел ли кто-нибудь этой сцены, и еще больше покраснел, поняв, что свидетелями его унижения были все, кто находился в офисе. Стоявшая у кофеварки Ксения улыбнулась Эмме и одобрительно подняла вверх большие пальцы. Ник колебался между инстинктивной симпатией к жертвам публичного унижения и пониманием, что Марк заслужил это наказание.

– Марк, тебе показали красную карточку.

– Послушай, Ник, ты же знаешь, что я просто пошутил. Совсем не грубо.

– Боюсь, что это прозвучало крайне грубо, как я уже сказал. Лучше извинись.

– Ни за что. Я ведь вовсе не имел в виду…

– Ну, как хочешь. Ты можешь снова связаться с архивом Би-би-си и поискать эти вырезки? Иначе придется ехать в архив в Колиндейл.

В конце дня зазвонил телефон.

– Это Ник Джордан?

– Да, а с кем я говорю?

– Это Тревор.

– Кто?

– Не важно. Друг Джорджа. Я предупреждал, что позвоню. Я работаю в клубе «Саблайм». Джордж сказал, что нам нужно встретиться. Я вряд ли смогу рассказать больше, чем он.

– Очень жаль, он мне рассказал – меньше некуда.

– Я не могу сказать прямо. Вы меня понимаете?

Ник решил, что это лишь вступление, и ждал продолжения. Однако в трубке была тишина.

– Алло?

– Да, я на проводе. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Не совсем.

Ник услышал вздох, как если бы Тревор молча возмущался, что Джордж заставил его разговаривать с таким тупицей.

– Не важно. Меня не было там, когда все произошло. Слухи до меня доходили. Но я не буду их воспроизводить. Я могу рассказать о клубе, как он функционирует и кто есть кто. Если вы туда попадете, я могу указать несколько направлений. Я вас не знаю. И делаю это только ради Джорджа. Сегодня вечером мы можем встретиться?

Ник задумался. Как раз сегодня был день рождения Карла, и тот устраивал обед в престижном ресторане в Сохо. Кейтлин всю неделю жаловалась на необходимость идти, пока терпение Ника не лопнуло и он не сказал, что пойдет без нее, на что Кейтлин заявила, что пойдет, но только чтобы поесть. Ник боялся, что это означало «поесть и получить возможность вести себя вызывающе». Кейтлин прекрасно знала, что на этой вечеринке будет ряд личностей, возглавлявших список тех, кого надлежало «поставить к стенке и расстрелять, если власть изменится».

– Можем, только не очень поздно, – сказал Ник Тревору, не желая упускать момент. – Где вам удобно?

– Без разницы. Это не важно.

– Мне нужно вечером быть в центре. Может быть, в Сохо?

– Прекрасно.

Договорившись о встрече на улице Уордур, Ник позвонил Кейтлин и условился, что они вместе пойдут в ресторан. Он также позвонил Уиллу, чтобы узнать, будет ли тот на обеде у Карла, поскольку хотел вместе с Уиллом пойти в клуб «Саблайм» в конце недели. Уилл собирался быть в ресторане и согласился посетить клуб. Ник подумал, что в ресторане им нужно сесть рядом. Уилл был одним из немногих знакомых Ника, к которым Кейтлин была благосклонна: ей нравилось, как он с веселым кокетливым поддразниванием реагирует на ее резкости.

Ник сидел в пабе в Сохо, стараясь придержать место для Тревора, или НВ, как Ник стал теперь его мысленно называть. Ник не любил ходить в пабы один; он всегда слишком быстро выпивал свою бутылку пива, а затем разрывался между необходимостью подойти к бару за следующей и нежеланием потерять при этом свое место. Те, кто приходит в паб в одиночку, иногда выглядят естественными и раскованными, а иногда – совершенно нелюдимыми. Ник всегда чувствовал, что принадлежит к последней категории, зато он никогда не опускался до завязывания разговоров с теми, кто явно не желал, чтобы их беспокоили, но из вежливости молчал. Он старался не слишком много курить, но, думая о сигаретах, тут же доставал одну за другой. В паб вошел высокий худой негр, и Ник сразу понял, что это НВ, так же как и мужчина, увидев Ника, сразу понял, что он правильно нашел место.

– Тревор, – представился НВ, протягивая руку. Он был в кожаном жилете и имел вид состоятельного человека. Казалось, он никогда не делал неловких жестов, никогда не ходил с грязными ногтями и мог, нисколько не смущаясь, просидеть один в пабе весь день.

– Ник, – сказал Ник.

– Выпьешь?

– Спасибо, водку с тоником.

НВ легко проскользнул к самой стойке, миновав несколько человек, пытавшихся привлечь внимание персонала и энергично размахивавших для этого денежными купюрами, как флажками при королевском выходе к народу. Рядом с ним сразу появился бармен. Подход к бару вне очереди был еще одним видом искусства, которым Ник никогда не мог овладеть: он всегда чувствовал себя виноватым, замечая осуждающие взгляды, и обычно соглашался, что очередь – самый честный способ установления порядка доступа к услугам. Но, по правде говоря, Ника смущало только то, что проход без очереди к пиву или в салон автобуса совершался на глазах у всех. Если бы это можно было сделать как-то незаметно, его не сильно мучила бы совесть.

– Значит, – сказал Ник, когда НВ вернулся с выпивкой, – ты работаешь охранником в «Саблайме»?

– Нет. – То, что пил НВ, напоминало минералку с газом.

– Нет? А я думал…

– Почему ты решил, что я охранник?

– Я просто предположил… – Нику вдруг надоело занимать оборонительную позицию. – Я просто решил, что раз ты такой здоровый и чернокожий, то мог бы прикрывать дверь лучше других.

НВ рассмеялся.

– Вот так-то лучше, старик. Я действительно работаю в «Саблайме», но нет правил, запрещающих чернокожему работать за стойкой. Чем я и занимаюсь.

– Бармен?

– Бармен, администратор бара – не важно. Я еще не работал, когда там был Крис. Я уже говорил.

– Крис?

– Товарищ Джорджа. Тот, который сейчас загорает в камере в Уондсворте.

Ник достал из сумки блокнот и ручку.

– Не возражаешь, если я кое-что запишу с твоих слов? Можешь потом проверить, что я напишу.

– Ну, это не важно. И информация несекретная.

– Разумеется, я буду соблюдать конфиденциальность в отношении тебя. Надо, чтобы там никто не знал, что я расследую убийство.

НВ кивнул, изобразив понимающий вид, как будто они обменивались какими-то серьезными обязательствами.

– Так что случилось с Крисом?

НВ нахмурился.

– Я уже говорил, что много рассказать об этом не могу. Ходят всякие слухи. Одни говорят, что он был непослушным мальчиком, когда служил там, вот его и подставили. Джордж считает иначе. Он думает, это как-то связано с той птицей, которую ты увидишь, если попадешь туда.

– Наверно, он рассказал Джорджу, в чем дело?

– Но тогда Джордж рассказал бы тебе, так ведь? Нет, этот малый молчит и только твердит Джорджу, что он этого не совершал. Но в подобных ситуациях не так много вариантов. И появляются слухи. Он кого-то рассердил. И заплатил за это.

– И у тебя есть мысли о том, кто бы это мог быть?

НВ в нерешительности гонял ломтик лимона в своем стакане.

– Там есть один парень, Терри Джеймс. Можно по ошибке принять его за владельца клуба.

– А чем он занимается?

– Он владеет охранной фирмой. «Аргос Секьюрити» – его любимый фильм «Ясон и аргонавты». По-моему, это название больше подошло бы для сети магазинов электротоваров.

– А охранники следят, чтобы там не торговали наркотиками?

– Разумеется. Но в этой истории замешано гораздо большее, чем наркотики. Или гораздо меньшее. Во всяком случае, ты сделаешь ошибку, если подойдешь к ней с такой точки зрения. Я видел все эти дурацкие программы, которые вы снимаете скрытыми камерами, показывая, как охранник предлагает таблетки или грамм кокаина – жалкая мелкая рыбешка в большой банке. Шум, крик, большое достижение! Какой-нибудь Бернштейн или Вудворд открывают испуганной стране глаза на то, что в клубах продают наркотики, а какой-нибудь молокосос теряет работу.

– Должно быть, ты сомневаешься, нужны ли такие передачи?

И Ник глянул на НВ, оторвавшись от блокнота. К счастью, тот снова рассмеялся.

– Да, и собираюсь написать об этом на телевидение. Ну почему, почему журналисты такие засранцы?

Настала очередь Ника рассмеяться.

– Скажу в свою защиту, что я таких программ никогда не делал. Но я тебя понимаю.

– Ну тогда все в порядке.

В глазах НВ весело заблестело понимание, и Ник понял, что подшучивание вовсе не было злобным.

– Я, наверно, подойду туда в пятницу, чтобы осмотреться. И поболтаю с хозяином. Напомни, как его зовут?

– Ричард Ирвин. Я порадовался, когда стали распространять истории про то, что от мобильного телефона можно получить рак, потому что если это правда, то у него в ухе должна быть огромная раковая опухоль.

– А девушка, о которой ты говорил? Как ее зовут?

– А, Джоан, Джоан Салливан. Прелестная Джоан, которая почти всем дает от ворот поворот, не подпуская ближе чем на сотню метров. Это золотое руно.

– Как ты сказал?

– Девочка из Брентвуда. Запретный плод. Она принадлежит командиру аргонавтов. Чтобы подойти к ней поближе, тебе понадобится покровительство каких-нибудь могущественных богов.

– То есть это девушка Терри Джеймса?

– Молниеносная реакция. Пулитцеровская премия тебе обеспечена. Можно сказать, что это его девушка. Но правильнее сказать, что это его собственность. Джеймс, как большинство людей, небрежно относится к своей собственности. Оставляет где попало. Думаю, он уверен, что никто не рискнет украсть ее. Во всяком случае, немногие попытаются.

Ник отложил блокнот. Неизвестно, что Джордж рассказал этому НВ, но настал момент кое-что уточнить.

– Послушай, совсем необязательно, что у меня что-то выгорит с этим делом. Как и ты, я просто пытаюсь разобраться, потому что Джордж мой друг…

– Так ты считаешь его своим другом? – НВ рассмеялся, и Ник с тревогой почувствовал, что тот знает о Джордже нечто такое, что отнюдь не кажется ему похвальным.

– Мы дружили еще в школе. Так вот, вовсе не обязательно, что успех обеспечен. Возможно, что-то вскроется, возможно – нет. Я просто провожу некое…

– Журналистское расследование? – НВ опять засмеялся.

– Да, расследование. Джордж хотел, чтобы я изучил эту историю, что я и делаю. Не ради себя.

НВ осушил свой стакан и скептически посмотрел на Ника.

– В таком случае вы очень странный человек, господин журналист. Потому что я еще не встречал никого, кто бы занимался чем-либо ради других. О, в нашей компании прибыло.

Ник поднял голову и увидел, что перед ними стоит Кейтлин. Она очень хорошо выглядела в короткой черной юбке и черных сапогах. Волосы были убраны с лица и завязаны сзади. НВ встал, сняв пиджак со спинки стула, и предложил свое место Кейтлин.

– Вы уходите? – спросила Кейтлин, доставая кошелек. – Не выпьете?

– Нет, милая. Кстати, меня зовут Тревор, но это не важно.

– Да, мы, кажется, разговаривали по телефону. Меня зовут Кейтлин. Рада познакомиться, Тревор. Ник, ты выпьешь?

– Закажите мистеру Журналисту большую порцию водки с тоником, Кейтлин. Он сегодня целый день занимался расследованиями. Если вы в пятницу спуститесь в нижний бар, я налью вам большую порцию. До встречи.

И НВ зигзагами пошел из бара, который уже был полон народа. Внезапно зазвучала музыка в стиле техно, гремя поверх голов тех, кто пытался пробиться к стойке или к туалетам, неудобно расположенным сзади на узкой лесенке, или хотел выйти через вращающиеся двери на улицу, кишевшую людьми.

– Как он тебе понравился? – спросила Кейтлин, вернувшись с новой порцией водки с тоником и бутылкой «Бэкс».

– Средне. – Ник пожал плечами. – Любит порисоваться.

– И правильно, – глаза Кейтлин сияли, – я тоже это люблю.

– Каждый день узнаю о тебе нечто новенькое. – Ник чокнулся с ней.

День рождения Карла отмечался в закрытом клубе, находившемся в узком проулке около Черинг-Кросс-роуд. Они немного опоздали, поэтому Ник не смог сесть рядом с Уиллом, как собирался. Он с сожалением обнаружил, что единственные свободные места остались рядом с Беллой, в конце стола. Белла входила в мозговой трест лейбористской партии, готовящей реформу социального обеспечения, и вышла замуж за известного члена парламента, которого прочили в члены кабинета. Она была дочерью уважаемого политического комментатора-марксиста и вообще – такой передовой и новой, будто с нее еще не сняли упаковку. Если бы объявили, что Тони Блэр ходит по воде, излечивает больных и может накормить народ парой буханок хлеба и несколькими рыбами, Беллу все равно беспокоило бы, что он пользуется меньшим доверием, чем того заслуживает. Ник знал, что ему совершенно необходимо сесть между ней и Кейтлин, но не успел этого сделать, потому что Карл схватил его за руку, чтобы что-то сказать, а Кейтлин прошла вперед и села.

Карл был в хорошем настроении, потому что видеоклип поп-группы, с которой он работал, только что был запрещен к показу по национальному телевидению. В клипе участвовала карлица-лесбиянка со всеми садистскими атрибутами, нюхавшая кокаин с голой спины школьницы и душившая ее при этом форменным школьным галстуком. Карл налил Нику шампанского.

– Просто замечательно. Они собираются показать его в какой-нибудь ночной программе по искусству и устроить всеобщее обсуждение.

– Замечательно, – неискренне проговорил Ник. Он ненавидел такие программы: большие кресла, в которые усаживались самодовольные задницы разных самовлюбленных, самопровозглашенных, самоуверенных сук. Ник мог участвовать в подобных сценах, мог приходить в такие вот клубы на дни рождения своих друзей, но это не было важной составной частью его жизни. Иногда он вынужден был признать, что его симпатия к Карлу не очень велика: просто при раздаче карт Нику достался именно этот знакомый и как-то потом прижился. Ник посмотрел на Кейтлин, которая надела очки и углубилась в изучение меню, с детской серьезностью двигая по нему пальцем.

Она улыбнулась, когда он протянул ей бокал шампанского.

– Я закажу тунца холодного копчения и морского окуня, – бодро объявила Кейтлин.

Во время еды Ник беседовал с мужчиной напротив. Было абсолютно непонятно, чем тот занимается, и Ник подозревал, что это может быть один из дилеров Карла, приглашенный на вечер, чтобы обеспечить непрерывный поток наркотиков. Ник устал от общения с НВ и был рад предоставить мужчине инициативу в разговоре, а сам ел холодный овощной суп с лососевым муссом, в который повар, видимо, запихнул целую головку чеснока. Неясно было, сделал ли он это из кулинарных соображений или из мести. Пожалуй, Нику повезло, что он взял на себя роль слушателя, потому что человек напротив оказался неисчерпаемым кладезем теорий и взглядов – от существования параллельных вселенных до неизбежного захвата мира китайцами. Нику оставалось лишь кивать и иногда что-то бормотать, рисуя в супе розовые спирали лососевым муссом.

– А если я сейчас возьму эту вилку и скажу, что собираюсь выколоть вам глаз, что вы мне на это ответите?

Ник вздрогнул, услышав громкий голос Кейтлин. Другие тоже услышали его, и вилки замерли в воздухе. Он повернулся и увидел, что она разговаривает с Беллой-лейбористкой.

– Я попросила бы вас не делать этого, – Белла с презрением разглядывала Кейтлин.

– Хорошо. Но если после этого я скажу: «Извините, но я не стану давать обещания, которые не могу выполнить», – и выбью вам глаз, станут ли меня превозносить как девушку высоких принципов или осуждать как опасную психопатку'?

– Это слишком поверхностная аналогия.

– Ничуть. Она совершенно уместна. Я не могу придумать другую ситуацию, в которой неспособность что-либо обещать рассматривается как признак высоких добродетелей.

Карл наклонился к ним и вступил в разговор:

– Они дали некоторые обещания.

– Совершенно верно, – снова вмешалась Белла.

– Ах да. Кажется, я вспомнила – ускоренный курс обучения для юных правонарушителей. Тридцать человек в классе вместо тридцати пяти. Потрясающе. Власть и богатство трясутся в постелях, натянув одеяла на головы.

– Ну да, – Белла осторожно вынула из лосося косточку, держа ее как маленький меч, способный защитить от нападения вилки Кейтлин. – Легко сидеть в стороне и жаловаться. Легко формулировать революционные решения, когда у вас нет ни малейшей надежды увидеть их осуществленными. Нас легко критиковать…

– Конечно легко, – вставила Кейтлин.

– …Тем, кто может позволить себе удовольствие всегда быть правым, не утруждая себя попытками реально что-то изменить. Легко критиковать, не имея позитивной программы…

– Но у меня есть позитивная программа. Разумеется, я не рассчитываю на национализацию двухсот крупнейших монополий, но мне бы хотелось, чтобы власти кое-что сделали… Я не буду утомлять вас деталями: вероятно, вы считаете чрезвычайно старомодными такие вещи, как эффективный общественный транспорт, приличный уровень жизни пенсионеров и социальное жилье по приемлемым ценам.

– Эй, друзья, – Карла, очевидно, встревожил резкий тон разговора, – а ну успокойтесь, это мой день рождения. Шампанское? Бренди? И пожалуйста, без политики.

– О, не беспокойся, – сказала Белла. – Я очень довольна разговором с… еще раз, как вас зовут?

– Кейтлин.

– Да, Кейтлин. Мы очень мило беседуем. Просто от политики никуда не денешься.

– Извините, – Кейтлин снова полезла в драку, – я думала, это как раз было целью новых лейбористов. Как это теперь называется? Третий путь. Термин, которым фашисты тоже пользовались долгие годы…

– Так, теперь мы еще и фашисты…

Они продолжили спор, и Карл, добродушно пожав плечами, вернулся к своему прежнему разговору.

– Все это болтовня, одни слова, – сказал малый, сидевший напротив Ника. – Ничего из того, что здесь говорится, не оказывает никакого влияния на жизнь реальных людей.

– Думаю, что здесь я с вами не соглашусь, – возразил Ник. – В конечном счете влияние может оказаться очень большим. И я не вполне представляю себе, что такое «реальные люди».

Человек напротив казался несколько озадаченным тем, что Ник отважился высказать свое мнение, но парировал тем, что полностью его игнорировал и обратился к теме нового бара, открытого британской поп-звездой, британским художником и набирающим популярность молодым британским актером.

– Возможно, вас удивит, но на самом деле это очень милые и славные ребята.

– Правда? – теперь Ник точно знал, что это дилер, поскольку их общей привычкой было говорить об известных им знаменитостях и добавлять, какие те отличные ребята. Нику стало скучно, к тому же он хотел поговорить с Уиллом относительно пятницы. – Просто поразительно. Извините, мне нужно в туалет.

– Представьте, мне тоже. – Собеседник понимающе подмигнул ему, и Ник слегка покраснел, заметив обмен взглядами за столом, когда они вместе пошли в туалет. Войдя туда, дилер открыл дверь кабинки, пропуская вперед Ника, но Ник улыбнулся, покачал головой и направился к писсуару.

Ник с Кейтлин поймали такси и поехали домой, отклонив приглашение отвезти их в другой клуб. Кругом занялись кокаином, и Ника это раздражало. Он прекратил принимать кокаин, когда заметил, что стал втягиваться. Ник решил, что кокаин и его последствия еще хуже, чем те скучные ситуации, которые он пытался оживить с его помощью. Кейтлин склонила голову Нику на плечо.

– Было не так уж плохо, – зевнула она. – Еда оказалась вкусной.

– А мне нужны какие-то средства для выведения из организма чеснока.

– Петрушка помогает. Но тебе придется съесть ее целое поле. Кстати о детоксикации, ты там не побаловался «чарли», когда вы пошли с тем мужиком в сортир?

– Нет, конечно. Я бы тебе сказал.

– Правда?

– Да.

Вернувшись домой. Ник включил телевизор и прилег на подушки, а Кейтлин забралась в ванну. Он улыбнулся, услышав, как она плещется там и поет. Кейтлин всегда пела в ванной. Он попереключал каналы и остановился на программе о первой экспедиции для поиска останков «Титаника». Сейчас все просто помешались на судьбе этого судна. Специально сконструированная субмарина могла опуститься – как и погибший корабль – на дно океана на глубину двух с половиной миль, где длинные трубчатые рыбы передвигались с безразличной вялостью, выдерживая давление нескольких тонн воды, способное легко смять судно, которое было похоже на краба, хватающего разбросанные обломки кораблекрушения.

Наверху, на палубе другого судна, учавствовавшего в проекте, возбужденные члены команды (или гробокопатели, если вам так больше нравится) под многоязычный гул разбирали извлеченные из воды предметы, значительная часть которых была имуществом, принадлежавшим эмигрантам. Виднелись фарфоровые тарелки, сгнившие чемоданы, банка зеленых оливок размером с небольшое яйцо. Разнообразие того, что там было, просто трудно представить – столько всего хаотически разлеталось во время этого падения в пучину и тьму, подальше от бесстрастных звезд, глядевших с высоты на знаменитую трагедию.

Кейтлин вошла в комнату, растирая волосы полотенцем.

– А, плавучая классовая система! Или, скорее, тонущая классовая система.

– Классы не дают тебе покоя, – сказал Ник. – Миллионеры утонули тоже.

– Да, но их имена известны, в отличие от тех, кого заперли внизу, угрожая оружием. Например, Бенджамин Гуггенхейм, чье семейство заработало свое состояние на медных рудниках Южной Америки, где были убиты несколько бастовавших шахтеров. Но это ерунда, потому что он умер как джентльмен, а у его дочери осталась большая коллекция произведений искусства. Но ты прав: классы не дают мне покоя. Потому что это – фундаментальное разделение общества, а все остальное вторично.

– А как быть с тем, что ехавшие третьим и четвертым классом были ирландцами? Иногда национальность так же важна, как социальное положение. Ты ирландка и должна это знать.

– Я не буду реагировать на высокомерную концовку твоего заявления, – там были ирландцы, поляки, французы, ливанцы и итальянцы. Возможно, ливерпульцы, лондонцы и шотландцы. И объединяла их всех не национальность.

– Я не уверен…

– Люди боятся классов, – Кейтлин энергично сушила волосы. – А ты сказал «не дают покоя» так, будто я излагаю какую-нибудь безумную теорию заговоров. Некоторые предпочитают вообще об этом не говорить. Или это сводится у них к дурацкому английскому пунктику относительно акцента, чтения «Гардиан» и того, ходили ли вы в университет и читали ли какую-нибудь книгу.

– Спасибо за лекцию по социологии. Кейтлин стукнула его.

– Я думаю, что тебе больше понравилось бы, если б я была похожа на ту дурочку-неолейбористку: мы бы ходили на званые обеды и обсуждали реформу конституции.

– Мне показалось, что в конце концов вы поладили.

Кейтлин пожала плечами.

– Просто я держала себя в рамках приличий. Но ей следует быть позубастей, если она хочет участвовать в этих играх для закрытых помещений.

Кейтлин продолжала сушить волосы, а Ник смотрел на желтую подводную лодку в призрачных водах Атлантики. Он вспомнил, как однажды летал в Штаты и впал в странное дремотно-трансовое состояние путешествия. Тогда Нику представлялось, что его собственный дух плясал и причитал в темных волнах в тысячах метров внизу. Ощущение было таким странным, что Ник вдруг встряхнулся и пришел в полное сознание. Когда он понял, что в этом трансатлантическом перелете находится вне времени и пространства, а черные волны внизу движутся по своим собственным законам, его охватил ужас. Чемоданы, товары дьюти-фри, рекламные проспекты, подносы с едой и сами пассажиры – все это будет, как конфетти, разбросано над океаном, если что-нибудь продырявит их хрупкое судно. Вниз, вниз, вниз, вниз – сквозь ледяной воздух в темные ночные воды.

И может быть, днем появятся люди, как пришла «Карпатия» в поисках «Титаника»; трудолюбивые, как муравьи, они будут разгребать обломки, искать чудом уцелевших и найдут то, что осталось от погибших, от оборвавшихся жизней и несбывшихся встреч. Когда уйдет ночной страх, под бледным солнцем по ледяному спокойному морю они доберутся до места, существующего лишь как пара географических координат, и их сети извлекут фарфоровые тарелки или банку зеленых оливок размером с яйцо – подарок, который никогда никому не будет вручен.

Но ведь большинство кораблей не тонет, и большинство самолетов не разваливается на части. Рев спроектированных человеком двигателей не умолкал в самолете, в котором летел Ник. Никто не подложил бомбу в багажное отделение. Ник не упал с неба в холодный океан, как падший ангел. Он благополучно прилетел в аэропорт Кеннеди.

– Выключи свет, когда пойдешь спать. – Кейтлин обернула полотенце вокруг тела и зевнула. – Мне нужно как следует выспаться, потому что утром предстоит важная апелляция. Не сиди долго.

Ник закрыл глаза. От этой передачи у него осталось странное ощущение неповторимости исторических событий, уникальности времени, которое никогда больше не вернется. Он вспомнил свою сестру – как та делала стойку на руках и кувыркалась колесом в саду, а солнце садилось за лес. Он вспомнил, как по утрам занимался греблей, когда еще учился в колледже, вспомнил остроконечные деревья на берегу, замерзающие капли, падающие с весла, и велосипедиста, ехавшего рядом и дававшего инструкции. Вспомнил и песню, которую слышал в детстве:

Конечно, это было печально, подумал Ник, но никакого отношения к Господу и тому, что Тот знал или не знал, не имело. Да и разве могло быть иначе? Оркестр играл «К Тебе все ближе, Господи», утопающие мужчины и женщины призывали Его, как это всегда делают люди в момент страдания, требуя свидетельства Его всемогущества: на тонущих судах, в вагонах, везущих их на смерть, в пыточных камерах, – и, как обычно, Его всемогущая десница продемонстрировала свое знаменательное отсутствие. В таких делах ее послужной список оказывался довольно жалким – возможно, правильнее было бы верить не во всемогущую, а в бесполезную и ленивую десницу, в противном случае Бога следовало считать еще более заслуживающим наказания, чем, скажем, несчастного пожилого капитана Э. Дж. Смита, который даже внешне был похож на популярное изображение бородатого Творца и который упорно не хотел отправляться в свое последнее плавание.

«Господи, Боже мой, почему Ты меня покинул?» Мольба была столь же душераздирающа, сколь прост был ответ. В мире существовали корабли и самолеты, инженеры и мореплаватели, нации и государства, защищающие свои границы, а также межнациональные компании, защищающие свои прибыли. И существует Томас Эндрю, который сразу понял, что его замечательное творение смертельно ранено – они обречены были утонуть, что подтверждалось математическими расчетами! И Брюс Исмэй, трус, пролезший в спасательную шлюпку, хотя его все-таки можно понять. А еще в мире существовал реактивный двигатель с его ослепительной мощью голубого пламени, превращавший математические выкладки в неистовый пылающий жар, способный переносить людей с одного континента на другой или обрушивать штурмовик на беззащитную деревню.

А еще в этом мире были Ник Джордан, Кейтлин Бренди, Джордж Ламиди, НВ, уборщик-уругваец – эгоистичные гены, слабые тела и странные фантазии. Любой другой корабль мог отплыть в море с распахнутой носовой аппарелью, и любой человек мог оказаться на его борту, но вовсе не обязательно должен был утонуть. Войны, революции, «Титаник»… Да в самый обычный день можно сесть в метро, перепутать поезд и получить смертельный удар по голове, потому что кому-то не понравилось, как ты свистишь. Но нет никакого смысла винить во всем этом Провидение. Однако, как казалось Нику, от этого было не менее грустно.