5
Полуночник по-прежнему появляется у окна каждый вечер в десять часов. Мальчик уже лежит в постели, Лукас выходит из дома, полуночник спрашивает у него время, Лукас отвечает, потом идет к Кларе. На рассвете, когда он возвращается, полуночник снова спрашивает у него, который час, Лукас отвечает и идет спать. Через несколько часов свет в комнате полуночника гаснет, и все окно занимает стая голубей.
Однажды утром, когда Лукас возвращается домой, полуночник подзывает его. Лукас говорит:
— Сейчас пять часов.
— Я знаю. Меня не интересует время. Это просто способ заговорить с людьми. Я просто хотел вам сказать, что мальчик очень беспокойно провел эту ночь. Он проснулся около двух, несколько раз ходил в вашу комнату, долго смотрел в окно. Он даже выходил на улицу, ходил к кафе, потом вернулся и, кажется, снова лег.
— Он часто так?
— Да, он часто просыпается. Почти каждую ночь. Но я впервые вижу, чтоб он выходил ночью из дома.
— Днем он тоже не выходит из дома.
— Мне кажется, он искал вас.
Лукас поднимается в квартиру, мальчик крепко спит у него на кровати. Лукас смотрит в окно, полуночник спрашивает:
— Все в порядке?
— Да. Он спит. А вы? Неужели вы никогда не спите?
— Мне иногда случается ненадолго задремать, но крепко не засыпаю никогда. Я уже восемь лет не сплю.
— Что вы делаете днем?
— Брожу. Когда чувствую, что устал, сажусь где-нибудь в парке. Лучшие часы дня я провожу в парке. Там я иногда на несколько минут засыпаю, сидя на скамейке. Хотите как-нибудь сходить туда со мной?
Лукас говорит:
— Если хотите, сходим сейчас.
— Договорились. Я только покормлю голубей и спущусь.
Они идут по пустынным улицам спящего города в направлении Бабушкиного дома. Полуночник останавливается возле нескольких квадратных метров желтой травы, над которой раскинулись голые ветки двух старых деревьев.
— Вот мой парк. Единственное место, где я могу на минуту заснуть.
Старик садится на единственную скамью рядом с сухим фонтаном, покрытым мхом и ржавчиной. Лукас говорит:
— В городе есть более красивые парки.
— Но не для меня.
Он поднимает трость и показывает в сторону большого красивого здания:
— Мы с женой раньше здесь жили.
— Она умерла?
— Ее убили выстрелом из револьвера через три года после окончания войны. В десять часов вечера.
Лукас садится рядом со стариком:
— Я ее помню. Мы жили около границы. Возвращаясь из города, мы обычно останавливались тут попить воды и отдохнуть. Когда ваша жена замечала нас из окна, она спускалась и выносила нам большие куски картофельного сахара. С тех пор я его ни разу не ел. Еще я помню ее улыбку, ее акцент, я помню, как ее убили. Об этом говорил весь город.
— И что говорили?
— Говорили, что ее убили, чтобы национализировать принадлежащие ей три ткацкие фабрики.
Старик говорит:
— Эти фабрики она унаследовала от отца. Я там работал инженером. Я женился на ней, и она осталась здесь, она очень любила этот город. Но она все-таки оставила свое подданство, и им пришлось ее убить. Это был единственный выход. ОНИ убили ее в нашей спальне. Я услышал выстрелы из ванной. Убийца вошел и вышел через балкон. Пули попали ей в голову, в грудь и в живот. Расследование пришло к выводу, что это какой-то озлобленный рабочий совершил убийство из мести, а потом пересек границу и скрылся.
Лукас говорит:
— В то время границу перейти было уже невозможно, и ни у кого из рабочих не было револьвера.
Полуночник закрывает глаза, он молчит. Лукас спрашивает:
— Вы знаете, кто теперь живет в вашем доме?
— Там полно детей. Наш дом стал приютом. Но вам пора возвращаться домой, Лукас. Матиас скоро проснется, и вам надо открывать книжный магазин.
— Вы правы. Уже половина восьмого.
Иногда Лукас возвращается в парк поболтать с полуночником. Старик рассказывает о прошлом, о том, как счастливо он жил с женой:
— Она все время смеялась. Она была счастлива и беззаботна, как ребенок. Она любила фрукты, цветы, звезды, облака. На заре она выходила на балкон смотреть на небо. Она утверждала, что нигде на свете не бывает таких чудесных закатов, как в этом городе, ни в каком другом месте краски неба не бывают так ярки и прекрасны.
Он закрывает воспаленные и покрасневшие от бессонницы глаза. Потом продолжает изменившимся голосом:
— После ее убийства чиновники реквизировали ее дом и все, что в нем было: мебель, одежду, книги, драгоценности и платья моей жены. Они позволили мне унести с собой только один чемодан с частью моей одежды. Они посоветовали мне покинуть этот город. Я потерял место на заводе, у меня больше не было ни работы, ни дома, ни денег.
Я пошел к другу, к доктору, к тому самому, которого я вызывал в вечер убийства. Он дал мне денег на билет. Он сказал: «Никогда не возвращайся в этот город. Чудо, что они оставили тебя в живых».
Я сел в поезд и приехал в соседний город. Я сел в зале ожидания вокзала. У меня еще оставалось немного денег, чтобы ехать дальше, может быть, доехать до столицы. Но мне нечего было делать ни в столице, ни в каком другом городе. Я купил в кассе билет и вернулся сюда. Я постучал в дверь скромного дома напротив книжного магазина. Я знал всех рабочих и работниц наших фабрик. Я знал женщину, которая открыла мне дверь. Она ни о чем меня не спросила, она сказала, чтобы я вошел, отвела в комнату: «Вы можете оставаться здесь сколько угодно, сударь».
Это была пожилая женщина, она потеряла мужа, двух сыновей и дочь во время войны. Ее дочери было всего семнадцать лет. Она погибла на фронте, куда ушла медсестрой после несчастного случая, который ее обезобразил. Моя хозяйка никогда об этом не говорит, она вообще почти ни о чем не говорит. Она не беспокоит меня, и я живу в комнате, выходящей окнами на улицу, а сама хозяйка занимает другую комнату, поменьше, окнами в сад. Кухня тоже выходит в сад. Я могу заходить туда, когда хочу, на плите всегда стоит какая-нибудь теплая еда. Каждое утро у меня начищены ботинки, а рубашки выстираны, выглажены и висят на спинке стула перед моей дверью, в коридоре. Моя хозяйка никогда не входит ко мне в комнату, и я встречаю ее очень редко. У нас разный распорядок дня. Я не знаю, на что она живет. Видимо, на пособие вдовы военнослужащего и на то, что дает огород.
Через несколько месяцев после того, как я у нее поселился, я пошел в бюро по трудоустройству и вызвался выполнять какую угодно работу. Чиновники отсылали меня из одного кабинета в другой, они боялись принять какое-то решение по моему вопросу, я был подозрителен из-за своего брака с иностранкой. В конце концов меня взял к себе помощником Петер, секретарь партии. Я был сторожем, мыл окна, уборные, убирал с улиц мусор, опавшие листья и снег. Благодаря Петеру теперь у меня, как у всех, есть право на пенсию. Я не стал просить милостыню и могу спокойно дожить жизнь в этом городе, где я родился и всегда жил.
Свою первую получку я вечером положил на стол кухни. Это была жалкая сумма, но для моей хозяйки — большие деньги, по ее мнению, слишком большие. Она оставила половину на столе, и так стало продолжаться дальше: я каждый месяц кладу пенсию рядом с ее тарелкой, а она оставляет ровно половину этой суммы рядом с моей тарелкой.
Из детского дома, кутаясь в большой платок, выходит женщина. Она худа и бледна, на ее угловатом лице горят огромные глаза. Она останавливается перед скамейкой, смотрит на Лукаса, улыбается и говорит старику:
— Я вижу, вы нашли друга.
— Да, друга. Позвольте представить вам Лукаса, Юдифь. У него книжный магазин на Главной улице. Юдифь — директор детского дома.
Лукас встает, Юдифь пожимает ему руку:
— Мне нужно купить книги для детей, но у меня слишком много работы, и денег выделяют слишком мало.
Лукас говорит:
— Я могу передать вам книги с Матиасом. Какого возраста у вас дети?
— От пяти до десяти лет. Кто такой Матиас?
Старик говорит:
— Лукас тоже заботится о сироте.
Лукас говорит:
— Матиас не сирота. Его мать уехала. Теперь он мой.
Юдифь улыбается:
— Мои дети тоже не все сироты. У большинства из них отец неизвестен, они были брошены матерями, которых изнасиловали или они стали проститутками.
Она садится рядом со стариком, кладет голову ему на плечо, закрывает глаза:
— Скоро придется топить. Если погода не улучшится, начнем топить с понедельника.
Старик обнимает ее:
— Хорошо, Юдифь. В понедельник я приду в пять часов утра.
Лукас смотрит на мужчину и женщину, они сидят, тесно прижавшись друг к другу во влажном холоде осеннего утра, среди абсолютной тишины маленького заброшенного городка. Он делает несколько шагов, чтобы бесшумно удалиться, но Юдифь вздрагивает, открывает глаза и встает:
— Не уходите, Лукас. Скоро проснутся дети. Мне нужно приготовить им завтрак.
Она целует старика в лоб:
— До понедельника, Михаэль. До скорой встречи, Лукас, и заранее благодарю вас за книги.
Она возвращается в дом. Лукас снова садится:
— Она очень красива.
— Да, очень красива.
Полуночник смеется:
— Вначале она опасалась меня. Она видела, что я каждый день сижу здесь на скамейке. Может быть, она считала меня каким-нибудь извращенцем. Однажды она села со мной рядом и спросила, что я здесь делаю. Я ей обо всем рассказал. Это было в начале прошлой зимы. Она предложила мне помогать ей отапливать комнаты, она одна не справлялась с этим, у нее только одна шестнадцатилетняя помощница по кухне. В доме нет центрального отопления, в комнатах стоят дровяные печи, а комнат семь. Знали бы, какое счастье я испытал оттого, что смог снова войти в наш дом, в наши комнаты! И еще оттого, что смог помочь Юдифи. Этой женщине пришлось много вынести. Ее муж пропал во время войны, сама она была депортирована и дошла до самых ворот ада. Это не просто образное выражение. За этими вратами горел настоящий огонь, и его зажгли человеческие существа, чтобы сжигать тела других людей. Лукас говорит:
— Я знаю, о чем вы говорите. Я собственными глазами видел подобное в этом самом городе.
— Вы, должно быть, были тогда очень молоды.
— Я был совсем ребенком. Но я ничего не забыл.
— Вы забудете. Так устроена жизнь. Со временем все стирается. Воспоминания бледнеют, боль стихает. Я вспоминаю свою жену так, как вспоминают птицу или цветок. Она была чудом жизни в мире, где все казалось легким, простым и прекрасным. Вначале я приходил сюда из-за нее, теперь я прихожу из-за Юдифи, из-за той, которая осталась в живых. Вам это может показаться смешным, Лукас, но я влюблен в Юдифь. В ее силу, в ее доброту, в ее нежность к этим чужим детям.
Лукас говорит:
— Мне вовсе не кажется, что это смешно.
— В моем возрасте?
— Возраст — только деталь. Важно главное. Вы любите ее, и она вас тоже любит.
— Она ждет возвращения мужа.
— Многие женщины ждут или оплакивают своих пропавших или погибших мужей. Но вы сами только что сказали: «Боль стихает, воспоминания бледнеют».
Полуночник поднимает взгляд на Лукаса:
— Я сказал «стихают», «бледнеют», — но не исчезают.
В то же утро Лукас отбирает детские книги, складывает их в картонную коробку и говорит Матиасу:
— Ты не мог бы отнести эти книги в детский дом, который находится за сквером, по дороге к Бабушкиному дому? Это высокое здание с балконом, перед ним фонтан.
Мальчик говорит:
— Я прекрасно знаю, где это.
— Директрису зовут Юдифь, ты передашь ей от меня книги.
Мальчик берет книги и уходит, вскоре он возвращается.
Лукас спрашивает:
— Ты не входил внутрь?
— Нет. Зачем мне туда заходить? Чтоб меня туда забрали?
— Что? Что ты говоришь? Матиас!
Мальчик запирается у себя в комнате. Лукас остается до закрытия в книжном магазине, потом готовит ужин и ест один. Он принимает душ и начинает переодеваться, и тут мальчик внезапно входит к нему в комнату:
— Ты уходишь, Лукас? Куда ты ходишь каждый вечер?
Лукас отвечает:
— Я хожу работать, ты же знаешь.
Мальчик ложится на кровать Лукаса:
— Я буду ждать тебя здесь. Если бы ты работал в кафе, то возвращался бы в полночь, после закрытия. Но ты возвращаешься гораздо позже.
Лукас садится на стул напротив мальчика:
— Да, Матиас, это правда. Я возвращаюсь позже. У меня есть друзья, и я захожу к ним после закрытия кафе.
— Какие друзья?
— Ты их не знаешь. Мальчик говорит:
— Я всю ночь сижу один.
— Ночью тебе полагается спать.
— Я спал бы, если бы знал, что ты дома, у себя в комнате, тоже спишь.
Лукас ложится рядом с мальчиком, обнимает его:
— Ты действительно подумал, что я послал тебя в детский дом, чтоб тебя туда забрали? Как ты мог такое подумать?
— Я по-настоящему так не думал. Однако, когда я подошел к двери, мне стало страшно. Кто знает? Ясмина тоже обещала никогда не покидать меня. Не посылай меня туда больше. Мне не нравится ходить в сторону Бабушкиного дома.
Лукас говорит:
— Я понимаю тебя.
Мальчик говорит:
— Сироты — это дети, у которых нет родителей. У меня тоже нет родителей.
— Есть. У тебя есть мать, Ясмина.
— Ясмина ушла. А где мой отец?
— Твой отец я.
— Нет, а другой, настоящий?
Лукас на секунду замолкает, потом отвечает:
— Он погиб до того, как ты родился, из-за несчастного случая, как и мой.
— Отцы всегда погибают в результате несчастного случая. С тобой что, тоже скоро будет несчастный случай?
— Нет. Я очень осторожен.
Мальчик и Лукас работают в книжном магазине. Мальчик достает книги из картонного ящика, протягивает их Лукасу, который, стоя на стремянке, расставляет их на полках книжного шкафа. Осеннее дождливое утро.
В магазин входит Петер. На нем накидка с капюшоном, дождь струится по его лицу, стекает на пол. Из-под накидки он достает завернутый в холстину пакет:
— Возьмите, Лукас. Я возвращаю это вам. Я не могу больше хранить его у себя. В моем доме теперь небезопасно.
Лукас говорит:
— Вы бледны, Петер. Что случилось?
— Неужели вы не читаете газет? Не слушаете радио?
— Я никогда не читаю газет и слушаю только старые пластинки.
Петер оборачивается к ребенку:
— Это сын Ясмины?
Лукас говорит:
— Да, это Матиас. Матиас, поздоровайся с Петером. Это наш друг.
Мальчик смотрит на Петера и молчит. Петер говорит:
— Матиас уже поздоровался со мной глазами.
Лукас говорит:
— Иди покорми животных, Матиас.
Мальчик опускает глаза, роется в книжном ящике:
— Сейчас не пора кормить животных.
Лукас говорит:
— Ты прав. Оставайся здесь и предупреди, если появится покупатель. Пойдемте наверх, Петер.
Они поднимаются в комнату Лукаса. Петер говорит:
— Какие прекрасные глаза у этого мальчика.
— Да, глаза Ясминины.
Петер протягивает пакет Лукасу:
— В ваших записях не хватает нескольких страниц.
— Да, Петер. Я уже говорил вам, я вношу туда исправления, сокращаю, вычеркиваю все, что не является необходимым.
— Исправляете, сокращаете, вычеркиваете. Ваш брат Клаус ничего не поймет.
— Клаус поймет.
— Я тоже понял.
— Поэтому вы мне их возвращаете? Потому что вы думаете, что все поняли?
Петер говорит:
— То, что происходит, не имеет никакого отношения к вашим тетрадкам, Лукас. Это гораздо серьезнее. В нашей стране готовится восстание. Контрреволюция. Это началось с интеллигенции, которая писала вещи, которых писать не следовало. Потом продолжили студенты. Студенты всегда готовы сеять беспорядки. Они организовали демонстрацию, которая превратилась в бунт против сил порядка. Но по-настоящему серьезный оборот дело приняло, когда рабочие и даже отдельная часть нашей армии присоединились к студентам. Вчера вечером военные раздали оружие безответственным личностям. В столице люди стреляют друг в друга, и движение постепенно охватывает провинцию и крестьянство.
Лукас говорит:
— То есть все слои населения.
— Кроме одного. Того, к которому принадлежу я.
— Вас мало по сравнению с теми, кто против вас.
— Конечно. Но у нас есть могущественные друзья.
Лукас молчит. Петер открывает дверь:
— Видимо, мы больше не увидимся, Лукас. Давайте расстанемся без ненависти.
Лукас спрашивает:
— Куда вы пойдете?
— Партийные руководители должны отдать себя под защиту иностранной армии.
Лукас встает, кладет Петеру ладони на плечи, смотрит ему в глаза:
— Скажите, Петер! Неужели вам не стыдно?
Петер хватает ладони Лукаса и прижимает их к своему лицу. Он закрывает глаза и тихо говорит:
— Да, Лукас. Мне бесконечно стыдно.
Из- под закрытых век катятся слезы. Лукас говорит:
— Нет. Только не это. Возьмите себя в руки.
Лукас провожает Петера до улицы. Он провожает глазами черный силуэт, который, склонив голову, уходит под дождем в сторону вокзала.
Когда Лукас возвращается в книжный магазин, мальчик говорит:
— Красивый дяденька. Когда он опять придет?
— Не знаю, Матиас. Может быть, никогда.
Вечером Лукас идет к Кларе. Он входит в дом, во всех окнах темно. Кровать Клары холодная и пустая. Лукас зажигает лампу возле кровати. На подушке записка от Клары:
Иду отомстить за Томаса.
Лукас возвращается домой. Мальчик лежит у него в кровати. Он говорит ему: — Мне надоело, что каждый вечер я нахожу тебя в своей кровати. Иди к себе в комнату и спи.
Подбородок у мальчика дрожит, он шмыгает носом:
— Я слышал, как Петер сказал, что в столице люди стреляют друг в друга. Ты думаешь, Ясмине грозит опасность?
— Ясмина в безопасности, не беспокойся.
— Ты сказал, что Петер, может быть, больше не вернется. Ты думаешь, он умрет?
— Нет, я так не думаю. Но Клара умрет наверняка.
— Кто такая Клара?
— Одна знакомая. Иди в свою кровать, Матиас, и спи. Я очень устал.
В Маленьком Городе почти ничего не происходит. Иностранные знамена исчезают с общественных зданий, портреты руководителей тоже. Через город проходит процессия со старыми знаменами страны, люди поют бывший государственный гимн и другие старые песни, которые напоминают другую революцию, прошлого века.
В кафе полно народу. Люди говорят, смеются и поют громче, чем обычно.
Лукас постоянно слушает радио, до того дня, когда вместо новостей звучит классическая музыка.
Лукас смотрит в окно. На Главной Площади стоит танк иностранной армии.
Лукас выходит из магазина купить сигарет. Все магазины и лавки закрыты. Лукасу приходится идти до самого вокзала. По дороге он видит еще танки. Пушки танков поворачиваются в его сторону, следят за ним. Улицы пустынны, окна закрыты, ставни задвинуты. Но на вокзале и вокруг него много местных солдат и пограничников, все без оружия. Лукас обращается к одному из них:
— Что происходит?
— Понятия не имею. Мы демобилизованы. Вы хотели сесть на поезд? Для гражданских поездов нет.
— Я не хотел сесть на поезд. Я пришел купить сигареты. Магазины не работают.
Солдат протягивает Лукасу пачку сигарет:
— Вам нельзя в здание вокзала. Верите эту пачку и возвращайтесь домой. Гулять по улицам небезопасно.
Лукас возвращается домой. Мальчик не спит, они вместе слушают радио.
Много музыки и несколько коротких выступлений:
«Мы выиграли революцию. Народ одержал победу. Наше правительство попросило помощи у нашего великого защитника от врагов народа».
И еще:
«Сохраняйте спокойствие. Больше чем по двое собираться запрещено. Продажа спиртного запрещена. Рестораны и кафе остаются закрытыми до нового распоряжения. Индивидуальные перемещения на поезде или автобусе запрещены. Соблюдайте комендантский час. Не выходите на улицу после наступления темноты».
Опять музыка, потом рекомендации и угрозы:
«Работа на заводах должна возобновиться. Рабочие, не явившиеся на свое рабочее место, будут уволены. Саботажники предстанут перед чрезвычайным трибуналом. Им грозит наказание вплоть до смертной казни».
Мальчик говорит:
— Я не понимаю. Кто выиграл революцию? И почему все запрещено? Почему они такие злые?
Лукас выключает радио:
— Не надо больше слушать радио. Это бесполезно.
Еще есть сопротивление, бои, забастовки. Людей арестовывают, сажают в тюрьму, они исчезают, их казнят. Двести тысяч жителей покидают страну в панике.
Через несколько месяцев тишина, спокойствие и порядок воцаряются снова.
Лукас звонит в дверь Петера:
— Я знаю, что вы вернулись. Почему вы от меня прячетесь?
— Я не прячусь от вас. Я просто подумал, что вы не хотите меня видеть. Я ждал, что вы сделаете первый шаг.
Лукас смеется:
— Он сделан. В общем, все, как раньше. Революция ничего не дала.
Петер говорит:
— История рассудит. Лукас снова смеется:
— Какие громкие слова. Что это с вами, Петер?
— Не смейтесь. Я пережил тяжелый кризис. Сначала я подал заявление о выходе из партии, потом меня уговорили вернуться на свой пост в этом городе. Я очень люблю этот город. Он завладевает душой. Если человек один раз пожил в нем, не вернуться сюда невозможно. И потом, здесь вы, Лукас.
— Это признание в любви?
— Нет. В дружбе. Я знаю, что мне нечего ждать от вас. А что Клара? Она вернулась?
— Нет, Клара не вернулась. Кто-то другой уже поселился в ее доме.
Петер говорит:
— В столице погибло тридцать тысяч человек. Стреляли даже по колонне, где были женщины и дети. Если Клара в чем-нибудь участвовала…
— Она наверняка участвовала во всем, что происходило в столице. Я думаю, она теперь вместе с Томасом, и так лучше. Она все время говорила о Томасе. Она думала только о Томасе, любила только Томаса, она была больна Томасом. Так или иначе, она все равно умерла бы от Томаса.
Помолчав, Петер говорит:
— Многие люди ушли за границу в этот смутный период, когда граница не охранялась. Почему вы не воспользовались этим, чтобы отправиться к брату?
— Я ни секунды не думал об этом. Как бы я оставил мальчика одного?
— Вы могли бы взять его с собой.
— Невозможно пускаться в подобные приключения с таким маленьким ребенком.
— Пускаются на что угодно, когда угодно, с кем угодно, если действительно этого хотят. Мальчик — всего лишь предлог.
Лукас опускает голову:
— Мальчик должен остаться здесь. Он ждет возвращения матери, он бы со мной не пошел.
Петер не отвечает. Лукас поднимает голову и смотрит на Петера:
— Вы правы. Я не хочу ехать к брату. Он сам должен вернуться, потому что это он уехал.
Петер говорит:
— Тот, кого не существует, не может вернуться.
— Клаус существует и он вернется!
Петер подходит к Лукасу и сжимает ему плечо:
— Успокойтесь. Вы должны наконец взглянуть правде в глаза. Ни ваш брат, ни мать мальчика не вернутся, вы прекрасно это знаете.
Лукас шепчет:
— Нет, Клаус вернется.
Он падает навзничь, стукается лбом о низкий столик и распластывается на ковре. Петер втаскивает его на диван, смачивает полотенце и вытирает залитое потом лицо Лукаса. Когда Лукас приходит в себя, Петер дает ему воды и протягивает зажженную сигарету:
— Простите меня, Лукас. Давайте больше не
говорить об этих вещах. Лукас спрашивает:
— О чем мы говорили?
— О чем?
Петер зажигает другую сигарету:
— Конечно, о политике. Лукас смеется:
— Должно быть, это было очень скучно, раз я
заснул у вас на диване.
— Да, вот именно, Лукас. Политика всегда наводила на вас скуку, правда?
Мальчику шесть с половиной лет. В первый день школьных занятий Лукас хочет пойти с ним, но мальчик предпочитает идти один. Когда в полдень он возвращается, Лукас спрашивает, как вес прошло, мальчик отвечает, что все было очень хорошо.
В следующие дни мальчик говорит, что в школе все в порядке. Но однажды он возвращается с разбитой щекой. Он говорит, что упал. В другой день у него красные пятна на правой руке. Назавтра все ногти на этой руке, кроме ногтя большого пальца, чернеют. Мальчик говорит, что прищемил себе пальцы дверью. Несколько недель ему приходится писать левой рукой.
Однажды вечером мальчик приходит домой с разбитыми и опухшими губами. Он не может есть. Лукас ни о чем его не спрашивает, он понемногу поит мальчика молоком, потом кладет на кухонный стол носок, набитый песком, острый камень и бритву. Он говорит:
— Этим оружием мы оборонялись против других детей. Возьми его. Защищайся!
Мальчик говорит:
— Вас было двое. А я один.
— Одному тоже надо уметь защищаться.
Мальчик смотрит на предметы, лежащие на столе:
— Я не хочу. Я никогда бы не смог кого-нибудь ударить, кого-нибудь ранить.
— Почему? Другие тебя бьют, ранят.
Мальчик смотрит Лукасу в глаза:
— Телесные раны, которые я получаю, не имеют значения. Но если бы мне пришлось кому-нибудь их нанести, это стало бы для меня раной иного рода, которую я не смог бы вынести.
Лукас спрашивает:
— Хочешь, я поговорю с твоим учителем?
Мальчик говорит:
— Ни за что! Я запрещаю тебе это! Никогда этого не делай, Лукас! Разве я жалуюсь? Разве я прошу тебя помочь? Дать мне оружие?
Он сбрасывает со стола носок, камень и бритву:
— Я сильнее их всех. Я храбрее и, главное, умнее. Это единственное, что имеет значение.
Лукас выбрасывает камень и набитый песком носок в помойку. Он складывает бритву и прячет ее в карман:
— Я еще ношу ее с собой, но никогда ею не пользуюсь.
Когда мальчик лежит в постели, Лукас входит к нему в комнату, садится на край кровати:
— Я больше не буду вмешиваться в твои дела, Матиас. Я больше не буду задавать тебе вопросы. Когда ты захочешь уйти из школы, ты скажешь мне, правда?
Мальчик говорит:
— Я никогда не уйду из школы.
Лукас спрашивает:
— Скажи мне, Матиас, иногда по вечерам, когда ты один, ты плачешь?
Мальчик говорит:
— Я привык быть один. Я никогда не плачу, ты же знаешь.
— Да, знаю. Но ты и никогда не смеешься. Когда ты был маленьким, ты все время смеялся.
— Это, наверно, было до смерти Ясмины.
— Что ты говоришь, Матиас? Ясмина не умерла.
— Нет. Она умерла. Я давно это знаю. Иначе она бы уже вернулась.
Они молчат, потом Лукас говорит:
— Даже после отъезда Ясмины ты еще смеялся, Матиас.
Мальчик смотрит в потолок:
— Да, может быть. До того, как мы покинули Бабушкин дом. Не надо было уезжать из Бабушкиного дома.
Лукас берет лицо мальчика в свои ладони:
— Наверно, ты прав. Наверно, нам не надо было уезжать из Бабушкиного дома.
Мальчик закрывает глаза, Лукас целует его в лоб:
— Спи хорошо, Матиас. А если тебе станет слишком тяжело, слишком грустно, и если ты не хочешь ни с кем об этом говорить, пиши. Это поможет тебе.
Мальчик отвечает:
— Я уже написал. Я обо всем написал. Обо всем, что со мной случилось с тех пор, как мы здесь живем. О моих страшных снах, о школе, обо всем. У меня тоже есть своя толстая тетрадь, как у тебя. У тебя их несколько, а у меня только одна, она еще тоненькая. Никогда я не позволю тебе ее прочесть. Ты запретил мне читать твои тетради, я запрещаю тебе читать мою тетрадь.
В десять часов утра в магазин входит пожилой бородатый мужчина. Лукас уже видел его. Это один из лучших его покупателей. Лукас встает и с улыбкой спрашивает его:
— Что вам угодно, сударь?
— У меня есть все, что нужно, спасибо. Я пришел поговорить с вами о Матиасе. Я его школьный учитель. Я отправил вам несколько писем с просьбой зайти ко мне.
Лукас говорит:
— Я не получал ни одного письма.
— Однако под ними стоит ваша подпись.
Учитель достает из кармана три конверта и протягивает их Лукасу:
— Ведь это ваша подпись?
Лукас рассматривает письма:
— И да, и нет. Это очень ловко подделанная моя подпись.
Учитель улыбается и берет письма назад:
— В конце концов я так и подумал. Матиас не хочет, чтобы я с вами говорил. Поэтому я решил зайти во время уроков. Я попросил ученика постарше посмотреть за моим классом, пока меня нет. Если вы не возражаете, мой визит останется нашим секретом.
Лукас говорит:
— Да, мне кажется, так будет лучше.
Матиас запретил мне с вами беседовать.
— Это очень самолюбивый мальчик, даже гордый и, несомненно, он самый умный мальчик в классе. Несмотря на это, единственный совет, который я могу вам дать, — это забрать мальчика из школы. Я подпишу все необходимые для этого бумаги.
Лукас говорит:
— Матиас не хочет бросать школу.
— Знали бы вы, что ему приходится терпеть! Жестокость детей не поддается описанию. Девочки издеваются над ним. Они зовут его пауком, горбуном, ублюдком. Он сидит один на первом ряду, и никто не хочет сидеть с ним рядом. Мальчики бьют его, пинают ногами, кулаками. Его сосед сзади зажал ему пальцы крышкой парты. Я несколько раз вмешивался, но это только ухудшает положение. Даже его ум оборачивается против него. Другие дети не выносят того, что Матиас все знает, что он во всем лучший ученик. Они завидуют ему и делают его жизнь невыносимой.
Лукас говорит:
— Я знаю это, хотя он никогда мне об этом не рассказывал.
— Нет, он никогда не жалуется. Он даже не плачет. У него огромная сила воли. Но он не может бесконечно выносить такое количество унижений. Заберите его из школы, я буду каждый вечер давать ему уроки здесь, для меня это будет настоящим удовольствием работать с таким одаренным ребенком.
Лукас говорит:
— Благодарю вас, сударь. Но все это не зависит от меня. Сам Матиас непременно хочет ходить в школу, как все другие дети. Для него уйти из школы означало бы признать, что он другой, что он калека.
Учитель говорит:
— Я понимаю. Однако он все же другой, и когда-нибудь ему придется с этим смириться.
Лукас молчит, учитель прохаживается по магазину и рассматривает книги на полках:
— Это очень просторное помещение. Как вы думаете, а не поставить ли здесь несколько столов со стульями, чтобы получилась детская читальня? Я мог бы приносить вам старые книжки, мне их просто некуда девать. Таким образом дети, у которых родители не имеют ни одной книги, — а таких, поверьте мне, много, — смогли бы приходить сюда и спокойно читать час или два.
Лукас пристально смотрит на учителя:
— Вы думаете, это сможет изменить отношения между Матиасом и другими детьми, не так ли? Да, стоит попробовать. Может быть, это хорошая идея, господин учитель.
