3 февраля, суббота
Этот день – самый горький в моей жизни, имею в виду не вообще, а в любовной жизни.
Перед первой лекцией встретились с Романом в Летнем саду, Роман был очень нежный и задумчивый.
Я сказала, что мне его ужасно жаль.
– Ты предлагаешь расстаться? – со странной готовностью спросил Роман. – На время, пока все уляжется…
Я очень удивилась, потому что я, наоборот, думала, что сейчас он скажет – хочу быть всегда с тобой (и Алена была в этом совершенно уверена, и Ольга, и все).
– Нет, я… – хотела объяснить ему про взрослую любовь, и про сознательный выбор, и что мы сможем преодолеть все сложности с детьми – у нас обоих хватит сил любить и его дочку, и Мурку, – но через десять минут начиналась лекция.
Роман проводил меня до дверей университета.
– Ну, я пошел? На время, мы расстаемся на время… – Я не могла поверить, что он так взял и ушел, без всяких прощальных поцелуев, слез и обещаний.
Меня бросили?… Кажется, меня бросили…
Если бы сегодня не стало известно про новый поворот в деле арестованного олигарха, мне было бы невыносимо горько, а так за общественно-политическими проблемами я немного отвлекалась от своей драмы. Несколько преподавателей на кафедре были настроены очень сердито, махали руками и говорили разные страшные слова вроде «засилье питерских чекистов», «начало 37-го года».
Чувствовала себя единственной защитницей президента в стане врагов. Все-таки я училась с ним в одной школе, а это так просто не сбросишь со счетов!
Оправдывалась, заискивающе улыбаясь, как бывает, когда твой близкий родственник сделал что-то, что всем не нравится, а ты испытываешь двойственные чувства, с одной стороны, в общем-то, согласен, а с другой стороны – все же родственник и если уж ты сам прилюдно его осудишь, то как же?! Еще у меня мелькала мыслишка вроде «дядя большой, дядя знает». Может быть, во мне говорит наследие крепостного права – пусть бы президент и правда, все знал и всегда был прав!
Все это неприятно и настораживает.
Во время обсуждения мне позвонила мама, и я хотела рассказать ей, что мои коллеги думают про Путина. И вдруг меня остановил какой-то смутный внутренний цензор – а вдруг по телефону НЕЛЬЗЯ?
А вдруг про Путина плохо – НЕЛЬЗЯ? А вдруг про Путина ВООБЩЕ НЕЛЬЗЯ?
Мысленно сочинила письмо к президенту.
«Дорогой Путин! Мы учились с тобой в одной школе, танцевали в одном и том же зале, нам ставили двойки одни и те же учителя! А сейчас мне как-то неловко! Пожалуйста, сделай так, чтобы…»… А вдруг уже НЕЛЬЗЯ УПОМИНАТЬ ЕГО ИМЯ ПРОСТО ТАК? Ой, мамочки!
На лекции спросила студентов, как они относятся к новому повороту в деле опального олигарха, а студенты ответили, что они не знают, кто это. Но они за президента, а всех олигархов было бы неплохо приструнить, хотя, конечно, они совсем не знают, о чем идет речь.
В конце лекции получила SMS. Решила, Роман просит прощения. От волнения не могла прочитать, попросила девочку с первой парты. Девочка прочитала. Оказалось, что это подтверждение того, что мы расстаемся, но, несмотря на это, он меня любит, но пока звонить не будет. Ужасно неловко – получилось, что я поделилась своей личной жизнью со студентами. Хорошо, что сегодня на занятиях присутствовало человек сто десять не больше.
Как назло, была очень сложная тема – «теории мышления». Я сама эти теории до конца не понимаю. В конце лекции осторожно спросила, есть ли вопросы. В конце концов, всегда можно вывернуться, соврать что-нибудь или сказать «Вам это еще рано знать».
Встала отличница в очках с первой парты, та, что читала мне SMS.
– У меня вопрос… Что вообще делать, если тебя бросили? Это я для подруги спрашиваю.
Я немного подумала, каковы мои личные планы в связи с тем, что Роман меня бросил:
1. Покурить у Зимней канавки.
2. Купить в булочной правильный ностальгический торт с желтыми кремовыми розами и съесть его в машине.
3. Собрать вечером девочек и как следует разрыдаться прямо в прихожей.
4. Приготовить для них пиццу, они не обязаны голодать из-за того, что у меня несчастье.
5. Само собой, скрыть все от мамы (потому что, по-маминому, если я бросила – жизнь идет правильно, а если меня бросили, у мамы трагедия, а мы с Мурой – две мгновенно бедные, никому не нужные сиротки).
6. И от Муры (отправлю Муру в кино, плакать и страдать при маленьком ребенке непедагогично, малышу требуется мать, которая уверенно идет по жизни).
7. Обсудить с Женькой, что моя жизнь не удалась, потому что я безответно люблю Романа. И что мне, одинокой безработной новой русской, делать с оплатой парковки, консьержки и домработницы.
***
– Я знаю, что делать, – вдруг осенило меня. – Во-первых, ни в коем случае не стесняться того, что нас бросили. Почему-то всем кажется, что когда их бросают – стыдно. Это неправильно. Глупо стыдиться за других, ведь это не мы совершили предательство, а совсем наоборот. Как будто куда лучше бросить самому – забежать вперед и успеть предать первее! Во-вторых, необходимо немедленно начать укрупнять и наращивать личность.
– Мускулатуру наращивать? – заинтересовался мальчик с задних рядов.
– Нет, личность!
– Какую еще личность?!
Задержались на полчаса, выясняли, как именно наращивать и укрупнять. Не в «Планете Фитнес», а в библиотеках, музеях, консерватории. Еще хорошо в детском доме помогать или стареньким людям. Чтобы нас бросили, а нам хоть бы что, мы у себя есть!
Кстати, может быть, и неплохо, что меня выгнали из салона. Хватит зарабатывать деньги халтурой, напишу-ка я лучше докторскую диссертацию.
Я покурила у Зимней канавки, глядя в воду, позвонила Алене и Ольге. Ирка-хомяк в принципе не имеет права присутствовать на таких мероприятиях, потому что не является подругой Алены и Ольги, но ее близкие отношения с Мурой дают ей равные с ними права участвовать в моей жизни. К тому же некрасиво дать ей повод расстраиваться и думать, что все самое интересное в моей жизни проходит мимо нее.
***
В пять часов я пришла домой с тортом (один маленький тортик, согласно плану, съела в машине) и начала готовиться к утешительно-ободряющему визиту девочек. По поводу пиццы оказалось, что дома нет ни сыра, ни колбасы, и теста тоже нет. Решила вместо пиццы угостить девочек тортом.
Съела торт. Решила вместо торта подмести девочкам пол в прихожей и в коридоре.
Я подметала пол вместе с Саввой Игнатьичем, примостившимся на венике, а по коридору навстречу нам торопился Гантенбайн. Совсем забыла сдать его в зоомагазин, и вот теперь он остался с нами навсегда…
В пять минут седьмого позвонила Алена, у нее неприятности.
Сегодня утром она напрямую сказала Никите, что он проявляет к ней мало сексуальной любви и халтурит по субботам, а ведь они твердо договаривались насчет суббот. Столкнула его с кровати – просто не рассчитала силу. Никита с пола жалобно сказал: «Вот ты спроси, спроси у психолога (у меня), она (я) тебе скажет, что со мной нельзя так обращаться!». Алена, в сущности, звонила по делу – подговаривала меня сказать Никите, что можно.
Алена сказала, что настроение у нее хоть в гроб ложись, совершенно не может никого видеть и скоро придет, уже натягивает новые джинсы «Calvin Klein».
В двадцать минут седьмого позвонила Ольга. Она была в крайнем раздражении – Вася опять опозорился (все еще период Лежачего, Вася на плохом счету). Он сказал, что не видит никакой разницы между аксельбантом и аквамарином: и то, и другое звучит как название кошачьего корма.
– Скажи мне как психолог – он идиот? Каждый знает, что кошачий корм – это «Вискас»!
– Идиот в переносном смысле или в физиологическом? – уточнила я. – Какая у него форма головы (гидроцефалическая или треугольная)?
– Форма головы у него как у идиота, точно тебе говорю.
Ольга сказала, что из-за аксельбанта и аквамарина окончательно склоняется в пользу Димочки и почти что рассталась с Васей; правда, сам Вася этого не заметил.
Убеждала Ольгу, что Вася не обязан все знать. Мои студенты, например, не знали слов «маргинал», «апартеид» и «десерт». Или я – прошлой зимой ужасно удивилась при виде текущей из батареи воды, но откуда я могла знать, что там, внутри батареи, вода?! А Вася наверняка знает, где у него что течет.
– А ты, ты сама хороша! – радостно закричала я (всем известно, что я за мир, за простые жизненные ценности и за Васю), – кто на прошлой неделе опозорился в ресторане!
В прошлую среду Ольга была в каком-то дорогом баре вместе со знаменитыми киноперсонами, не помню с кем (никогда не понимала, почему я должна интересоваться чужими людьми, которые совсем не интересуются мной). И одна киноперсона потребовала у официанта сомелье.
– У нас нет сомелье, – сказал официант, – извините.
– Как это нет сомелье, так не бывает! – рассердилась персона. – Я немедленно желаю сомелье!
– Сказал же, нет у нас сомелье!
Так персона с официантом пререкались и пререкались, а Ольга, как девушка незлобивая (если не касается Васи), примирительно сказала официанту:
– Ну дайте вы ему это сомелье, из соседнего ресторана принесите, если у вас нет… Не видите, человеку хочется только сомелье, и все!
Когда тебе очень плохо, хочется сделать другому больно, поэтому я безжалостно продолжала:
– Кто не знал, что сомелье вовсе не вино, а главный по винам? А?! А говоришь, Вася идиот…
Ольга быстренько свернула разговор, сказав, что ей надо срочно дописать материал и выходить ко мне. Чистое вранье, просто ей стало неловко за то, что она не помнит форму Васиной головы.
После разговоров с девочками кто-то злобный во мне прямо-таки встрепенулся – не у меня одной все плохо, у других людей тоже кое-что идет не так! Интересно, все люди чуть-чуть приободряются при чужих неприятностях, и я обычный человек, которому ничто человеческое не чуждо, или же я – злобная нелояльная гадина? Почему именно я? Но я ведь не желаю Алене, чтобы Никита проявлял к ней мало сексуальной любви, просто испытываю чувство солидарности – у нас обеих проблемы, не только у меня.
***
В семь часов Мура убежала в кино, а ко мне пришли Алена, Ольга и Ирка-хомяк. Алена принесла много вкусной еды (салат оливье, авокадо с креветками, медовый торт от «Денисова и Николаева»), Ольга кассету «Москва слезам не верит», а Ирка-хомяк – крем для морщин. Еще Ирка сказала, что раз у меня такая драма, она мне уступает беговую дорожку навсегда.
Девочки расспрашивали, как мы расстались, что сказал Роман, а что я, а что он, а что я.
Всем (кроме, конечно, Женьки) собираюсь преподнести все так, как будто я первая его бросила. И Денису с Аллой тоже небрежно скажу: «Бросила я своего Романа». Они спросят, почему, а я так – а-а, надоел!
Понимаю, что врать глупо, хотя никто же не узнает… Но самое сильное чувство, которое я сейчас испытываю, это стыд. Жутко стыдно – я всем наговорила, какая у нас неземная любовь, а вышла самая обыкновенная пошлость, и я вышла дура!
Решила, не признаюсь ни за что. Скажу всем, что слишком все сложно, и я сама не хочу…
Соврать не вышло, потому что девочки очень на меня наседали, а я не придумала, почему это я сама не хочу. Пришлось сначала сказать полуправду, что немножко я его бросила, немножко он меня, но он меня больше. Потом пришлось сказать правду. Все меня любили, кормили тортом и говорили:
– Роман еще пожалеет…
– Он уже жалеет…
Было приятно.
Около десяти за Иркой зашел Петр Иваныч, и мою драму тут же заслонил новый поворот в деле опального олигарха. Петр Иваныч – представитель крупного капитала (у него сеть магазинов «Ортопедические стельки», пока небольшая, из одного магазина в Свечном переулке. Но Петр Иваныч очень серьезно продвигает свой продукт на рынок,! и даже заставил меня сделать ему историческую справку про стельки – «Ортопедические стельки – мифы и реальность»), так вот – Петр Иваныч смотрел на дело мрачно и сказал нам с Иркой: «Ну и что, вас этому в школе научили – подавлять крупный бизнес?». Я ответила, нет, ничему такому не учили, только химии углубленно, а остальные предметы как у всех… но Петр Иваныч все равно сердился, а Ирка сидела и боялась, что это повлияет на ее семейную жизнь.
Ирка не хотела уходить, упиралась и жалобно оглядывалась, точь-в-точь как Савва Игнатьич, когда его тащат за шиворот, но Петр Иваныч очень решительно повел ее домой – ругать за то, что она училась в неправильной школе.
После Иркиного ухода Алена с Ольгой окончательно забыли, зачем собрались, и принялись обсуждать новую телеверсию «Саги о Форсайтах».
– Я люблю Сомса! Как я люблю Сомса! – закричала Ольга. – Он именно такой мужчина, за которого я должна была выйти замуж! И заметьте, в финансовом плане он тоже состоялся, не то что Вася, и тем более Димочка…
– Слушайте, может быть, я не понимаю, – робко вступила Алена, – мне кажется, что Ирен делала из мухи слона, подумаешь, почему это она не могла с ним спать! Он сам ей предлагает, а она отказывается! Прямо, распущенность какая-то, правда, девочки?
Ольга сказала, что она разочаровалась в мужчинах, и в ближайшее время собирается стать феминисткой, и, возможно, даже лесбиянкой вроде Сафо. (Вася, кстати, точно не знает, кто такая Сафо, думает, это актер иностранных фильмов.)
В журналах, куда Ольга пишет рецензии на фильмы, теперь хотят от нее не умную рецензию, а только сплетни. Ольге зарубили потрясающую рецензию на фильм с Хью Грантом, вместо рассуждений велели написать две строчки о фильме, а потом – десять заповедей Хью Гранта, и плюс к этому про его вкусы в одежде. И еще сказали, что материалы должны быть короткими, потому что эти журналы читают мужчины, а они не могут прочитать длинный текст, а только короткий, как заячий хвостик.
– И у кого ум короток?! – трагически вопрошала Ольга. – Да, побуду немного феминисткой, потом стану лесбиянкой… – Ольга кокетливо прижалась к Алене и вдруг как зарычит:
– Слушайте, девчонки, опальный олигарх такой кр-расавец!
По-моему, ей пока не грозит стать лесбиянкой – все-таки Ольга очень не любит совершать над собой усилия.
***
Когда все ушли, разговаривала с Женькой и ужасно много курила.
– Нам повезло, что он не явился к тебе с чемоданом и клетчатым узлом, – сказала Женька, – на хрена он тебе нужен с такой бойкой тещей и женой в анамнезе.
Злая Женька, злая…
Во время нашего разговора кто-то все время шнырял у кухонной двери, наверное, Мура подслушивала.
