Постмодернизм

Место: Москва

Дата: 16/11/2006

Время: 20:24

Музыка: музак

– Ты не расстраивайся, – Серега берет со стола бокал с вином, подносит к лицу, смотрит сквозь него на меня. – Они пока динамят, но реально смогут что-то прояснить. Потому что у людей есть доступ. К информации. Может, завтра утром позвонят. Или раньше – может, даже и сейчас, пока мы здесь с тобой сидим. Ладно, ну, за встречу.

Мы чокаемся вином, делаем по глотку, ставим бокалы на стол.

– Что у тебя за семейная ситуация? – спрашиваю я.

– Никакой. «Я свободен».

– А с Наташей что, вообще не общаешься?

– Нет. У меня с ней, по сути, общего ничего не осталось. А с Люськой – не появилось. Ноль взаимопонимания. В отношении денег – без вопросов, я им даю больше, чем надо. Шмотки покупают в недешевых магазинах. Отдыхать ездят часто. В Испанию. Я им говорю – а почему только туда, почему в другое место не хотите – как бы, для разнообразия? А зачем, говорят, если нам там понравилось? В общем, с финансами все у них в норме. Но общаться – слишком сильная нагрузка на мозги.

Подходит официантка в зеленом фартуке, с сережкой в носу, ставит на стол две тарелки. Мне – стейк с вареной картошкой, Сереге – форель на гриле. Я спрашиваю:

– Ну а вообще? Есть у тебя кто-нибудь?

– У меня всегда кто-нибудь есть. Секс – единственный неискусственный кайф. Остальные кайфы – искусственные. Проблема только в одном. Люди не умеют ценить секс сам по себе, как взаимный кайф. Еще не научились. Для многих секс – это объект потребления. С другой стороны, а хули мы хотим в потребительском обществе? «Потребитель всегда прав». В смысле, прав тот, кто потребляет и получает от этого кайф. Жизнь остальных – тех, кто не потребляет в достаточных количествах – смысла не имеет. Смысл появляется только…

Серега вилкой собирает с середины тарелки остатки риса и складывает на край – он весь погружен в это дело.

Я спрашиваю:

– Что читаешь в последнее время? Попадалось что-нибудь достойное?

– Давно уже забил на книги. С тех пор, как все подмял под себя постмодернизм. Постмодернизм – это показатель того, что литературе пришел пиздец.

– Почему так сразу – пиздец? Просто закончились все эксперименты, и сейчас начался новый цикл – переработка того, что было. Но одновременно с адаптацией к современной реальности… Ты ж не будешь спорить, что реальность постоянно меняется, то есть, меняется контекст, а от него как раз и зависит восприятие…

– Это все понятно. Все меняется, все движется вперед. Зона всяческих табу сузилась почти что до нуля. Никого ничем не удивишь, никого уже ничем не шокируешь. Поэтому, чтобы шокировать читателя, надо выдумать всякую хрень. Например, Сталин ебет Гитлера или что-то подобное. Все эти писаки выебываются друг перед другом. И перед читателями. А наши читатели – долбоебы – нет, я, как бы, не про тех, кто читает трэш в мягких обложках… Мелодрамы, криминал, с этими давно все ясно: это не читатели, а потребители говна – говноеды, короче говоря…

– А про кого тогда?

– Про тех, кто считает себя продвинутыми, хуе – мое. Покупает, на хуй, модную книжку, которая вызвала резонанс. Читает несколько страниц – и вот там Гитлер ебет Сталина. Или наоборот, какая разница? Ну и что он подумает? «Что это за хуйня»? А вот и нет! У него – комплекс неполноценности на километр. Он скорей начнет думать, что это он сам такой вот тупой и чего-то там не понимает в этой высокоинтеллектуальной литературе…

– Да, ты прав – комплекс неполноценности…

– …Нет, про то барахло, которые пишут морды из телевизора – или кто-то пишет за них, потому что это сейчас, как бы, модно – книги писать… Нет, про это я даже не говорю. Или сплетни мажорные и сопутствующий бздеж. Я про то, что претендует на то, что это, как бы, литература…

– Жестко ты все расставил по полочкам…

– А хули? Это ведь не от хорошей жизни. Ты поживи в Москве – сам таким станешь. Москва любого делает жестким. Не в смысле какой-то дикой борьбы за выживание. Этого давно уже нет – город слишком жирный, даже бомжи существуют прекрасно. По своим понятиям, конечно. Я – про жесткость по отношению к себе, к своим понятиям. Или так, или по – другому: твердо и четко. Ладно, все это понятно. Ты мне лучше другое скажи. Ты три года прожил в Европе, у тебя в сознании что-нибудь изменилось? Как, например, ты видишь место России в мире?

– Так и вижу, как раньше – между Западом и Востоком, то есть, фактически, ни там, ни там. Только я не верю в какой-то третий путь и…

Серега жует кусок торта, запивает вином. На тонких стенках бокала – липкие отпечатки его пальцев. Я сыплю в кофе сахар, беру ложечку, мешаю.

– Знаешь, я вот тут подумал… – говорит Серега. – Самая нормальная и здоровая сфера – это бизнес. Там есть что-то вроде правил игры. «Работа с госорганами» – это правила игры. Откаты и все прочее – тоже правила игры. Нет, я не говорю про рынки продуктовые, где один криминал… Я – про нормальный, серьезный бизнес. И по сравнению, например, с шоу – бизнесом – какие там уебищные дела творятся? Или с телевидением, которое что делает… Ну, это можно только назвать дебилизацией населения…

– А реклама?

– И реклама в этом смысле то же самое. Ты не думай, что я то, чем сам занимаюсь, тоже считаю бизнесом. Ни хера подобного, здесь нету бизнеса в том смысле, как я его понимаю…. Но реклама – это, по сути, не главное зло. Потому что к рекламе народ уже привык, у него к ней стойкая аллергия. Народ знает, что если в рекламе говорят, что какое-нибудь, например, лекарство охуенно помогает, например, от головной боли, то это – реальная наебка… Только есть один нюанс – другое лекарство ничем не лучше, такое же говно, но он уже запомнил этот брэнд, это же одна из задач – узнавание брэнда… Главная зло – это пиар, хитрожопые технологии, которые наебывают не так прямо, в лоб, как реклама… Вот скажи, ты считаешь, что возможна такая вот ситуация, как была при «совке» – когда все запрещали и тэ дэ и тэ пэ?

– Вряд ли.

– А почему, ты мне можешь сказать?

– Потому что время другое…

– А что это означает? Что государство осознало одну простую вещь. Наебывать людей – с помощью телевизора и тому подобных технологий – гораздо легче и дешевле, чем заниматься открытым принуждением. И тот, кто это понимает, может вполне сносно существовать. И поэтому мне лично, например, нынешнее руководство страны не мешает. Более того, помогает зарабатывать деньги. Вот мы сейчас делаем проект. По госзаказу, так сказать. Формально – вроде социальная реклама, а в реальности – наебалово в общероссийских масштабах. Политика тоже замешана. Но подробнее я пока не могу рассказать. Коммерческая тайна. А скоро…

Официантка кладет на стол коричневую папочку. Серега открывает ее, смотрит на счет.

– Давай поучаствую, – говорю я.

– Не надо. Считай, что я проставляюсь…

– В честь чего?

– Просто так… В честь твоего приезда, например… Что, скажешь, плохой повод? – Он достает из портмоне несколько купюр, сует их в папочку. – Вот ты говоришь, что при «совке» все было плохо. И, в общем, я согласен. Только есть один нюанс. На эстетическом уровне – в смысле, на внешнем, примитивном. Какая-то херня, которую запомнил с детства, и с которой ничего не связано плохого, а может, что-то связано хорошее… На этом, как бы, и построена вся эта ностальгическая фишка. Ты помнишь, у нас в офисе пять лет назад так было, еще безо всякой моды. Просто чувствовали все, что в этом что-то есть.

– Херня все это – сам же говоришь, поверхностная хрень. Обертка, короче говоря, а под ней – все та же срань, говно.

– Ну да, по сути, говно. Но когда люди хавают говно постоянно, с утра до вечера, то их рецепторы притупляются. Они больше не чувствуют разницы. То бишь, говно, как бы, превращается во что-то другое… Ну что, довезти тебя на такси? Я машину сегодня оставлю, поеду домой на «моторе»…

– Да нет, не надо. Я еще хочу пройтись, воздухом…