L
Смею ли я на что-нибудь пожаловаться? После несчастий я провел много лет в своем благословенном труде. Благое небо подарило мне дочь Кагуяхимэ, это святое существо. Теперь, когда она исчезла (так же неожиданно, как появилась), смею ли я горевать? И да, и нет. Смею, потому что моя стариковская любовь обманула меня; не смею, ибо мудрость моих лет ведет меня к завершению жизни.
Пусть простит мне слабость читатель этих строк. Доселе я использовал все слова достойно, в них был я, но моя печаль — никогда. Возможно, моя слабость происходит оттого, что огромное количество туши я истратил на то, что узнал о высокой траве, и остались лишь некоторые дополнительные детали, которые я вспомнил, но еще не записал.
Немного есть знаний, которые только наши, немного тайн, которые мы сами открыли! Обо мне говорили, что я умею то, чего никто не умеет, что я создал то, чего никто не создавал. А я ничего не нашел сам!
Вот о чем я хочу поведать: кто бы мне рассказал об одном человеке, европейце со средиземноморского острова Корчула, которого любознательные ноги четыре столетия назад носили по Китаю, если б я случайно не наткнулся на перевод нескольких его записей, предназначенных для своего мира?
«Для подъема кораблей вверх по реке они используют веревки, сделанные из другого прочного тростника длиной в пятнадцать шагов. Тростник разделяется и связывается в веревку длиной целых 300 шагов, которая прочнее, чем изготовленная из конопли».
Видел ли этот близкий мне по духу человек мост на реке Мин в Сычуани, которому уже тогда было триста лет, висящий на веревках, сплетенных из бамбука? Мне бы очень хотелось, чтобы видел, ибо могу себе представить его радость! Узнал ли он, что эту «бамбуковую пряжу» можно расплести до толщины почти невидимого волоса?
Вот почему я так говорю: кое-что в жизни мы узнаём случайно, попутно, не связывая с большинством известий, которые приходят к нам издалека, да и из непосредственной близости. Я помню страх перед незнакомой болезнью, которая появлялась во всем мире, — чумой, пока она не приблизилась к нам. О ней говорили с удивлением, с сочувствием к другим, но все же не воспринимали ее как что-то, касающееся нас лично. А потом она пришла и в наши дома. Умирали тысячи людей. Города были похожи на братские могилы. Поначалу покойников оплакивали и хоронили с должным вниманием, соблюдая традиции. А потом нахлынула волна смерти, бессердечная, как тайфун, выкашивавшая целые поселения. В некоторых из них умерших было больше, чем выживших. Уже не успевали рыть даже братские могилы. Трупы оставались гнить на улицах, куда их из последних сил вытаскивали из своих домов живые.
Да, я выжил. Но моя молодость умерла вместе с моей юной женой.
Посвятив себя высокой траве, я сумел оттеснить свое горе, не зная, что вернусь к нему очень необычным образом. Тридцать лет спустя один безграмотный крестьянин принес мне рукопись на санскрите. Ему, конечно, она была не нужна. А я, посмотрев рукопись, был ошеломлен. Неизвестный автор рассказывал о точно таком же несчастье, случившемся в Гималаях несколько веков назад. В этой рукописи была спрятана нераскрытая тайна причин появления чумы, что означало полпути к спасению от нее! Страшное открытие заключалось в том, что главным виновником был бамбук — трава, которой я посвятил всю свою жизнь! Разумеется, несчастье вызывало не само его существование, а стечение обстоятельств. Вот как это было: в определенных районах Индии, Китая и Японии (да и в «моих» рощах) растет так называемый грушевый бамбук, чей плод, в отличие от большинства других видов бамбука, плоды которых похожи на пшеничные зерна, выглядит как маленькая груша. Автор рукописи знал о ритме цветения этого бамбука — он цветет каждые тридцать лет, и именно тогда зарождается ужасное несчастье. Во время цветения крупные мягкие плоды падают на землю и страшные создания — крысы — с удовольствием их пожирают. Я спрашивал себя: какое отношение к этому имеет массовая гибель людей? Очень просто — от такого обилия пищи крысы размножаются в огромных количествах, происходит настоящий взрыв их рождаемости. После окончания цветения и исчезновения пищи все эти полчища отправляются на поиски пропитания, а пропитание есть там, где живут люди. Так зараза распространяется…
Для меня было страшно узнать об этом. А потом я спросил себя, почему никто не использовал эту рукопись и не попытался найти лекарство от ужасной болезни. Ответ я нашел в конце текста; неизвестный автор скрыл рукопись, боясь возможности того, что это знание будет использовано как оружие для массового убийства людей.
Признаюсь, сначала я был изумлен такими рассуждениями, а потом начал их понимать. Что я теперь думаю об этом? Я ни в чем не уверен. Если бы был уверен, — что-нибудь уже предпринял бы. И вот, перед вратами иного мира, пишу с надеждой, что кто-нибудь после меня будет обладать силой, знанием и мужеством, чтобы что-то сделать. Или же мне нужно спрятать, либо уничтожить мои записи? Что, если они попадут не в те руки?
Под луной, не от праздности.
Обуто Нисан,
хранитель господских рощ
* * *
Сунг Шан прочитал рукопись на одном дыхании. У него было время, чтобы найти ответы на вопросы Нисана. Сейчас он думал о роси Дабу-дзи, который послал ему с Рёкаи эту каллиграфическую рукопись. Прежде всего это свидетельствовало о полном доверии роси. Затем, подтверждало слова самого Сунга, когда он говорил учителю о знаниях, которые нужно открывать другим, и о тех, которые не следует обнародовать. И наконец, рукопись была еще одним доказательством существования той Великой книги, которую писали многие известные и безымянные люди в разное время и в разных землях.
