Глава четвертая
УСМИРЕНИЕ ДЬЯВОЛА

Рамадан — это время священного поста, и для каждого взрослого мусульманина обязательным является соблюдение всех его обычаев. Коран гласит: «О вы, кто верует! Предписан пост вам, как он предписан был для тех, кто был до вас, чтоб благочестие могли вы обрести на дни, определенные числом» (2:183–184).

И хотя мне гораздо легче дышалось, от мысли, что в этот особый месяц двери рая открыты, а двери ада закрыты, и дьявол посажен на цепь и не может творить зло, строгое соблюдение рамадана не очень соответствовало моему характеру.

Я всегда страстно желала быть такой же набожной, как моя мать и сестры, но, должна признать, никогда моя вера не была истовой. Даже будучи ребенком, впервые услышав об обрядах рамадана, я поняла, что не смогу полностью соблюдать их. Например, мне говорили, чтобы я наложила обет молчания на язык: не врать, не употреблять бранных слов, не смеяться и не злословить. И мои уши должны быть закрыты для всякого оскорбления. Мои руки не должны касаться дурного, так же как мои ноги должны обходить стороной грех. Если бы только по какому-то недосмотру мне в горло попали бы пыль или густой дым, то мой пост был бы признан недействительным. Я не только не должна была есть и пить между восходом и заходом солнца, но я должна была внимательно следить, чтобы во время полоскания рта, как меня предупредили, я случайно не проглотила бы ни одной капли воды. Но самое важное: я должна была очиститься всем своим сердцем, что означало, что все мирские заботы нужно было отбросить прочь и лишь думы об Аллахе должны были занимать голову. И наконец, я должна была искупить каждую свою неверную мысль или действие, которое могло отвлечь мои мысли от Аллаха.

С момента моего первого поста, когда я была в подростковом возрасте, меня часто заставляли искупать свою вину, которая состояла в том, что я не могла достичь полного растворения в религии. В Коране говорится, что «Господь не взыщет с вас за пустословье в ваших клятвах, но взыщет за намеренные клятвы (которыми себя связали вы). Во искупление сего (греха) — дать десяти голодным пищу, обычную для той, что вы даете своим семьям; иль дать одежду им, иль выкупить рабу свободу» (5:89).

Со дня нашей свадьбы мы с Каримом сбились со счета, сколько же бедняков мы накормили и одели из-за моей неспособности сдержать свои клятвы в рамадан.

Доев с удовольствием вторую порцию медового десерта, я про себя дала клятву, что в этом году удивлю всю свою семью своим ревностным соблюдением поста.

Когда Сара уехала в свой дворец, я углубилась в изучение Корана, чтобы хорошо подготовиться к священному месяцу.

И вот пролетели десять вечеров, и с соседней мечети радостно провозгласили всем верующим, что наступил священный месяц рамадан. Первыми новолуние заметила группа истых мусульман в маленькой египетской деревушке. Я знала, что эта радостная весть была услышана в каждом уголке земного шара, где проживают мусульмане. Для мусульман наступило время трудиться над самосовершенствованием.

Через шесть дней после начала рамадана в Рияд вернулся Карим и вместе со всей семьей стал совершать священные ритуалы.

После того как Амани дала обещание Саре, что она не расскажет Кариму о моем позорном пристрастии, я поклялась, что больше никогда не дам повода моей богобоязненной дочери поймать меня в капкан.

У меня появилось чувство, что теперь все будет хорошо.

На протяжении всего рамадана наша обычная жизнь кардинально менялась. Мы как минимум вставали за час до восхода солнца. Производили омовение, произносили аяты из Корана, читали молитвы. Потом — трапеза до восхода солнца, называемая сахур и состоящая обычно из сыра, яиц, йогурта или молока, свежих фруктов и хлеба. Мы должны успеть завершить наш завтрак до того, как светлая полоска зари появится на черном небе. После еды новые молитвы, которые надо успеть завершить до полного восхода солнца.

Всю остальную часть дня мы должны воздерживаться от еды, питья, курения и сексуальных отношений. В течение дня мы творим молитвы также в полдень и к концу дня.

Как только солнце покидает небо, наш пост прерывается: мы пьем понемногу воду, сок или молоко. В это время полагается такая молитва: «О Аллах, ради Тебя я соблюдал пост, уверовал в Тебя, уповаю на Тебя, Твоими дарами я разговляюсь». Только после этого можно приступать к еде. Обычным продуктом, прерывающим наш пост, являются финики. После них идут легкие закуски, и вскоре наступает время для вечерней молитвы во время захода солнца, и только после этого наступает время настоящей трапезы.

Каждый день до захода солнца во время рамадана все члены нашего огромного семейства обычно встречаются во дворце Сары и Асада, чтобы пообщаться и разделить вечернее застолье. Настроение праздника всегда витает в воздухе, поскольку состояние нашего духа обычно хорошее в силу того, что мы одержали победу над собой.

По мере того как месяц близится к завершению, эта праздничная атмосфера становится все радостней. Мусульмане начинают готовиться к Ид аль-фитру, трехдневному пиршеству, которое знаменует собой конец рамадана. Хотя многие ревностные мусульмане предпочитают строгий период рамадана, когда они трудятся над самоусовершенствованием, для меня самым приятным временем является празднование Ида.

Поскольку у меня нет никакого строгого расписания во время месяца рамадан, я обычно превращаю ночь в день и бодрствую всю ночь: смотрю по видео американские фильмы, читаю Коран или раскладываю пасьянс. Когда Карим отправляется в свой офис, я иду спать и сплю до конца дня, отдыхая таким образом в часы, когда особенно хочется есть и пить, так чтобы у меня не было соблазна нарушить пост. Я обязательно встаю, чтобы прочитать полуденную и дневную молитвы, которые усиливают ощущение торжества над духом.

Во время этого, особого для меня, рамадана, Сара часто делила со мной эти трудные часы, как и обещала. Когда Сара не могла оставить свою семью, со мной рядом всегда находилась Маха. Хотя часто в дневные часы на меня нападали апатия и голод, я твердо знала, что скоро заход солнца, Карим вернется домой, и мы вместе поедем во дворец Сары.

К девятнадцатому дню поста я не нарушила ни одной своей клятвы. Я все больше и больше гордилась собой, что ни разу не поддалась искушению тайно съесть немного, или выпить глоток воды, или выкурить сигаретку. Но самое важное то, что я весьма успешно справлялась со своей алкогольной зависимостью.

Карим и Маха ободряли меня своими улыбками и комплиментами. Сара при любой возможности расхваливала меня. Даже Амани стала относиться ко мне теплее. Никогда еще я так долго не держалась во время рамадана, чтобы не споткнуться и не отдаться бесконтрольным желаниям.

Я твердо убеждена, что на этот раз я бы обязательно достигла полного духовного обновления, которого так жаждала, если бы не мой ненавистный брат Али. Хотя ему прекрасно было известно отношение его сестер к свадьбе Муниры, Али упорно настаивал на том, чтобы на девятнадцатый день рамадана к нашей семейной трапезе после захода солнца присоединился Хади со своей новой женой. Накануне молодая пара вернулась в Рияд из своего свадебного путешествия в Марокко.

Но Хади не входил в наш закрытый семейный круг, и мы полагали, что он с четырьмя своими женами и детьми будет завершать ежедневный пост вечерней трапезой со своими родными. Поэтому, когда Сара сообщила мне, что в этот вечер с нами за столом будут Хади и Мунира, я поняла, что нас заставят лицезреть первое публичное унижение бедной Муниры. В ярости от этой мысли я сказала:

— Но присутствие Хади за нашим столом испортит весь праздник!

— Да, это будет непростой вечер, — согласилась Сара, поглаживая меня по спине. — Но мы должны с честью выдержать это испытание.

У меня так свело челюсти, что трудно было говорить:

— Хади женился на Мунире только по одной причине. Он всегда мечтал о возможности породниться с королевской семьей.

Сара беспомощно возвела руки к небу.

— Султана, мы ничего не можем сделать. Он муж дочери нашего брата. Если мы как-нибудь рассердим Хади, это тут же плохо скажется на Мунире.

— Это напоминает шантаж, — зло прошипела я.

Маха что-то шепнула на ухо Нашве, и обе девочки громко засмеялись.

Мы с Сарой посмотрели на дочерей.

— И что смешного?! — повысив голос, раздраженно спросила я.

Маха покраснела, и еще до того, как она открыла рот, я уже знала, что она что-то сочиняет.

— Да так. Ничего особенного. Обсуждали одну девочку в нашем классе.

— Доченька, ты решила нарушить пост ложью. Ты разве забыла, что сейчас рамадан?

— Нашва? — мягко произнесла Сара.

Нашва во многом была похожа на Маху, но она не могла с такой легкостью врать своей матери, как моя дочь.

— Мама, это была просто шутка!

— Ну так поделись, пожалуйста, этой шуткой с нами.

Нашва бросила на Маху тревожный взгляд и сказала:

— Просто Маха предложила, чтобы мы напустили на Хади чары, которые бы навсегда усыпили бы его мужской орган.

— Девочка, — сказала ошеломленная Сара, — выброси такие мысли из головы. Только Аллах обладает такой властью.

Я рассердилась на Маху за ее ложь. Ведь Нашва же не лгала. Я с подозрением посмотрела на нее. Неужели Маха все еще увлекается черной магией?

Маха начала ерзать под моим сверлящим взглядом. Четыре или пять лет назад Маху поймали за тем, что она разрабатывала план, как наслать порчу на своего собственного отца. Но я считала, что нам с Каримом удалось ее так напугать, что она бросила даже думать о черной магии. Но сейчас засомневалась в этом. Я знала, что многие из моих высокородных родственников верили в черную магию.

Я, конечно, ничего не сказала Саре, но сама подумала, что жизнь Муниры, несомненно, стала бы лучше, стань Хади импотентом. И если бы такое вдруг произошло, она спокойно могла бы вернуться домой.

В Саудовской Аравии мужчина может развестись с женой в любое время без всякой причины, в то время как саудовские женщины не имеют таких прав. Однако в случае, если муж импотент или не содержит свою семью, женщина может получить развод, несмотря на все сложности.

Вечером, когда приехали Хади и Мунира, первое, что бросилось в глаза, — выражение страдания на лице Муниры. Я была так потрясена ее ужасным физическим состоянием, что мне захотелось ударить как следует Хади. За один месяц Мунира похудела на несколько килограммов — кожа да кости.

Мы с Сарой в ужасе переглянулись.

Сара встала и, обращаясь к Мунире, сказала:

— Мунира, девочка, ты плохо выглядишь. Присядь, пожалуйста.

Мунира вопросительно посмотрела на Хади, ожидая разрешения.

Значит, дух уже зачах в этом теле.

Хади сделал чуть заметное движение головой и прищелкнул языком, что означало «нет».

Мунира послушно осталась стоять рядом с мужем.

Хади щелкнул пальцами и, глядя на Муниру, сказал:

— Кофе.

Хотя во дворце было полно слуг, готовых удовлетворить любую прихоть каждого, Хади хотел показать нам, что одна из наших стала его рабыней.

Понимая, что женщины ее семьи были в шоке от того положения, в котором она оказалась, Мунира, покраснев от стыда и не поднимая головы, смотрела в пол.

— Мунира! — громко окликнул ее Хади. Его лицо перекосилось от злобы.

В смущении Мунира отправилась на кухню за кофе.

Выражение злобы на лице Хади сменилось злорадством. Он повернулся, окинув взглядом семью Муниры. Невыносимо было видеть это самодовольное лицо.

Сара стояла, переводя взгляд с Нуры на Хади и снова на Нуру. Она не знала, как себя вести перед лицом преднамеренной грубости Хади по отношению к своей молодой жене. Кроме бедной Риимы все дочери Фиделы имели достойных мужей, и даже Салим не унижал Рииму на глазах у ее семьи.

В тот момент, когда Мунира возвращалась с кухни, неся кофе, приехал Али.

У моего брата был особый талант провоцировать меня. Теперь эта змея Али понесла свое огромное тело прямо навстречу Хади, и у него хватило ума спросить Хади, нашел ли он время, чтобы поразвлечься со знойными марокканскими красавицами, или же он очень увлекся физическими упражнениями во время медового месяца. Мунира залилась краской от унизительных и непристойных замечаний ее отца.

Меня затрясло от ярости. Неужели Али забыл, что его дочь скромна и робка и единственное, что она хочет, — это чтобы ее оставили в покое?

Я больше не могла этого выносить. Мой брат был бесчувственной тушей мяса, которая не заслуживала жить на свете. Я вскочила на ноги, готовая ударить его.

Карим внимательно наблюдал за мной и, поняв, что мною овладела ярость, быстро подошел ко мне. Крепко взяв меня под руку, он силой повел меня в другой конец зала. К нам тут же подошли Сара и Нура.

Али казался озадаченным, встретившись с моим убийственным взглядом. Он оказался не только бесчувственным, но еще и тупым. Ему действительно не приходило в голову, что каждое его слово ранит его непорочную дочь. Для Али все женщины были собственностью мужчин, вещью, чьи чувства и благополучие никогда не были темой его размышлений.

Мои сестры и Карим уговаривали меня пойти на половину Сары и отдохнуть там немного. Они сотни раз были свидетелями наших с Али стычек и надеялись таким образом избежать скандала, который уже готов был разразиться за столом.

Я заявила, что, по моему мнению, Сара и Асад должны выставить Али и Хади из своего дома.

Нура, с трудом сдерживаясь, посмотрела на Сару:

— Сара, мы у тебя в гостях. Делай как считаешь нужным.

— Мы должны думать о Мунире, — напомнила нам Сара своим нежным голосом. — Все наши действия, способные вызвать гнев Хади, будут иметь самые пагубные последствия для нее.

С этим я не могла согласиться:

— Разве может быть еще хуже? Она рабыня человека, который больше всего на свете любит унижать женщин. Если он получит от нас отпор, то по крайней мере будет знать, что его поведение не вызывает одобрения у семьи его жены.

Не говоря ни слова, Сара с Каримом повели меня из зала, а Нура вернулась к остальным. Когда мы выходили, до меня донеслись смех и шутки Али и Хади.

Убедив меня, что краткий сон пойдет мне на пользу, Карим и Сара оставили меня одну. Но заснуть я никак не могла, унижение Муниры не выходило у меня из головы. Я беспокойно ворочалась в постели, размышляя о постоянном насилии над женщинами в нашей стране. У нас, саудовских женщин, не было ничего, кроме нашей души, да и она осталась при нас только потому, что они еще не придумали способа ее уничтожить.

Глаза мои начали уже слипаться, как вдруг я заметила бутылку вина, стоявшую на маленьком столике в углу комнаты. Хотя сама Сара не пила, ее муж Асад был неплохим знатоком французских вин.

Я решила, что мне больше нужен бокал вина, а не сон. Ничто так не успокоит нервы, как хорошее французское вино. Уже много времени, с того самого дня, когда Сара вытащила меня из пьяного угара, я и капли в рот не брала. Я пересчитала в уме дни и ночи. За последние двадцать девять дней и ночей я проявила невероятную выдержку и самообладание.

Теперь, отгоняя от себя мысли о рамадане, а также о своем обещании, данном сестре, я сбросила с себя простыню и как завороженная направилась к бутылке. Увидев, что бутылка практически полная, я радостно сжала ее в руке и стала искать сигареты. Хотя я много курю, я не брала в рот сигарет с восхода солнца. Я взглянула на часы Асада, стоявшие на прикроватной тумбочке. До окончания дневного поста оставалось не менее часа, но я уже не могла так долго ждать. Не найдя того, чего жаждало мое тело, я выскользнула из спальни Сары и через холл пошла на половину Асада. Наверняка там уж я найду сигареты.

Везде виднелись пачки «Ротманс», хорошо знакомых иностранных сигарет. Золотая зажигалка лежала на столике рядом с кроватью. Теперь, когда у меня было все, что нужно, мне хотелось найти уединенный уголок, где бы я могла выпить и покурить. Спальня Сары для этой цели не подходила. Карим и Сара могли зайти туда, чтобы убедиться, действительно ли я отдыхаю. Я приняла решение спрятаться в ванной комнате Асада.

Я никогда не была в ванной своего шурина, но ее огромные размеры меня нисколько не удивили. Перед тем как сесть на изысканную бархатную банкетку, я взяла стакан, стоящий у раковины.

Дрожащими руками я прикурила свою первую за этот день сигарету. После того как благостный дым достиг легких, я открыла бутылку и наполнила стакан. Попеременно я отпивала глоток вина Асада и затягивалась его сигаретой. На какое-то короткое время жизнь снова стала прекрасной.

И вот, услаждая себя этими тайными сокровищами, я вдруг услышала звук приближающихся шагов. Ужас, что меня могут здесь обнаружить, пронзил меня как электрический ток. Я быстро забежала в большую душевую кабину Асада и закрыла за собой полупрозрачную дверь. Я слишком поздно поняла, что оставила рядом с банкеткой бутылку вина. Я загасила сигарету о кафель в душевой кабине и попыталась руками развеять сигаретный дым.

Дверь слегка скрипнула, когда ее открыли. На дверцу душевой кабины упала тень крупной мужской фигуры, медленно входившей в ванную комнату.

К счастью, дверца душевой кабины была покрыта изображением черных лебедей. Всмотревшись в пришельца в просвет между лебедями, я обнаружила, что это мой брат Али.

Мне следовало этого ожидать.

Хотя я не могла разглядеть детали, я все же зажмурила глаза, когда мой брат поднял тоба, приспустил подштанники и начал мочиться.

От отвращения я заткнула уши, чтобы не слышать журчания жидкости. Он мочился так долго, что я даже решила, что такое количество не может выйти из человека, постившегося целый день и ничего не пьющего. И тогда я поняла, что Али не так строго относился к обрядам рамадана, как делал вид. Это меня страшно развеселило, и я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться, когда представила лицо Али, выскочи я сейчас из душевой кабинки и предстань перед ним.

Спустив воду в туалете и поправив одежды, Али на несколько минут задержался у зеркала. Он похлопал себя по щекам, пригладил усы и брови и почмокал толстыми губами в знак удовлетворения от своего отражения в зеркале.

Зрелище было презабавным, и, зажав рот руками, я боролась с приступом смеха.

Али уже было направился к двери, как на глаза ему попалась бутылка вина. Он внимательно посмотрел на нее, а затем быстро подошел к ней и выпил все ее содержимое.

После чего взглянул на этикетку.

— Хороший год! — произнес он и, бросив пустую бутылку в корзину для мусора, вышел из ванной.

Я прислонилась к стенке. Я так мечтала об этом вине. Потом я залилась смехом, думая об абсурдности всей этой ситуации, но затем, утерев слезы, выступившие у меня от смеха, я поймала себя на неприятной мысли. Что касается воздержания, я ничем не лучше Али: такие же лицемерие и неспособность к самоконтролю! Я так же, как и Али, не смогла изгнать дьявола из своей души.

Я вернулась к семейному столу в подавленном настроении. С новым смирением я почувствовала, что стала более терпимой к Али, о чем не могло быть и речи в начале этого вечера. Во время длительного застолья бедная Мунира не произнесла ни одного слова. Она безмолвно сидела рядом с мужем, едва дотронувшись до маленькой порции курицы с рисом, лежащей на ее тарелке.

Весь вечер мы с сестрами тревожно переглядывались. Мы переживали, но не в нашей власти было изменить жизнь Муниры. Мы боялись, что страдания, выпавшие на ее долю, могут превзойти все возможные муки, отпущенные человеку. Мы были беспомощны. Только Аллах мог спасти Муниру.