Глава седьмая

Уилл провел странную ночь. Люди в белом отвели его в Большой зал, размеры и величие которого вполне соответствовали названию. Дубовые столбы поддерживали сводчатый потолок, а мощенный камнем пол хранил следы столетий. Свет исходил только от огня, горевшего в камине таких размеров, что в нем мог поместиться мужчина в полный рост; небо за ромбовидными окнами было во власти ночи. Словом, внушительное зрелище.

В зале находились люди, одетые в белое, среди которых Уилл, привыкнув к темноте, различил несколько женщин. Если это был приют для сумасшедших, чего опасался Уилл, по крайней мере, в нем были не только мужчины. Уилл даже немного обрадовался, заметив очень милую девушку, хихикавшую исподтишка. Стройная, розовощекая, с длинными волнистыми волосами, она выглядела довольной собой, даже если тоже была сумасшедшей. Уилл еще был так слаб, что не мог стоять и невольно опустился на подушки, разбросанные у камина. Его тут же окружили несколько заботливых собратьев, один массировал ему голову, другой схватил его за ногу и принялся разминать пальцами ступню. Ощущение блаженства заставило Уилла задуматься, не стоило ли ему давно уже испытать нервный срыв, если это влекло за собой столь замечательные переживания. Это оказалось куда приятнее изнурительной работы.

Он погружался в себя, пока умелые руки касались самых чувствительных точек на голове и ногах. Однако обстановка в зале вдруг изменилась. Наступил мрак, как бывает при солнечном затмении. Волшебные руки осторожно помогли ему подняться.

В Большой зал вошел мужчина, не слишком высокий и не слишком привлекательный. Но было в нем что-то заставлявшее всех умолкнуть и смотреть в его сторону, как только он появился в комнате.

Вошедший встал спиной к огню, и Уилл мог различить лишь его призрачные очертания, косматую копну волос на голове и все то же белое одеяние. Братья и сестры выстроились по обе стороны от него. Уилла вывели на середину, и он чувствовал себя как ягненок на заклании. Призрак знаком приказал ему опуститься на колени, и Уилл покорно подчинился.

Странный человек возложил руки на голову Уилла, и тот ощутил, как по телу прошел легкий разряд электричества.

– Добро пожаловать, – произнес глубокий голос. – Добро пожаловать в Берримор, брат.

К нему присоединился хор голосов:

– Дом для бездомных, свет во тьме, помощь отчаявшимся и путь к совершенству.

Все издали счастливый вздох, завершив эту маленькую молитву.

– Брат, – продолжал старший своим гипнотическим голосом, – тебя привели к нам. Теперь мы заботимся о тебе, мы будем любить тебя, питать и вести к познанию жизни, освещенной сиянием духа.

– Э-э, спасибо, – выдавил Уилл, но оказалось, что это прозвучало не к месту.

– Не благодари меня, – сказал лохматый. – Благодари того, кто привел тебя к нам! Это ашрам в Берриморе. Всех нас привела сюда одна цель, и эта цель – найти соприкосновение с Высшей Силой, что живет в нас. Наша жизнь чиста и незапятнанна, мы порвали связи с внешним миром, отказались от его буйных развлечений. Как можно слышать голос духа, если живешь в постоянном шуме? Здесь мы проводим время в покое, размышлении и медитации. Мы живем скромно, питаемся тем, что выращиваем на ферме и в садах. Все мы неустанно трудимся, чтобы поддержать наш образ жизни. То, что мы не можем произвести сами, мы приобретаем, продавая плоды своего труда на большом острове.

Уилл немного воспрянул, услышав это.

– Я умею продавать, – сказал он с жаром. – Может быть, я пригожусь вам в базарный день?

На его предложение не обратили внимания.

– Здесь у нас нет индивидуальности, никто не может считать, что умеет что-то делать лучше или хуже других, у нас нет собственности, нет имен, нет ни прошлого, ни будущего. Мы существуем только в настоящем, сейчас, и у нас нет привязанностей. Ты будешь трудиться с нами, брат. Будешь жить среди нас. Ты станешь частью ашрама Берримора, и мы приветствуем тебя!

После этих слов лохматый издал крик, от которого у Уилла застыла кровь в жилах, все вскинули руки кверху и громко и радостно закричали, а потом принялись обниматься друг с другом. Уилл не знал, как ответить на столь открытое выражение эмоций. Он привык держать их в узде, стараясь не выдавать своих чувств в мире насмешливого цинизма, скуки и самодовольства, так что подобная раскованность была чужда ему. Он топтался на месте, опустив голову, и поглядывал вокруг, стараясь поймать чей-нибудь взгляд. Очевидно, присутствующие от всего сердца уверовали, что он уже получил спасение. И Уилл позволил себе расслабиться и опять опустился на подушки.

А в Лондоне Мин страдала от непонимания и одиночества. Обычно ее визиты в столицу давали ей возможность немного отдохнуть, отоспаться в уютной квартирке Уилла, сделать кое-какие покупки, а вечерами она не расставалась с Уиллом. Не то чтобы они занимались чем-то таким, чем она не могла заняться с другими английскими друзьями, – сходить куда-то поужинать, прогуляться в парке, выпить и на следующее утро приготовить завтрак, или иногда сходить в кино. Просто без Уилла она теряла всякий интерес к чему бы то ни было. Она оставалась заторможенной и апатичной, слонялась весь день по квартире Джема, удивляясь, почему чувствует себя такой уставшей, если абсолютно ничего не делала.

Стоило ей только подумать об Уилле и о том, где он мог находиться, и подавленное настроение уже не отпускало ее. Ее не покидала мысль о том, что произошло что-то страшное, хотя она никак не могла взять в толк, что именно. Ее подозрения основывались на следующих фактах: Уилл был вынужден покинуть квартиру посреди ночи, заявив, что его жизнь под угрозой и что его боссу подстроили аварию; был какой-то документ, который Уилл не хотел подписывать; и еще – из всех друзей, к кому Уилл мог обратиться, в отчаянии он выбрал именно Мака. Последняя подробность казалась Мин особенно многозначительной. Она знала, что Уилл и Мак общались нечасто, что их дружба после окончания университета, пожалуй, сошла на нет. Вряд ли кто-то обратился бы к Маку с просьбой порекомендовать гостиницу. Ему звонили только в самых исключительных случаях, когда речь шла о спасении жизни. Может быть, Уилл и был на грани нервного припадка, но и в этом случае тому должны быть причины. Даже Мак предположил, что к срыву что-то подтолкнуло. И Мин решила докопаться, чем же был занят Уилл в последнее время и почему.

К счастью, его образ жизни отличался тем же минимализмом, что и жилище. Он был занят только двумя вещами – работал и пил. Мин сомневалась, что выпивка могла довести до такого, тогда оставалось последнее объяснение – работа. В конце концов, менеджеры «Оддбинс» не станут звонить ночью и угрожать убийством одному из своих постоянных покупателей.

От Джема было немного толку. Казалось, он решил для себя, что Уилл страдал от жестокого алкогольного отравления и оттого потерял рассудок. Подозрения Мака не слишком встревожили его, поскольку он считал, что в таком бизнесе, как у Мака, волей-неволей перестанешь принимать все за чистую монету и будешь вынужден рассматривать все мыслимые и немыслимые варианты. Если Мин заводила разговор на эту тему с Джемом, он лишь сердито вздыхал, заявляя: «Подожди еще несколько дней, Мин. Он вернется. А пока у меня полно дел».

Проницательный Джем уже не первый год был убежден в том, что Мин влюблена в Уилла, даже если она сама не понимала этого. Например, она часто начинала разговор со слов «Уилл думает…» или «Уилл как-то говорил…», к тому же никто не мог даже подступиться к Уиллу, если Мин была рядом. Джем был уверен, что ее нетерпение и желание скорее найти Уилла происходило от уязвленного самолюбия, ее задевало, что кто-то мог играть важную роль в жизни ее драгоценного Уилла, не говоря уже о том, что она просто скучала по нему.

Таким образом. Джем временно выбросил эту историю из головы и взялся за работу. Пока было лето, от создателей «Копай!» требовали снять как можно больше серий, чтобы потом развлекать телезрителей в мрачные зимние месяцы радостными кадрами залитых солнцем английских садов, полных алых роз и жужжащих пчел. Действительность не была столь идиллической. В то лето частенько шли дожди, превращая маленькие клочки земли, из которых Джем и его команда пытались сотворить райские уголки, в грязное месиво. В сотый раз осматривая расплывшийся задний двор в Колчестере. бесцветном и унылом городе, который казался еще менее привлекательным из-за приземистых армейских бараков, он проклинал себя за безрассудство, толкнувшее когда-то взвалить на себя эту программу. «Знать бы заранее, – размышлял он. – Ты оказываешься на жизненном перекрестке, поворачиваешь в какую-то сторону и думаешь, что потом сможешь повернуть в любом направлении. А потом ты несешься по пятирядному автобану со скоростью двести миль в час и видишь только указатели «Смерть» и "Нищета"».

Итак, Джем был озабочен сыростью на юго-востоке Англии, а Даллас жил по напряженному расписанию, которое предусматривало репетиции и массу упражнений, включая проклятия в адрес других актеров во имя искусства. Мин была почти полностью предоставлена сама себе.

– Альберт, – как-то вечером обратилась она к старику, который ходил вокруг нее с пылесосом.

– Миледи, – откликнулся тот, выключая пылесос, чтобы сменить насадку.

– То письмо, что вы мне послали…

Он спешно включил пылесос и принялся с особой тщательностью за дальний угол комнаты.

– Альберт! – старалась Мин перекричать гудящий пылесос. – Ваше письмо!

– Простите? – сказал Альберт. – Ничего не слышу.

– Выключи.

– Что?

Мин бросилась к розетке и вытащила вилку.

– Письмо, которое вы мне послали…

– А, – сказал Альберт.

– Я хочу, чтобы вы сказали мне, что именно имели в виду. – Альберт выглядел очень расстроенным. – Начнем с того, почему вы его написали.

– Ну, я… – Альберт явно волновался. Он пригладил седые волосы. – Я не слишком привык к новым средствам коммуникации. Я послал вам письмо по электронной почте и сразу же раскаялся в своем поступке. Я не должен был докучать вам.

– Но вы в самом деле беспокоились за Уильяма?

– М-м-м.

– Отвечайте, Альберт, я не собираюсь ни в чем упрекать вас. Говорите же!

С жалким видом старик медленно опустился на диван и тяжело вздохнул. Он оставил привычную чопорную манеру речи и перешел на мягкий и естественный говор, выдававший его норфолкское происхождение.

– Понимаете ли, миледи, моя пенсия мала, а миссис Альберт больна, и мы живем благодаря моей работе. Если я буду вести себя нескромно, меня в дом не пустят. То есть, где бы мне ни приходилось работать, в любом месте хватает своих историй, которые я мог бы рассказать вам. И всякого рода, куда хуже, чем о мистере Гаджете. Он джентльмен, хотя и не настоящий… я хотел сказать, не по рождению. О-о, я мог бы рассказать вам шокирующие вещи! Чего только не увидишь… По крайней мере, в старые времена господа не позволяли себе этого на глазах у прислуги. Теперь не так. Они вдыхают кокаин прямо со старинных столов и считают, что я обязан вытирать за ними! Некоторые полагают – если они мне платят, у меня нет ни глаз, ни ушей.

– Мне жаль, – сказала Мин. – Я не представляла, что вам так трудно. Как миссис Альберт?

– Ей то лучше, то хуже. День на день не приходится.

– Кто присматривает за ней, пока вы работаете?

– Ее сестра Берил приходит, хотя она сама не очень хорошо себя чувствует. Иногда мы нанимаем сиделку из агентства, но они ненадежны. Мы лишились всех колец жены, и ее «ролекс» тоже украли. Я подарил его Мэри на серебряную свадьбу. – Мин подумала, что Альберт сейчас заплачет. – А потом, – продолжал он, и его руки задрожали, – мы заметили, что кто-то получает наличные по чекам на имя Мэри. Кто-то взял пару чеков из книжки и пытался снять деньги с ее счета.

– Кто? – спросила Мин в изумлении.

– Одна из сиделок, которая приходила ухаживать за женой. Она украла чеки из дома. Думала, раз Мэри так измотана, а я все время на работе, мы не заметим. Разве это хорошо? – спросил он, глядя на Мин полными слез голубыми глазами. – Мы пережили войну и многое другое и трудились всю жизнь. Мы имеем право на достойную старость.

– Конечно, – сказала Мин, подумав, что она тоже сейчас заплачет.

– Ваш мистер Гаджет для нас был большим подспорьем, – сказал Альберт. – Я откладывал деньги, чтобы отвезти Мэри в круиз, и он давал мне рекомендации по ценным бумагам.

– Правда? – удивилась Мин. – Обычно он ни с кем не обсуждал свои дела.

– Я знаю. Но он узнал о круизе, о том, что мне надо накопить на троих, чтобы Берил тоже могла поехать, и он решил помочь мне скопить деньги.

– Добряк Уилл. Он купил бы для вас весь пароход, если бы вы ему позволили.

– Я бы не принял от него, конечно, – сказал Альберт. – Многие пользовались щедростью господина Гаджета, но не я. И он сказал, если я не хочу взять у него денег, тогда он мне даст советы относительно акций.

– Альберт! – воскликнула Мин. – Вы пользовались конфиденциальной информацией?

– Да, – признался Альберт, и на его лице отразилось беспокойство. – И, о, миледи, я так виноват. Теперь он исчез, и я думаю, это могло случиться из-за меня.

– Но в чем вы можете быть виноваты, Альберт?

– Он предупредил меня, что если я никому не скажу, откуда получаю информацию, все будет хорошо. И я не говорил, клянусь, никому не говорил! Но кто-то мог проведать, что он давал мне советы, и похитить его.

– Э-э, Альберт, о каких деньгах идет речь? – спросила Мин.

Закрыв глаза, он ответил:

– Сотни фунтов, миледи.

Мин сдержала смех. Ей не хотелось оскорбить чувства старика.

– Не думаю, чтобы все это было как-то связано с его исчезновением, – заверила она Альберта. – Но я настаиваю, чтобы вы рассказали, почему написали мне то письмо.

– Вы уверены, что я не виноват? – спросил он, приоткрыв один глаз.

– Абсолютно, – ответила Мин. – На сто процентов уверена. Так что давайте, выкладывайте.

– Ну ладно, – сказал он. – Мистер Гаджет всегда имел некоторую склонность к этому, вы догадываетесь, о чем я? Любит пропустить стаканчик-другой. Но меня беспокоило другое. Он никогда не ошибался по поводу акций. Я всегда покупал по низкой и продавал по высокой цене. Он всегда попадал в точку, это верно. Но вдруг он сказал мне, что я должен продать кое-какие акции. Что очень важно, чтобы я избавился от них. Несколько месяцев назад он посоветовал купить их как можно больше, а потом, пару недель назад, стал настаивать, чтобы я их продал. Он сказал, что это очень, очень-очень важно. Ну, я пошел и продал их и получил некоторую прибыль, но потом они снова пошли вверх. И потом еще. Они и сейчас растут. Это заставило меня предположить, что у него не все в порядке с головой, и я решил написать вам.

– Понимаю, – сказала Мин. – А про пустые бутылки, про то, как он спал в рабочей одежде на диване с бутылкой виски в руках, – это правда или нет?

– Ну, пожалуй, да, – твердо ответил Альберт. – Он в этом отношении иногда терял контроль над собой. Но я думал, что для пьянства была причина, и, если он кому-то и расскажет о ней, то только вам. И тогда вы смогли бы помочь ему разобраться с этим и ему стало бы лучше.

– А теперь давайте подведем итог. Вас тревожило, что Уильям изменился. Он сильно пил, допустил ошибку в рекомендациях по вложению денег, так что вы подозревали, что он может окончательно запутаться. Но вы не хотели рассказывать об акциях Джему, и вот, чтобы поднять тревогу и доказать, что Уильям не в себе, вы решили свалить все на пьянство.

– Мне жаль, миледи, – сказал Альберт. – Я не знал, что еще делать. Вы мне всегда казались такой приятной. Я подумал, что могу обратиться к вам. Я должен был рассказать вам раньше, но не посмел, а теперь он исчез, и вот…

– Альберт, хватит ныть! Довольно! Это приказ. А теперь скажите мне, что это были за акции.

– «Теллката». Знаете, телефоны.

– Телефоны? – спросила Мин. – Неужели телефонная компания может быть опасной?

– В старые времена, – сказал Альберт, – если звонил телефон, вся семья собиралась в гостиной, прежде чем снять трубку. Это было своего рода событие – телефонный звонок. Мы потом неделями вспоминали.

– Надо же, как все переменилось, – задумчиво сказала Мин.

– Да уж, – столь же задумчиво произнес Альберт. – В Чиверли сейчас санаторий…

– Забавно, не правда ли? – сказала Мин. – Я видела рекламный буклет. Там сказано: «Для многих поколений Чиверли был центром отдыха и развлечений с особыми целительными условиями». Там не упоминается, что последние обитатели стали банкротами и алкоголиками.

– А теперь там делают педикюр, вот так, – промолвил Альберт. – Ладно, надо работать. – И он поднялся с дивана и снова взялся за пылесос.

– Мне тоже, – решительно заявила Мин. Одна идея только что пришла ей в голову.

Он лежал на чистой постели. Его грудь ритмично вздымалась и опускалась, подчиняясь аппарату искусственного дыхания, к которому он был подключен сложно переплетающимися трубками. И только шипение воздуха, который закачивался и отсасывался из легких, было слышно в небольшой отдельной палате. Лицо закрывала кислородная маска, тело было укрыто простыней. Без таблички на спинке кровати Йорен Торстед представлял лишь тело, оказавшееся на пороге смерти.

– Вы не член семьи, и сейчас не время для посетителей, – предупредила медсестра в бледно-голубой накрахмаленной униформе, юркнувшая к приборам с мигающими лампочками за кроватью Йорена, чтобы снять показатели.

– Я уже собиралась уходить, – сказала Мин, вложив розу в неподвижную руку, покоившуюся поверх одеяла. – Да благословит тебя Бог, Йорен.

Медсестра, как истовая католичка, твердо верила в Бога и в загробную жизнь, что позволяло ей почти безучастно взирать на полуживых пациентов. Но сейчас она слегка смягчилась. По крайней мере, у этой девушки крест на Шее. Она решила не доносить на Мин.

– Заканчивайте, – сказала она. – Сейчас придет доктор.