9
— Бенджамин, Бен! А что — мне нравится это имя! — говорил сияющий Фрэнк, разглядывая свой новый паспорт.
— Надеюсь, ты теперь перестанешь так всех бояться.
— Это стоило немалых денег, наверное. Скажите — сколько, я отдам, если наберу, а нет — так выплачу потом.
— Две тысячи долларов. Ну вот — теперь ты свободен. Не стригись, пускай волосы отрастают. Тебе осталось только поставить свою подпись на фото.
Том дал ему чистый лист бумаги и велел потренироваться. Почерк у Фрэнка оказался довольно угловатый, с резко скошенными буквами. Том посоветовал ему закруглить заглавное "Б". После трех или четырех попыток Том одобрил роспись, только посоветовал не переусердствовать с округлением всех букв подряд.
Они только что отужинали. Элоиза настроилась смотреть какую-то передачу по телевизору. Том пригласил Фрэнка к себе наверх, и Фрэнк устроился на краешке кровати. Он смущенно похлопал глазами и вдруг произнес:
— А вы не согласитесь поехать вместе со мной? В какой-нибудь другой город? Хотя бы на несколько дней? — Он нервно облизнул губы и продолжал: — Знаю, я вам уже здорово надоел. Переедем в другую страну — а там можете меня сразу бросить. — Он тоскливо поглядел в окно и снова уставился на Тома — Знаете, мне будет так жутко одному покидать ваш дом. Но если надо, так что поделаешь...
Мальчик расправил плечи, как бы демонстрируя свою решимость.
— Куда бы тебе хотелось поехать?
— В Венецию. Или в Рим. Там многолюдно, там меня никто не найдет.
Том улыбнулся: Италия всегда была любимым местом охоты для специалистов по похищению людей.
— А как насчет Югославии?
— Вам нравится Югославия?
— Нравится, — ответил Том, своим тоном ясно давая понять, что в настоящий момент его туда вовсе не тянет. — Ты можешь, конечно, поехать в Югославию. Что касается Венеции или Рима, то не советую, если хочешь еще какое-то время пожить инкогнито. Могу предложить еще Берлин, например. Туда туристы обычно не ездят.
— Берлин? Я там никогда не был. А вы со мной поедете? Ну хотя бы на пару денечков?
Тома Берлин интересовал, и идея съездить туда была заманчивой, поэтому он сказал:
— Поеду, если обещаешь оттуда полететь прямо домой.
Фрэнк просиял:
— Хорошо, обещаю! — выпалил он.
— Ладно, тогда — в Берлин!
— Вы его хорошо знаете?
— Был там, кажется, раза три.
Он внезапно почувствовал прилив энтузиазма. Пробыть в Берлине три-четыре дня совсем неплохо, это может быть даже очень интересно, к тому же он поймал Фрэнка на слове и оттуда отправит его прямо в Штаты. Возможно даже, что Фрэнка и уговаривать не придется.
— Когда поедем?
— Чем скорее, тем лучше. Может быть, завтра. Утром я узнаю в Фонтенбло насчет билетов на самолет.
— У меня еще осталось немножко денег. Правда, немного, — добавил Фрэнк упавшим голосом и уточнил: — Если в долларах, то что-то около пятисот.
— Пусть это тебя сейчас не тревожит. Потом сочтемся. А теперь — спокойной тебе ночи. Я хочу еще сегодня переговорить с Элоизой. Можешь спуститься, если хочешь, ты нам не помешаешь.
— Спасибо, но я, пожалуй, напишу Терезе, — весело сказал Фрэнк.
— Хорошо, пиши, но мы отошлем его завтра не отсюда, а из Дюссельдорфа.
— Почему из Дюссельдорфа?
— Самолеты до Берлина обычно совершают одну посадку уже на территории самой Германии — либо в Дюссельдорфе, либо в Гамбурге. Я предпочитаю те, которые летят через Дюссельдорф. Там не нужно пересаживаться на другой самолет, просто выходишь на несколько минут, и они проверяют паспорта. Но самое главное — не сообщай Терезе, что едешь в Берлин.
— Ладно.
— Она может сказать об этом твоей матери, а ты ведь не хочешь, чтобы тебя искали в Берлине? По дюссельдорфскому штемпелю она, конечно, догадается, что ты в Германии, но напиши, что направляешься, скажем, в Вену, хорошо?
— Так точно, сэр! — отчеканил Фрэнк, словно солдат-новобранец, которого только что повысили в чине.
Том спустился вниз. Элоиза лежала на диване и смотрела новости.
— Боже! — вдруг воскликнула она. — И когда только они перестанут убивать друг друга?
«Вот уж чисто риторический вопрос!» — подумал Том. Он рассеянно взглянул на экран. Там показывали взрыв дома — красные и желтые языки пламени, кувыркающаяся в воздухе металлическая балка... Вероятно, Ливан. Несколько дней назад нечто подобное было в Хитроу — в результате нападения на самолет израильской авиакомпании. А что завтра? Может быть, взлетит на воздух весь мир? Том вспомнил, что завтра, где-то около десяти, Элоизе должны сообщить результаты обследования, и Том от души надеялся, что дело обойдется без операции. Том намеревался еще до десяти съездить в Фонтенбло за билетами и, вернувшись, сказать Элоизе, что ему срочно нужно выполнить кое-что для Ривза Мино, который звонил ему поздно ночью. В комнате Элоизы телефона не было, и через закрытую дверь она не могла слышать разговоров по телефону ни из его комнаты, ни из гостиной. Диктор перечислял события одно страшнее другого, и Том отложил разговор с Элоизой до утра.
Перед тем, как лечь в постель, Том постучал к Фрэнку и вручил ему несколько проспектов и карту Берлина.
— Подумал, что тебе будет интересно. Здесь кое-что о политике и обо всем остальном.
Еще до завтрака Том несколько изменил свой первоначальный план: билет для себя он решил купить через туристическое агентство в Море, а на новое имя Фрэнка заказать билет в аэропорту. Элоизе он сказал, что Ривз позвонил ночью и просил его срочно приехать — ему нужен совет относительно сделки по продаже некоего произведения искусства. Он сообщил ей также, что Билли выразил желание поехать с ним и оттуда вернуться наконец домой, в Штаты. (После поездки в Париж Том вынужден был сказать жене, что паренек так и не принял никакого решения.)
Как Том и предполагал, Элоиза восприняла эту новость с явным удовольствием.
— А ты? Когда ты вернешься?
— Ну, денька через три — в воскресенье или в понедельник. — Том, уже одетый, выпил свою вторую утреннюю чашку кофе и сказал: — Надо съездить за билетами. По возвращении надеюсь услышать от тебя хорошие новости, милая.
— Спасибо, солнышко.
Элоиза знала, что именно он имел в виду — здоровье ее матери. В десять она должна была звонить врачу. Том выглянул в окно — и увидел, хотя это был не вторник и даже не четверг, а пятница, садовника Анри, который, как всегда, еле двигаясь, наполнял жестяные емкости дождевой водой из цистерны возле оранжереи.
— Смотри-ка, кто заявился — Анри! Как мило с его стороны.
— Да, я видела. Послушай, Тома, в этой твоей поездке в Гамбург нет ничего опасного?
— Конечно, ничего, дорогая. Просто Ривз знает что я немного занимался такого рода экспертизами для Бакмастерской галереи, в Гамбурге, по сути, предстоит сделать то же самое. И для Билли это будет конечный пункт пребывания в Европе. Я его немного повожу по городу. А в опасные дела я никогда не вмешиваюсь, ты же знаешь.
Собственные слова заставили Тома улыбнуться: в разборки со стрельбой он никогда не попадал, однако ему вспомнился вечер, когда здесь, на мраморном полу этой самой гостиной, лежали трупы двух или трех мафиози. Тогда Тому пришлось пустить в дело все имевшиеся в наличии высококачественные тряпки мадам Аннет для того, чтобы как следует замыть следы крови на полу. Элоиза об этом, естественно, ничего не узнала. Правда, это было не результатом перестрелки. У бандитов оружие было, но одному из них Том размозжил череп поленом. Вспоминать о деталях он не любил.
Из своей комнаты он позвонил в Руасси, выяснил, что на рейс в 3.45 билеты еще есть, и заказал один на имя Бенджамина Эндрюса. Затем съездил в Море, где купил билет себе, и, вернувшись, сообщил Фрэнку, что около часа дня им нужно выехать в Руасси. Он был рад, что Элоиза не просила его оставить гамбургский телефон Ривза. Он как-то уже давал ей его номер, но надеялся, что Элоиза его куда-нибудь засунула, а то получится очень неловко, если она вдруг вздумает звонить Ривзу. Надо будет связаться с Ривзом сразу же по прибытии в Берлин, решил Том. Почему-то звонить ему сейчас, прямо из дома, Тому не хотелось. Пока Фрэнк укладывал чемодан, Том поймал себя на мысли, что оглядывает дом, словно капитан, покидающий свой корабль навсегда. Какая глупость — пока с ними верная мадам Аннет, «кораблю» никакое крушение не грозит. И потом, он уезжает всего на четыре дня! Поначалу он даже думал поехать на «рено» и оставить его в гараже аэропорта, но оказалось, что Элоиза хочет сама их отвезти или, во всяком случае, проводить на «мерседесе», который уже успели привести в полный порядок. По дороге в аэропорт Том вспоминал о том, насколько было приятнее и удобнее, когда все самолеты летали из Орли, который располагался как раз между Вильперсом и Парижем. С недавних пор большая часть рейсов, в том числе и лондонские, отправлялась из нового аэропорта к северу от Парижа, то есть из Руасси.
— Я хотел поблагодарить вас, Элоиза, — сказал Фрэнк, — за то, что вы так долго терпели меня в своем доме.
— Ну что ты, право! Нам это было в радость. Ты столько для нас сделал полезного — и в доме, и по саду. Удачи тебе! — Через опущенное стекло она протянула руку, и когда Фрэнк наклонился, она, к немалому изумлению Тома, сердечно поцеловала его в обе щеки, чем вогнала юношу в краску.
Элоиза укатила, а Том с Фрэнком прошли в зал ожидания. Теплые слова, сказанные Элоизой на прощанье, напомнили Тому, что она ни разу так и не спросила, сколько он платит Билли за работу, что было на нее не похоже. А он не платил ничего. Он был уверен, что Фрэнк ни за что не принял бы от него денег. Утром Том вручил Фрэнку пять тысяч франков и столько же взял сам, это был максимум разрешенной к провозу валюты. Его никогда не проверяли на таможне, но рисковать было ни к чему: если, паче чаяния, у них кончатся деньги, то можно будет всегда запросить банк в Цюрихе.
Том направил Фрэнка к кассе за билетом, напомнил ему номер рейса.
— В самолете сядем отдельно, — сказал он напоследок. — На меня не озирайся. Если не встретимся в Дюссельдорфе, то тогда — до Берлина.
Том пошел сдавать багаж, но немного задержался, чтобы удостовериться, что у Фрэнка не будет осложнений с билетом. Он увидел, как девушка выписывает билет и принимает деньги, сдал чемодан и по эскалатору стал двигаться вверх к «воротцам» за номером 6. Проходы на посадку, которые и в Англии, да и во всех других странах назывались этим простым словом, здесь почему-то именовались сателлитами, словно они вращались вокруг здания аэропорта сами по себе. В последнем перед посадкой зальце, где уже разрешалось курить, Том закурил сигарету и оглядел будущих соседей по самолету: почти все — мужчины, одного он не разглядел, его лицо скрывала развернутая «Франкфуртер альгемайне». Том вошел в самолет одним из первых. Он не искал глазами Фрэнка, а прямо прошел в салон для курящих. Он выбрал себе удобное место и сквозь полуприкрытые веки стал наблюдать за пассажирами, толпящимися при входе, но Фрэнка среди них не увидел.
В Дюссельдорфе им было предложено выйти без багажа. Потом их, словно маленькое стадо овец, повели в неизвестном направлении. Том уже знал, что им не грозит ничего, кроме проверки паспортов и отметки о прибытии в данный пункт. Затем их опять же завели в небольшой зальчик, и, войдя, Том увидел Фрэнка: тот покупал марки для конверта с письмом. Том позабыл снабдить его немецкой валютой и поделиться мелочью, которая у него оставалась от прошлых поездок, но он увидел, как немочка улыбнулась, приняла франки и взяла из рук юноши письмо. Их снова загрузили в самолет, и остальная часть пути прошла без происшествий.
Том заверил Фрэнка, что ему понравится аэропорт Тегель. Самому Тому он был симпатичен потому, что имел вполне нормальные пропорции — никаких тебе излишеств, никаких эскалаторов, тройных уровней, слепящих хромированных покрытий; простой желтоватых тонов холл с круглым кафе-баром в центре и туалет, до которого не нужно было топать целый километр. Том задержался возле стойки бара. Увидев Фрэнка, он ему кивнул, но мальчик, помня о наставлениях, сделал вид, что не замечает его, и тогда Том воскликнул:
— Надо же, какая встреча!
— Здравствуйте, сэр, — улыбнулся наконец Фрэнк.
Тем временем большая часть пассажиров уже покинула здание; из сорока осталось не более двенадцати, что тоже было приятно!
— Сейчас узнаю насчет гостиницы, — сказал Том. — Останься здесь, постереги багаж.
Он подошел к телефону, нашел у себя в записной книжке номер отеля «Франке» и снял трубку. Однажды ему довелось навещать в этом средней руки отеле своего знакомого, и он записал на всякий случай адрес. Том заказал на свое имя два однокомнатных номера и предупредил, что их двое и они прибудут через полчаса. Те немногие из пассажиров, которые еще не успели разойтись, выглядели настолько безобидными, что Том даже решился при них сесть в такси вместе с Фрэнком. Отель располагался на Альбрехт-Ахиллештрассе, неподалеку от главной магистрали — Курфюрстендамм. Вдоль шоссе сначала потянулись бесконечные пустыри, ангары, поля и сараи, постепенно город стал заявлять о себе: мелькнуло несколько только что отстроенных зданий, окрашенных в светлые, бежево-кремовые тона; то тут, то там поблескивали металлические полусферические тарелки спутниковых антенн. Они въезжали в город с севера, и Томом незаметно овладело довольно неприятное ощущение оторванности от всего остального мира этого «кармана», именуемого Западным Берлином: ведь вокруг него находилась территория, контролируемая Советской Россией. Правда, существовала Берлинская стена, а присутствие французских, американских и английских солдат тоже внушало уверенность в безопасности — во всяком случае, на данный момент.
При виде одного старого, сильно пострадавшего от обстрела здания сердце Тома учащенно забилось, что удивило его самого.
— Смотри — Гедахтнискирхе! — и Том чуть ли не с гордостью собственника указал Фрэнку на знаменитую кирху. — Это очень важное историческое здание. Как видишь, оно сильно повреждено, но его специально решили оставить в таком виде.
Фрэнк жадно смотрел по сторонам, можно было подумать, что перед ним Венеция; что ж, Берлин в своем роде был не менее уникален.
Когда разбитый кирпично-красный купол кирхи уже остался позади, Том сказал:
— Тут все кругом было разбито до основания. Здания, которые ты сейчас видишь, возведены совсем недавно.
— Да-а, полный капут! — вмешался в разговор немец-водитель. — Вы туристы? Поразвлечься приехали?
— Ну да. Как тут у вас с погодкой? — спросил Том, довольный, что водитель попался не мрачный.
— Вчера лило, сегодня — сами видите.
Погода хмурилась, но дождя, похоже, не предвиделось.
Они выехали на Курфюрстендамм и притормозили на красный свет возле площади Ценин.
— Обрати внимание — магазины здесь сплошь новые. Улица хоть и главная, но мне она не нравится.
Ему вспомнилось, как в свое первое посещение Берлина он одиноко бродил взад-вперед по этой прямой длинной улице в тщетной попытке уловить особую атмосферу города Это оказалось невозможно, потому что здесь все было банально новое — нарядные витрины, киоски, сверкавшие стеклом и белым металлом, где торговали фарфором, часами и сумочками... Трущобный район Кройцберг, теперь заселенный турецкими рабочими, в то время представлялся ему куда более интересным: тогда он еще сохранил дух старой Германии.
Шофер свернул на Альбрехт-Ахиллештрассе. Они миновали пиццерию на углу, которую Том хорошо помнил, потом справа мелькнуло здание уже закрытого супермаркета. Отель «Франке» был расположен на левой стороне в том месте, где улица делала плавный изгиб.
В холле они заполнили небольшие белые карточки, обозначив имена и номера паспортов. Их комнаты оказались на одном этаже, но не смежные.
Том не захотел селиться в более фешенебельном «Палас-отеле» оттого, что однажды уже останавливался там. Он опасался, что его могли запомнить и сообразить, что мальчик — ему не родственник. В принципе ему было все равно, кто, где и что подумает, видя его вместе с Фрэнком. Важно было другое: в такой скромной гостинице, как «Франке», было куда меньше шансов, что опознают Фрэнка Пирсона, чем в «Палас-отеле».
Том повесил в шкаф брюки, затем отогнул покрывало на постели и бросил пижаму на то, чем в Германии с древних времен принято было закрываться: вместо одеяла — перина в застегнутом на пуговицы пододеяльнике. Из окна открывался скучнейший вид: унылый двор, еще один шестиэтажный корпус под углом к тому, где находился их номер, да верхушки нескольких деревьев вдали. Неизъяснимое чувство свободы и радости вдруг охватило Тома. Чувство мимолетное, зыбкое, и все же... Он засунул поглубже в чемодан паспорт и бумажник с франками, захлопнул крышку и вышел из номера, заперев за собой дверь. Он предупредил Фрэнка, что зайдет к нему минут через пять.
— Ну, как дела, Бен? — входя к нему в номер, спросил Том с улыбкой.
— Вы видели эту фантастическую кровать? — воскликнул Фрэнк, указывая на перину, и они оба весело расхохотались.
— Пойдем прогуляемся. Где у тебя паспорта?
Убедившись, что новый паспорт Фрэнка лежит не на самом верху, Том убрал второй, тот, что принадлежал Джонни, в белый конверт и упрятал его на самое дно — с тем, чтобы, как он объяснил, Фрэнк в спешке не перепутал их, если кто-нибудь придет с проверкой. Том пожалел, что они не оставили паспорт Джонни в Бель-Омбр: Джонни уже наверняка приобрел себе новый взамен похищенного.
Они вышли из номера и направились было к лестнице, но Фрэнку захотелось лишний раз прокатиться в старинном лифте. На Курфюрстендамм Фрэнк разглядывал все подряд, глазея даже на вывешенное для проветривания постельное белье. Зашли в угловую пиццерию, взяли чипсы, пиво и с огромными кружками пристроились за столиком, где уже сидели две девушки, уплетая пиццу.
— Завтра двинем в Шарлоттенбург, — сказал Том. — Там много музеев и прекрасный парк. Потом — в Тиргартен.
Впереди у них был еще нынешний вечер и вся ночь, а ночью в Берлине было на что посмотреть. Том заметил, что Фрэнк не забыл замазать гримом родинку, и одобрил его старания.
Полночь застала их в диско-баре «Роми Хуго». После четырех выпитых кружек пива Фрэнк заметно опьянел. На входе в пивной зал они позабавились метанием колец, и у Тома в руках оказался выигрыш — маленький коричневый медвежонок, символ Берлина. Этот диско-бар Тому запомнился по предыдущему визиту, туристов здесь бывало немного, но совсем поздно ночью тут показывали шоу трансвеститов.
— Почему бы тебе не потанцевать? — предложил Том, показывая глазами на их соседок. В это время они оба стояли у бара. Перед девушками были бокалы с напитками, но взгляды их были устремлены на танцевальную площадку в центре зала, над которой медленно вращался серый шар, отбрасывая на стены светлые и темные блики. Этот крутящийся шар размером не больше волейбольного мяча и сам по себе довольно безобразный выглядел как реликвия догатлеровских тридцатых годов и странным образом притягивал взгляд.
Фрэнк смущенно потупился: ему явно не хватало смелости.
— Это не проститутки, — уверил его Том.
Фрэнк вышел в туалет, а когда появился снова, то мимо Тома прошел прямо к танцевальной площадке. На какое-то время Том потерял его из виду, а когда отыскал, то он уже танцевал с блондинкой под самым вращающимся шаром среди дюжины таких же пар и нескольких одиночек. Том улыбнулся. Фрэнк резвился и высоко подпрыгивал, ему явно было весело. Музыка играла без перерыва, но вскоре Фрэнк вернулся к нему с победным видом.
— Я подумал, что, если не приглашу девушку, вы подумаете, что я струсил.
— Как девушка? Милая?
— Очень! Только она зачем-то все время жевала жвачку. Я даже сказал ей Guten Abend и Ich hebe dich — это я знаю из песен. Она решила, что я пьяный, и очень смеялась.
Фрэнк действительно нетвердо стоял на ногах, и Тому пришлось придержать его за локоть, пока он садился на высокий табурет.
— Не пей больше, тебе хватит.
Барабанная дробь возвестила о начале ночного шоу. На эстраде появились трое крепышей в розовом, белом и желтом платьях до полу, с декольте, открывавшими пластиковые груди с красными сосками. Их приветствовали восторженными овациями. Они спели что-то из «Мадам Баттерфляй», после чего исполнили несколько куплетов, из которых Том не понял и половины, однако публика их явно одобрила.
— До чего смешные костюмы, — пытаясь перекричать шум, крикнул Фрэнк в самое ухо Тому.
Мускулистые «девицы» спели напоследок «Das ist die Berliner Luft» и исполнили подобие канкана, за что аудитория засыпала их букетами цветов.
— Браво! Браво! — выкрикнул Фрэнк. Он горячо зааплодировал и чуть не свалился со стула.
Они выбрались на улицу. Том взял парнишку под руку — главным образом для того, чтобы тот не шатался. Хотя была уже половина третьего, им попадалось довольно много прохожих.
— А это что еще такое? — спросил Фрэнк.
К ним приближалась странная пара: на мужчине был костюм арлекина с рейтузами в обтяжку и шляпа с загибающимися спереди и сзади полями; костюм женщины делал ее похожей на игральную карту, и когда они подошли ближе, то можно было различить, что это — туз пик.
— Наверное, идут с вечеринки, а может, еще только направляются туда.
Том еще раньше отметил для себя, что берлинцы любят вызывающе наряжаться и носить маски.
— Похоже, что они постоянно играют в игру «Угадайка». Весь город на этом помешан.
Том мог бы еще долго говорить на эту тему. По своему политическому статусу Берлин представлял собой нечто в высшей степени искусственное и вызывающее. Возможно, именно поэтому его обитатели были склонны к эпатажу — как в одежде, так и в поведении. Может быть, это было своего рода способом самоутверждения, средством доказать свое право на существование. Однако в данный момент у Тома не было никакого настроения философствовать, и он лишь сказал:
— Подумать только, Западный Берлин — в кольце этих унылых русских, которые начисто лишены чувства юмора!
— А мы не могли бы побывать в восточной части города, Том? Мне бы очень хотелось.
Прижимая к груди маленького мишку, Том силился представить, какие такие опасности могут их подстерегать за Стеной, но получалось, что там им ничто не грозит, и он сказал:
— Конечно, можем. Их интересуют лишь западногерманские марки, а не личности туристов. Ага вот и такси! Нам пора возвращаться.
