В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Сперва то же самое выходило и у Старого Викинга, ибо всё пошло от Него, и без Него не было бы ничего, что стало.

Но затем Слово стало плотию и обитало с нами как часть нашей тьмы, и плоть его была нечиста и в прилив кружила по моей камере разбухшими гнилыми ошмётками, осклизлыми и зелёными, похожими сразу и на бездомных бродяг, и на обломки кораблекрушения. И вот, когда я постарался повыше приподнять голову свою над всей этой плавающей повсюду липкою грязью, что к вечеру вновь завела вокруг меня свой хоровод, дабы избавиться от чувства, будто я навеки тону, погружаясь в это допотопное Слово, самым священным желанием в жизни моей сделалось рассказать всем, что и Слово, и Мир уже вовсе не то, чем кажутся, что они более не Двуединство.

В день, когда наступил новый, 1831 год, я набрался храбрости и решил, исполняя данную себе недавно клятву, совершить побег — хотя нет, я затеял даже нечто более великое, чем просто побег: в тщеславии своём вознамерился раз и навсегда покончить с каторжной системой. А средством для этого должны были послужить многочисленные записи и документы, похищенные мною в Регистратуре.

Их, как и меня, согласилась переправить ночью на другую сторону бухты рыболовецкая артель Роло Пальмы. Взамен я пообещал, что ни они сами, ни какие-либо представители власти никогда более не увидят их личных дел, вручил шесть бенгальских долларов и необычайно ценный, хотя и немного потрёпанный, а в одном месте даже проткнутый насквозь экземпляр изданного в 1628 году в Роттердаме и выполненного Филемоном Холландом первого английского перевода «Естественной истории» Плиния Старшего, полной описаний весьма странных народов: фибийцев, имеющих по два зрачка в одном глазу и по одному изображению лошади в другом; моноколов, которые способны с удивительной скоростью передвигаться прыжками на единственной своей ноге и, дабы защитить себя от зноя в жаркий солнечный день, ложатся на землю и поднимают эту ногу, пользуясь ею как солнечным зонтиком; не говоря уже об астомийцах, у коих нет ни ртов, ни носов, а только ноздри-отверстия, как у змей, — ведь эти странные люди питаются запахами.

На Сара-Айленде царили смятение и переполох: неожиданное исчезновение Старого Викинга, слухи о неминуемом пришествии Мэтта Брейди с его Армией Света и отшельничество Коменданта заставляли людей метаться безо всякой видимой причины. Ускользнуть с острова при таком беспорядке и кутерьме было совсем нетрудно, и я не стану теперь описывать не слишком-то интересную историю моего побега. Это потребовало бы изложения массы подробностей — рассказа о ночной встрече с Роло Пальмой при свете ущербной луны, тусклом, но позволяющем разглядеть всё, что нужно, о приливном течении, которое подхватило нас и понесло, куда следует, о муке и солонине, топоре и котелке, новых башмаках и о том, как мне удалось купить всё это, а вдобавок ещё и мою свободу — подробности никогда не интересовали меня. Скажу лишь, что сия затея вовсе не представляется мне отважным и отчаянным предприятием, требующим недюжинной смелости, нет, как это чаще всего бывает в подобных случаях, оно опиралось на банальный подкуп и точный расчёт.

Впоследствии, вспоминая наше прощание, рыбаки-артельщики, способствовавшие побегу, рассказывали обо мне как о какой-то сумасшедшей горе бумаги; им приходили на память всевозможные журналы со списками каторжников, книги учёта корреспонденции, переплетённые в «мраморный» картон отчёты, документы и рукописи, целую охапку коих я навалил на деревянные сани, — всё вместе в тусклом свете раннего утра они напоминали огромный курган.

Роло Пальма и его сотоварищи налегли на грубо вытесанные вёсла, и заметно было, как после каждого гребка вельбот медленно оживает под ними, повинуясь ритму гребли: сперва по нему пробегала дрожь, не более чем лёгкий трепет, а затем начиналось уже несомненное скольжение по водам бухты, притихшим и чёрным, бегущим назад, к Сара-Айленду.

Вельбот всё дальше отходил от берега, и пока рыбаки пытались согреться, напрягая все свои мускулы, я слышал в тишине морозного летнего утра их удаляющиеся голоса — они долетали сквозь клочья тумана, который плыл поверх водной глади в глубь диких лесов, ещё тёмных и пропитанных предрассветной сыростью, куда направился и я, насилу сдвинув с места свои сани, — оборванец, впряжённый в них с помощью постромок из кожи кенгуру.

— Бог ты мой! — услышал я восклицание Роло Пальмы. — Да он похож на сверчка-богомола, пытающегося сдвинуть с места кирпич!

Затем, когда солнце поднялось уже довольно высоко, они, должно быть, заметили, что гора на берегу пришла в движение, как их вельбот, ибо я услыхал удивлённые крики «Пошла! Пошла!», уже погружаясь в зелень бескрайнего леса, что тянется в западном направлении на многие сотни миль и где можно встретить одних лишь туземцев, да диких зверей, да ещё более дикие реки, да бог ведает что сверх того — может, какие-нибудь диковинные народы или доселе неведомых тварей, — а заодно с горой пополз и беглый безумец, бредущий неизвестно куда.