7

На следующий день, в воскресенье, Том повез Фрэнка на экскурсию в парк Фонтенбло, в восточную часть, где Фрэнк еще не бывал и где с меньшей вероятностью они могли попасться на глаза туристам. Элоиза отказалась ехать с ними, ей хотелось позагорать, тем более что Аньес Грац дала ей новый роман. Она не злоупотребляла солнечными ваннами, но иногда загорала так, что кожа становилась темнее, чем ее волосы. Возможно, способностью быстро загорать она была обязана смесью генов — ее мать была блондинкой, а отец, очевидно, брюнетом. В настоящий момент его волосы — вернее, то, что от них уцелело, — представляли собой некую тонзуру, темно-каштановую по окружности и грязно-серую внутри. Тонзура, по представлениям Тома, предполагала ореол праведности, что в данном случае отнюдь не соответствовало действительности.

Полдень застал Тома и Фрэнка возле тихой деревушки Ларшан в нескольких километрах западнее Вильперса. С десятого века, когда был возведен Ларшанский собор, он дважды наполовину сгорал. Вдоль узеньких, мощенных булыжником улочек располагались коттеджи — настолько крошечные, что казалось, будто там не может хватить места даже для одной супружеской пары. При виде их Тому вдруг пришла в голову мысль, что было бы совсем неплохо снова пожить одному в таком вот уютном домике. Впрочем, что значит «снова»? Разве когда-нибудь ему случалось жить одному? Сначала с чертовой тетушкой Дотти — старушенцией с большими странностями во всем, что не касалось денег. Затем — после того как он подростком удрал из Бостона — перенаселенные меблирашки в Манхэттене, до тех пор пока он не научился навязываться в компаньоны своим более состоятельным приятелям, у которых были свободные спальни или хотя бы незанятый диван; наконец, уже в двадцать шесть — Монджибелло и жизнь у Дикки Гринлифа. Отчего-то все это вдруг вспомнилось Тому, когда он стоял в Ларшанском соборе, разглядывая его тускло-кремовые стены.

В соборе они оказались единственными посетителями. Туристы сюда заглядывали нечасто, и можно было не опасаться, что Фрэнка кто-нибудь узнает. Совсем иное дело — замок в центре парка, туда обычно приезжали со всего света, к тому же Фрэнк наверняка его уже видел.

У входа в киоске, покинутом продавцом, Фрэнк выбрал несколько открыток с видами собора. Он бросил в деревянный ящичек положенное количество монет, а затем, недолго думая, высыпал туда же всю оставшуюся мелочь.

— У вас в семье принято посещать церковь? — спросил его Том, пока они по крутому булыжному спуску шли к машине.

— Не-ет, — протянул Фрэнк. — Отец всегда говорил, что религия — это признак культурной отсталости, а на мать она нагоняет тоску. Она терпеть не может, когда нужно что-то делать из-под палки, что-то такое, в чем она не видит смысла.

— У твоей матери роман с Тэлом?

Фрэнк удивленно взглянул на Тома и, усмехнувшись, повторил:

— Роман? Не знаю, может быть, ко по ней не скажешь. Она никогда не наделает глупостей, она же в прошлом была актрисой и, по-моему, может хорошо сыграть не только на сцене, но и в жизни. — Тэл тебе нравится?

Фрэнк пожал плечами:

— Он ничего, видал я и похуже. Спортивного типа, очень сильный, даже непохоже, что у него такая профессия — адвокат. Я к ним не лезу.

Тому подумалось, что, возможно, мать Фрэнка и Тэлмедж теперь поженятся, хотя ему-то, собственно, какое до этого дело? Его занимал только Фрэнк, а он, судя по всему, абсолютно равнодушен к деньгам, и его абсолютно не заденет, если мать и Тэл по какой-либо причине (может быть, как соучастника преступления?) лишат его доли наследства.

— Послушай, — сказал Том, — твои записки следует уничтожить. Не считаешь, что их опасно хранить?

Юноша смотрел себе под ноги. После недолгого колебания он ответил решительно:

— Да, вы правы.

— Если твои записки попадут в чьи-то руки, то вряд ли тебе удастся сослаться на то, что ты это все сочинил, там же есть все имена и подробности.

Том подумал про себя, что в принципе такое возможно, только для этого надо быть просто сумасшедшим.

— Или ты собираешься признаться? — спросил он таким тоном, что мальчику стало ясно — он считает такой шаг полным идиотизмом.

— Нет, нет, что вы!

Горячность, с которой это было произнесено, несколько успокоила Тома.

— Хорошо. Тогда, с твоего разрешения, сегодня к вечеру я этим займусь. Может, желаешь перечитать свое творение? — сказал Том, открывая дверцу машины.

— Нет, пожалуй. Я это уже сделал.

После ланча, пока Элоиза упражнялась на клавесине в гостиной, где был камин, Том с рукописью Фрэнка вышел в сад. Фрэнк в это время затачивал лопату возле оранжереи. Он был в джинсах, которые заботливая Аннет прокрутила в машине и выгладила. В дальнем углу сада, где начинался лес, Том сжег признание Фрэнка.

Незадолго до восьми Том отправился в Море, чтобы встретить на станции приятеля Ривза по имени Эрик Ланц. Фрэнк упросил взять его с собой прокатиться, он уверял, что ему не составит большого труда вернуться обратно пешком. Том с неохотой согласился на такой вариант. Перед тем как уехать, Том объяснил Элоизе, что Билли будет ужинать в своей комнате, потому что не хочет встречаться с незнакомыми людьми, и он сам тоже предпочитает, чтобы мальчик не встречался с приятелем Ривза.

— Да? А почему? — спросила Элоиза, и Том ответил:

— Потому что не хочу, чтобы он впутывал Билли в свои делишки. Не хочу подставлять паренька, даже если ему за маленькую услугу предложат большие деньги. Ты же знаешь Ривза и его приятелей.

Элоиза имела об этом смутное представление. Тому довольно часто приходилось говорить ей, что Ривз иногда бывает очень полезен. Имелось в виду, что он мог оказывать услуги, за которые вряд ли взялся кто-либо другой, — достать новый паспорт, быть посредником при сложных переговорах, обеспечить в Гамбурге безопасное проживание для человека с сомнительной репутацией...

Иногда Элоиза догадывалась о том, что происходит но по большей части — нет, что было к лучшему: таким образом папаша Плиссон не мог вытянуть из нее ничего предосудительного.

В том месте, где кончался лес, Том остановил машину и сказал:

— Давай пойдем на компромисс, Билли. Отсюда до Бель-Омбр километров пять-шесть. Этого достаточно, чтобы размять ноги. В Море я тебя везти не хочу.

— Ладно, — бросил юноша и стал выбираться из машины.

— Подожди секунду. Возьми-ка это, — и Том протянул ему тональную крем-пудру, которую он взял из комнаты Элоизы. — Не надо, чтобы кто-то заметил эту твою родинку.

С этими словами он взял на палец немного пасты и втер ее в щеку Фрэнка.

— Глупость какая, — пробормотал Фрэнк.

— Оставь себе. Элоиза не хватится, у нее этого добра полные ящики. Я передумал, сейчас сделаем петлю и проедем немного в обратном направлении.

Он легко развернул машину, поскольку на дороге было пусто, и снова остановился всего в километре от дома.

— Нужно, чтобы до моего возвращения ты уже был в своей комнате. Не хочу, чтобы мой гость видел, как ты входишь. Из комнаты не высовывайся. Мадам Аннет, наверное, уже принесла тебе ужин наверх, я объяснил, что ты собираешься лечь пораньше. Ты все понял, Билли?

— Да, сэр.

— Ну, приятной тебе прогулки.

Фрэнк вышел из машины, помахал вслед Тому и зашагал в направлении Бель-Омбр.

Том подъехал к станции как раз в тот момент, когда из прибывшего поезда стали появляться первые пассажиры. Он чувствовал себя немного глупо из-за того, что не имел ни малейшего представления, как выглядит Эрик Ланц, в то время как этот приятель Ривза его, должно быть, где-то уже видел, раз собирается узнать. Том, не торопясь двинулся к выходу с платформы, где неопрятный маленький человечек в форменной фуражке скрупулезно разглядывал каждый билет, чтобы удостовериться, действителен ли он на данный день, хотя студенты, пенсионеры, государственные служащие, инвалиды — словом, три четверти населения — все равно имели льготы и платили за проезд пятьдесят процентов от стоимости. Не удивительно, что французская железная дорога постоянно находилась на грани банкротства. Том закурил сигарету и устремил взгляд на небо.

— Мисс-тер... — донеслось до него.

Том оторвался от созерцания голубых небес и встретился взглядом с коротышкой в жутком клетчатом пиджаке и не менее вульгарном галстуке в яркую полоску. У него были сочные губы, черные усы, и он носил круглые очки в черной оправе Том выжидающе молчал. Человек совсем не походил на немца, но кто их там разберет...

— Вы — Том?

— Угадали. Меня зовут Том.

— Я — Эрик Ланц, — отозвался незнакомец с коротким поклоном. — Рад вас приветствовать и спасибо, что встретили.

В обеих руках Эрик держал два фибровых чемоданчика. Они были совсем небольшие и в самолете легко сошли бы за ручную кладь.

— Привет вам от Ривза, — расплываясь в улыбке, добавил он, когда Том уже вел его к машине.

Эрик Ланц говорил с едва заметным акцентом.

— Хорошо доехали?

— О, да! Обожаю Францию! — восторженно воскликнул тот, словно они находились на Лазурном берегу или, по крайней мере, бродили по одному из великолепных музеев.

Настроение у Тома внезапно испортилось, хотя какое это имело значение? Он будет вежлив, как всегда, накормит Эрика обедом и завтраком, предоставит ему постель, а Эрику ничего другого и не нужно.

Ланц отклонил предложение Тома положить чемоданы на заднее сиденье и поставил их в ногах.

Том завел машину, и они поехали.

— Уф! — с облегчением крякнул Эрик, сдирая усы. — Вот так-то лучше!

Взглянув через плечо, Том увидел, что очки тоже уже исчезли.

— А все этот Ривз! «Это уж слишком!» — как любят говорить англичане. Плюс ко всему — еще вот эти два паспорта.

В подтверждение своих слов он достал из внутреннего кармана один паспорт и заменил его на другой, который вытащил из потайного отделения футляра для бритвы, извлеченного из одного фибрового уродца.

«Видимо, новый документ более соответствует его теперешней внешности», — подумал Том. Интересно, как его зовут на самом деле? А черные волосы — натуральные или покрашены? И чем именно он занимается помимо того, что выполняет мелкие поручения Ривза, — вскрывает сейфы или промышляет кражей драгоценностей на Лазурном берегу? Пожалуй, лучше Тому этого не знать.

— Вы живете в Гамбурге? — спросил Том по-немецки — отчасти из вежливости, отчасти ради того, чтобы попрактиковаться в немецком.

— Нет, в Западном Берлине, там гораздо веселее, — по-английски ответил Эрик.

«И гораздо прибыльнее, — добавил про себя Том, — особенно если этот тип имеет отношение к торговле наркотиками или нелегальной переправке иммигрантов. Любопытно, что он переправляет сейчас?» В отличие от всего остального, туфли на Эрике были явно из дорогого магазина.

— Завтра у вас встреча? — спросил Том.

— Да, в Париже. Из вашего хауса я должен выехать в восемь утра, если вас это не затруднит.

Мне перед вами неловко, но Ривз не смог устроить так, чтобы тот, с кем у меня свидание, ожидал меня в аэропорту.

— Вам нужно ему что-то передать? Можно узнать, что именно?

— Драгоценности! — хохотнул Ланц. — Очень миленькие. Жемчуг — я знаю, он сейчас не в ходу, но это — нечто особенное. И еще ожерелье из смарагдов, в смысле — из изумрудов.

«Ну и ну», — подумал Том, но промолчал.

— Вы любите изумруды?

— Честно говоря, нет.

Том действительно терпеть не мог изумруды, возможно, потому, что блондинке Элоизе не нравились зеленые камни. Насколько он помнил, ему даже не нравились те женщины, которые любили изумруды или вообще отдавали предпочтение зеленым тонам.

— Я даже собирался показать их вам. Я так рад, что попал к вам, — затараторил Эрик, когда они проехали через ворота Бель-Омбр. — Теперь я своими глазами вижу ваш великолепный дом, о котором рассказывал Ривз.

— Я вас оставлю на минутку в машине, хорошо?

— У вас гости? — настороженно спросил Эрик.

— Нет, что вы. Я сейчас вернусь, — сказал Том. Он увидел свет наверху, у себя в комнате, так что Фрэнк, вероятно, уже вернулся. Торопливо перескакивая через ступеньки, Том открыл дверь в гостиную.

Элоиза читала, лежа на животе и перекинув босые ноги через подлокотник дивана.

— Ты один? — удивленно протянула она.

— Нет, нет. Эрик пока в машине. Билли вернулся?

— Да, он наверху, — сказала она, садясь.

Том пошел за Эриком, и они вернулись вместе. Он представил немца Элоизе, а также мадам Аннет, которая явилась из кухни.

— Не беспокойтесь, мадам, — сказал он последней, — я сам провожу гостя наверх.

Когда они поднялись в комнату, которую недавно занимал Фрэнк, Том быстро осмотрелся и убедился, что ничто не напоминает о ее вчерашнем обитателе.

— Я верно поступил, когда представил вас как Эрика Ланца? — спросил он.

Немец рассмеялся.

— Конечно, верно. Эрик Ланц — мое настоящее имя. Здесь его можно произносить без опаски, — сказал он и поставил оба чемоданчика на пол возле кровати.

— Ну и хорошо. Ванная рядом. Приведете себя в порядок — и прошу вниз, что-нибудь выпьем перед ужином.

Том недоумевал, зачем понадобилось Ривзу просить его о ночлеге для Ланца. Утром с поездом в 9.15 тот собирался отбыть в Париж, он уверил Тома, что ему совсем не обязательно везти его на вокзал в Море, что он вполне может заказать такси. Том тоже собирался поутру ехать с Фрэнком в Париж на машине, но предпочел не сообщать об этом Эрику.

За кофе он вполуха слушал байки Эрика о Берлине, о том, как там весело, о том, что бары и прочие заведения открыты там ночи напролет. «Там попадаются такие разные, такие любопытные типы! — болтал тот. — К твоим услугам все, что пожелаешь, — никаких запретов. Туристов мало — все они по большей части засушенные иностранцы, приезжающие на одну из бесчисленных конференций. А пиво — какое там пиво!»

Эрик выпил кружку «Мютцига» — пива немецкого производства, которое продавалось в Море, и заявил, что оно лучше «Хейнекена».

— Хотя я предпочитаю «Пльзнер», прямо из бочки!

Элоиза, судя по всему, сразила Эрика наповал, и он стремился предстать перед нею в наивыгоднейшем свете. Том надеялся, что дело не дойдет до того, что он выложит при ней драгоценности. Хотя было бы забавно посмотреть на то, как он рассыплет перед ней камешки и тут же уберет, поскольку они ему не принадлежат...

Эрик переключился на новую тему: теперь он рассуждал о том, что, возможно, вскоре в Германии снова — впервые с догитлеровских времен — начнутся забастовки. Была в Эрике какая-то излишняя суетливость. Дважды он вставал, подходил к клавесину и восторгался черно-серой гаммой клавиш. Элоиза еле сдерживала зевоту; отказавшись от кофе, она извинилась и направилась к лестнице, перед уходом пожелав Эрику доброй ночи. Эрик не отрывал от нее глаз, словно был не прочь провести эту «добрую ночь» в ее постели. Чуть не упав, он стремительно вскочил на ноги и отвесил ей еще один поклон.

— Как дела у Ривза? — вежливо осведомился Том. — Живет все в той же квартире? — Он улыбнулся: когда в квартире Ривза взорвалась бомба, ни самого Ривза, ни его приходящей экономки Габи дома не оказалось.

— Да, все там же, и прислуживает ему все та же верная Габи. Она — чистое золото. Ничего не боится. Ну, и потом ей нравится Ривз. Он вносит в ее жизнь элемент непредсказуемости.

— Можно взглянуть на ваши камешки? — спросил Том. Он решил воспользоваться случаем для расширения своих познаний в минералогии.

— Отчего же — пожалуйста! — Эрик вскочил, с сожалением взглянув на опустевшую кофейную чашку и пустой бокал из-под «драмбуйе».

Вместе они поднялись в гостевую комнату. Из-под двери Фрэнка пробивался свет. Том велел ему запереться изнутри и полагал, что тот сделал, как его просили, потому что ему, вероятно, нравилась такая таинственность.

Тем временем Эрик раскрыл один из своих неказистых чемоданов, покопался немного и извлек из-под фальшивого дна что-то, завернутое в кусок лилового бархата. Он развернул сверток на постели, и Том увидел драгоценные изделия. Ожерелье с бриллиантами и изумрудами не произвело на Тома никакого впечатления. Он не стал бы его покупать — ни для Элоизы, ни для кого другого, — даже если бы мог себе это позволить. Кроме ожерелья там было еще несколько колец и два камня без оправы — большой бриллиант и изумруд.

— А вот эти два — сапфиры, — торжественно произнес Эрик. — Не скажу, откуда они у меня, скажу лишь одно: они оч-чень дорогие.

«Уж не ограбили ли они Элизабет Тейлор?» — насмешливо подумал Том. Просто удивительно, как могут люди так высоко ценить такие безобразные вещи, как, например, это аляповатое ожерелье. Том подумал, что будь у него большие деньги, он лучше приобрел бы гравюру Дюрера или Рембрандта. Интересно, поразили бы его эти драгоценности в двадцать шесть, в период приятельства с Дикки Гринлифом? Возможно, хотя скорее всего своей стоимостью, что, конечно, не делало бы ему чести. А сейчас? Сейчас он смотрел на них с полным равнодушием, так что и вправду — вкус у него явно развился.

— Очень мило, — сказал он со вздохом. — Неужели в аэропорту имени Шарля де Голля никто не поинтересовался содержимым ваших чемоданов?

Эрик негромко рассмеялся:

— На меня не обращают внимания. Кому я такой интересен: в кричащем — так, кажется, говорят? — ну да, в кричаще безвкусном, дешевеньком костюмчике? Считается, что прохождение через таможню — дело техники, все зависит от того, как себя держать. У меня это получается идеально — я не угодничаю, но и не нахальничаю. Потому Ривз меня и любит, в смысле — предпочитает, чтобы именно я провозил для него кое-что.

— И к кому вот эти вещи в конце концов попадут?

— Не знаю, это уже не моя печаль, — отозвался Эрик, пряча драгоценности. — Мое дело — передать их завтра утром определенному лицу.

— Где у вас рандеву?

— В очень людном месте, — улыбнулся Ланц. — В районе Сен-Жермен, но я не собираюсь сообщать вам ни точное место, ни точное время встречи, — лукаво сказал Эрик и рассмеялся.

Том вежливо улыбнулся — на самом деле его это мало трогало. Ему вспомнился другой столь же анекдотичный по своей глупости эпизод — с итальянским графом Бертолоцци. Тот тоже провел ночь под его кровом, не подозревая о том, что в тюбике его зубной пасты находится микрофильм. По просьбе Ривза Тому пришлось похитить этот тюбик из той самой ванной комнаты, где только что мылся Ланц.

— Эрик, у вас есть часы, или мне сказать, чтобы мадам Аннет вас разбудила?

— У меня с собой будильник — «веккер» по-нашему. Мне бы желательно выехать отсюда сразу после восьми. Не хотелось бы брать такси, но если для вас это слишком рано...

— Нет проблем. Я спокойно просыпаюсь в любое время, — добродушно отозвался Том. — Приятных снов.

Том вышел с ощущением, что разочаровал Эрика отсутствием энтузиазма по поводу драгоценностей. Тут он вспомнил, что не взял из своей комнаты пижаму. Голым он спать не любил, считая, что, если захочется, всегда можно сбросить пижаму и посреди ночи. После недолгого колебания он тихонько постучал к Фрэнку. Под дверью все еще виднелась полоска света.

— Это Том, — шепнул он, заслышав легкие шаги босых мальчишеских ног.

Фрэнк открыл дверь и широко улыбнулся. Том приложил палец к губам, вошел в спальню, снова притворил за собою дверь и по-прежнему тихо сказал:

— Извини, забыл пижаму.

Он забрал пижаму, ночные туфли и направился к выходу.

— Ну как — встретили? Что за тип? — спросил Фрэнк, кивая в сторону соседней комнаты.

— Не все ли тебе равно? Завтра утром его уже тут не будет. До моего возвращения из Море из комнаты не выходи, понял?

— Да, сэр.

— Тогда спокойной ночи, — сказал Том и, неловко похлопав юношу по плечу, добавил: — Рад, что ты добрался без приключений.

— Спокойной ночи, сэр.

— Запрись на замок, — шепнул Том. Он вышел и задержался ровно настолько, чтобы услышать, как щелкнул замок.

У Эрика еще горел свет. Сквозь шум воды Том услышал доносящееся из ванной пение. Довольно приятный голос напевал милый сентиментальный вальс. Том затрясся от беззвучного хохота.

Перед дверью в спальню Элоизы он внезапно остановился. Его неожиданно посетила довольно тревожная мысль: что будет, если Джонни Пирсон в сопровождении детектива действительно объявится во Франции? Это было бы совсем некстати и сулило новые проблемы. А ну как Джонни прибудет, чтобы навести справки о брате, в американское посольство как раз тогда, когда в том же районе окажутся Том и Фрэнк, поскольку именно возле посольства делать фото на паспорт удобнее всего? Впрочем, к чему волноваться заранее? Даже если предположить, что такое произойдет, то стоит ли ему так беспокоиться о Фрэнке лишь оттого, что тому не хочется, чтобы его нашли? Уж не заразился ли он от Ривза Мино склонностью к играм в таинственность?!

Он постучал и услышал знакомый милый голос Элоизы: «Войдите!»

На следующее утро Том отвез все еще безусого Эрика Ланца в Море к парижскому поезду в 9.15. Эрик был в приподнятом настроении и всю дорогу болтал — о пашнях, мимо которых они проезжали о том как глупо сеять кормовое зерно, когда можно выращивать отборные сорта, об авантюрной неэффективности абсолютно убыточной системы сельского хозяйства во Франции.

— И все же я люблю сюда ездить, — говорил он — Сегодня схожу на несколько выставок, встреча у меня в... рано, а потом я свободен.

Тому было все равно, когда именно назначена у Эрика встреча, но он собирался сводить Фрэнка в Центр Помпиду, где только что открылась выставка под девизом «Париж — Берлин», и если по несчастному совпадению они там наткнутся на Эрика, то это может иметь самые неприятные последствия: не исключено, что Эрик читал или слышал об исчезновении Фрэнка Пирсона. Тома удивляло, что ни одна газета еще не высказала предположения о том, что Фрэнк мог быть похищен, хотя не надо забывать и о том, что похитители обычно очень быстро обращаются к заинтересованной стороне с требованием выкупа. Очевидно, Пирсоны по-прежнему считают, что юноша сбежал по собственной воле. И как это специалисты по киднеппингу до сих пор не догадались запросить выкуп за человека, которого у них нет? «А что? На этом можно было бы неплохо поживиться!» — мелькнула у Тома озорная мысль, и он улыбнулся.

— Что тут смешного? По-моему, для вас как американского гражданина это должно быть совсем не смешно! — вдруг услышал он слова Эрика. Ланц пытался говорить шутливым тоном, но в голосе немца Том уловил обиду. Тот как раз развивал тему падения американской валюты и беспомощной — в отличие от бережливого подхода к экономике канцлера Гельмута Шмидта — стратегии американского правительства в лице президента Джимми Картера.

— Извините. Просто в связи с вашими словами мне вспомнилось одно высказывание — может, оно принадлежит вашему же Шмидту — о том, что в Америке сейчас всем заправляют высокого ранга дилетанты, — нашелся Том.

— В самую точку!

К тому времени они уже подошли к поезду, и Эрику пришлось замолчать. Он рассыпался в благодарностях за гостеприимство и долго тряс Тому руку.

— Счастливо! — сказал Том на прощанье.

— И вам того же! — С этими словами улыбчивый Эрик подхватил свои фибровые чемоданчики и скрылся в вагоне.

Проезжая через центр Вильперса, Том заметил желтый почтовый фургончик; это значило, что почту доставят в Бель-Омбр без опозданий, ровно в 9.30. Фургончик напомнил Тому об одной небольшой операции, которую было удобнее выполнить именно здесь, а не в многолюдном Париже. Он остановил машину у местной почты и вошел внутрь. Сегодня рано утром после своей первой за день чашки кофе он спустился вниз и набросал короткое послание для Ривза: «Парню лет 16-17, на девятнадцать он точно не выглядит, рост пять футов Ю дюймов, волосы прямые, каштановые, место рождения — без разницы, важно только, чтобы в Штатах. Вышли сразу, как получишь на руки, экспресс-почтой. Извести, как тебя отблагодарить, заранее спасибо, спешу. Э. Л. здесь. У него, кажется, все в порядке. Том».

В почтовом отделении он купил конверт и заплатил дополнительные девять франков за красную наклейку «срочно», которую тут же наклеил на конверт. Девушка взяла от него письмо, но заметила, что оно не запечатано, и сказала об этом Тому. Отговорившись тем, что забыл вложить кое-что в конверт, он забрал письмо с собой.

Когда он вернулся, Элоиза еще не спустилась. Фрэнка он застал у себя в комнате. Вполне одетый, тот заканчивал завтракать.

— Доброе утро, — сказал Том. — Ты выспался?

Фрэнк тотчас встал. Его почтительность приводила Тома в некоторое замешательство. При виде Тома лицо Фрэнка иногда сияло так, словно перед ним была его любимая Тереза.

— Так точно, очень хорошо, сэр, — откликнулся он. — Мадам Аннет мне уже сказала, что вы повезли своего друга в Море.

— Верно. Мы с тобой тоже отправляемся минут через двадцать.

Том оглядел Фрэнка. Тот был в кофейного цвета свитере, и Том решил, что для паспорта это будет в самый раз — тем более что на фото в газете юноша был в рубашке и при галстуке. В простом свитере его труднее будет узнать.

— Когда станешь фотографироваться, пробор справа оставь как есть, только немножко взлохмать себе волосы на макушке и над висками. Впрочем, я тебе напомню об этом еще раз. Щетка для волос с собой?

— Да, сэр.

— А крем-пудра?

Том заметил, что после ванны Фрэнк не забыл замазать родинку, но впереди у них был еще целый день.

— Она здесь, сэр. — Юноша указал на задний карман брюк.

Том заглянул в комнату для гостей, где застал мадам Аннет за работой — она меняла постельное белье после Эрика. Будучи женщиной, мягко говоря, бережливой, она стелила те же простыни, на которых Фрэнк спал до переселения в комнату Тома. Он вспомнил, что накануне Фрэнк сам предложил, чтобы для него не стелили чистые простыни в спальне хозяина дома, и мадам Аннет его практический подход целиком одобрила.

— Вы и молодой человек вернетесь сегодня, месье Тома? — спросила мадам Аннет.

— Да. Надеюсь, что к ужину успеем.

Том услышал, как у ворот притормозил почтовый фургон. Из гардеробной он достал свой синий блейзер, который всегда был ему немного тесноват. Он решил, что Фрэнку будет лучше надеть его, чем сняться в своем собственном приметном пиджаке — твидовом в искорку.

Взгляд Тома задержался на ровном ряду туфель. Все они были начищены до зеркального блеска. Ни его туфли от Гуччи, ни испанские сапожки мягкой кожи еще никогда не сияли так ослепительно. Обработке щеткой подверглись даже его кожаные шлепанцы с несуразными помпонами.

Наверняка это дело рук Фрэнка. Мадам Аннет иногда протирала его обувь, но ей было далеко до такого совершенства. «Надо же, — подумал Том. — Наследник миллионного состояния, а не погнушался такой работой».

Он спустился вниз с блейзером и занялся просмотром корреспонденции. Ее было немного — два-три конверта со штемпелем банка, которые Том даже не стал вскрывать, и письмо Элоизе — судя по почерку, от ее подруги Ноэль. Том нетерпеливо разорвал коричневую бандерольку на «Геральд трибьюн», но в гостиной был Фрэнк, и Том сказал:

— Вот, принес тебе этот старый блейзер. Надень-ка его сегодня вместо своего пиджака.

Фрэнк тут же с видимым удовольствием стал его примерять. Рукава оказались ему немного длинны, но он подвигал руками и радостно сказал:

— Просто замечательно! Спасибо!

— Ты можешь его оставить себе насовсем.

Фрэнк широко улыбнулся, еще раз поблагодарил, сказав: «Извините, я на минутку подымусь», и исчез наверху.

Том полистал газету и внизу на второй странице нашел небольшую заметку, неброско озаглавленную: «Семейство Пирсонов посылает детектива на розыски». Фото на этот раз отсутствовало. Том прочел:

«По распоряжению миссис Лили Пирсон, вдовы Джона Пирсона, во Францию прибыл детектив, который займется поисками ее пропавшего сына. Фрэнк Пирсон оставил дом (в штате Мэн) в конце июля. Выяснилось, что он был в Лондоне и затем уехал. Его видели в Париже. Вместе с детективом во Францию прибыл и его старший брат, девятнадцатилетний Джон, чей паспорт был взят Фрэнком при бегстве из дома. Поиски предполагается начать с Парижа и его окрестностей. Данный случай не имеет никакого отношения к киднеппингу».

Заметка оставила у Тома неприятный осадок. Ему стало не по себе. С другой стороны — что страшного, даже если они сегодня столкнутся нос к носу с Джоном и детективом? Ничего — семья просто-напросто хочет найти и вернуть сбежавшего. Том решил ничего не говорить Фрэнку, а газету оставить дома. Элоиза редко заглядывала в «Геральд», но отсутствие газеты может ее насторожить. Еще неизвестно, откликнется ли как-нибудь на это местная пресса, и если да, то дадут ли они себе труд отыскать и опубликовать фотографию.

Фрэнк спустился, и Том пошел попрощаться с Элоизой.

— Мог бы и меня пригласить, — заметила она. Уже второе за день обиженное замечание. Это так не похоже на Элоизу, обычно у нее находилась куча собственных дел. — Хоть бы предупредил меня с вечера, что вы собираетесь в Париж.

На ней были джинсы в белую и синюю полоску и розовая блузка без рукавов. Такая хорошенькая женщина, как Элоиза, могла позволить себе гулять в августе по Парижу в чем угодно, но Том не хотел, чтобы ей стало известно, что Фрэнк снимается на фотографию для паспорта.

— Мы собираемся в Центр Помпиду, а вы с Ноэль уже видели это новое шоу и выставку.

— Что такое с этим Билли? — спросила вдруг Элоиза, недоуменно вздергивая светлые брови.

— Ты о чем?

— У него какой-то встревоженный вид. И на тебя он смотрит с обожанием. Он случайно не «паппет»?

Том знал это слово; оно означало «гомосексуалист».

— Я не замечал ничего такого. А ты?

— Долго он еще собирается у нас жить? Он здесь уже около недели, да?

— Я знаю, что сегодня в Париже он хочет зайти в туристическое агентство. Говорил что-то насчет Рима. На этой неделе он обязательно уедет. Ну, пока, дорогая. Около семи вернусь.

Том направился к выходу. Мимоходом он подобрал газету, сложил и сунул в задний карман брюк.