Я услышал чудовищный взрыв. Почувствовал, как задрожали земля и воздух, словно живые, напуганные твари.

То, что позднее казалось долгим, как жизнь, а на самом деле длилось не более одной-двух секунд, до сих пор заставляет вздрагивать всякого, кто, не в пример мне, воочию наблюдал невероятное зрелище, когда весь мир пришёл в движение, повинуясь какой-то волшебной силе: вот с рёвом, разваливаясь на куски, подпрыгивает чуть не до самого неба паровоз Коменданта; вон там взмывают к звёздам вагоны, словно палки, брошенные собакам; повсюду сплющенными ядрами проносятся огромные железные колёса; бюсты Цицерона играют в салки со щепками из Регистратуры; раскрытые книги вспархивают, как умирающие птицы; и целые стены с прибитыми к ним картинами и зеркалами поднимаются к звёздам, невесомо, как листки бумаги, переворачиваясь в полёте своём; согнутые наподобие тряпичных кукол тела, пронзённые кочергами, перилами, ножками стульев и расщеплёнными половицами, воспаряют ввысь легче скукожившихся осенних листьев, прямо к неласковому красному солнцу; разодранные на тысячи клочков письма мисс Анны, эта песнь в честь Европы, разлетелась на тысячи диссонирующих нот; и наконец, последний крик Маршала Муши разложился на столько мельчайших частей, на сколько атомов распалась его взорвавшаяся мошонка.

И без того огромное солнце всё росло и росло, наливаясь красным, пока не стало чудовищным кровавым шаром, чёткие очертания которого исчезли во мраке человеческой памяти, усугублённом происшедшею катастрофой; и в сию чёрную прореху канули и Брейди с его великой освободительной армией, и несостоявшаяся ветчина, и чудеса, описанные Плинием, и наши собственные мечты, и планы Коменданта касательно создания Нации, и любовные послания, и наборы для игры в маджонг, и республика грёз, и свиные ножки, и кусочки Побджоя.

Но откуда было мне знать в моей камере, что другие отстроят колонию, перепишут её историю и осудят нас всех ещё раз? Тогда же единственным, что я мог ощутить, просунув руку сквозь тюремную решётку, были капли самого долгожданного из всех чёрных ливней на свете; и всё, что я мог рассмотреть, это плоды нашей суетности, возвращающиеся к нам в виде неимоверного количества пепла; а чего я не разглядел, так это того, как дымящееся море усеяли обугленные обрывки холста, останки единственного виновника этого апокалипсиса — рыбы-солнечника.