В гостинице «Север» тоже царила радостная, буквально праздничная обстановка. Здесь, прямо в вестибюле, расположился Объединенный оперативный штаб армии, КГБ и милиции. Радисты диктовали штабным офицерам получаемые по радио донесения:

– Милиция высаживается в «Зарю над Севером»!..

– Морская пехота заняла «Путь к коммунизму»!..

– Войска КГБ блокировали «Заветы Ленина»!..

Никто не обращал внимания на некую двусмысленность этих фраз, штабные офицеры быстро наносили цветные флажки на огромную карту Ямало-Ненецкого округа, отмечая районы, уже надежно блокированные прибывшими войсками.

– Да, наша военная машина робыть, як «Зингер» – безотказно! Нам эти ненцы – тьфу! Соплей перешибем!.. – громко говорил в гостиничном ресторане здоровенный, лет двадцати трех танкист-украинец, накладывая себе полную тарелку макарон по-флотски. Ресторан был приспособлен под штабную столовую, и теперь тут было полным-полно офицеров самых разных родов войск. – А якшо мы з ними не управимся, так я брательнику эрдэ кину – он в особых частях служит, они специальну подготовку проходять, – продолжал украинец и через окошко на кухню обратился к повару ресторана: – Шеф, ты местный?

– Местный. А что? – ответил повар.

– Слухай, а правду болтают, што у ненок м…а не вдоль, а поперек?

Этот блеф доисторической, прямо скажем, свежести каким-то совершенно мистическим образом десятилетиями передается от одного поколения прибывших на Север мужчин к другому Еще не было мужика, который, прилетев в Заполярье, не попался на удочку этой нелепости…

Я взяла себе на завтрак пшенную кашу и брусничный кисель – не есть же с утра макароны по-флотски! Свободных столиков не было, но не одна, а сразу три офицерские компании гусарски предложили мне место за их столами. Я села к тем, у кого стол был почище. Конечно, я оказалась в центре интересов этих офицеров. После короткой, с примесью флирта, церемонии знакомства один из них сказал с целью завладеть общим и моим вниманием:

– Братцы, а вы слыхали, как хабаровский десантник Ваня Бугаев германских диверсантов тут поймал? Не слыхали? Ну! Это же главная хохма дня! Весь штаб знает! Слушайте! Два немца – один из обрусевших, какой-то заготовщик пушнины, а другой – вообще не немец, а американец немецкого происхождения, но это не важно, – короче, два иностранца еще до нашей высадки оказались в ненецком совхозе «Светлый путь». Сидели они себе тихо, пили чай с баранками, и вдруг прямо с неба падает на тундру хабаровский десант. И в этом десанте – прапорщик Ваня Бугаев. Тут нужно заметить, Анечка, – специально для меня пояснил рассказчик, – что этого Ваню Бугаева, как и всех десантников, подняли ночью по боевой тревоге, сунули в «Ми-10», когда он еще со сна портянку на сапог накручивал, и куда его везут воевать, он, конечно, не больно-то расслышал. Короче, прыгает Ваня Бугаев из вертолета в тундру, врывается спросонок в правление совхоза «Светлый путь», а те два иностранца как увидели нашего солдата, так у них по привычке и вырвалось «Хенде хох!». Ну, они это друг другу сказали, но Ваня Бугаев от этого «хенде хох» совершенно обалдел и орет не своим голосом: «Гитлер капут! Гитлер капут! Ура!!!»…

После того как все отсмеялись, рассказчик добавил с улыбкой:

– Вы думаете, Ваня Бугаев «строгача» за это схватил? Ни фига подобного! Наоборот – благодарность от КГБ! Потому что этот американский немец или немецкий американец – черт его знает, как правильно! – короче, один из этих немцев оказался какой-то важной персоной. Некто Зигфрид Шерц, которого удмуртские гэбэшники прошляпили, оттого он и попал в тундру. Прогуляться, сукин сын, решил по Советскому Союзу! А Ваня Бугаев его – хап за шкирку. «Гитлер капут», – кричит… Анечка, вы куда?

– Дела, – улыбнулась я, – спасибо за компанию…

Мне некогда было рассиживаться в ресторане и слушать армейские байки: я должна была найти Худю Вэнокана. Но его не было ни в вестибюле, ни в ресторане, ни в штабных комнатах на втором и на третьем этажах гостиницы. Зато, открыв на третьем этаже какую-то очередную дверь, я наткнулась на своего начальника старика Зотова и начальника Салехардского управления КГБ майора Шатунова. И опешила: посреди всех событий, в самом центре штабной суматохи и напряженно-боевой работы эти двое выглядели буквально курортниками – они сидели посреди двуспального гостиничного номера в одном нижнем белье, небритые, и резались в карты. На столе была пустая бутылка из-под коньяка, остатки закуски. Правда, закуска у них была – хуже не придумаешь – консервная банка селедки в томатном соусе…

– Доброе утро, – сказала я. – Вы не видели Худю Вэнокана?

– А? Ты еще здесь? – рассеянно сказал мне Зотов. – Я думал, ты уже в Уренгое…

– Вы же сами мне вчера приказали заняться здесь ненецкими слухами о Ваули Пиеттомине…

– Ах да, правильно… – вспомнил он. – Но что-то вид у тебя не того… Что-нибудь случилось?

– Какой у меня вид? – Я встревоженно прошла в ванную, поглядела на себя в зеркало.

Лицо, прямо скажем, было не первой свежести, но и ничего ужасного. А Зотов, дотошный старик, все-таки углядел, что со мной что-то случилось этой ночью! Я спешно занялась косметикой, а из комнаты тем временем доносилось: «Король бубей!.. Девятка!.. Дама козырная!..» Черт возьми, почему они не работают, когда вокруг такое творится? Прикрыв пудрой темноватые круги под глазами, я вышла из ванной.

– Вот бабы! – сказал Шатунов Зотову. – Дунут-плюнут себе на лицо – и опять шик-блеск, смотрится как конфетка!

Даже стиль этой фразы был необычен для Шатунова. Еще вчера это был подтянутый, резкий, скупой на слова майор КГБ, а сегодня, будто демонстративно, он на глазах всей гостиницы играет в карты с Зотовым – небритый, в нижней рубахе, на столе – коньяк. И разговаривать стал не служебно, а нормальными, обиходными словами. Потому и я спросила открыто ему в тон:

– А что вы тут развлекаетесь?

Зотов, уже занеся над столом руку с очередной картой задержал эту руку на весу и взглянул на меня удивленно:

– А ты не знаешь?

– Что я должна знать?

Вместо того чтобы метнуть карту на стол, Зотов опустил руку, повернулся ко мне всем корпусом и спросил насмешливо:

– Ты, собственно говоря, где ночь ночевала?

Я заставила себя усмехнуться:

– Ну-ну… это мое личное дело…

– Понятно! Конечно, офицерья много поналетело… – проворчал Зотов, возвращаясь к игре, и добавил, словно сообщая что-то малозначительное: – Нас отстранили от работы.

– Что-о?! – изумилась я так громко, что они оба взглянули на меня, и Зотов добавил:

– Ну ничего страшного. Все равно, когда говорят пушки, музы молчат… – И повернулся к Шатунову: – Ходи, майор…

Но я резко накрыла рукой карты:

– Вы можете объяснить толком, что случилось?

– Решительные у тебя кадры, – усмехнулся Зотову Шатунов и сказал мне: – Все просто. Из Москвы прилетел сам генерал Чебриков. И меня, и твоего начальника тут же отстранили от должностей. А после того как армия наведет здесь порядок, нас отдадут под суд…

– За что?

– За то, что не поймали сбежавших зеков. За то, что не раскрыли подготовку ненецкого восстания и не пресекли его в самом зародыше. Короче – за всю эту заваруху. Кого-то же надо сделать козлом отпущения! Чебриков и Богомятов выбрали нас, майора Оруджева, Петра Тусяду и полковника Синего. Для них чем больше список, тем солидней…

– Но ты не беспокойся, детка. – добавил Зотов, – тебя в списке нет. Так что можешь лететь в Уренгой, там вместо меня уже, наверно, назначили кого-то. Заодно скажешь моей старухе, чтобы не переживала: срок мне по старости не дадут, а просто разжалуют, ну и лишат офицерской пенсии. Да черт с ней! – Тут он в сердцах шлепнул картой по столу и выругался: – Вот ведь какая наша система: всю жизнь ей служишь, можно сказать, как пес, а чуть что не так – тебе коленкой под зад и даже – без пенсии!

Если бы еще вчера кто-нибудь в присутствии майора КГБ Шатунова сказал нечто подобное о нашей советской системе, я не сомневаюсь, что остальную часть своей жизни этот человек провел бы в местах, отдаленных от парового отопления и других благ цивилизации. Но сегодня Шатунов даже бровью не повел, метнул на стол очередную карту:

– Валет трефовый…

Мне стало их жалко – и Зотова, и Шатунова. Сидят тут вдвоем, хорохорятся, пьют коньяк и играют в карты, а на самом-то деле если сам Богомятов и Председатель КГБ Чебриков выбрали Шатунова и Зотова виновниками всего, что случилось в тундре, то одним лишением офицерского звания и пенсии это не обойдется. Но зачем мне говорить им об этом и портить им и без того испорченное настроение?

– Мужики, – сказала я с деланной беспечностью, – вы вообще-то завтракали сегодня? Или только коньяк жрете всю ночь?

– К-хм… – кашлянул Зотов. – Мы это… мы не голодные…

Ну ясно: при всем своем гусарстве они не могут пойти в офицерскую столовую позавтракать – там на них будут пальцами показывать. Вот они и сидят в номере, коньяк закусывают селедкой.

– Ладно врать! «Не голодные»! – передразнила я. – Говорите, чего вам принести из столовки? Я там видела макароны по-флотски, гуляш из оленины и пшенную кашу. И скажите мне наконец, вы видели сегодня Худю Вэнокана?

– Кажется, да… – рассеянно сказал Зотов. – Да, он мелькал тут час или два назад. Но тут теперь армейская шарашка. Так что, если он тебе нужен, ищи его в местном угро…

Я спустилась вниз, в ресторан, и только когда я возвращалась, неся Зотову и Шатунову по две порции макарон по-флотски и гуляш из оленины (честно говоря, даже под микроскопом в этих блюдах нельзя было обнаружить различий), новая мысль пришла мне в голову и даже остановила меня на месте. Конечно! Как я раньше не сообразила?! Если Шатунова и Зотова будут судить, то в числе первых вопросов Зотову будет: «А кто был командирован вами в лагерь № РС-549 для выяснения обстоятельств побега заключенных? Следователь Анна Ковина? Отлично! А почему вы, товарищ Ковина, прибыв в лагерь № РС-549 в два часа дня, не допросили сокамерников беглых в тот же день и даже не допросили их на следующее утро? Вы что же, не понимали, что групповой побег заключенных, да еще накануне торжественного открытия газопровода, был необычным делом? Чем же вы, товарищ Ковина, собственно говоря, занимались там в лагере весь этот вечер, ночь и следующее утро?!» Вот и все – и я уже пришита к делу, я уже в «списке» виновных, как выразился Зотов. А дальше пойдут раскручивать – уж я-то нашу судебную систему знаю. Одно дело, когда ты внутри этой машины и от ее имени и власти делаешь что хочешь – тогда и мелкие грешки простительны, на них смотрят сквозь пальцы. И совсем другое дело, когда вся эта машина начнет работать против тебя. Ночь, проведенную у Худи Вэнокана, можно запросто квалифицировать как «бытовое разложение при исполнении служебных обязанностей», а уж ночь, проведенную с Оруджевым в комнате для свиданий лагеря № РС-549, – и говорить нечего! Двух этих фактов больше чем достаточно, чтобы в судебном заключении было сказано: «Работники Уренгойского и Салехардского управлений уголовного розыска погрязли в разврате, что и объясняет потерю профессиональной и партийной бдительности к антисоветским настроениям местного населения Ямало-Ненецкого округа» А если у Худи Вэнокана еще найдут антисоветскую литературу…

У меня похолодело внутри. Наверняка Худя, как и я, знаменитая в крае «уренгойская овчарка», изымательница порнографии, наркотиков и антисоветчины, конфисковал эту литературу у каких-нибудь местных диссидентов. Но он не сдал ее тут же в КГБ, еще точнее – утаил. Однако если в округе антисоветское восстание, то как Худя докажет, что он не распространял эту антисоветскую литературу среди ненецкой молодежи? А это служебное преступление, по кодексу за использование служебного положения в целях подрыва Советской власти минимальное наказание – 10 лет лагерей строгого режима, а на практике – урановые рудники на Памире, там никто не выживает больше трех месяцев…

Первой мыслью было – бежать к Худе домой, взломать дверь его квартиры, сжечь эти книжки в печке-голландке. Но при всей той сумятице, которая была в эти минуты в моей голове, я поняла, что взламывать средь бела дня дверь чужой, как ни говорите, квартиры – дико.