Дальше: 1

Юстейн Гордер
Зеркало загадок

Радость — это бабочка,

Порхающая низко над землёй,

А горе — птица

С большими, сильными, чёрными крыльями.

Они несут тебя высоко над жизнью,

Протекающей внизу, в солнечном свете и зелени.

Птица-горе летит высоко,

Туда, где ангелы боли охраняют

Лагерь смерти.

Эдит Сёдергран, 16 лет

Они оставили дверь в коридор открытой. С нижнего этажа до Сесилии доносились рождественские запахи. Она пыталась отличить один от другого.

Вот так наверняка пахнет кислая капуста. А это, должно быть, ароматизированные свечи, которые папа поставил на камин, перед тем как уйти в церковь. И ещё этот запах ёлки, аромат свежей хвои — уж его-то ни с чем не спутаешь!

Сесилия ещё раз сделала глубокий вдох. Ей казалось, что она почувствовала, как пахнут подарки, лежащие под ёлкой, красная упаковочная бумага, позолоченная фольга, открытки и шёлковые ленточки. Но был и ещё один запах — неопределённый аромат чего-то таинственного и волшебного. Это был дух Рождества.

Принюхиваясь, Сесилия открывала окошечки в рождественском календаре, висевшем у неё над кроватью. Все двадцать четыре уже были открыты, самое большое она распечатала сегодня утром. Девочка взглянула на ангела, склонившегося над яслями, в которых лежал младенец Иисус. Позади яслей стояли Мария и Иосиф, но казалось, что они не замечали ангела.

Невероятно: ангел находился там, в хлеву, а Мария и Иосиф не могли его видеть!

Она оглядела комнату. Сесилия столько раз видела красную люстру на потолке, белые шторы с голубыми незабудками, книжную полку с разными книгами и куклами, кристаллами и поделочными камнями, что всё это стало частью её самой. На письменном столе перед окном рядом со старым изданием детской Библии лежали путеводитель по Криту и «Сказания о богах» Снорри. На стене, разделяющей её комнату и спальню родителей, висел греческий календарь с фотографиями красивых кошечек. На тот же крючок, что и календарь, Сесилия повесила старинное жемчужное ожерелье, подаренное бабушкой.

Сколько же раз она пересчитывала эти двадцать семь колечек на карнизе? Почему одна половина шторы висит на тринадцати колечках, а другая на четырнадцати? Как часто она пыталась пересчитать, сколько номеров журнала «Наука в картинках» лежит в толстой стопке под письменным столом? И каждый раз сбивалась со счёта. Ей не удалось пересчитать и количество незабудок на шторах — какие-нибудь цветки всегда прятались в складках.

Под кроватью лежал китайский дневник. Сесилия пошарила рукой… да, фломастер тоже был там.

Китайский дневник представлял собой обтянутую материей записную книжку, которую Сесилии подарил врач в больнице. Когда она подносила дневник к свету, чёрные, зелёные и красные шёлковые нити начинали переливаться.

У неё не получалось много писать в дневнике, да и писать было особенно не о чем, но Сесилия решила записывать все мысли, которые приходили в голову, пока она лежала и размышляла. Она пообещала себе никогда не зачёркивать то, что пишет, каждое слово должно оставаться в дневнике до самого Судного дня. А как интересно будет читать этот дневник, когда она вырастет! Девочка вывела на всю первую страницу: «ЛИЧНЫЕ ЗАМЕТКИ СЕСИЛИИ СКОТБЮ».

Она тяжело опустилась обратно на подушку и прислушалась к звукам, доносившимся снизу. Иногда мама звенела столовыми приборами на кухне, а в остальном в доме стояла полная тишина…

Они могли вернуться из церкви в любой момент. Прямо перед их возвращением — или сразу после — раздастся рождественский колокольный перезвон. Его услышат те, до кого доносится звук колоколов церкви в Скотбю. Обычно вся семья Сесилии выходила на лестницу, чтобы лучше их слышать.

В это Рождество Сесилия не могла стоять на лестнице и слушать, как колокола возвещают о приходе праздника. Она была больна, и она не просто плохо себя чувствовала, как в октябре и ноябре. Сейчас Сесилия была настолько больна, что Рождество казалось пригоршней песка в кулаке, просачивающейся сквозь пальцы, в то время, как она спала или дремала. Во всяком случае, её забрали из больницы. А там рождественские украшения развесили уже в начале декабря.

Хорошо, что она уже праздновала Рождество раньше. Сесилия считала, что единственное в мире, что никогда не меняется — это Рождество в Скотбю. На протяжении нескольких дней люди делали одно и то же из года в год и даже не задумывались о том, почему они это делают. «Так принято», — говорили они. И этого было достаточно.

В последние дни она старалась следить за всем, что происходило на нижнем этаже. Шум, производимый во время приготовления пищи и развешивания рождественских украшений, доносился до неё в виде маленьких сгустков звуков.

Иногда Сесилия представляла себе, что первый этаж — это земля, а сама она — на небесах.

Вчера вечером они принесли домой ёлку, а потом, после того как Лассе лёг спасть, папа её нарядил. Сесилия её ещё не видела! Она ещё не видела ёлку!

Хорошо, что у неё болтливый младший брат. Он всегда говорил о том, что другие только видели или думали. Он держал её в курсе подготовки к Рождеству и украшения дома. Он вёл для сестры тайные репортажи из нижнего мира.

На прикроватной тумбочке у Сесилии теперь лежал колокольчик. Она в него звонила, когда хотела в туалет или когда ей что-нибудь было нужно. Обычно первым приходил Лассе. Случалось, что Сесилия звонила в колокольчик только для того, чтобы брат рассказал ей о том, как они пекли сладости или как развешивали украшения.

Папа обещал отнести Сесилию в гостиную, когда придет пора распаковывать подарки. Она хотела новые лыжи. Старые доставали ей только до подбородка. Мама предлагала подождать с лыжами и другим спортивным инвентарём до её выздоровления, но тут Сесилия запротестовала. Она хотела получить на Рождество лыжи, и точка!

— Неизвестно, сможешь ли ты встать на лыжи этой зимой, Сесилия.

Услышав это, девочка смахнула вазу с цветами на пол.

— Я точно не смогу встать на лыжи, раз у меня их нет.

Не меняя выражения лица, мама принесла веник и совок. Хуже не придумаешь. Собирая цветы и осколки вазы, она сказала:

— Я думала, что тебе захочется что-нибудь интересное, с чем можно посидеть в постели.

Сесилии показалось, что её ударили в висок. «С чем можно посидеть в постели!» И она уронила на пол блюдце и стакан сока. Мама не рассердилась и на этот раз. Она мела и собирала осколки, мела и собирала.

На всякий случай Сесилия добавила, что ещё она хочет коньки и санки…

На улице с начала декабря стояла морозная зимняя погода. Порой Сесилия совершенно самостоятельно выбиралась из постели и ковыляла к окну. Снег мягким одеялом укутывал заледеневшие окрестности. В саду на большой сосне папа зажёг рождественские фонарики. Он сделал это специально для неё. Обычно они зажигали фонарики на маленькой ёлочке перед входной дверью. Вдалеке, сквозь ветки сосны, она с трудом могла различить очертания горы Равнеколлен.

Никогда прежде пейзаж за окном не был таким чётким, как в эти предрождественские дни. Однажды Сесилия видела почтальона, он ехал на велосипеде, несмотря на то что на улице было почти десять градусов мороза, а дорога завалена рыхлым снегом. Сначала она улыбнулась. Она постучала в окно и помахала ему рукой. Почтальон посмотрел наверх и помахал ей в ответ обеими руками, и тут его велосипед опрокинулся в рыхлый снег. Как только он скрылся за амбаром, Сесилия забралась обратно в постель и заплакала. Казалось, что в почтальоне, едущем на велосипеде по заваленной снегом дороге, теперь заключается весь смысл жизни.

И ещё один раз, когда она стояла у окна, на глаза Сесилии навернулись слёзы. Ей так хотелось выбежать в зимнюю сказку! Перед дверью амбара прыгали взад-вперёд два снегиря, словно играли в какую-то хитрую игру. Сесилия рассмеялась. Как бы ей хотелось быть снегирём. А потом она почувствовала, как в уголках глаз появилась влага. Девочка вытерла слезу пальцем и нарисовала ею ангела на оконном стекле. Осознав, что нарисовала ангела своими собственными слезами, она снова засмеялась.

В чём же разница между слезами ангела и ангелом слёз?

Наверное, она задремала, потому что внезапно проснулась оттого, что в дом кто-то вошёл.

Они вернулись из церкви! Сесилия слышала, как они отряхивают с себя снег. Может, она услышит и звон колоколов?

— С Рождеством, мама!

— С Рождеством, мой мальчик!

— И тебя с Рождеством, Туне!

Дедушкин кашель:

— Да, здесь пахнет праздником!

— Возьми у него пальто, Лассе.

Сесилии казалось, что она их видит. Бабушка улыбнулась и поцеловала всех и каждого, мама сняла красный передник, пока целовалась с дедушкой, папа погладил Лассе по голове, дедушка закурил сигару….

Вот уж что Сесилия научилась делать в последнее время, так это видеть ушами.

Радостные разговоры на нижнем этаже внезапно прервались тихим шёпотом. И в следующий миг папа уже поднимался по лестнице. Он преодолел её за четыре или пять скачков.

— С Рождеством, Сесилия!

Он обнял её и осторожно прижал к себе. А потом вскочил и широко распахнул окно.

— Слышишь?

Она подняла голову с подушки и кивнула:

— Значит, пять часов.

Папа закрыл окно и сел на краешек кровати.

— Так я получу лыжи?

Сесилия спросила так, словно надеялась, что он ответит «нет». Тогда у неё снова появился бы повод разозлиться, а это всё-таки лучше, чем лежать и расстраиваться.

Папа приложил палец к губам.

— Никаких поблажек, Сесилия. Подожди и увидишь.

— Так значит, я их получу.

— Ты уверена, что не хочешь полежать на диване, пока мы будем обедать?

Сесилия покачала головой. Об этом они много раз говорили на протяжении последних дней. Лучше хорошенько отдохнуть перед вручением подарков. Всё равно она не могла есть рождественские блюда. Её бы просто вырвало.

— Но пусть все двери будут открыты.

— Обязательно!

— И говорите громко… и шумите за столом сильно-сильно!

— А как же!

— И после того как вы прочитаете о Рождестве в Библии, пусть бабушка поднимется ко мне и прочтёт мне тоже.

— Мы ведь уже договорились об этом.

Она провалилась в большую подушку.

— Дай мне, пожалуйста, плеер.

Папа подошёл к книжной полке и протянул ей кассету и плеер.

— Дальше я сама справлюсь.

Он поцеловал дочку в лоб.

— Больше всего мне хотелось бы посидеть с тобой, — прошептал он. — Но ведь есть и другие, ты же понимаешь. А остаток рождественских праздников я проведу здесь.

— Я же сказала, чтобы вы праздновали Рождество как обычно.

— Да, как обычно.

Он тихо вышел из комнаты.

Сесилия вставила в плеер кассету с рождественским альбомом эстрадной певицы Сиссель Киркебё. Вскоре её уши наполнились духом Рождества, лившимся с кассеты. Она сняла наушники, и вот — да, точно, они уселись за стол.

Евангелие читала мама. После того как она закончила, они спели «Тихая ночь, дивная ночь».

И бабушка начала подниматься по лестнице. Сесилия сама всё это спланировала.

— Вот и я, Сесилия!

— Тише! Ты должна только читать…

Бабушка уселась на венский стул у кровати и принялась читать:

— «Это случилось в те времена, когда римский император Август повелел сделать перепись населения по всей его земле…»

Когда она оторвала взгляд от Библии, в глазах у Сесилии стояли слёзы.

— Ты плачешь?

Девочка кивнула.

— Но это же не грустно…

Сесилия снова кивнула.

— «И вот вам знак: вы найдёте Младенца в пленах, лежащего в яслях…»

— Думаешь, это красиво?

Сесилия кивнула в третий раз.

— Мы плачем, когда чувствуем печаль, — сказала бабушка через некоторое время. — Но когда мы чувствуем красоту, мы тоже иной раз роняем слезу.

— Но ведь мы не хохочем, когда видим что-то некрасивое!

Бабушке пришлось задуматься.

— Мы смеёмся над клоунами, потому что они смешные. А иногда мы смеёмся оттого, что они некрасивые… Смотри-ка! Она скорчила страшную гримасу, и Сесилия не могла не засмеяться.

Бабушка продолжала:

— Может быть, мы грустим, когда видим что-нибудь красивое, потому что знаем, что оно не будет существовать вечно. И мы начинаем смеяться, когда видим что-нибудь некрасивое, потому что понимаем, что оно создано искусственно.

Сесилия внимательно посмотрела на неё. Бабушка была мудрейшим человеком в мире.

— Тебе пора вниз, к другим клоунам, — сказала девочка.

Бабушка поправила подушку Сесилии и погладила её по щеке.

— Я так жду, когда ты тоже спустишься вниз. Нам осталось только поесть…

Когда бабушка ушла вниз, Сесилия нащупала китайский дневник и фломастер. В первую очередь она написала:

«Я больше не стою на незнакомом пляже на берегу Эгейского моря. Но волны по-прежнему бьются о берег, а камни перекатываются взад и вперёд, меняясь местами целую вечность».

Она быстро просмотрела всё, что написала до сих пор. А потом продолжила:

«Мы плачем, когда видим что-то грустное. Ещё мы не против уронить слезу, когда видим что-то красивое. Когда мы видим что-то смешное или некрасивое, мы смеёмся. Мы можем загрустить, когда видим что-то красивое, потому что знаем что оно не вечно. И мы начинаем смеяться когда видим что-то некрасивое, потому что знаем, что это создано искусственно.

На клоунов смешно смотреть, потому что они ужасно некрасивые. Когда они снимают маски перед зеркалом, они становятся прекрасными. Поэтому клоуны чувствуют себя грустными и несчастными каждый раз, когда входят в гримёрку и плотно закрывают за собой дверь».

Сесилия снова задремала и проснулась, только когда папа пришёл, чтобы отнести её вниз.

— Раздача подарков! — объявил он.

Он подсунул руки под Сесилию и высоко поднял её вместе с красным одеялом.

Подушка осталась на кровати, поэтому светлые волосы коснулись пола, когда он поднимал дочку. Они успели сильно отрасти.

Внизу у лестницы стояли дедушка и Лассе.

— Ты похожа на ангела, — возвестил дедушка. — А одеяло — на облако из роз.

— Ангелы с неба к земле летят, — пропел Лассе.

Когда они прошли пол-лестницы, Сесилия повернула голову и встретилась с ними взглядом.

— Бред! — запротестовала она. — Ангелы сидят на облаках. Они не болтаются под облаками.

Дедушка в ответ усмехнулся, выдохнув в комнату плотное облако сигарного дыма.

Папа положил Сесилию на красный диван. Они набросали на него кучу подушек, чтобы девочка могла видеть ёлку. Она взглянула наверх.

— А в прошлом году мы вешали на макушку другую звезду.

Мама быстро подошла к Сесилии — как будто она очень жалела, что нынче не всё было так, как в прошлом году.

— Видишь ли, мы не нашли ту. Папе пришлось купить новую. И куда она только подевалась?

— Вот загадка…

Сесилия оглядела комнату, а остальные наблюдали, как она оглядывает комнату. Они смотрели на неё и следили за направлением её взгляда.

В комнате не было ни одного тёмного угла. Сесилия насчитала двадцать семь зажжённых свечей — ровно столько же, сколько колечек на прабабушкином карнизе в её комнате. Ну не любопытное ли совпадение?

Под ёлкой были сложены все подарки. Единственным отличием от прошлого года было то, что дедушка больше не изображал Санта-Клауса. Это тоже было решением Сесилии:

— Не думаю, что смогу вынести всю эту ерунду с Санта-Клаусом.

На столе стояли десертные тарелки и кофейные чашки, блюдо с тортом, марципановые фигурки домашнего приготовления, покрытые пищевыми красителями.

— Хочешь чего-нибудь?

— Может, лимонада. И песочное пирожное без клубничного крема.

Они все собрались вокруг неё. Лассе держался позади всех. Казалось, что он был ужасно доволен тем, что Сесилия спустилась вниз, чтобы участвовать в раздаче подарков. Во всяком случае, атмосфера была весьма торжественной.

— С Рождеством, Лассе.

— С Рождеством.

— Ну а теперь вручение подарков, — сказал дедушка. — Это ответственное задание поручено мне.

Они расселись вокруг ёлки, и дедушка начал читать карточки на подарках. Сесилия обратила внимание на то, что ни в одной из упаковок не смогли бы поместиться санки или лыжи, но обижаться было ещё рано. Что-нибудь могло быть спрятано в потайных местах в доме. Так уже бывало раньше.

— «Сесилии от Марианны».

Марианной звали её лучшую подругу. Она жила на другом берегу Лэиры, но они учились в одном классе.

Это был очень маленький свёрток. Может быть, в нём лежит украшение? Может быть, что-нибудь новенькое для её коллекции поделочных камней?..

Девочка сорвала упаковочную бумагу и открыла жёлтую коробочку. На маленьком кусочке ваты лежала красная бабочка, брошка… Сесилия вынула её из коробки, но как только она до неё дотронулась, бабочка из красной превратилась в зелёную. Потом она стала синей и фиолетовой.

— Волшебная бабочка…

— …Которая меняет цвет в зависимости от изменений температуры, — кивнул папа.

Разумеется, каждому захотелось подержать бабочку в руках. Когда кто-нибудь плотно прижимал её к ладони, она становилась зелёной и синей. И только в руке у Сесилии она становилась фиолетовой.

— Высокотемпературная бабочка, — сказал Лассе. Но все сделали вид, что не услышали его слов.

Следующий подарок был для него. Он получил спортивные лыжи от тёти Ингрид и дяди Эйнара.

— Лично я предпочла бы нормальные лыжи, — сказала Сесилия. — Я имею в виду — для себя.

Дело продвигалось быстро. По мере того как количество свёртков под ёлкой уменьшалось, на стульях и столах становилось все больше разнообразных вещей. Папа собрал упаковочную бумагу и положил её в чёрный полиэтиленовый мешок.

Потом дедушке понадобилось выйти. Взрослые пили кофе, Лассе пил лимонад. Сесилии дали лекарства.

Когда дедушка вернулся, в руках у него было что-то длинное и тяжёлое, упакованное в синюю бумагу с золотыми звёздами.

Сесилия приподнялась с дивана:

— Лыжи!

— «Лыжной фее от бабушки и дедушки», — прочитал дедушка.

— Лыжной фее?

— Или богине лыжни, — объяснила бабушка. — Речь, знаешь ли, о тебе.

Сесилия сорвала упаковку. Лыжи оказались настолько же красными, насколько синей была упаковочная бумага.

— Стильные! Хотела бы я испробовать их прямо сейчас.

— Да, будем надеяться, что ты скоро снова встанешь на ноги.

Теперь лыжи лежали на диване рядом с Сесилией, а остальные члены семьи продолжали разбирать подарки. Последний подарок был таким большим, что его тоже пришлось принести из другого места, и он тоже предназначался Сесилии. Увидев его издалека, девочка тут же угадала, что это такое.

— Санки! Вы с ума сошли…

Мама наклонилась к ней и погладила по щеке.

— Думаешь, мы рискнули бы подарить тебе что-то другое?

Она пожала плечами.

— Но вы же рискнули не подарить мне коньки.

— А что нам еще оставалось!

Теперь стол был накрыт для кофе с десертом. Сесилия радовалась, глядя на блюдо с тортом, блюда с фруктами, марципаном, домашними конфетами и орешками. Всё было в точности так, как и должно было быть. Как должно быть в Рождество. Сама она съела только маленький кусочек рождественского торта. Ещё она попросила поджаренный кусок хлеба с мёдом.

Дедушка рассказывал, как праздновали Рождество в старые времена. Каждое Рождество на протяжении вот уже шестидесяти с лишним лет он отмечал в этой гостиной. В один год он тоже тяжело болел и не вставал с постели.

Когда пришло время водить хоровод вокруг ёлки, у Сесилии начали слипаться глаза. Она захотела, чтобы её отнесли наверх.

Процессию открывали Лассе и мама со всеми подарками. Сесилия потребовала, чтобы всё отнесли сразу. Потом, после того как все пожелали друг другу хорошего продолжения праздника на следующий день, папа понёс наверх Сесилию.

Сесилия заснула под звуки рождественских песен и хоровода, доносившиеся снизу. Бабушка играла на пианино.

Она проснулась внезапно. Должно быть, стояла глубокая ночь, потому что в доме было совсем тихо. Сесилия открыла глаза и зажгла свет над кроватью.

И тут она вдруг услышала чей-то голос, спросивший:

— Хорошо спала?

Кто это? На стуле у кровати никого не было. На полу тоже.

— Хорошо спала? — прозвучал тот же вопрос.

Сесилия приподнялась и огляделась. Она вздрогнула: кто-то сидел на подоконнике. Там мог поместиться только маленький ребёнок, но это был не Лассе. Кто же это такой?

— Не бойся, — сказал незнакомец, голос его был светлым и чистым.

Он или она был в свободном одеянии и без обуви. Сесилия с трудом могла различить лицо в ярком свете, лившемся с дерева перед окном.

Ей пришлось протереть глаза, но существо в белых одеждах никуда не исчезло — оно продолжало сидеть на подоконнике.

Мальчик это или девочка? Трудно сказать, ведь у незнакомца на голове не было ни одной волосинки. Сесилия решила, что скорее всего перед ней — мальчик, но с тем же успехом она могла бы решить, что это — девочка.

— Просто скажи, ты хорошо спала? — повторил таинственный гость.

— Да… А кто ты?

— Ариэль.

Сесилии вновь пришлось протереть глаза.

— Тебя зовут Ариэль?

— Совершенно верно, Сесилия.

Она покачала головой:

— Но я так и не знаю, кто ты такой.

— А мы знаем о вас почти всё. Это совсем как смотреть сквозь зеркало.

— Сквозь зеркало?

Гость наклонился вперёд, казалось, что он в любой момент может опрокинуться и свалиться на письменный стол.

— Вы видите только самих себя. Вы не можете видеть то, что находится по другую сторону зеркала.

Сесилия испугалась. Когда она была помладше, она часто стояла в ванной перед зеркалом и представляла, что по другую его сторону находится иной мир. Иногда Сесилия опасалась, что те, кто живут там, могли видеть сквозь стекло и шпионили за ней, пока она умывалась. Или ещё хуже: вдруг они сейчас выпрыгнут из зеркала и очутятся прямо в ванной.

— Ты бывал здесь раньше? — спросила девочка.

Ариэль торжественно кивнул.

— А как ты входишь в дом?

— Мы можем войти всюду, Сесилия.

— Папа обычно запирает дверь. Зимой мы и все окна закрываем…

Он отмахнулся:

— Это не имеет для нас никакого значения.

— Что это?

— Запертые двери и тому подобное.

Сесилия крепко задумалась. Ей казалось, что она только что увидела какой-то кинотрюк, а теперь отматывала пленку назад, чтобы ещё раз всё рассмотреть.

— Ты говоришь «мы» и «нас», — уточнила она. — Вас что, так много?

Ариэль кивнул:

— Очень много, да. Ты почти у цели!

Но Сесилии совсем не хотелось отгадывать загадки. Она сказала:

— В мире живёт пять миллиардов человек. К тому же я читала, что Земле пять миллиардов лет. Ты задумывался об этом?

— Конечно. Вы приходите и уходите.

— Что ты сказал?

— Каждую секунду из рукава Божьего плаща появляется совершенно новый ребёнок. Фокус-покус! И каждую секунду какие-то люди исчезают. Раз-два-три, Сесилия — выходи!

Она почувствовала, как порозовели её щёки.

— Ты сам приходишь и уходишь, — сказала она.

Гость решительно покачал маленькой головой, на которой не было ни одной волосинки.

— Ты знала, что эта комната когда-то была спальней твоего дедушки?

— Конечно. А ты откуда это знаешь?

Ариэль начал болтать ногами. Сесилии он казался похожим на куклу.

— Ну вот мы и начали, — провозгласил он.

— Начали что?

— Ты не ответила, хорошо ли спала. Но мы всё равно начали. Всегда требуется немного времени, чтобы начать по-настоящему.

Сесилия задержала дыхание — и тяжело выдохнула. Она заметила:

— Ты тоже не ответил, откуда ты узнал, что это была дедушкина комната.

— «Откуда ты узнал, что это была дедушкина комната», — повторил Ариэль.

— Вот именно!

Он всё сильнее размахивал ногами.

— Мы здесь с начала времён, Сесилия. Когда твой дедушка был маленьким, одно Рождество он пролежал в постели с ужасным воспалением лёгких, и это случилось задолго до того, как изобрели хорошие лекарства.

— А ты в то время тоже был здесь?

Он кивнул:

— Никогда не забуду его печальные глаза. Они были похожи на двух брошенных птенцов.

— «На двух брошенных птенцов», — вздохнула Сесилия.

Девочка взглянула на гостя и поспешила добавить:

— Но всё прошло. Он полностью поправился.

— Полностью поправился, да.

Ариэль сделал резкое движение. За ничтожную долю секунды он встал на подоконник и заслонил собой почти весь оконный проём. Сесилия всё ещё не могла рассмотреть его лица из-за сильного света, лившегося из-за окна.

Как ему удалось встать, не повалившись на письменный стол? Казалось, что ее загадочный гость просто не в состоянии упасть.

— Я помню всех пастырей в поле, — сказал он.

Сесилия вспомнила то, что бабушка читала из Библии:

— «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение». Ты это имеешь в виду?

— Небесные повелители, да. Мы были очень дружной командой.

— Что-то не верится.

Ариэль склонил голову набок, и теперь Сесилия могла рассмотреть его лицо немного лучше. Оно напоминало лицо одной из кукол Марианны.

— Мне тебя жаль, — сказал он.

— Потому что я больна?

Он покачал головой:

— Я имею в виду, что отвратительно не верить своему собеседнику.

— Уф!

— А правда, что иногда вы бываете настолько недоверчивыми, что становитесь совершенно чёрными изнутри?

Сесилия недовольно поморщилась.

— Я просто спросил, — заверил он. — Несмотря на то что мы видим, как люди приходят и уходят, мы толком не понимаем, что такое быть человеком из плоти и крови.

Сесилия повернулась в кровати. Но Ариэль не сдавался:

— Но ведь быть такой недоверчивой нехорошо?

— А ещё хуже врать больной девочке прямо в глаза.

Он прикрыл рот рукой и ахнул от ужаса:

— Ангелы не врут, Сесилия!

Теперь настала очередь Сесилии от удивления хватать ртом воздух:

— Ты что, на самом деле ангел?

Он коротко кивнул, словно ему было нечем хвастаться. Сесилия немного успокоилась. Но только по прошествии нескольких секунд она сказала:

— Именно так я всё время и думала. Это правда. Но я боялась спросить, вдруг я ошибалась? Ведь я не совсем уверена, что верю в ангелов.

Он махнул рукавом.

— Вот в эту игру, думается мне, мы играть не будем. Подумай, что было бы, если бы я в ответ сказал, что не уверен, что верю в тебя. И оказалось бы совершенно невозможно рассудить, кто из нас прав.

И, словно для того, чтобы продемонстрировать, что он был здоровым и энергичным ангелом, Ариэль спрыгнул с подоконника на письменный стол и начал расхаживать по нему взад-вперёд. Иногда казалось, что он вот-вот потеряет равновесие и свалится на пол, но всякий раз он успевал выпрямиться в самый последний момент.

— Ангел в моём доме, — пробормотала Сесилия себе под нос — как будто это было название прочитанной ею книги.

— Мы сами называем себя просто детьми Бога, — ответил Ариэль.

Она кинула на него быстрый взгляд:

— Во всяком случае, ты…

— Что ты хочешь этим сказать?

Сесилия попыталась сесть в кровати повыше, но тяжело повалилась на подушку.

— Ты ведь ангел-ребёнок, — закончила она.

Гость разразился почти беззвучным смехом.

— А что я сказала такого весёлого? — удивилась девочка.

— «Ангел-ребёнок». Тебе не кажется, что это смешно?

Однако Сесилии это выражение вовсе не казалось таким уж смешным.

— Ты ведь не взрослый ангел, — сказала она. — Поэтому ты должен быть ангелом-ребёнком.

Ариэль снова рассмеялся, на этот раз погромче.

— Ангелы не растут на деревьях, — сказал он. — Мы, на самом деле, вообще не растём, а значит, не становимся взрослыми.

— Я сейчас упаду в обморок! — вырвалось у Сесилии.

— Жалко, мне кажется, что у нас всё так хорошо наладилось.

— Но я думала, что почти все ангелы — взрослые, — настаивала она.

Ариэль пожал плечами:

— Это не твоя вина. Тебе ведь приходится гадать, что там, по другую сторону.

— Ты хочешь сказать, что взрослых ангелов не существует?

Он залился звонким смехом. Этот звук заставил Сесилию вспомнить о том, как Лассе рассыпал свои игральные шарики в кухне. На этот раз ей, по крайней мере, не придётся помогать собирать их с пола.

— Значит, не существует ни одного взрослого ангела, — сделала она вывод. — Мне-то что, но ведь тогда, значит, не существует ни одного нормального священника, потому что все священники рассказывают, что небеса просто кишат взрослыми ангелами.

Мгновение было тихо, а потом ангел Ариэль сделал изящное движение рукой.

— «Небеса кишат взрослыми ангелами!» — рассмеялся он. — «Кишат»!

Когда Сесилия ничего на это не ответила, он сказал:

— С тобой так здорово разговаривать, Сесилия.

Она начала покусывать большой палец. А потом у неё вырвалось:

— Вот я думаю, а как это — быть взрослым?

Ариэль присел на краешек стола и свесил вниз босые ноги.

— Хочешь, поговорим об этом?

Она лежала и смотрела в потолок.

— Мой учитель говорит, что детство — это всего лишь этап на пути к взрослой жизни. Поэтому мы должны делать все уроки и готовиться к взрослой жизни. Ну не глупость?

Ариэль кивнул:

— На самом деле всё наоборот.

— Что всё?

— Взрослая жизнь — это всего лишь этап на пути к рождению новых детей.

Сесилия хорошенько подумала, прежде чем ответить:

— Но ведь первыми были созданы взрослые. Иначе попросту не было бы никаких детей.

Ариэль покачал головой:

— Снова ошибка. Первыми были созданы дети, потому что иначе попросту не было бы никаких взрослых.

У Сесилии появилась замечательная мысль:

— Вопрос в том, что было первым: курица или яйцо.

Он снова начал болтать ногами.

— Вы что, всё ещё пытаетесь разгадать эту древнюю загадку? Я услышал её впервые в Индии от старого птицевода, но это было много тысяч лет назад. Он склонился над курицей, которая только что снесла большое яйцо. А потом почесал в затылке. «Вот интересно, что появилось первым, — сказал он, — курица или яйцо?»

Сесилия смущённо посмотрела на Ариэля, и ангел объяснил:

— Естественно, первым должно было появиться яйцо.

— А почему?

— Потому что иначе попросту не было бы никакой курицы. Ты же не думаешь, что первая в мире курица возникла, размахивая крыльями, прямо из воздуха?

У Сесилии голова пошла кругом. Девочка не знала, понимала ли она то, что говорил ангел, но то, что она уяснила, казалось совершенно правильным. Наконец-то разрешилась древняя загадка, подумала она. Если бы только она смогла не забыть всё это до завтра…

— Так же обстоит дело и с детьми, — продолжал Ариэль. — Именно они появляются в мире первыми. А взрослые всегда ковыляют следом за ними. И чем они старше, тем больше ковыляют.

Слова Ариэля казались Сесилии настолько замечательными, что ей захотелось записать их в китайский дневник, чтобы не забыть. Но девочка не решалась сделать это, пока ангел смотрел на неё. Она сказала:

— Но ведь Адам и Ева были взрослыми.

Ариэль покачал головой:

— Они стали взрослыми. В этом-то и заключается большая ошибка. Когда Бог создал Адама и Еву, они были маленькими любопытными детьми, которые лазали по деревьям и носились по огромному саду, только что созданному Им. Потому что какой смысл иметь большой сад, если нет детей, которые могли бы в нём играть.

— Это правда?

— Я уже говорил, что ангелы не врут.

— Тогда расскажи ещё!

— А потом змей соблазнил их отведать яблоко с древа познания, и они начали расти. Чем больше они ели, тем больше росли. Так постепенно они были изгнаны из рая детства. Маленькие разбойники так жаждали познания, что в конце концов доелись до того, что лишились рая.

Сесилия разинула рот, и Ариэль бросил на неё снисходительный взгляд.

— Но ты, конечно же, слышала об этом раньше, — сказал он.

Она покачала головой:

— Я слышала, что Адама и Еву изгнали из рая, но никто не говорил мне, что это был рай детства.

— Ну кое о чём ты могла и сама догадаться. Но вы понимаете только по частям. Вы видите целое «сквозь тусклое зеркало, гадательно…»

Сесилия лежала и лукаво улыбалась.

— Думаю, что могу представить как маленький Адам и маленькая Ева когда-то бегали между деревьями в огромном саду.

— Что я говорил?

— А что?

— Ты хорошо умеешь угадывать. Ты знала, что люди используют всего несколько процентов своего мозга?

Сесилия кивнула, потому что как раз об этом она читала в «Науке в картинках».

— Хочу ещё послушать про Адама и Еву, — попросила она.

Тем временем ей удалось сесть в кровати повыше. Ариэль, по-прежнему болтая ногами, продолжал:

— Сначала они начали расти со всех концов. Потом они достигли половой зрелости. Это было частью наказания, но одновременно это стало утешением для Бога и людей.

— Почему?

— Теперь можно было создавать для мира новых людей. С тех пор это происходит во все времена. Так Бог позаботился о том, чтобы постоянно рождались дети, которые могут заново открывать мир. Так Он позаботился о том, чтобы Его Творение никогда не заканчивалось. Мир сотворяется заново каждый раз, когда в него приходит ребёнок.

— Потому что когда ребёнок приходит в мир, он для него совершенно новый?

Ариэль кивнул:

— Кстати, можно с тем же успехом сказать, что это мир приходит к ребёнку. Родиться — то же самое, что получить в подарок целый мир — с солнечными днями, лунными ночами и усыпанным звёздами синим небом. С морем, накатывающим волны на пляжи, с лесами, такими дремучими, что сами не знают своих тайн, с удивительными животными, обитающими на Земле. Потому что мир никогда не станет старым и серым. До тех пор, пока в мир будут приходить дети, он будет оставаться таким же новым, как и в седьмой день Творения, когда Бог отдыхал.

Сесилия так и лежала, приоткрыв от изумления рот, а ангел Ариэль продолжал:

— Сотворены были не только Адам и Ева. Тебя тоже коснулось Творение. В один прекрасный день наступила твоя очередь увидеть, что создал Бог. Ты появилась на белый свет живая-преживая из рукава божественного плаща. И увидела, как всё вокруг прекрасно.

Сесилия засмеялась. Она спросила:

— А вы действительно были здесь всё время?

Ангел Ариэль торжественно кивнул:

— И здесь, и там, да. Но нам так же интересно всё, что связано с Творением, как и полвечности назад. Но так и должно быть, ведь мы рассматриваем всё сущее извне. Из всего сотворённого только дети так же любопытны, как и мы. Но и они в какой-то степени приходят извне.

Пока Сесилия лежала больная, ей часто приходило в голову нечто подобное: взрослые всегда должны хорошенько подумать, прежде чем они решат сделать что-нибудь весёлое. И их ничто не может по-настоящему удивить. «Просто таков порядок вещей, Сесилия», — говорили они.

— Но взрослых Бог ведь тоже немножко любит? — задала она новый вопрос.

— Конечно. Хотя после грехопадения все они не внушают особого доверия.

— Не внушают доверия?

— Они целый мир превратили в привычку. Для ангелов на небесах он не стал привычным, несмотря на то что мы здесь находимся целую вечность. Мы до сих пор удивляемся тому, что создал Бог. Да Он и сам изумляется. Поэтому маленькие любопытные дети доставляют Ему больше радости, чем ко всему привыкшие взрослые.

Сесилия думала и думала, ей казалось, что голова её искрится от напряжения.

Такое не раз случалось и раньше. Несколько раз, когда она лежала и болела, в её голове был настоящий «Диснейленд» интересных мыслей. Разница состояла лишь в том, что ей не надо было покупать билет, чтобы прокатиться на американских горках.

— Большинство взрослых настолько освоилось в мире, что всё Творение они принимают как само собой разумеющееся, — уточнил Ариэль. — Вот об этом особенно весело думать, потому что они ведь находятся в этом мире с коротким визитом.

— Точно!

— Только представь: мы разговариваем о мире, Сесилия! Можно подумать, что создание мира не сенсация! Может быть, небесам следовало бы регулярно помещать в крупнейших газетах объявление: «Важное сообщение для всех жителей мира! Это не слухи: МИР УЖЕ ЗДЕСЬ!»

У Сесилии кружилась голова от всего, что рассказал ангел Ариэль. У неё кружилась голова и от того, что она смотрела, как он болтает своими босыми ногами. Девочка сказала:

— А не лучше было бы, если бы Бог прогнал из рая гадкого змея, чтобы Адам и Ева могли играть в прятки в огромном саду целую вечность?

Ангел Ариэль склонил голову набок.

— Не так уж всё было просто. Вы сделаны из плоти и крови, поэтому вы не можете жить целую вечность, как ангелы на небесах. Но Бог не был настолько бессердечным, чтобы в своём мироздании позволить детям умирать. Поэтому Он посчитал, что будет лучше дать им сперва возможность повзрослеть.

— Почему?

— Человеку гораздо легче прощаться с миром, когда у него дюжина внуков, когда у него кружится голова, он испытывает апатию и уже по горло сыт жизнью.

Сесилии не очень понравилось то, что сейчас сказал ангел.

— Дети тоже иногда умирают, — возразила она. — Разве это не глупо?

— «Разве это не глупо?» — повторил он. — «Разве это не глупо?»

Поскольку больше он ничего не сказал, слово снова взяла Сесилия:

— А ты совершенно уверен, что Адам и Ева были детьми?

— Совершенно уверен, да. Тебя никогда не удивляло, что именно дети больше всего похожи на небесных ангелов? Или ты когда-нибудь видела ангела с седыми волосами, больной спиной и морщинами на лице?

Что-то в этом вопросе вызвало протест Сесилии.

— Я не считаю, что моя бабушка некрасивая, хотя она и старая.

— «Что бабушка некрасивая», — повторил Ариэль. — Этого мы не говорили. Но в её старом теле живёт маленькая Ева, которая когда-то была новичком в этом мире. А всё остальное просто постепенно наросло с годами.

Сесилия тяжело вздохнула:

— Если мне будет позволено высказать своё мнение, то всё Творение мне кажется идиотским.

— Почему это?

— У меня нет ни малейшего желания становиться взрослой. И в любом случае, я хотела бы никогда не умирать. Никогда!

На лицо ангела упала тень. Он сказал:

— Тебе надо постараться не потерять связь с маленьким ребёнком внутри тебя. Твоя бабушка не потеряла эту связь. Она даже может нацепить маску клоуна, чтобы рассмешить тебя.

— Так ты и тогда был здесь?

— Ага!

В следующий миг ангел Ариэль уже стоял на полу. Сесилия не видела, чтобы ее гость спрыгнул со стола, просто вдруг он оказался перед книжной полкой и стал рассматривать кристаллы и поделочные камни. Он был немного ниже Лассе.

— Хорошая коллекция, — сказал Ариэль, стоя к ней спиной.

Потом он развернулся.

— Ты задумывалась о том, что каждый камень — это маленький осколок земного шара?

— Много раз. Я собираю только самые красивые осколки…

— Но ты, возможно, не задумывалась о том, что и ты сама в какой-то степени откололась от земного шара.

Сесилия вздрогнула:

— Как это?

— Ты стремительно носишься по всему Мирозданию. А этого не дано ни одному камню.

Только сейчас Сесилия смогла хорошенько рассмотреть его лицо. Оно было гораздо глаже и чище, чем человеческое, и немного бледнее. Она начала привыкать к тому, что у него на голове совсем не было волос. Сейчас она разглядела, что у ангела не было ни век, ни бровей.

Он подошёл к её кровати и сел на стул. Его шаги были настолько лёгкими, что казалось, Ариэль совсем не касался ногами пола, словно паря по комнате. Глаза его светились, как сине-зелёные драгоценные камни, а когда он улыбался ей, как сейчас, зубы его блестели, как мрамор.

Сесилия уже несколько раз пристально рассматривала его безволосую голову во время их разговора. Теперь она сказала:

— Ты не обидишься, если я спрошу тебя насчёт волос?

Он засмеялся:

— Пожалуйста, спрашивай. А потом мы можем поговорить о твоей бороде.

Она спрятала глаза в подушку.

— Я думала, что у ангелов длинные светлые волосы.

— Это потому, что ты всё видишь в зеркале. А в таком случае ты неизбежно видишь лишь себя.

Ответ её не совсем удовлетворил.

— Слушай, а почему у вас совсем нет волос на голове?

— Кожа и волосы — это то, что вырастает на теле, а потом непременно отваливается. Они привязаны к плоти и крови и должны защищать от всякого сора, от холода и жары. Кожа и волосы сродни меху животных, и они не имеют никакого отношения к ангелам. Ты могла с тем же успехом спросить, чистим ли мы зубы — или стрижём ли мы ногти каждые две недели.

— Потому что вы не делаете ни того, ни другого?

Ариэль покачал головой:

— Не такие вещи делают нас с тобой, несмотря ни на что, похожими.

— А что тогда?

Он посмотрел на девочку сверху вниз:

— И у ангелов, и у людей есть душа, созданная Богом. Но у вас есть ещё тело, которое живёт своей жизнью. Вы растёте и развиваетесь точно так же, как растения и животные.

— Бред, — вздохнула Сесилия. — Мне не нравится думать, что я — животное.

Ариэль продолжал говорить, словно не слыша её:

— Все растения и животные начинают жизнь как маленькие семена или клетки. Поначалу они такие одинаковые, что совершенно невозможно найти разницу между ними. Но вот маленькие семена медленно проклёвываются и становятся всем: от куста смородины и грушевого дерева до человека и жирафа. Много дней должно пройти, прежде чем станет видна разница между зародышем свиньи и зародышем человека. Ты знала это?

Она кивнула:

— В последние недели я занималась практически только тем, что читала «Науку в картинках».

— И всё-таки не бывает совершенно одинаковых людей, да и совершенно одинаковых свиней тоже. Во всём мироздании не существует даже двух совершенно одинаковых травинок.

Сесилии вспомнился мешочек с японскими бумажными шариками, который ей много лет назад подарил папа. Они были такими маленькими, что она не могла отличить их друг от друга. Но стоило положить их в воду, как они набухали и превращались в разные фигурки всевозможных цветов. И ни одна из фигурок не была похожа на другую.

— Я сказала, что мне не нравится думать, что я — животное, — повторила девочка.

Ариэль осторожно опустил руку на её одеяло. Она почувствовала легчайшее давление на ногу.

— Ты животное с ангельской душой, Сесилия. И то и другое верно. Разве не прекрасно звучит?

— Ну не знаю…

— Именно эта комбинация и есть произведение искусства. Ты находишься в полном сознании, совсем как ангелы небесные: «Добрый вечер, молодой человек! Меня зовут Сесилия Скотбю. Разрешите пригласить вас на танец?» — Ангел Ариэль взмахнул рукой и глубоко поклонился. Это выглядело так, будто он только что закончил танцевальную школу.

Он продолжал:

— Но тело, в котором ты живёшь, сделано из плоти и крови, точно так же, как у коров и верблюдов. Поэтому на твоём теле растут волосы, большая часть, конечно, на голове, но и на других местах тоже. Поначалу их немного. Но они растут всё быстрее и быстрее, Сесилия, всё более интенсивно с течением времени. Природа нарастает всё более толстым слоем на маленького ребёнка, однажды появившегося на свет. В тот момент, когда Творец выпускает вас из своих рук, тела у вас такие же чистые и гладкие, как и у ангелов небесных. Но это только снаружи, потому что грехопадение уже началось. В телах бурлят плоть и кровь, то, что не позволяет вашим телам жить вечно.

Сесилия прикусила губу. Она не любила разговоров о теле. К тому же ей не нравилась мысль о том, что она начала взрослеть.

— У Лассе до двух лет на голове не было ни одной волосинки, — сказала она.

— Можешь мне этого не рассказывать.

— Может, ты знаешь, что в больнице я принимала очень сильные лекарства. Из-за них я потеряла почти все волосы.

Он кивнул:

— Тогда мы ещё больше были похожи друг на друга.

— Вообще-то мне следовало пройти этот курс лечения ещё раз, но потом мы передумали…

— Это я тоже знаю.

— Бабушка переубедила всех, даже врачей. Стоит ей только начать, и она становится совершенно бесподобной. Так что мы просто упаковали чемодан и уехали из больницы домой. Но несколько раз в неделю приходит Кристина. Она — медсестра…

— Я знаю всё это.

Сесилия перевела взгляд на потолок. Так она лежала, размышляя обо всём, что происходило в последние месяцы. Вскоре она вновь повернулась к Ариэлю:

— А ты точно самый настоящий ангел?

— Я говорил, что ангелы не врут.

— Но если ты врёшь, тогда ты не ангел, и значит, вполне вероятно, что ты всё-таки врёшь.

Он тяжело вздохнул:

— До чего же замысловата эта ваша недоверчивость!

Сесилия почувствовала, как у неё по телу прокатилась волна холодной дрожи. Неужели это от того, что она была такой недоверчивой?

— А можно мне задать тебе типичный глупый вопрос? — сказала она.

— Спрашивать никогда не глупо.

Она немножко помолчала, а затем поинтересовалась:

— Ты мальчик или девочка?

Ариэль разразился звонким смехом, напомнившим Сесилии звуки, которые она извлекла, наигрывая мелодию на наполненных водой бутылках. Этот смех было так весело слушать, что она повторила свой вопрос:

— Так ты мальчик или девочка?

Наверное, Ариэль видел её насквозь, потому что он ещё немного посмеялся и только потом ответил, но на этот раз смех его был немного наигранным:

— Это был очень земной вопрос.

Сесилия почувствовала себя несправедливо обиженной. Между прочим, он сам только что сказал, что спрашивать никогда не глупо.

— На небесах не существует таких удивительных различий, — заверил Ариэль. — Но ты можешь считать меня «мальчиком», и тогда нас будет по одному каждого пола.

— А почему же тогда здесь существуют такие «удивительные различия»?

— Мы об этом уже говорили. Должно существовать два разных пола, чтобы на свет могли появиться дети. Ты это знаешь, Сесилия. Вообще-то ангелам не очень весело разговаривать о таких вещах.

— Извини!

— Да нет, всё в порядке. Бог не создал бы мальчиков и девочек разными, если бы им не предстояло стать мужчинами и женщинами и производить на свет детей. Может быть, когда Он раздумывал над тем, как бы это всё устроить, ничего другого Ему просто не пришло в голову. А у тебя самой есть предложения получше?

— Я не знаю.

Он распалился:

— Если бы вы размножались почкованием, ты бы обязательно спросила почему. Но независимо от существующего положения вещей, всё могло бы быть совершенно иначе. Например, вы могли бы жить под землёй, а не ползать по ней. Наверняка можно было бы построить города и деревни под землёй, если бы только для этого существовали необходимые условия. А если бы не существовало необходимых условий, следовало всего лишь постараться их создать. Естественно, создать целый мир — это большое искусство, но в любом случае, начинать-то приходится с совершенно чистого листа.

— Если думать об этом, так можно с ума сойти, — высказалась Сесилия. — И чем больше я об этом думаю, тем больше схожу с ума.

— О чём об этом?

— О том, что на земле живут два типа людей.

Ариэль сидел и лукаво улыбался:

— Это одна из тех вещей, которые мы постоянно обсуждаем на небесах. Но это не одно и то же.

— Почему же?

— Потому что мы обсуждаем то, что не касается нас самих. Должно быть, ещё более загадочно думать о том, как странно быть именно тем, кто ты есть. Не думаю, что существует камень, который считает странным то, что он — камень. И наверняка нет такой черепахи, которой казалось бы, что черепахой быть необычно. Но некоторые люди полагают, что быть человеком — странно. И я полностью согласен с людьми. Никогда не чувствовал себя на одной волне с камнями или черепахами.

— А тебе не кажется странным то, что ты ангел?

Он ответил не сразу.

— Это совершенно другое, потому что я целую вечность был ангелом. А ты была Сесилией Скотбю совсем немного времени.

— Вот именно! И я до сих пор считаю, что быть мною — очень загадочно.

— Всё мироздание — это, конечно, загадка, — заключил Ариэль. — А знаешь, что самое удивительное: то с одной, то с другой стороны этой огромной загадки появляются некие создания, которые сами себя воспринимают как загадку.

— А почему это так удивительно?

— Это как если бы колодец был в состоянии погрузиться в свои собственные удивительные глубины.

— Такое я делала много раз, — заверила Сесилия.

— Что именно?

— Я стояла перед зеркалом и смотрела себе в глаза. А потом думала, что я — это колодец, такой глубокий, что он не может увидеть собственного дна.

— Это, конечно, потому, что ты всё время меняешься. Когда человек постоянно чуть-чуть меняется, то понятно, что он постоянно чуть-чуть удивляется. Если бы гусеница могла думать, она бы ужасно удивилась в тот день, когда превратилась в бабочку. Это ведь происходит всего за одну ночь. Но ангелы на небесах точно так же изумляются, когда маленькая девочка внезапно превращается во взрослую женщину. Для нас такой промежуток времени не имеет большого значения.

— Почему это?

— У ангелов очень много времени, Сесилия, а между маленькой девочкой и взрослой женщиной очень большая разница.

— А правда, что вы о таком разговариваете на небесах?

Ариэль смущённо кивнул. Он оглядел комнату и сказал:

— Но мы стараемся этого не делать, когда Бог находится поблизости. Он очень чувствителен к критике.

— Вот уж никогда не поверила бы.

— Но вы много чему верите. Вам хочется иметь такой же взгляд на вещи, как у ангелов на небесах.

— Я хотела сказать, я думала, что Бог не обращает внимания на всякую критику.

— Ты просто никогда не встречалась с Ним лицом к лицу. Но если бы ты сама создала целый мир, то ты тоже была бы чувствительна к критике. Мы говорим сейчас об очень специфических вещах. И хотя после того как Бог взглянул на всё Им сотворённое, он остался очень доволен, это еще не значит, что кое-что можно было сделать немного по-другому. После того как Он закончил создавать мир, Он был так измождён, что Ему пришлось отдыхать целый седьмой день. Понимаешь, Он просто упал духом. Думаю, что прежде чем Он сотворит что-нибудь ещё, пройдёт очень много времени.

Однако Сесилии хватало и своих мыслей. Она сказала:

— Представь себе, что на Земле существовал бы только один пол. Или три, если уж на то пошло, так, может быть, было бы лучше всего.

— Тебе не кажется, что от мужчин и женщин и так достаточно шума?

— Ну, много шума может быть и из-за того, что существует всего два пола, особенно если в семье много детей. Кажется, ты не очень-то хорошо знаком с земной жизнью.

Ариэль пожал плечами:

— Я очень хочу узнать больше.

— Если бы для рождения ребёнка требовалось три пола, — продолжала настаивать Сесилия, — то тогда рождалось бы не очень много детей, а это могло бы, во-первых, решить проблему перенаселения…

— Погоди немного, — прервал её ангел Ариэль. — Ты очень спешишь.

Сесилия расстроенно вздохнула.

— Я думала, что ангелы в состоянии быстро усваивать уроки.

— Но не в том случае, когда вы рассуждаете о рождении детей и всём таком прочем. Тогда мы оказываемся настолько далеко от небес, насколько это вообще возможно.

— Я имею в виду, что для того, чтобы три человека полюбили друг друга так сильно, что захотели бы иметь общих детей, требуется намного больше, чем требуется двоим, потерявшим друг от друга голову и немедленно сделавших детей, несмотря на то что они, может быть, ещё для этого не созрели.

— Ага, чистая математика. Чтобы представители двух полов, захотевшие зачать ребёнка, не могли обойтись без помощи третьего. Ты только это имеешь в виду?

Она кивнула:

— Если бы представители двух из трёх полов захотели зачать ребёнка, то представитель третьего пола, возможно, сказал бы: «Нет, ребята, хотя бы кто-то из нас должен подумать головой. Нам надо подождать годик или два. Я не буду участвовать в зачатии детей прямо сейчас. А то потом хлопот не оберешься».

Она рассмеялась собственной фантазии, и её смех заразил Ариэля.

— Вот именно такие смешные мысли мы можем обсуждать и на небесах.

Но Сесилия ещё не всё сказала:

— Кроме того, о детях заботилось бы больше людей, когда они, к примеру, болеют. А у двух взрослых оставалось бы время для себя, пока третья мама или папа занимаются ребёнком. Тогда бы больше взрослых любили детей. Да и вообще было бы гораздо больше людей, которые любят друг друга.

На лице Ариэля появилась тень загадочности. Казалось, что он просидел с таким выражением лица целую вечность. Он сказал:

— А это правда, что люди любят друг друга только в семьях?

— Может быть, и нет, но в мире точно было бы больше любви, если бы родителей было трое или четверо. Только вот….

— Что?

— …Тогда и горя было бы больше.

— Горя?

Сесилия снова прикусила губу. Потом она сказала:

— Когда кто-нибудь умрёт, горевать по нему будет ещё больше людей.

Ариэль покачал головой:

— Думаю, ты снова слишком спешишь.

— Почему?

— Будь это правдой, тогда и утешения в мире было бы в два раза больше.

— Значит, всё, похоже, уравновесилось бы?

Он кивнул:

— Но если бы в каждой семье рождалось по два ребёнка, то в конце концов на Земле не осталось бы людей.

— Как это так?

— Если бы у трёх взрослых рождалось всего двое детей, то количество людей постепенно уменьшалось бы. И в конце концов их вообще не осталось бы.

Сесилия засмеялась:

— В один прекрасный день остались бы всего один Адам и одна Ева, точно так же, как было в самом начале. Если бы только их простили за первородный грех, они смогли бы целую вечность жить в раю. Ну разве не здорово?

— Совсем неплохо, да. Но мы сейчас обсуждаем само мироздание.

— А в этом нет смысла? Ты говоришь почти как мама. Нет никакого «смысла» жаловаться на то, что я болею, говорит она. Но мы больше не будем говорить о болезни и тому подобном.

— Это не я начал разговор о болезни. Но я обещаю, что расскажу про твою идею о трёх полах Богу, когда буду разговаривать с Ним в следующий раз. Чувство юмора, по крайней мере, у него есть.

— Это правда?

Ангел снисходительно улыбнулся:

— Ты когда-нибудь видела слона? Ты даже представить себе не можешь, сколько у нас на небесах есть анекдотов про слонов. А ещё у нас есть анекдоты про жирафов.

Сесилия не могла понять, нравится ли ей, что ангелы на небесах рассказывают друг другу анекдоты о мироздании. Это казалось немного легкомысленным.

— Надеюсь, вы там не рассказываете анекдоты про меня, — сказала она.

— Да нет, никогда не слышал ни одного анекдота про Сесилию. Но хотя ты и понимаешь только часть целого, ты наверняка осознаёшь, что в мироздании поздно что-нибудь менять.

— Может быть…

— Рассказать тебе секрет?

— Конечно!

— Иногда, когда мы обсуждаем, каков существующий порядок вещей и каким он мог бы быть, Бог удручённо разводит руками и говорит: «Я понимаю, что то и это можно было сделать немного иначе, но сделанного не воротишь, да и к тому же я не всемогущ».

Сесилия раскрыла рот.

— Вот в этом с тобой не согласится ни один священник. Значит, священники ошибаются?

— Нет, представь, и священники, и Бог говорят правду.

Сесилия прикрыла рот рукой и зевнула. В то же мгновение по лицу ангела промелькнула тень.

— Скоро придёт твоя мама, — сказал он. — Так что мне надо торопиться…

— Я ничего не слышу.

— Но она сейчас придёт.

Сесилия услышала, как в соседней комнате зазвонил будильник.

— Ты исчезнешь?

Он покачал головой:

— Я сяду на окно.

— А мама сможет тебя видеть?

— Не думаю.

В следующую минуту в комнату вошла мама.

— Сесилия?

— М-м-м-м…

— У тебя горит свет?

— Ты же видишь.

— Я просто хотела узнать, как у тебя дела.

— Сейчас утро?

— Три часа ночи.

— Но я слышала будильник.

— Я завела его на три часа.

— А зачем ты это сделала?

— Потому что я тебя люблю. Не могу не заходить к тебе всю ночь, во всяком случае, под Рождество.

— Иди ложись спать, мама.

— А ты заснёшь?

— Иногда я сплю, а иногда лежу и не сплю. Не всегда могу отличить одно от другого.

— Тебе что-нибудь нужно?

— У меня есть вода…

— А в туалет тебе не надо?

Сесилия покачала головой.

— Было так здорово, когда вы пели. Я заснула, несмотря на то что бабушка играла на пианино.

— Проветрить немного?

— Ну разве что самую капельку.

Мама подошла к окну. Сесилии казалось, что она видит Ариэля на подоконнике, но по мере того как мама приближалась к окну, его силуэт становился всё более и более расплывчатым.

— Ты видишь, что на стекле появился ледяной узор? — спросила она. — Ну разве не странно, как он появляется сам по себе? — Она открыла окно.

— На свете много странного, мама. Но мне кажется, что сейчас, когда я болею, я намного лучше понимаю, как устроен мир. Как будто я вижу его более отчётливо.

— Так часто бывает. Стоит нам простудиться, как нам кажется, что птицы за окном поют совершенно иначе.

— Я говорила, что мне помахал почтальон?

— Да, рассказывала… Ну — теперь я закрою окно.

Она подошла к кровати и обняла Сесилию.

— Спокойной ночи. Я заведу будильник на семь.

— Не надо. Сейчас же Рождество.

— Именно поэтому. Но, Сесилия…

— Да?

— Может, перенесём твою кровать в нашу комнату? Тебе, возможно, будет лучше… и нам с папой немного проще.

— А вы не можете приходить сюда?

— Конечно. Звони в колокольчик сколько хочешь… даже глубокой ночью.

— Хорошо. Но, мама…

— Да?

— Если бы я была Богом, я бы создала мир таким, чтобы у каждого ребёнка было как минимум трое родителей.

— Почему ты так говоришь?

— Тогда вы бы не так уставали. И вы с папой могли бы немного побыть наедине друг с другом, пока третья мама или папа занимался бы Лассе и мною.

— Не говори так.

— А почему? Я знаю, что устройство мира изменить невозможно. Просто иногда я думаю, что Бог — большой недотёпа. Он даже не всемогущий.

— А я думаю, что в глубине души ты немного злишься из-за того, что болеешь.

— Немного?

— Ну или много. А теперь — спокойной ночи. Злость не поможет, Сесилия.

— «Злость не поможет, Сесилия». Ты это уже сто раз говорила.

— Но я надеюсь и молюсь о том, чтобы ты поправилась. Мы все надеемся и молимся.

— Естественно, я поправлюсь. Ты давно не говорила ничего более идиотского.

— Завтра придёт Кристина и сделает тебе укол.

— Вот видишь!

— Что?

— Ты же не думаешь, что она потащилась бы в такую даль в первый день Рождества, если бы не верила, что лекарство помогает. Это же бред, мама. У тебя совершенно едет крыша от того, что ты так долго живёшь на свете.

— Разумеется, Кристина верит, что лекарство помогает. И я тоже… Ты уверена, что не хочешь переехать в нашу комнату?

— Я скоро стану взрослой! Ты что, не понимаешь, что я хочу иметь свою собственную комнату?

— Конечно.

— К тому же не очень приятно лежать и слушать ваш храп.

— Понимаю.

— Только не принимай это близко к сердцу… Кстати, спасибо за подарки.

— Погасить свет?

— Нет, я сама. Я погашу его, как только закончу думать.

После того как мама ушла в свою комнату, Сесилия достала из-под кровати ручку и дневник. Она написала:

«Каждую секунду из рукава плаща природы появляется совершенно новый ребёнок. Фокус-покус! Каждую секунду множество людей исчезает Раз-два-три, Сесилия — выходи…

Это не мы приходим в мир, мир приходит к нам. Родиться — это то же самое, что получить в подарок целый мир.

Иногда Бог удручённо разводит руками и говорит себе: «Я понимаю, что некоторые вещи можно было бы устроить иначе, но сделанного не воротишь, да и я не всемогущий»».

Сесилия засунула ручку и дневник под кровать и снова задремала.

Девочка не знала, сколько времени прошло, прежде чем она открыла глаза и посмотрела по сторонам. В комнату из-за большого дерева в саду лился свет. Казалось, что морозные узоры на стекле стали золотыми.

— Ариэль, — прошептала она.

— Я здесь.

— Но я тебя не вижу.

— Здесь…

Только сейчас она увидела его. Он удобно улёгся сверху на пустую книжную полку.

— Как тебе удалось туда забраться?

— Для ангела это совершенно не проблема. Хорошо спала?

В следующее мгновение он уже стоял на полу. Сесилия не видела, чтобы Ариэль спрыгивал на пол, да и никакого топота она не слышала. Просто внезапно он оказался на полу. Ангел потрогал новые лыжи и сказал:

— Хорошие лыжи. И санки тоже!

Он повернулся к ней, и Сесилия снова увидела, какой он красивый. Глаза ещё более ясные, чем ей запомнилось, зелёные и загадочные. Сесилии казалось, что они похожи на один драгоценный камень, фотографию которого она видела в большой книге о поделочных камнях. Не звёздным ли сапфиром он назывался?

— А как ты узнал, что придёт мама? — спросила она.

— «Что придёт мама», — повторил Ариэль. — «Как ты узнал, что придёт мама?»

— Ты дразнишься!

— Просто пробую на вкус слова.

— Пробуешь на вкус слова?

Он кивнул:

— Вообще-то это единственное, что ангел может попробовать на вкус.

— Ну и как они на вкус?

— Немного странные.

— Почему это?

— Тебе не кажется, что как минимум странно думать о том, что когда-то ты лежала и барахталась у мамы в животе?

Сесилия снисходительно вздохнула. Она вспомнила, что всё, связанное с рождением детей, так же далеко от ангелов, как небо от земли. Она сказала:

— Как ты узнал, что она придёт?

— Она завела будильник на три часа.

— Но ты же не можешь видеть сквозь стены?

Он на шаг приблизился к ней.

— Давай кончай с этой ерундой. То, что ты называешь «стенами», для нас не стены.

Она прикрыла рот рукой.

— Тогда у тебя рентгеновский взгляд. А ты можешь видеть насквозь моё тело?

— Если захочу. Но я не знаю, что вы чувствуете, когда вся съеденная еда перемешивается в ваших желудках и становится плотью и кровью.

Она поёжилась.

— Давай лучше поговорим о чём-нибудь другом.

— С удовольствием.

— Ты можешь подойти поближе?

В следующее мгновение Ариэль уже сидел на стуле перед кроватью Сесилии. Казалось, что он изменил местоположение, не сделав ни одного шага: так слайд передвигается по стенам комнаты, как только повернёшь проектор.

— Не видела, чтобы ты шёл, — заметила девочка. — Ты просто внезапно оказался на стуле.

— Нам не надо «ходить» так, как вам. Просто скажи, где мне надо оказаться, и я в тот же миг буду там.

— Ты должен объяснить это поподробнее. А ещё ты должен рассказать, как вам удаётся проходить через закрытые двери, потому что этого я никогда не могла понять.

Он засомневался:

— Сделаю это с одним условием.

Сесилия испугалась:

— Не знала, что ангелы ставят условия, совершая добрые дела!

— Но ты просишь меня не просто о добром деле. Ты просишь меня разболтать тебе небесные тайны.

— И что у тебя за условие?

— Ты мне расскажешь о земных тайнах.

— Xa, да ты ведь всё и сам знаешь.

Ариэль опустился на стул. Он сказал:

— Я не знаю, что такое находиться в теле из плоти и крови. Я не знаю, что такое расти. Я не представляю себе, что такое есть пищу, замерзать или видеть сладкие сны.

— Я, конечно же, не первый человек, с которым ты разговариваешь. Разве ты не говорил, что вы существуете с начала времён?

— А ещё я говорил, что ангелы не устают удивляться мирозданию. И мы совсем не часто являемся людям. В последний раз я нёс ангельское дежурство в Германии более ста лет назад.

— У кого ты дежурил в то время?

— Его звали Альберт, и он был очень болен.

— И что с ним стало?

— К сожалению, ничего хорошего. Поэтому я там и дежурил.

Сесилия фыркнула:

— Но ведь вы приходите в гости не только тогда, когда всё плохо. Ничего глупее я не слышала.

— Никогда не глупо утешить человека, которому плохо.

— Он тебе не рассказывал, что такое быть человеком из плоти и крови?

Ариэль покачал головой:

— Для этого он был слишком мал.

— Жалко…

— Почему?

— Теперь мне придётся всю работу делать самой.

— Но ты согласна заключить со мной договор?

Сесилия попыталась сесть в кровати повыше.

— Я постараюсь, — сказала она. — Но начинать тебе.

— Договорились!

Ариэль уселся поудобнее. Из-под белого одеяния показались две босые ноги. Он забросил их на постель Сесилии. Ноги его были гладкими, как у новорождённого ребёнка. Сесилия не могла разглядеть на коже ангела ни одной поры.

До встречи с Ариэлем ей никогда не приходило в голову, что волосы на теле имеют связь с растениями и животными. Теперь она понимала, как странно было бы, если бы на ногах у ангела росли волосы. На каком-нибудь старом дереве могло вырасти или нарасти что угодно. У людей и животных — тоже. Даже на камнях может вырасти мох и лишайник. Но ничего не может вырасти на ангеле.

Она обратила внимание на ногти у него на ногах. Понятно, что их никогда не надо стричь. Они тоже были похожи на один из камней в её коллекции. Кажется, он называется горный хрусталь?

— Ангелы тоже устают? — спросила она.

— Почему ты так думаешь?

— Ты положил ноги на кровать.

Ариэль мило улыбнулся:

— Я видел, как люди сидят, когда ведут задушевную беседу.

— Снова дразнишься. Почему ты не можешь быть самим собой? «Не стесняйся», — обычно говорит мама.

— Тогда, может, ты тоже сядешь в постели? Немного скучно разговаривать с человеком, который лежит и бездельничает.

— Вообще-то я очень больна.

— Просто сядь, Сесилия.

Девочка постаралась сделать то, о чём просил ангел, и скоро они уже сидели валетиком — Сесилия в постели, Ариэль на стуле. Сесилия чувствовала себя намного лучше. Она уже давно не сидела по-настоящему. Она призадумалась: что же ей рассказать ангелу о земных тайнах?

Ариэль начал разговор:

— Многие люди думают, что ангел — это бестелесный призрак, который порхает между небом и землёй.

— Я именно так и представляла себе ангелов.

— На самом деле всё наоборот. Это вы кажетесь нам лёгкими и воздушными. Когда ты бьёшь ногой по камню, твоя нога ударяется о него. Если бы я ударил по камню, моя нога просто прошла бы сквозь него. Для меня камень не плотнее тумана.

— Тогда я понимаю, как вы проходите через двери и стены и не ударяетесь. Но я не понимаю, почему стены остаются неповреждёнными.

— Когда ты идёшь сквозь туман, туман не разрушается. И когда ты думаешь о чём-то, твои мысли не могут нанести вреда окружающему миру.

— Вполне возможно. Но если ты можешь пройти сквозь стену, значит, у тебя нет нормального тела.

— Потрогай мою ногу, Сесилия.

Она потрогала большой палец на ноге у Ариэля и стиснула его. Казалось, что она прикоснулась к стали.

Ариэль сказал:

— Наши тела прочнее всего в мире. Ангел не может развалиться на части. Это потому, что у нас нет тел из плоти и крови, от которых можно отделить наши души.

— Этому можно только радоваться…

— А вот в природе всё иначе. В ней всё легко разрушается. Даже горы медленно разрушаются силами природы и становятся в конце концов землёй и песком.

— Спасибо за информацию, но это я и сама прекрасно знаю.

— Это вы для нас призраки, Сесилия, а не наоборот. Вы приходите и уходите. Вы не вечны. Вы внезапно появляетесь на свет, и это так удивительно всякий раз, когда новорожденного ребёнка кладут на живот матери. Но так же внезапно вы уходите. Словно Бог выдувает вас, как мыльные пузыри.

Сесилия прикрыла глаза.

— Извини, что я говорю так прямо, но по-моему, это очень бестактно.

Он кивнул:

— Может, ты и права, Сесилия. Но, видишь ли, всё что существует в природе, похоже на медленный пожар. Словно всё мироздание тлеет во мху.

— Я считаю, что тлеть во мху не так уж приятно. И мне не нравится мысль о том, что я — «призрак».

Ариэль прикрыл рот рукой — будто внезапно понял, что сказал слишком много.

— Но друг для друга вы не призраки, — спешно добавил он. — Разве твой папа не напрягает все свои мышцы каждый раз, когда поднимает тебя и несёт вниз в гостиную?

— Пустые слова!

— Почему ты так говоришь?

— На все мои вопросы у тебя находятся очень хитрые ответы. Но я не могу быть уверенной в том, что ты говоришь правду.

— Опять двадцать пять!

— Что опять?

— Ты по-прежнему думаешь, что я вру.

Сесилия сделала вид, что не слышит.

— Вот ты, например, мог бы пройти сквозь стену в комнату мамы и папы и посмотреть, спят ли они?

— Нам не стоит увлекаться такими играми…

— Только один разочек!

Ариэль поднялся со стула и медленно пошёл по комнате. Когда он дошёл до стены, он просто стал двигаться дальше. Сесилия увидела, как он проскользнул сквозь неё. В конце концов снаружи осталась только одна нога, но потом и она втянулась внутрь. Через несколько секунд пошёл обратный процесс. Ариэль просочился сквозь стену назад и оказался в комнате Сесилии.

— Они оба спят, — сказал он. — Он обнимает её одной рукой за плечи. Будильник заведён на семь часов.

— Браво! — вырвалось у Сесилии, и она захлопала в ладоши. — В таком случае мне не надо спать в комнате мамы и папы.

— Нет, если что-нибудь случится, я их разбужу быстрее любого будильника.

— Это правда?

Ариэль грустно улыбнулся. Наверняка из-за того, что Сесилия до сих пор ему не верила. Он сказал:

— Каждый раз одинаково смешно. Вы думаете, что просыпаетесь сами по себе. Потом вы говорите: «Разве не странно, что я проснулась именно в этот момент? Я «почувствовала», что что-то не так».

— Во всяком случае, смотреть на тебя было очень интересно.

— На спящих взрослых тоже интересно смотреть. Во сне они часто похожи на маленьких детей. Может быть, им снится, что они играют в снегу на улице.

Сесилия оживилась.

— Ты подал мне замечательную идею! Ты не мог бы прокрасться по коридору вниз и принести мне снежок? Тебе ведь даже не нужно отпирать дверь.

Ариэль уже поднялся со стула.

— Мне надо всего лишь просунуть руку сквозь стекло, — сказал он. — На подоконнике снаружи полно снега.

Так он и сделал. Ангел вскочил на стол, и Сесилия увидела, как он просовывает руку сквозь закрытое окно. В следующий миг он уже стоял перед ней с маленьким снежком в ладони. Стекло было совершенно целым.

Она вытаращила глаза:

— Ничего себе!

— Теперь-то ты довольна?

— Не совсем. Хочу сама потрогать снег.

— Пожалуйста. — Ариэль бросил снежок на одеяло Сесилии.

Она взяла его в руки и сказала:

— Ледяной. Я ещё не держала в руках снег этого года.

— «Снег этого года», — повторил Ариэль. — Звучит почти как «фрукт сезона» или «дары моря».

Сесилия приложила снежок к щеке. Когда с него начала капать вода, она опустила его в стакан на тумбочке. Ариэль снова уселся на стул.

— Сам я никогда не ощущал снега, — сказал он немного обиженно. — И знаю, что никогда не смогу. Никогда, целую вечность.

— Ты говоришь ерунду. Ты только что его трогал.

— Но я ничего не чувствовал. Ангелы ничего не чувствуют, Сесилия.

— Ты не почувствовал, что снежок холодный?

У него на лице появилось выражение грусти.

— Тебе придётся это запомнить. Если не запомнишь, с тобой будет не очень весело разговаривать. Потрогать снежок для нас то же самое, что потрогать мысль. Ты ведь тоже не можешь потрогать воспоминание о прошлогоднем снеге?

Она покачала головой, а Ариэль спросил:

— Что ты чувствуешь, когда держишь в руках снежок?

— Холод… ледяной холод.

— Это ты уже говорила.

Сесилии пришлось напрячься до предела.

— Кожу покалывает. Пощипывает, как от перечной мяты. Тебе хочется отдёрнуть руку, ты вот-вот задрожишь от холода. Но всё равно это очень приятно.

Ариэль склонился к собеседнице и с любопытством слушал всё, что она говорила.

— Я никогда не пробовал перечную мяту, — заметил он. — И никогда не дрожал.

Только сейчас Сесилия поняла, что понять земные вещи Ариэлю не легче, чем ей постичь небесные. Она сказала:

— Наверное, неприятно прикасаться к вещам и не чувствовать их. Одна из самых отвратительных вещей, которые я знаю, это наркоз у зубного врача.

— «Наркоз у зубного врача», — повторил он.

— Но, конечно, намного хуже находиться под общим наркозом. Тогда ты даже не можешь почувствовать, жив ли ты.

На лице у ангела появилось загадочное выражение. И он спросил:

— Ты можешь чувствовать это всем телом?

Сесилия засмеялась:

— Только не волосами. И не ногтями.

— Но всеми теми местами, где есть кожа, а она есть почти везде. Плоть и кровь — это магическое одеяние, которое позволяет вам чувствовать всё окружающее. Ты представляешь себе, как можно создать такое?

— Магическое одеяние?

— Твоя кожа, Сесилия, я имею в виду плотно сплетённую из нервных нитей ткань. Когда Бог создавал мир, Он сделал его таким хитрым образом, что мироздание могло чувствовать само себя. Не кажется ли тебе, что это очень умно?

— Может быть…

— А у вас всё тело одинаково чувствительно?

Ей пришлось хорошенько подумать.

— Я не везде боюсь щекотки. Даже приятно, когда щекочут в определённых местах. Иногда что-то может быть приятно до такой степени, что начинает причинять боль. Ты знал, что что-то может быть приятным почти до боли?

— «Ты знал, что что-то может быть приятным почти до боли?»

— Снова дразнишься.

Ариэль покачал своей безволосой головой:

— Я просто пытаюсь понять смысл твоих слов. А может ли что-то причинять боль до такой степени, что становится приятно?

— Нет…

— Извини, что я спрашиваю. Ангелы не очень хорошо знают, что такое боль.

— Вы на самом деле такие же бесчувственные, как земля и камень?

Он торжественно кивнул:

— Как минимум!

— Не знаю, что бы я выбрала.

— Быть камнем или быть ангелом?

— Я имею в виду, что если бы у меня не было чувств, то я бы никогда не смогла почувствовать боль. Может быть, лучше всё-таки общий наркоз.

— Наверное, тебе не очень нравится сам зубной врач, а вовсе не местный наркоз.

Девочка кивнула.

— Но мне внушает тревогу то, что ангелы на небесах не знают разницу между тем, что такое хорошо, и тем, что такое плохо.

И снова она чуть было не сказала, что не до конца уверена в том, что верит в ангелов. Внезапно её осенило:

— Почему у тебя нет крыльев?

Он рассмеялся.

— «Крылья ангелов» — это старинное суеверие, оставшееся с тех времён, когда люди считали, что земля плоская как блин, а ангелы только и делают, что летают вверх и вниз между землёй и небом. Всё не так просто.

— А как же тогда?

— Птицам нужны крылья, чтобы оторваться от земли, потому что они созданы из плоти и крови. Мы созданы из духа, поэтому для того, чтобы передвигаться по мирозданию, крылья нам не нужны.

Она улыбнулась.

— Почти как все мои мысли. Им тоже не нужны крылья, чтобы странствовать по миру.

Не успела она договорить, как Ариэль поднялся со стула и начал парить по комнате, как воздушный шарик. Сесилия следила за ним глазами.

— Здорово! — воскликнула она. — Разве тебе не приятно?

Он приземлился на пол у книжной полки.

— Я ничего не чувствую.

— Должно быть, это очень специфическое чувство. Ничего не чувствовать — это очень специфическое чувство.

— Но твои мысли тоже не могут чувствовать того, о чём ты думаешь, так, как ты способна чувствовать снежок в руке.

Ариэль поднял новые лыжи и показал ей.

— А на лыжах приятно кататься?

Сесилия кивнула:

— Скоро я смогу их опробовать…

— Но вы должны испытывать типичное чувство холода, во всяком случае, когда падаете в снег. У вас не возникает дрожь от вкуса перечной мяты по всему телу?

— Нет, если мы тепло одеты. Тогда мы чувствуем только то, что снег мягкий, как вата. Иногда мы снимаем лыжи, падаем в снег и рисуем на нём ангелов. Красота!

Ариэль поставил лыжи на место. Он сказал:

— Это мы очень ценим. Кроме всего прочего, это показывает, насколько близки человеческие дети с Божьими детьми на небесах.

— Вы действительно это цените?

Он торжественно кивнул:

— Во-первых, потому что вы изображаете ангелов. Ведь вы запросто могли бы изобразить и что-нибудь другое. А во-вторых, потому что вам становится весело от этого. Все ангелы любят делать весёлые вещи.

— А ты не думаешь, что взрослые тоже любят делать весёлые вещи?

Ариэль пожал плечами:

— Ты когда-нибудь видела взрослого лыжника, который сбросил бы лыжи и с наслаждением повалился в глубокий снег, чтобы изобразить на нём ангела?

Она кивнула:

— Однажды бабушка именно так и поступила.

— Вот видишь!

— Что?

— Совершенно очевидно, что она не утратила связи с ребёнком внутри себя.

Ариэль снова начал парить по комнате. Приземлившись на стул у кровати Сесилии, он заметил:

— Прости, что говорю это, но что-то разговор наш идёт туго.

— Почему?

Он грустно вздохнул:

— Происходит редкая встреча между землёй и небом. Я должен был поведать тебе целую кучу небесных тайн, если бы ты взамен рассказала мне, что такое быть человеком из плоти и крови.

Сесилия почувствовала себя измученной и усталой, потому что ей показалось, что ангел Ариэль начинает повторяться. Она сказала:

— До чего же скучно просто вот так лежать.

Он кивнул:

— Да, до сих пор это было не самое весёлое ангельское дежурство.

— Может, спустимся в гостиную? Я была там, только когда раздавали подарки…

— «Может, спустимся в гостиную?» — повторил Ариэль. — С удовольствием. Рождественская ночь ещё не кончилась.

— Ты поможешь мне спуститься?

— Конечно.

— Ты сможешь меня поднять?

— Для нас вы ничего не весите, Сесилия.

— Тогда отнеси меня вниз.

Ангел просунул руку под спину Сесилии и поднял её с кровати. Папа делал это совсем иначе. Обычно он пыхтел и фыркал, совсем как ветер в непогоду. На руке у ангела Сесилия чувствовала себя лёгкой, словно пёрышко, и это несмотря на то что он был намного меньше её.

Они тихонько выскользнули в коридор, а потом спустились по лестнице на первый этаж. Сейчас в гостиной не было дедушки, курящего сигару. Интересно, смог бы он увидеть ангела Ариэля, если бы стоял там? Или он подумал бы, что Сесилия скользит по воздуху?

В гостиной было почти совсем темно. Горел только светильник над зелёным креслом.

— Обычно меня кладут на диван, — сказала девочка.

Ангел осторожно опустил её на красный диван, и Сесилия взглянула вверх:

— Они погасили лампочки на ёлке. Вот идиотство!

В следующий миг Ариэль воткнул штепсель в розетку. Он встал перед ёлкой и развёл руками. Огоньки, вспыхнувшие на ёлке, наполнили всю гостиную духом Рождества.

— Быстро ты, — сказала Сесилия. — Ты похож на джинна из лампы, который исполняет все желания… Видишь, какая ёлка красивая?

Он торжественно кивнул:

— Это похоже на небесные огни.

— Правда? Мне всегда было интересно, оборачивают ли там лампочки ватой?

— Небесные огни — это все звёзды и планеты, — объяснил Ариэль. — Вокруг некоторых планет существуют газовые облака. Тебе не кажется, что именно поэтому вы оборачиваете ватой лампочки на ёлочных гирляндах?

— Об этом я никогда не задумывалась. Но каждое Рождество мы спорим до хрипоты о том, будем ли украшать ёлку ватой. Мама этого не выносит, бабушка тоже, но в этом году они не посмели перечить мне.

— У вас есть по крайней мере одна звезда, на макушке дерева.

Она посмотрела наверх:

— Та, что мы вешали раньше, внезапно пропала. А эта немного покривилась…

В следующее мгновение ангел Ариэль уже находился в свободном полёте у верхушки ёлки. Сесилия вытаращила глаза. Раньше на ёлке висело несколько бумажных ангелов, одни белые, другие золотые. А сейчас самый настоящий ангел наматывал круги вокруг ёлки!

— Теперь ровно?

— Вроде да… Но не спускайся вниз слишком быстро. Так красиво, когда ты паришь в воздухе.

Ариэль проплыл под самым потолком и завис, покачиваясь, метром выше поверхности стола.

— Хотела бы я уметь летать, — сказала Сесилия. — Тогда я, может быть, взяла бы и сбежала ото всего этого.

Он показал вниз на большое блюдо с пирожными и марципановыми конфетами.

— Они не унесли блюдо со сладостями.

— Угу. Угощайся.

Ариэль описал круг прямо над блюдом. Он сказал:

— Было бы смешно, если бы я смог.

— А почему нет? Давай бери, не стесняйся! Ты даже не представляешь себе, сколько они всего наготовили.

Он глубоко вздохнул:

— Я ведь уже говорил, что ангелы не едят. Мы не можем есть.

— О… об этом я забыла.

— Времена приходят, времена уходят, и род сменяет род. Точно так же постоянно накрываются новые столы с разнообразными кушаньями и напитками. Но ангелы небесные никогда не смогут постичь, что такое ощутить вкус земных удовольствий.

— Дай мне, пожалуйста, песочное печенье.

Ариэль нырнул вниз и взял песочное печенье. Он проплыл по комнате и отдал угощение Сесилии, которая начала отгрызать от него малюсенькие кусочки. Ангел покачивался в воздухе прямо над её диваном.

— Ужасно весело смотреть, как вы едите, — сказал он.

— Почему это?

— Вы кладёте что-нибудь в рот, чавкаете, пережёвываете и ощущаете какой-то вкус перед тем, как пища превратится в плоть и кровь.

— Да, так и есть.

— А сколько существует разных вкусов?

— Понятия не имею. Не думаю, что существует подробный каталог вкусов.

— Тогда что на свете вкуснее всего, как ты думаешь?

Девочка хорошенько подумала.

— Может быть, клубника… Клубника с мороженым.

Он перевёл взгляд на Сесилию.

— Как-то это странно — класть в рот холодные комки перечной мяты. Тогда вы должны чувствовать, как внутри всё дрожит и щекочется?

— Когда ты так говоришь, то это звучит очень загадочно. На самом деле, иногда внизу живота чувствуешь щекотку. Это здорово!

Ариэль продолжал парить над диваном. Он то отлетал от неё на несколько десятков сантиметров, то подлетал поближе.

Ангел указал на обеденный стол.

— Там на блюде есть несколько клубничин.

Она засмеялась:

— Это всего лишь марципановые клубничины, их сделал Лассе.

— А они сильно отличаются по вкусу от обычных?

— Да, очень сильно. Но оба вкуса могли бы стоять в каталоге в разделе «Превосходные».

Она посмотрела в его ясные сапфировые глаза.

— Ты можешь попробовать описать, чем отличается вкус обычной клубники от вкуса марципановой? — спросил Ариэль.

Сесилия всё ещё жевала песочное печенье. Она взглянула на блюдо, где лежала марципановая клубника, сделала глубокий вдох и сказала:

— Садовая клубника на вкус и сладкая, и кисловатая — и еще она, конечно, красная. Если же вместо неё ты съешь марципановую клубничину, то она тоже будет красной, потому что в неё добавили красный пищевой краситель, но она будет суховатой и сладкой, как вкуснейший марципан.

— «Суховатой и сладкой, как вкуснейший марципан…»

— Ты знал, что марципан готовят из миндаля? Поэтому я и говорю «суховатый и сладкий», орехи ведь сухие. А сладость в нём от сахарной пудры.

Она слизнула с ладони несколько крошек печенья.

— Вообще-то я не хочу никакой клубники, потому что болею. Но поскольку сейчас Рождество, то мне кажется, я могу о ней немножко подумать.

Ариэль удручённо покачал головой.

— От такого описания я не особо поумнел. Вкусы и тому подобное — это непостижимая тайна для ангелов небесных.

— Но, наверное, не для Бога, ведь это Он нас создал.

Ариэль медленно опустился вниз и уселся на её ноги. Он был невесомым. Даже когда ангел прикасался к ней, девочка не ощущала щекотки.

— Не всегда можно полностью постичь то, что создал, — сказал он.

— Почему?

— Например, ты можешь что-нибудь нарисовать на листе бумаги. Но это не означает, будто ты понимаешь, что такое быть тем, что ты нарисовала.

— Ты говоришь совершенно о другом, нарисованное — это не живое.

Он энергично закивал:

— Именно это и странно.

— Что это?

— Что вы живые.

Сесилия уставилась в потолок.

— Ты прав хотя бы в том, что Бог не понимает, как глупо быть больной в Рождество…

Ариэль прервал её:

— Мы можем ещё поговорить о Боге попозже. Сначала ты должна рассказать, что такое быть человеком из плоти и крови.

— Спрашивай! Спрашивай всё что хочешь.

— Мы говорили о том, что такое ощущать вкус. Не менее удивительно то, что вы можете чувствовать запахи разных вещей, причем ваш нос вовсе не обязательно должен находиться очень близко к предмету. И вы всё равно сможете ощутить его запах. Что такое все эти «запахи», витающие по мирозданию?

— Ты, наверное, не чувствуешь запаха ёлки?

Он грустно вздохнул:

— У ангелов нет чувств, Сесилия. Хотя мы и не готовимся к экзамену по христианству, тебе скоро придётся это выучить.

— Извини меня.

— А как пахнет ёлка?

— Зеленью… и ещё чуть кисловато, пахнет уличной свежестью… и немного сыростью. Но у неё есть и сладкий аромат. Я бы сказала, что запах рождественской ёлки — это почти половина всего духа Рождества. На втором месте будет запах кислой капусты, а на третьем — ароматических свечей. На четвёртом месте — запах дедушкиных сигар, но так скоро станет слишком много хороших запахов.

— А вы можете почувствовать запах света?

— Вообще-то нет.

— Тогда, значит, ты противоречишь сама себе?

— После того как мы нарядим ёлку и зажжём лампочки, она начинает пахнуть по-другому. Чуть-чуть по-другому, но это «чуть-чуть» имеет огромное значение для духа Рождества.

— Ну хорошо. Не думаю, что нам удастся понять, что такое запахи, лучше, чем что такое вкус. А запахов тоже существует несметное количество?

— Наверняка, но мне кажется, что у людей не очень хорошее обоняние. Может быть, мы способны различить сотню разных запахов, в то время как вкусов мы можем различить целую тысячу. У собак обоняние гораздо лучше. Мне кажется, они в состоянии различить несколько тысяч запахов. Но это не так уж удивительно, если вспомнить, что половину собачьей морды занимает огромный нос.

— И всё-таки объяснения даются тебе не так уж плохо. А расскажи, что такое видеть?

— Ты, наверное, видишь то же, что и я?

Ариэль взлетел с кровати, проплыл по комнате и приземлился в зелёное кресло. На фоне огромного кресла он казался таким маленьким, что было похоже, что он может в нём утонуть. Ангел сказал:

— Но я вижу не совсем так, как ты. К тому же я не вылеплен из земли и воды. Я не живое волшебное тесто, наполненное светом.

— А как же ты видишь?

— Можешь называть это духовным присутствием.

— Но меня-то ты видишь?

Он покачал головой:

— Просто я здесь нахожусь.

— И я здесь нахожусь. И мы всё время можем видеть друг друга, разве нет?

Ариэль помедлил с ответом:

— Ты можешь сказать, что видишь, когда спишь?

— Иногда во сне я вижу очень чётко.

— Но ты видишь не глазами.

— Нет, потому что они закрыты, когда я сплю.

— Тогда ты, наверное, понимаешь, что есть разные способы видеть. Некоторые люди слепы. Они должны пользоваться внутренним зрением. Это то же самое зрение, при помощи которого ты смотришь сладкие сны.

— «Внутреннее зрение»?

Он кивнул:

— Когда ты хлопаешь веками и пользуешься живыми линзами для разглядывания окружающей природы — это совершенно другое. Когда ты режешь лук или тебе в глаз попадёт соринка, зрение расстраивается. В худшем случае оно может совсем пропасть. Но ничто не способно повредить внутреннее зрение.

— Почему?

— Потому что оно создано не из плоти и крови.

— А из чего же тогда?

— Из души и мысли.

— Звучит жутковато.

Ариэль положил руки на подлокотники. Теперь он выглядел ещё меньше по сравнению с глубоким креслом. Он сказал:

— Я думаю, гораздо страшнее то, что пара живых глаз, состоящих из атомов и молекул, может видеть всё, что находится в этой комнате. Вы даже можете заглянуть в глубь Вселенной и получить смутное представление о небесной благодати. Но то, чем вы видите, — это два стеклообразных комочка, находящихся в близком родстве с рыбьими глазами.

— Когда ты так говоришь, всё становится очень загадочным.

Он отмахнулся.

— Не загадочнее того, что есть на самом деле. В один прекрасный день, много миллионов лет назад, некоторые морские рыбы получили по паре ласт, чтобы передвигаться по земле. Маленькие амфибии выбрались на сушу и стали высматривать себе пропитание. Теперь, через тысячи световых лет, вы можете вглядываться во Вселенную теми же самыми глазами, для которых когда-то не существовало других звёзд, кроме морских звёзд и морских ежей. И больше того: вы можете лежать на красном диване и смотреть в глаза ангелам господним.

Она засмеялась:

— Согласна, над этим интересно размышлять.

— Если бы Бог не создал зрение, Он бы не стал делить с вами мироздание. Тогда Эдемский сад так и находился бы в непроглядном мраке.

— «В непроглядном мраке», — повторила Сесилия, это звучало ужасно грустно.

— Каждый глаз — это маленький кусочек Божественной мистерии, — продолжал Ариэль. — Зрение — это место встречи вещей и мыслей, это жемчужные ворота между солнцем и душой. Человеческий глаз — это зеркало, где создающееся в Божественном сознании пространство встречается само с собой в созданном внешнем пространстве.

Она остановила его жестом руки:

— Я не совсем поняла последнее, что ты сказал.

И ангел Ариэль объяснил:

— Некоторые из ангелов небесных считают, что каждый глаз, видящий Божественное мироздание, — это глаз Бога. Потому что разве кто-нибудь когда-нибудь говорил, что у Бога не много миллиардов глаз? Быть может, Он рассыпал миллиарды фотоэлементов по всему мирозданию только для того, чтобы в любое время видеть собственное творение под миллиардом разных углов. Люди не могут плавать на глубине нескольких сотен метров ниже уровня моря, поэтому Он и рыбам дал глаза. И люди не могут летать, но каждую минуту в небе находится целый живой ковёр птичьих глаз, глядящих на землю. Но и это ещё не всё…

— Рассказывай дальше!

— Иной раз случается, что человек обращает взор к своему небесному родителю. Тогда Бог словно видит себя самого в зеркале.

Сесилия сделала выдох и воскликнула:

— О Господи!

— Да, Господи.

— И что?

— Небо отражается в море. Так же и Бог отражается в паре человеческих глаз. Потому что глаза — это зеркало души, а Бог может отражаться в человеческой душе.

На Сесилию это произвело сильное впечатление.

— Из тебя получился бы хороший священник, если, конечно, это всё не ересь.

Он весело улыбнулся:

— Мы на небесах не очень щепетильно относимся к таким вещам. Ведь мы всегда знали, что мироздание — это огромная загадка, а когда перед нами загадка, то у нас есть право немного её поотгадывать.

Девочка пожала плечами:

— Когда ты говоришь так торжественно, у меня по спине мурашки бегут. Хотя, может быть, у меня поднялась температура. Скажи, обязательно и дальше говорить обо всех чувствах?

— Осталось всего два. Тебе нравятся песни и музыка?

— Сейчас мне больше всего нравится слушать рождественские песни, которые поёт Сиссель Киркебё. До того как я встретила тебя, мне всегда казалось, что она похожа на ангела. Но теперь я понимаю, что её «ангельские» волосы всего лишь доказывают, что и она произошла от обезьяны. Кстати, некоторые считают, что я на неё похожа.

— Ах вот как.

— А ты как думаешь?

— Я вижу сходство.

— Ты её-то видел?

— Этого мне было не избежать.

— Так о каком чувстве мы говорим?

Ариэль засмеялся:

— С тобой безумно интересно разговаривать, Сесилия. Я спросил тебя, любишь ли ты музыку, чтобы ты рассказала, что такое слышать. Потому что ангелам небесным совершенно неясно, как это плоть и кровь обрела такую способность.

— Это что, так странно?

— Ты не думаешь, что это маленькая мистерия — птицы могут громко щебетать, чтобы слышать голоса друг друга на расстоянии многих километров? Эти маленькие клубочки похожи на живые флейты, которые без конца играют и играют на себе самих. Не менее удивительно и то, что все слова, которые я произношу, достигают твоих ушей.

— Я думаю, ты снова преувеличиваешь разницу между вами и нами. Ты ведь тоже можешь слышать, что я говорю.

Ариэль громко вздохнул:

— Если ты хотя бы ещё один раз сравнишь нас только для того, чтобы облегчить себе жизнь, я отправлюсь к другому пациенту. На свете множество больных людей, к которым ни разу не заходили ангелы.

Она спешно заговорила:

— Ты, конечно, имеешь в виду, что ты не слышишь живыми ушами, как я, а мы просто обмениваемся мыслями…

— Да, что-то в этом духе. Кстати, прости, что я упомянул о другом пациенте. Не твоя вина, что ты понимаешь только часть целого. Ты видишь всё как сквозь тусклое зеркало, гадательно.

— «Сквозь тусклое зеркало, гадательно…»

— Теперь ты дразнишься, — сказал он.

— Я просто пробую слова на вкус!

— Когда-то Земля была пустынной и безжизненной, — рассуждал Ариэль. — А потом у неё появилась способность слышать собственные звуки. Много миллионов лет на ней сверкали молнии и грохотали грозы, море накатывалось на скалы, вулканы с неистовой силой выбрасывали наружу потоки лавы. Но никто ничего не слышал. Сейчас земной шар может слышать свои собственные звуки. Венера или Марс не могут. А если станет слишком тихо, надо только включить органный концерт Иогана Себастьяна Баха. Больше всего мне нравятся концерты под открытым небом. Тогда самые красивые звуки этой планеты уносятся в космос. Не говоря уже о концертах по радио. Земной шар музицирует. Вокруг раскалённого Солнца на Млечном пути вращается маленькая музыкальная шкатулка — земной шар.

— Может, тебе лучше было бы стать поэтом, — предложила Сесилия. — Только желательно не очень несовременным.

— Я бы предпочел стать исследователем природы. Потому что я на самом деле не понимаю, что происходит, когда вы разговариваете друг с другом и невидимые слова как будто выползают изо рта и забираются в узкое ухо, а потом склеиваются с желеобразным комком под названием мозг.

Как раз то, о чём говорил ангел, и происходило сейчас. Странные слова, произнесённые им, растворились в мозгу Сесилии и превратились в её собственные мысли. Она так долго лежала и размышляла, что Ариэль снова взял слово:

— И не менее удивительно, как вам удаётся формировать слова во рту. Иногда это происходит молниеносно. Тогда кажется, что слова текут сами по себе. А бывает так, что вы сами не знаете точно, что говорите, пока не скажете?

Она опустила взгляд.

— Мы не всегда обдумываем всё, что делаем. Когда мне надо бежать в школу, я просто бегу. У меня нет времени задумываться над тем, как я переставляю ноги. Иначе я бы просто споткнулась. Точно так же случается, когда мы разговариваем. Иногда мы спотыкаемся о слова.

— И ещё вам всё время надо втягивать воздух для вдоха — и снова выпускать его. Это происходит само по себе?

— Думаю, да.

— Звучит немного пугающе. Потому что если вы один-единственный раз забудете сделать вдох, то сердце перестанет биться. А если сердце перестанет биться…

— Хватит! — прервала его Сесилия. — К счастью, нам не обо всём надо думать.

Он прикрыл рот рукой:

— Ой, извини! Мы говорили о том, как вы формируете во рту невидимые слова, прежде чем они начинают порхать между ртами и ушами. Это правда, что у всех людей разные голоса?

Сесилия кивнула:

— Когда мама спрашивает: «Ты хорошо спала?», это звучит совсем по-другому, чем когда то же самое спрашивают папа или бабушка. Я могу забраться с головой под одеяло, и всё равно пойму, кто со мной разговаривает. Каждое словечко разными людьми произносится по-разному. У музыкальных инструментов, кстати, то же самое.

Когда кларнет берёт «до» первой октавы, это звучит совершенно иначе, чем когда ту же ноту играет скрипка. Кстати, я читала, что у двух скрипок не бывает совершенно одинакового звука. То же самое и с нашими голосами.

— Это доказывает, какие замечательные инструменты — голос и ухо.

— Даже когда окно закрыто, я могу слышать, как ветер воет снаружи, или как почтальон едет по дороге на велосипеде. Видел бы ты, как он уронил свой велосипед…

— Я, как и ты, сидел на подоконнике.

— Да ты, похоже, повсюду… Когда в доме полная тишина, я иногда слышу звук падающего снега.

Она взмахнула рукой:

— А ещё я могу видеть ушами!

— Глупости! — На лице ангела Ариэля появилось строгое выражение: — Несмотря на то что мы разговариваем об удивительных вещах, не надо делать из меня дурака.

— Но это же правда. Когда я лежу в своей комнате и слушаю звуки, доносящиеся снизу, я как будто вижу, чем они занимаются и что происходит там, внизу.

— Тогда ты чуть-чуть представляешь, что такое ангельское зрение.

Сесилия приподнялась на диване.

— Я всё время думала, что ты преувеличиваешь разницу между ангелами и людьми.

— Это тем более удивительно, у нас ведь совершенно разное прошлое. Вы слеплены из нескольких миллионов молекул на случайной планете в космическом пространстве. И вы здесь всего лишь на краткий миг. Но вы семените по мирозданию лёгкими шагами. Вы болтаете, смеётесь, задумываетесь над интересными вещами, совсем как ангелы на небесах.

— А тебе не кажется, что ангелом быть не менее удивительно?

— Мы уже говорили об этом. Разница в том, что мы были здесь всегда. Кроме того, мы знаем, что никогда не низвергнемся в пустынное ничто, как лопнувший мыльный пузырь. Мы просто есть, Сесилия. Мы — это то, что всегда было и всегда будет. Вы же приходите и уходите…

Она тяжело вздохнула.

— Жаль, что я чаще не задумывалась над тем, что такое жить.

— Никогда не поздно начать.

— Точно не знаю почему, но мне вдруг стало так грустно…

Он попытался остановить девочку:

— Не грусти! Тогда мне останется только начать утешать тебя и ныть самому. Иногда у меня создаётся впечатление, что вы только и можете, что жаловаться и хныкать.

— Легко тебе говорить!

— Осталось обсудить всего одно чувство. Оно более неопределённое, но от этого не менее загадочное.

Сесилия смахнула слезинку:

— Не могу вспомнить, как называется пятое чувство. Осязание?

Он кивнул.

— Мы уже говорили о тонкой кожной оболочке и волосах, которыми с головы до пят покрыты плоть и кровь. Вкус того, что вы едите, вы ощущаете с помощью языка. Но вы каким-то образом можете чувствовать всем телом. Вы чувствуете холодное и горячее, мокрое и сухое, гладкое и шершавое…

— Не думаю, что это так уж удивительно.

— Для ангела это, возможно, самое удивительное. Камни у кромки моря не могут чувствовать, как они трутся друг о друга, когда на берег накатывает волна. Камень не чувствует, как ты к нему прикасаешься. А вот ты можешь почувствовать камень.

— Кстати, а ты видел мою коллекцию камней? Некоторые я купила, другие мне подарили, но больше всего камней я нашла на пляже. На «неизвестном пляже».

— Ты имеешь в виду — на Крите.

Она почувствовала себя обманутой.

— Это ты тоже знал?

Ариэль кивнул:

— Я стоял и разглядывал твои камни много раз, пока ты спала. Но мне никогда не понять, что такое чувствовать их поверхность.

— Тогда ты многое теряешь. Некоторые из них настолько гладкие и круглые, что мне хочется рассмеяться.

Ариэль поднялся с зелёного кресла и начал подниматься к потолку. Он сказал, паря в воздухе:

— Ну вот мы и поговорили обо всех пяти чувствах…

Сесилия прервала его:

— Но существует еще и шестое.

— Да ты что?

— Некоторые люди утверждают, будто обладают способностью испытывать что-то, что невозможно почувствовать с помощью пяти обычных чувств. Например, они могут угадать, что произойдёт в будущем. Или узнать, где находится какая-нибудь потерянная вещь. Другие считают, что это предрассудки.

Он таинственно кивнул:

— Может быть, именно это чувство поможет нам однажды найти ёлочную звезду.

Дальше: 1

Юстейн Гордер Зеркало загадок

Юстейн Гордер
Зеркало загадок