Уже тридцать пять лет А. была безутешна. Она не знала, за что ее так ненавидят. Она написала двадцать книг, снималась в кино, играла в театре, водила такси и занималась проституцией. Не было такого дела, в котором А. не потерпела бы абсолютного краха.

Критики писали разгромные рецензии на ее книги — А. комкала газеты, громко хохотала, делала что-то еще, но в конце неизменно рыдала.

Фильмы с ее участием не выходили в прокат — бедняжка А., как горько плакала она на своем чердаке.

Всякий раз, как она появлялась на сцене, в нее летели гнилые помидоры, тухлые яйца и булыжники, вывернутые из мостовой. А. убегала за кулисы: перед самой дверью в гримерную ее отчаянно материл уборщик — несчастная А., она рыдала.

Пассажиры такси не платили А. за проезд. Рыдая, она отдала начальнику таксопарка свое обручальное кольцо. Двести раз ее насиловали прямо за рулем. Какой-то осатаневший негр разжал ее стиснутые зубы (А. подумала, что хотя бы поцелуя без любви не даст) и целый час плевал ей в рот. В ту ночь А. не вернулась домой. Когда негр вышел из такси, она порыдала там несколько минут, а потом решительно завела мотор и поехала в горы. До пропасти, куда она хотела броситься, осталось всего два километра, но машина заглохла. Несколько часов безутешная А. пыталась завести ее, но все было тщетно — машина умерла. Тогда А. бросила ее труп прямо на дороге и побежала к пропасти. Она неслась одна по ночному лесу, мимо волчьих логовищ. Ветки деревьев отвешивали ей хлесткие пощечины, корни ставили подножки.

У самой пропасти (А. успела заглянуть в нее и увидела поросший кустарником склон, по которому так легко покатилось бы ее тело, острые зубья камней, о которые разбилась бы ее голова, и гладкое, сумрачное дно, которое бы так украсили ее мозги) ее настигла целая толпа ангелов. Они вцепились в волосы, порвали те клочья ее одежды, которые остались после негра, и жестоко били ее до утра. Несчастная А. ни на секунду не теряла сознания. Ангелы изувечили ее тело. Улетая, они специально оттащили ее в глубь леса, чтобы она не смогла броситься в пропасть.

А. жила в лесу две недели, пока ее чуть не убил заяц-беляк.

Спасаясь от него (потом А. корила себя за это бегство), А. побежала к пропасти, но от страха не смогла найти ее.

Заяц-беляк гонял ее по лесу двое суток.

А. случайно выскочила на шоссе.

Ее сразу сбила машина — А. надеялась, что все закончилось. Но это было не так.

А. очнулась в больничной палате. От обиды она зарыдала так громко, что было слышно даже в операционной.

За нарушение режима с нее взяли штраф.

А. не понимала положения вещей. Иногда она думала, что именно за это ее ненавидят. Сначала А. наслаждалась своим положением. Ей снились сны, что пройдет совсем немного времени и ее наконец оценят. Она видела площади, заполненные толпами людей. И толпы эти несли штандарты с ее портретами, выкрикивали ее имя и подбрасывали вверх букеты чайных роз.

А. просыпалась в слезах счастья.

Но потом, к тридцать пятому году своей жизни, А. прокляла площади, толпы и взмывающие вверх букеты чайных роз. Она проснулась утром, разлепила опухшие от слез глаза и нечаянно увидела нечто, кроме себя. Этим нечто была сиамская кошка. А. вскочила с кровати и бросилась к ней. С тех пор она не расставалась с кошкой.

Кошка была только первым шагом.

Потом А. начала видеть деревья, воду, дороги, своего мужа, старшего сына, младшего сына. Она увидела книги, которые написала, и сожгла их. А. составила письмо в издательство. Она просила, чтобы следующие (гипотетические, скромно написала А.) переиздания ее книг были снабжены подзаголовком: «Книга написана автором с закрытыми глазами. Заранее извиняюсь за искаженный ракурс».

Ей не ответили.

А. начала звонить в издательство.

Ее послали на хуй.

А. рыдала. Теперь она делала это лишь ради собственного удовольствия, в память о прошлом. А. знала, что может измениться и даже прекратить рыдать. Но ей пока не хотелось.

А. давно смирилась с тем, что живет не так, как, возможно, надо. Ее огорчало только то, что раньше, живя не так, она была несчастна, теперь — тоже.

А. знала, что грань зыбка.

В день, когда Эльдар отважился выйти за забор, она лежала в саду под вишней. По вишне лазила сиамская кошка. Иногда она задевала ветки, и на лоб А. падали ягоды. Налитые густой кровью, как тело перед менструацией, они лопались от удара и брызгали в лицо. Они брызгали кровью. А. вытирала лицо ладонями, а потом облизывала их.

Вкус казался ей теплым и немного горьким.

Вкус напоминал о любви.

А. с жадностью впивалась в измазанные кровью пальцы.

Она грызла их, она затыкала собственный рот.

Стоны разжимали ей зубы, рвались на свет, на воздух и на воду.

Уже пять лет А. занималась любовью с сиамской кошкой.

А. скучала по любви. А. любила тело свое. Она вожделела свои окровавленные пальцы, лежа в траве под вишней, она хотела, чтобы кто-нибудь к ней прикоснулся. А. перевернулась на бок и с интересом рассматривала свои запутавшиеся в траве, слипшиеся от вишневой крови волосы. Она взяла прядь их двумя пальцами и осторожно лизнула. Ей понравился собственный вкус. Она почувствовала, каким жидким становится тело, пробуравленное лаской.

А. лежала под вишней и целовала себя в губы.

Вдруг она вскочила и побежала к дому.

В доме не было никого, кроме густой, засахаренной тишины. А. позвала — никто не ответил. В любой момент готовая зарыдать, А. обегала все четыре этажа своего дома, но не нашла ничего.

Она снова вышла в сад и посмотрела по сторонам.

Муж лежал под кустом бузины и смотрел в небо.

А. невольно обрадовалась. Она весело спрыгнула с крыльца и побежала к нему. Она села у него в изголовье и поцеловала в лоб. Он зевнул ей прямо в нос тяжелой, скомканной вонью и похлопал по колену.

А. почувствовала себя несколько обескураженной. Она потянулась к его губам, но он сказал, что из-за ее волос он не видит неба.

— А что там, в небе? — спросила А.

— Ничего, — ответил муж. — Но мне нравится.

— Я хочу заняться любовью. — А. дотронулась до его волос.

Он отбросил ее руку — он начинал злиться.

— Уйди, — сказал он.

— Я хочу заняться любовью! — крикнула А. в небо, куда муж с таким интересом смотрел.

— Ты — сумасшедшая. — Мужу пришлось сесть. Он облокотился на куст бузины и говорил с А. из-за ширмы веток. — Я никогда не буду заниматься с тобой любовью. Разве ты не понимаешь?

— Нет. — А. очень захотелось понять.

Муж вздохнул.

— Мы же женаты. Пойми, А., семья создается не для удовольствий. Семья — это тяжелый труд, это каждодневная работа, это дети. — Муж еще раз вздохнул. Он потрепал А. по ушам. — Но ты — сумасшедшая моя А., ты не понимаешь элементарных вещей. — Он вздохнул в третий раз. — Тебе кажется, что жизнь — это вечная игра в радость, но жизнь, А., это тяжелый и мучительный поиск собственного смысла.

— Значит, — прервала изумленная А., — я не могу заниматься любовью?

— Что это вообще значит? — раскипятился вдруг муж. — Я не понимаю. Ты настолько сумасшедшая, что уже придумала какой-то свой язык? Ответь мне, А.

А. молчала.

— Я, разумеется, примерно понимаю, о чем ты говоришь. — Муж вздохнул четвертый раз, с каким-то привыванием. — Я уже давно с тобой общаюсь и немного тебя понимаю. Ты хочешь третьего ребенка? Но это невозможно.

— Я хочу любви, — сказала А.

— Но это уже не со мной. — Муж вылез из-за бузиновых ширм и лег в прежнюю позу.

Он смотрел на небо.

А. тихо встала.

Тихо ушла.

До наступления сумерек — два часа — А. целовалась со своим старшим сыном. Они укрылись в высокой траве за домом. А. сидела на куче сгнивших прошлогодних яблок. Ей было немного грустно.

Ей не нравились поцелуи старшего сына.

Он лошадино выставлял зубы. У него были чересчур мягкие, безвольные губы.

Когда А. отдалялась, между их ртами протягивалась прозрачная нить слюны. Когда отдалялся он — тоже.

Скучая, А. подняла с земли прошлогоднее яблоко. Кожура его была темно-бурой, в белых, как псориаз, хлопьях.

Старший сын дотронулся до белой пуговицы на ее воротнике.

— Не надо, — сказала А.

Она услышала, как на веранде зажгли свет.

Муж принесет туда стулья, сплетенные из старых корзин. На стол поставит графин с коньяком. А. помнила птичью лапу трещины на дне графина. Она помнила рюмку на тонкой аистовой ноге.

А. помнила все, что скажут за этим ужином.

Помнила, что было сказано за этим ужином за сотни лет.

За сотни лет, которые она убила за этим ужином.

Горе поцелуем впилось ей в губы. Мешало дышать. А. вскочила с земли и бросилась к забору. Шатаясь, она схватилась за решетку. Она просунула пальцы в запыленные, ржавые ячейки и крикнула:

— Помоги мне!