Глава 2. Маха

Те, кого мы с Каримом любили больше всего на свете, не оправдали наших надежд. Абдулла, наш сын, первенец, очень беспокоил нас; Маха, наша старшая дочь, пугала нас; Амани, наша младшая дочь, озадачивала нас.

Когда наш единственный сын Абдулла, улыбаясь и источая мальчишеское счастье, рассказывал нам, смакуя подробности, о своем удивительном успехе на футбольном поле, у меня не было никаких дурных предчувствий. Карим и я с обожанием, свойственным большинству родителей, внимали байкам о подвигах любимого дитяти. С малых лет в спортивных играх Абдулле практически не было равных, что было источником особой радости его спортивного отца. С гордостью слушая его, мы почти не замечали его младших сестёр, Маху и Амани, развлекавшихся видеоигрой.

Вдруг Амани, наша младшая дочь, пронзительно закричала, и тут же мы в ужасе увидели, что одежда Абдуллы охвачена пламенем.

Наш сын горел!

Действуя инстинктивно, Карим повалил сына на пол и, завернув его в персидский ковер, потушил огонь.

После того, как мы убедились, что все позади, Карим попытался найти источник необъяснимого огня.

Я стала причитать, полагая, что пожар был вызван сглазом, потому что мы слишком хвастались нашим красивым сыном!

Смахнув слезы, я повернулась к дочерям, чтобы успокоить и их. Бедняжка Амани! Ее маленькое тельце сотрясали рыдания. Прижав к себе крошку, свободной рукой я подала знак старшей дочери, Махе, чтобы и та подошла ко мне. Но взглянув на нее, я в ужасе отпрянула, потому что лицо Махи было искажено злобой и ненавистью.

Расследуя странный инцидент, мы узнали ужасную правду: тобу брата подожгла Маха.

Имя Маха означает «газель», но наша дочь совершенно не оправдывала это нежное имя. С тех пор, как ей исполнилось десять лет, стало ясно, что она обладает демонической энергией своей матери. Часто я думала о том, что в ней, должно быть, постоянно шла борьба между добром и злом, и победу чаще одерживал злой дух. Ни жизнь среди царственного великолепия, ни безусловная любовь преданной семьи, ничто не могло усмирить бешеный нрав Махи! На протяжении всей жизни она безосновательно мучала брата Абдуллу и младшую сестренку Амани. Немного найдется еще детей, которые бы доставляли своей семье столько хлопот, сколько доставляла нам Маха.

Внешне Маха была поразительно привлекательной девочкой, обладающей удивительным личным обаянием. Она была похожа на испанскую танцовщицу – огромные глаза и роскошные волосы. Ее замечательной красоте сопутствовал также недюжинный ум. Со дня ее появления на свет я думала, что моей старшей дочери досталось от природы слишком много счастливых даров. Но, обладая многочисленными способностями, Маха совершенно не в состоянии сосредоточиться на какой-то одной цели. Не имея конкретного стремления, она не сумела придать своим талантам хоть какую-нибудь направленность. На протяжении многих лет я наблюдала за тем, как рождались и умирали бесчисленные планы, так и не получив логического завершения.

Карим однажды высказал опасение относительно того, что наша дочь при всех своих талантах не станет цельной натурой и вряд ли за свою жизнь сумеет достичь хотя бы одной-единственной цели. Я же боюсь, что Маха – это революционер, которому нужен только повод.

Поскольку я и сама такая, то хорошо знаю о той неразберихе, что вызывает такой мятежный характер.

Когда она была еще мала, проблема казалась достаточно простой. Маха до безумия любила своего отца. С возрастом сила этого чувства возросла еще больше.

Поскольку Карим обожал обеих дочерей ничуть не меньше, чем единственного сына, он стремился к тому, чтобы они не испытали тех страданий, что пришлось вынести мне когда я была ребенком. Однако вне дома в соответствии с требованиями нашего общества Абдулла был ближе к Кариму. Основное положение наших мусульманских принципов нанесло Махе тяжелый удар уже в раннем возрасте.

Ревнивое отношение Махи к отцу напомнило мне мое собственное несчастливое детство – маленькая девочка, отказывающаяся воспринимать суровую действительность общества, в котором родилась. Но, в отличие от меня, Маха знала отцовскую любовь, и по этой причине я не сумела серьезно отнестись к неудовлетворенности моего ребенка.

После того, как она подожгла тобу Абдуллы, мы поняли, что ее чувство собственничества по отношению к Кариму выходило за рамки нормальной дочерней любви. Махе было десять лет, а Абдулле двенадцать. Амани было всего семь, по она видела, как сестра оставила игру и, схватив золотую зажигалку отца, подожгла край тобы Абдуллы. Если бы Амани не закричала в тревоге, Абдулла мог бы получить серьезные ожоги.

Второй страшный удар был нанесен, когда Махе было одиннадцать. Стоял жаркий месяц август. Наша семья покинула изнемогавший от зноя, опустевший Эр-Рияд и собралась в летнем дворце моей сестры Нуры в горном городе Эт-Таифе. Впервые за много лет наш отец решил навестить собравшихся вместе детей первой жены. Все свое внимание он посвятил внукам. Восхищаясь ростом и фигурой Абдуллы, мой отец совершенно игнорировал Маху, которая буквально цеплялась за его рукава, чтобы показать ему муравьиную ферму, которую дети соорудили сами и теперь с гордостью демонстрировали взрослым. Я видела, как отец оттолкнул ее в сторону, продолжая щупать бицепсы Абдуллы.

Предпочтение, оказываемое дедом ее брату, и полное безразличие к ней больно уязвили Маху. Мое сердце сжалось от боли, которую, как я знала, испытывала и она.

Зная способность Махи устраивать сцены, я подошла к дочери, чтобы успокоить ее, но в этот момент она по-мужски приосанилась и начала поносить моего отца оскорбительными словами, полными ярости и самого непристойного значения, приправляя их гнусными обвинениями. С этого момента семейный сбор быстро пошел на спад. У меня, несмотря на чувство стыда, промелькнула мысль, что Маха высказала моему отцу то, что он действительно заслужил.

Отец, никогда не имевший высокого мнения о женщинах, не стал притворяться и сейчас. Презрительно он приказал:

– Сейчас же убери это ужасное создание долой с моих глаз!

Я ясно видела, что моя дочь пробудила у моего отца былое отвращение ко мне. Брезгливо скривив губы, он смерил пронизывающим взглядом сначала свою дочь, а потом внучку. Я уловила слова, которые он пробормотал, не адресуя их никому конкретно:

– Яблочко от яблони недалеко падает. Карим схватил дочь и в мгновение ока унес ее прочь от деда. Маха продолжала ругаться, извиваясь в руках отца, в то время как он нес ее на виллу, где вымыл ей с мылом рот. Ее приглушенные крики еще долго были слышны в саду.

Вскоре отец уехал, но перед этим он объявил всей семье, что моя дурная кровь испортила моих дочерей.

Маленькая Амани, слишком чувствительная к подобным обвинениям, забилась в истерике.

С этого дня отец больше не признавал существования ни одной из моих дочек.

***

Воинственность Махи и ее враждебность тем не менее не мешали ей иногда проявлять доброту и чувствительность. После случая в Эт-Таифе ее норов немного поостыл. Злость дочери пошла на убыль. Вдобавок мы с Каримом удвоили наши усилия по заверению обеих дочерей в том, что они были для нас так же дороги и любимы, как и сын. Дома наши труды не пропадали даром, но что касается внешнего мира, то тут Маха не могла не видеть, что за стенами дома она считалась менее достойной, чем ее брат. Таков печальный обычай всех арабов Саудовской Аравии, включая мою семью и семью Керима, – все внимание и любовь расточать мальчикам, совершенно игнорируя девочек.

Маха была достаточно умной девочкой, обмануть которую было не так-то просто. Неумолимые факты арабской жизни глубоко въелись в ее сознание. И меня не оставляло предчувствие, что Маха была вулканом, которому в один прекрасный день суждено будет взорваться.

Но, как и у большинства современных родителей, у меня не было четкого представления о том, как помочь моему самому трудному ребенку.

***

Во время войны в Персидском заливе, которую едва ли забудет хоть один саудовец, Махе было пятнадцать лет. Предчувствие перемен витало в воздухе. И никого в такой степени не прельщали посулы дать женщинам свободу, как мою старшую дочь. Когда любопытство бесчисленных иностранных журналистов к положению восточной женщины достигло апогея, многие образованные женщины моей страны стали подумывать о том дне, когда они смогут сжечь свои паранджи, сбросить тяжелые черные абайи и сесть за руль собственных автомобилей.

Я сама до такой степени заразилась восторгом ожидания, что вовремя не заметила, как моя старшая дочь увлеклась девочкой-подростком, которая идеи освобождения воспринимала в крайних проявлениях.

Когда я впервые увидела Айшу, то почувствовала себя несколько неловко, и не потому, что она не имела отношения к королевской семье – и у меня были любимые подруги вне королевского круга. Айша происходила из хорошо известного в Саудовской Аравии семейства, нажившего состояние на импорте мебели, которую оно продавало многочисленным иностранным компаниям, занимавшимся интерьером домов для целой орды иноплеменных рабочих, наводнивших королевство Саудовская Аравия.

Тогда мне подумалось, что девушка выглядела гораздо старше своих лет. В свои семнадцать она казалась более зрелой, и вызывающая манера ее поведения грозила неприятностями.

Айща и Маха стали неразлучны, и Айша по многу часов проводила у нас в доме. Для саудовской девушки Айше было предоставлено слишком много свободы. Позже я узнала, что ее родители фактически забросили ее и ничуть не интересовались тем, где проводит время их дочь.

Айша была старшей из одиннадцати детей. Ее мать, единственная законная жеиа ее отца, вела с мужем никогда не прекращающийся спор относительно того, как он пользовался преимуществом мало популярного арабского обычая под названием мута, что означает «брак из удовольствия», или «временный брак». Такие браки могут длиться один час или девяносто девять лет. Когда мужчина объявляет женщине о том, что их временное соглашение подошло к концу, чета разбегается в разные стороны без церемонии развода. Исламская секта суннитов, преобладающая в Саудовской Аравии, считает этот обычай безнравственным, полагая его не чем иным, как легализованной проституцией. Однако нет такой законной власти, которая бы посмела отказать мужчине в праве подобного устройства дел.

Будучи арабкой из секты мусульманских суннитов, мать Айши протестовала против вторжения временных, на одну ночь или одну неделю, невест, которых ее развратный муж приводил домой. Пренебрегая протестами жены, он требовал признания положения, ссылаясь на стихи Корана, в которых говорится:

В то время как в шиитской секте мусульманской веры этот стих получил одобрение на практике, у мусульман-суннитов такие временные союзы не нашли распространения. Отец Айши, пользовавшийся свободой для того, чтобы заключать браки с молодыми женщинами только ради сексуальных удовольствий, в нашей стране был скорее исключением из правил.

Озабоченная положением беспомощных девушек и женщин у себя на родине, я подробно расспрашивала Айшу о непристойной практике, о которой также слышала от одной шиитки из Бахрейна, с которой Сара познакомилась и подружилась в Лондоне несколько лет назад.

Оказалось, что отец Айши не испытывал ни малейшего желания нести ответственность за содержание четырех жен и их детей на долговременной основе, поэтому он разослал доверенных людей по всем шиитским районам как внутри Саудовской Аравии, так и за ее пределами, чтобы провести переговоры с многочисленными обездоленными семьями относительно права на заключение временного брака с их девственными дочерьми. Заключить такую сделку с главой семейства, у которого имелось четыре жены, множество дочерей и мало денег, не представляло никакого труда.

С девушками, которых доставляли в Эр-Рияд на несколько ужасных ночей, Айша иногда сближалась. После того, как страсть отца Айши оказывалась утоленной, молодых невест, увешанных золотом, с небольшими чемоданчиками наличных денег отправляли обратно в их семьи. Айша говорила, что большинству девочек было не более одиннадцати-двенадцати лет от роду. Все они были из бедных семей и не имели образования. Она говорила, что они, похоже, даже не понимали, что именно происходило с ними. Единственное, что они знали, это то, что им было жутко страшно, и мужчина, которого Айша называла отцом, проделывал с ними очень болезненные вещи. Айша говорила, что все девочки плакали и просили вернуть их в родительский дом.

Рассказывая историю Римы, юной тринадцатилетней девчушки, что была привезена в Саудовскую Аравию из Йемена, страны, пораженной бедностью, где проживает немало семей шиитских мусульман, закаленная Айша плакала. Айша сказала, что Рима была прекрасна, как олень, именем которого названа, и так мила, как ни одна другая известная ей девушка.

Рима происходила из одного племени кочевников, что бродят по суровой земле Йемена. У ее отца была всего одна жена и двадцать три ребенка, семнадцать из которых были женского пола. Несмотря на то, что теперь от многочисленных родов и тяжелой работы мать Римы превратилась в сморщенную согбенную старуху, когда-то она была прелестной девушкой, и все ее семнадцать дочерей также были красавицами. Рима с гордостью заявила, что о ее семье благодаря красоте ее женщин знали даже в Сане, столице Йемена.

Семья их была очень бедна. Она владела всего тремя верблюдами и двадцатью двумя овцами. Кроме того, трое сыновей в результате трудных родов имели физические недостатки. У одного из них были скрюченные ноги, и он не мог ходить, второй странным образом дергался и не мог выполнять никакой работы. По этой причине отец Римы стремился продать своих пользующихся спросом дочерей по максимальной цене. В период летних месяцев по высокогорным перевалам вдоль узких извилистых дорог семье предстояло спуститься в город, чтобы совершить сделку по продаже очередной дочери, достигшей в соответствии с требованиями Ислама брачного возраста.

Годом раньше, в двенадцать лет, Рима вступила в период полового созревания. Она была любимицей матери и ухаживала за своими увечными братьями. Семья умоляла разрешить Риме пожить с ними еще несколько лет, но он с грустью в голосе признался, что не может себе этого позволить. После Римы шли два мальчика, а родившейся после них сестре было всего девять лет. Младшая сестра Римы была маленьким недокормышем, и отец боялся, что в течение еще трех-четырех лет она не вступит в пору полового созревания. Семья Римы без поступления денег от браков дочерей существовать не могла.

Чтобы выдать Риму замуж, ее отвезли в Сану. Пока отец рыскал по городу в поисках достойного жениха, Рима вместе с сестрами и братьями оставалась в маленьком грязном домишке. На третий день отец вернулся в хижину и привел с собой агента одного богача из Саудовской Аравии. Рима сказала, что отец был очень возбужден, поскольку человек был представителем богатого саудовца, согласного заплатить за красивую девушку много золота.

Саудовский агент настоял на том, чтобы увидеть девушку до того, как будут уплачены деньги. В обычной ситуации в ответ на такую просьбу наглец познакомился бы с острым йеменским мечом, но в данном случае ответом было униженное повиновение мусульманского отца – золото в руках агента перевесило религиозные убеждения семьи. Рима рассказывала, что ее осматривали точно так же, как ее отец осматривал па рынке овец и верблюдов. Рима призналась, что не испытывала стыда, потому что всегда знала, что будет принадлежать другой семье, куда войдет на правах собственности чужого мужчины. Но когда агент пожелал взглянуть на ее зубы, она взвилась и оттолкнула его.

Агент заявил, что Рима подходит, и выплатил часть заранее оговоренной суммы. Событие это семья отпраздновала закланием жирного барашка, тем временем агент готовил документы Римы к отбытию в Саудовскую Аравию. Отец с гордостью провозгласил, что теперь семья спокойно может существовать еще четыре года, дожидаясь, пока не подрастет младшая сестра Римы, поскольку за Риму была выплачена достаточно большая сумма.

Рима, позабыв о волнениях, почувствовала далее некоторое возбуждение, потому что отец сказал ей, что она оказалась самой удачливой из всех его дочерей. Ее ожидала праздная жизнь, и она сможет есть мясо каждый день, у нее будут слуги, спешащие к ней по первому зову, а дети ее всегда будут накормлены и смогут получить образование. Рима спросила отца, не купит ли тот мужчина для нее куклу, такую, какую она видела в одном из европейских журналов, найденном детьми в мусорном баке в Сане.

Отец пообещал, что ее просьбы будут исполняться в первую очередь.

Когда неделю спустя человек вернулся, Рима узнала ужасную правду, ее ждал не благочестивый брак, а мута, временный союз. Ее отец пришел в ярость, потому что на карту была поставлена его честь, с его дочерью нельзя было обойтись таким недостойным образом. Он умолял человека из Аравии, говоря, что не сможет найти для дочери, которая больше не будет считаться чистой и непорочной, другого мужа. Ему придется еще много лет кормить Риму прежде чем он сумеет подыскать для нее мужчину, который возьмет ее в качестве второй, менее почетной жены.

Однако агент сдобрил сделку хорошей пачкой чеков. Он заявил, что если отец Римы откажется, то ему придется вернуть те деньги, что были уже выплачены.

Нехотя отец Римы сдался, признавшись, что часть средств уже потратил. Пристыженный, он опустил голову и сказал Риме, что она должна идти с тем человеком и что на все воля Аллаха. Отец Римы попросил саудовца найти для нее в Саудовской Аравии мужа, поскольку в этой богатой стране трудилось много йеменцев.

Агент согласился предпринять такую попытку. В противном случае, сказал он, Рима может стать служанкой в его доме.

Рима попрощалась с семьей и покинула страну, в которой появилась на свет. Ей в след неслись жалобные рыдания ее изувеченных братьев.

Во время путешествия саудовец пообещал купить куклу скучающей по дому Риме, хотя религия однозначно запрещала ему совершать такой поступок.

Как и любая арабская девушка, Рима отлично знала об обязанностях жены. Со дня своего рождения она спала с родителями в одной комнате. Она понимала, что жена должна удовлетворять малейшие желания мужа. Айша сказала, что больше всего ее расстраивало спокойное принятие Римой ее рабского существования. Слезы девушки явно противоречили ее заявлению о том, что своей судьбой она вполне довольна. Рима проплакала все шесть дней, что она была в доме Айши, защищая право ее отца делать с ней все, что ему вздумается.

Айша поведала также о том, что служащий ее отца без всякого труда нашел одного йеменца, согласившегося взять Риму в качестве второй жены. Этот человек работал разносчиком чая в одном из их офисов. Его первая жена была в Йемене, и он признался, что ему была нужна женщина, чтобы готовить еду и ухаживать за ним.

Последний раз, когда Айша видела девочку, та сжимала в руке маленькую куклу и послушно следовала за человеком, уводившим ее из их дома в дом к другому мужчине, которого она не знала и которому предстояло стать ее мужем.

Судьба Римы настолько расстроила мать Айши, которая была благочестивой мусульманкой, что она отправилась в семью своего мужа, чтобы пожаловаться. Этот отчаянный поступок и его причины повергли семью в шоковое состояние, однако родители мужа ничего не могли сказать или как-то убедить сына, чтобы положить конец его богопротивным действиям. Они посоветовали матери Айши молиться за его душу.

Я довольно часто думаю о том, что стало с теми детьми, что были куплены для временного брака. В мусульманском мире очень трудно устроить хороший брак для девушки, которая потеряла свою девственность. Будучи в несчастных семьях расхожим материалом, они, как правило, становились третьими или четвертыми женами мужчин без влияния и богатства, как в случае с Римой или подругой моего детства Вафой, которую против ее воли выдал замуж третьей женой родной отец в наказание за то, что она общалась с чужими мужчинами.

Для думающей девушки, такой как Айша, домашняя жизнь была сплошным адом, разнузданное поведение ее отца неминуемо толкало ее на путь падения.

Моя дочь Маха, неблагоразумная от природы, была очарована ужимками Айши. Вспоминая свою мятежную юность, я понимала, что напрасны были бы попыки запретить Махе встречаться с Айшой.

Запретный плод слишком соблазнителен для всех детей, невзирая на их пол и национальность.

***

В самый разгар войны в Персидском заливе наш король обуздал наиболее агрессивные передвижные группы полиции нравов, запретив им досаждать западным гостям нашей страны. Мужчинам нашего семейства с первого взгляда было ясно, что западные журналисты не обойдутся одним лишь созерцанием жизни в нашей стране. К счастью, женщины Саудовской Аравии только выиграли от этого королевского указа. Отсутствие вездесущей религиозной полиции нравов, которая патрулирует улицы городов Саудовской Аравии, выискивая женщин без чадры, чтобы избить их дубинками или обрызгать красной краской, – этот факт казался просто невероятным. Такая мера была введена только на время войны, но на протяжении нескольких месяцев мы, саудовские женщины, насладились долгожданной свободой от вездесущих глаз. В этот важный период прозвучал призыв ко всем женщинам Саудовской Аравии занять полагающееся им место в обществе, и мы бездумно поверили в то, что такая благоприятная ситуация будет длиться вечность.

Для некоторых женщин обилие свободы имело катастрофические последствия. Наши мужчины были разочарованы тем, что не все женщины вели себя как святые. Они не поняли того смятения, что внесли в наши души противоречия жизни.

Теперь я знаю, что Айша и Маха были из тех саудовских девушек, которые психологически еще не созрели для незнакомой им полной свободы.

Ввиду необычности ситуации, возникшей в связи с войной, Айша сумела устроиться добровольцем в один из местных госпиталей, и ничто не могло воспрепятствовать моей дочери найти себе работу там же. В госпитале она работала дважды в неделю после завершения занятий в школе. Для Махи это был восхитительный момент неповиновения и значительный жизненный опыт. Несмотря на то, что она была вынуждена носить абайю и покрывать голову шарфом, внутри больничных стен ей не нужно было надевать ненавистную чадру.

Когда война закончилась, Маха отказалась жить по-старому. Она твердо вцепилась в только что обретенную свободу и умоляла отца позволить ей продолжить работу в больнице.

Нехотя мы дали ей свое согласие.

Однажды Махе нужно было срочно в больницу, и наш шофер ждал у переднего подъезда. Я решила выйти и поторопить ее. По капризу судьбы случилось так, что в тот момент, когда я вошла в комнату, моя дочь вкладывала в коричневую кожаную кобуру, пристегнутую к ее бедру, пистолет мелкого калибра.

Я онемела! Оружие!

К счастью, был час полуденной сиесты, и Карим находился дома. Услышав наши возбужденные голоса, он пришел узнать, в чем дело. После бурной сцены Маха призналась нам, что во время войны они с Айшей начали вооружаться на тот случай, если иракская армия ворвется в Эр-Рияд! Сейчас, когда военные действия закончились, она полагала, что ей понадобится защита от полиции нравов, которая уже начала угрожать женщинам па улицах.

Полицию нравов, или религиозную полицию, иногда называют мутава, представители ее являются членами «Комитета насаждения блага и запрета неправедности». Теперь, когда иностранные журналисты с окончанием войны выехали из королевства, эти фанатики стали более агрессивными, чем когда-либо. В моей стране они стали инициаторами арестов и преследований женщин.

Маха и Айша решили, что не станут терпеть повышенного внимания этих фанатиков по отношению к невинным женщинам.

Я смотрела на дочь в тревоге, не веря своим ушам! Неужели она собиралась палить из пистолета по религиозному человеку?

Карим узнал, что пистолет принадлежал отцу Айши. Он, как и многие арабы, имел настоящую коллекцию огнестрельного оружия, поэтому не заметил пропажи двух пистолетов, украденных его дочерью и Махой.

Вы можете вообразить наш ужас, когда мы узнали о том, что пистолет был заряжен и не имел предохранителя. Маха со слезами призналась нам в том, что они с Айшей упражнялись

в стрельбе на пустынном участке земли на заднем дворе дома Айши!

К ужасу Махи, ее разгневанный отец конфисковал у нее незаконное оружие, а ее саму затолкал в свой «Мерседес». Отпустив шофера, Карим как сумасшедший гнал машину по улицам Эр-Рияда. Он ехал в направлении к дому Айши, чтобы вернуть оружие и предупредить ее родителей об опасном занятии наших детей.

В результате нашего случайного открытия поспешно было проведено совещание, в котором принимали участие мы и родители Айши. Обе девчонки были отправлены в комнату Айши.

Мать Айши и я, скрытые черными покрывалами, сидели, отделившись от мира, и говорили о детях, которым дали жизнь. Довольно странно, но впервые в жизни я была рада, что мое лицо скрыто чадрой, потому что я могла, не скрывая отвращения, смотреть на отца Айши, человека, который, насколько мне было известно, был любителем молоденьких девушек. К моему удивлению, он оказался еще молодым человеком, благопристойной наружности

Тогда я подумала про себя, что нужно опасаться тех, кто подобен розе, поскольку даже розы имеют шипы. Но поскольку темой обсуждения в этот вечер были наши дочери, то у меня не было времени, чтобы поразмыслить о тех секретах, что таились в стенах дома, раскрывшего перед нами двери.

То, что мы узнали в тот вечер об убийственных убеждениях нашей старшей дочери, будет преследовать нас до тех пор, пока мы будем ходить по этой земле.

Когда я размышляю о неправедном обращении и жестоких обычаях по отношению к женскому населению Саудовской Аравии со стороны тех, кто так однозначно, и порой превратно, истолковывает законы, проповедуемые нам пророком, в моем сердце нет сомнения в существовании единого Бога, как поучает нас его предвестник Магомет. Своих троих детей мы учили почитать учение пророка и Коран, что был ниспослан нам Аллахом. И то, что ребенок мой мог поносить Аллаха и порицать его слово, вызывало у меня озноб и приводило в оцепенение.

Когда же Айше и Махе было объявлено, что их родители благоразумно решили отныне запретить двум девочкам встречаться и посоветовали псискать себе других друзей и новые интересы, моя дочь отбросила чадру с лица и в ярости закинула голову назад, одарив нас таким злобным взглядом, что у матери, которая выносила ее в своем лоне и вскормила своей грудью, кровь застыла в жилах. Если бы я собственными ушами не слышала те слова, что сказала Маха, то никто на свете не сумел бы меня убедить в их подлинности.

Решительно сжав пухлые губы, наша дочь взвизгнула:

– Я не стану делать то, что вы говорите! Аиша и я покинем страну, которую ненавидим, и устроим дом в другом месте. Здесь нам все ненавистно! Мы ненавидим ее! Чтобы быть женщиной в этой стране, нужно мириться с невероятными несправедливостями.

С губ Махи капала слюна, а тело сотрясалось от безудержной ярости. Ее глаза искали моего взгляда.

– Когда девушка живет скромно, она просто дура. Когда она живет нормально, она лицемерка. Но если она считает, что Аллах существует, то она кретинка!

Не в состоянии пошевелиться, Карим прошептал:

– Маха! Ты богохульствуешь!

– Богохульствую? По отношению к кому? Бога нет!

Карим вскочил на ноги и пальцами зажал рот Махи.

Мать Айши вскрикнула и лишилась чувств, потому что такое заявление в стране, где я родилась, могло стоить жизни.

Отец Айши закричал нам, чтобы мы убрали из его дома свою неверующую дочь.

Карим и я стали бороться с Махой, которая вдруг стала сильной, как великанша. Моя дочь лишилась рассудка! Только безумцы обладают такой сверхъестественной силой! После бесчисленных толчков и пинков нам с Каримом удалось запихнуть наше неразумное дитя на заднее сиденье автомобиля, и мы помчались домой. Карим вел машину, а я пыталась успокоить мое дитя, которое больше не желало признавать свою мать. Наконец она затихла, как будто была в обморочном состоянии.

Мы пригласили египетского терапевта, которого нам порекомендовал наш семейный врач. В безуспешной попытке успокоить нас он сказал, что подобные расстройства с девочками-подростками случаются довольно часто, и не только в нашей стране. Далее он привел статистику странного заболевания, что, похоже, поражает исключительно женщин.

У врача на этот счет была собственная теория. Он заявил, что в период полового созревания девочка часто получает избыток гормонов, вследствие чего на короткий промежуток времени она может даже потерять рассудок. Он сказал, что ему доводилось лечить немало подобных случаев в королевской семье. Болезнь не давала осложнений и побочных эффектов. Он усмехнулся и заявил, что до сих пор не потерял ни одного пациента.

По мнению доктора, Маху несколько дней следовало подержать на транквилизаторах, а от истерии она излечится сама.

Оставив нам запас успокоительного лекарства, он сказал, что заедет утром, чтобы проверить состояние пациентки.

Карим поблагодарил доктора и проводил его до дверей. Когда он вернулся, мы обменялись понимающими взглядами. Нам не нужны были слова. Пока Карим отдавал распоряжения относительно подготовки к полету нашего частного самолета, я позвонила Саре, чтобы получить ее согласие привезти к ней Абдуллу и Амани, пока мы с Каримом и Махой не вернемся из Лондона. Маха отчаянно нуждалась в срочной психиатрической помощи лучших врачей. Я попросила Сару никому не рассказывать о состоянии здоровья Махи. Если родственники будут все же интересоваться, им надлежало сказать, что Махе требовалась помощь стоматолога, для чего мы и направились в Лондон.

Многие члены королевской семьи аль-Саудов для получения медицинского или стоматологического лечения отправлялись за границу. Такая поездка не должна была вызвать никакого любопытства.

Упаковывая вещи Махи, я обнаружила среди ее белья книги и документы тревожного содержания. Там были многочисленные работы по астрологии, черной магии и колдовству. Некоторые отрывки, касающиеся откровений и пророчеств, были подчеркнуты Махой. Особенно обеспокоили меня те предметы и книжки, которые, предположительно, служили для того, чтобы насылать злых духов на обидевших ее людей, вызывать любовь с первого взгляда или с помощью колдовства нести смерть.

У меня перехватило дыхание, когда я увидела клочок одежды Абдуллы, обернутый вокруг черного камня с некоторым количеством какого-то серого рассыпчатого вещества, которое я не смогла распознать. Я стояла, приложив ладонь ко лбу, не веря собственным глазам. Неужели Маха замышляла причинить вред своему единственному брату? Если это было действительно так, то я как мать ничегс не стоила.

В смятенном состоянии духа я передвигалась по комнате, собирая проклятые предметы, свидетельствующие о варварских интересах моей дочери. В растерянности я стала вспоминать о ее занятиях и играх с самых ранних дней. Откуда и когда могла она узнать о таких вещах, что сумела собрать целую сокровищницу такого темного содержания?

Я вспомнила Худу, давно почившую в бозе рабыню моего отца, с ее явными способностями предсказывать будущее. Но Худа умерла задолго до рождения Махи. Насколько я знала, в наших домах не было других освобожденных рабов или слуг из Африки, кто обладал бы колдовской силой Худы.

Но тут я подскочила, словно меня ударили. Я вспомнила о моей свекрови Норе. Это могла быть только Нора! Нора невзлюбила меня с первого дня нашей встречи. Когда я выходила замуж за ее сына, то была молодой глупой девчонкой, чьи смелость и мятежный характер произвели плохое впечатление на свекровь. Разочарованная тем, что сын не только не развелся со мной, но даже не взял в дом вторую жену, Нора так и не смогла побороть в себе ненависть ко мне, хотя тщательно скрывала ее под тонким налетом фальшивой любви.

Из откровенных разговоров Карима с матерью Нора могла своим орлиным оком разглядеть, что Маха была нашим слабым местом. С самого раннего возраста психологическое развитие Махи всегда было сопряжено для нас с болью и скандалами. Нора ухватилась за эту боль и нашла в ней наиболее уязвимое место.

Теперь было ясно, что из своих внуков она особенно благоволила Махе, и трудный ребенок с благодарностью принимал ее внимание. Маха подолгу оставалась с бабкой наедине. Нора, будучи горячим приверженцем всего оккультного, времени даром не теряла и своим зловещим верованиям обучила мою дочь. Как я могла оказаться настолько глупой, что решила, что Нора блюдет мои интересы?

Я была дурой, ибо сердце мое растаяло при виде очевидной привязанности Норы к Махе.

Часто я выражала ей свою глубокую признательность за ее великодушное отношение к моему самому трудному ребенку. Нора из-за своей неприязни ко мне решила увести мое эмоционально неустойчивое дитя еще дальше в бездну.

Я понимала, что должна рассказать о своих подозрениях Кариму. Но сделать это нужно будет деликатно, потому что Кариму трудно будет поверить в то, что его мать была способна совершить такой постыдный поступок. Правда может оказаться искаженной, и мне, Султане, возможно, придется почувствовать весь пыл его гнева, а Нора, удовлетворенная, будет восседать в своем дворце, радуясь падению ненавистной невестки, которая не состоялась ни как мать, ни как жена.