Снежный наст скрипел под полозьями.

Зигфрид сидел на нартах позади Ани-Опоя, стараясь точно скопировать его позу. Плотная, в темном сокуе фигура Ани-Опоя крепко держалась в нартах, ни одна кочка не нарушала его равновесия. Поджав под себя правую ногу, а левую выставив наружу, он носком упирался в копылья нарт у самых полозьев. В левой руке – длинный, восьмиметровый, шест-хорей, которым Ани-Опой не столько бьет, сколько стращает оленей: «Хо! Хох!» А в правой руке вожжечка от передового оленя, этими вожжами Ани-Опой правит оленями.

Как в этой совершенно однообразной тундре, темной из-за полярной ночи, со слегка фосфоресцирующими застругами сине-белых торосов, как среди этого ледяного безмолвия Ани-Опои находит дорогу – этого Зигфрид не знал, да и не пытался понять. Бывают ситуации, когда ты не можешь ни управлять событиями, ни даже догадываться об их логике и направлении. И тогда не остается ничего иного, как, расслабясь, отдаться их течению, наблюдая, по словам русского поэта, «куда влечет нас рок событий»…

Всего каких-нибудь двадцать четыре часа назад Зигфрид бежал из Затайки, из ее теплой и мягкой постели, от гостеприимного Ханова, но сейчас казалось, что это было давным-давно, чуть ли не в другой жизни. От однообразия тундры, от ее чистого морозного воздуха, от ритмичного топота оленьих копыт и тепла надетых на Зигфрида меховых одежд – от всего этого Зигфрида тянуло в сон. Черт возьми, он не спит уже третьи сутки. Разве можно назвать сном сегодняшний ночлег в чуме Ани-Опоя?! Зигфрид спал одетый на оленьих шкурах и укрытый шкурами, но и сквозь эти шкуры его непривычное к такой постели тело чувствовало под собой многометровую толщу вечной мерзлоты, ее ледяную силу. А кроме того, всю ночь Ани-Опой храпел; собаки возились и взвизгивали во сне у выхода из чума; среди ночи двухлетний малыш, младший сын Ани-Опоя, вдруг выбрался из кучи спящих детей, прошел, покачиваясь на своих еще не окрепших ногах, к выходу, открыл полог и стоял там босой на снегу, в одной ягушке, писая прямо в тундру. Порывы ветра заносили в чум брызги и снег, потом малыш забрался обратно под меховые шкуры, но входной полог остался незакрытым, ветер хлопал им, как парусом, и намел в чум целый сугроб снега, пока Зигфрид, чертыхаясь, не выбрался из-под шкур и не закрыл этот полог. Казалось, все семейство Ани-Опоя спало как ни в чем не бывало, но, возвращаясь от входного полога на место, Зигфрид вдруг наткнулся на пристальный и ожидающий взгляд одиннадцатилетней Мелькуне. Даже если бы его озолотили в эту минуту. Зигфрид не притронулся бы к ней – в чуме, рядом с ее сестрами, храпящим отцом и взвизгивающими собаками! Нет, конечно!..

Но сейчас, в нартах, то впадая в дремоту, то выбрасываемый из нее очередной кочкой или торосом, Зигфрид не без самодовольства нежил в своей душе этот взрослый взгляд одиннадцатилетней неночки. Кто знает, быть может, через год или два он по каким-нибудь делам снова окажется в этой тундре. Если эту Мелькуне искупать в ванне с шампунем… А что до ее несовершеннолетия… «Come on! – сказал он сам себе. – Что плохого заниматься любовью с 12-летней девочкой, если она сама просит об этом? Значит, она созрела для этого, они тут рано созревают. Та, Окка, не была девственна в свои 12, а была распущенна и ненасытна, как… Как там у Бодлера? „С еврейкой бешеной, простертой на постели…“»

Рев вертолетных двигателей выпростал Зигфрида из этой сладкой полудремы. Оба они – и Зигфрид, и Ани-Опой – глянули в небо.

С юга на север, пересекая путь упряжки Ани-Опоя, шли три вертолета. На носу и на хвосте каждого горели яркие огни и вполнакала тлели мощные прожекторы. Из-за лучей этих прожекторов вертолеты казались похожими на огромных коршунов с вытянутыми вперед белыми лапами, готовыми ухватить мощными когтями очередную добычу…

«Меня! – подумал со страхом Зигфрид. – Меня ищут! КГБ! Сейчас они опустятся, схватят меня и еще будут хохотать над моим ненецким нарядом, а потом…»

Но вертолеты пронеслись мимо и ушли на север, рокот их двигателей исчез за дальней сопкой. Ани-Опой остановил оленей, обеспокоенно поднялся на нартах во весь рост, даже вытянулся в ту сторону, куда ушли вертолеты. Прислушался. Потом спрыгнул с нарт, откинул капюшон малицы, лег на замерзшую землю и приложил ухо к ледяному насту. Олени, отдыхая, потянулись к проплешине на снежном покрове сопки – там были видны замерзшие стебли ягеля.

– В чем дело? – спросил Зигфрид, но Ани-Опой только замахал руками – молчи, мол, дай послушать тундру.

Вдруг он отпрянул от земли – резко, всем телом, как от удара. И лицо его преобразилось – ожесточилось, потемнело, а глаза – и без того узкие – сузились еще больше. Он вскочил на нарты, сильно ударил переднего оленя и резко повернул всю упряжку вслед улетевшим на север вертолетам. Зигфрид, вцепившись двумя руками в нарты, еле удержался в них.

– В чем дело? – крикнул он снова Ани-Опою.

Но Ани-Опой не обращал на Зигфрида никакого внимания. Он стоял на нартах в полный рост, орал на оленей и что есть силы гнал их по тундре вслед вертолетам. Наверно, его олени еще никогда не видели хозяина в таком состоянии. Вздрагивая ушами и подняв от страха хвосты почти вертикально, они буквально стелились по тундре, храпя и кося на хозяина потными мордами.

Зигфрид, чтобы удержаться на нартах, просто лег в них, подмяв под себя свою сумку с водкой и мешок с белками и соболями, которых вез в Уренгой Ани-Опой.

Минут через двадцать этой бешеной скачки, когда Зигфрид почувствовал, что руки и ноги больше не держат его в нартах, а Ани-Опой, не обращая внимания на пену, валившую с морд его оленей, продолжал нещадно бить их хореем, крича «Хор! Хор!», – рев вертолетных двигателей послышался снова. Теперь они летели с севера на юг, навстречу упряжке Ани-Опоя, и куда ниже, чем раньше.

Неожиданно один из вертолетов отделился от троицы, снизился, еще включил прожекторы и с ревом, от которого уже закладывало уши, помчался прямо на упряжку.

Ослепленные и оглушенные олени, храпя от страха, рванули в сторону.

Ани-Опой чудом удержал их, но вертолет все снижался, словно шел на таран.

Пятясь от летящего прямо на них вертолета, олени смяли нарты, и в ту же секунду мощный ветер от винтов вертолета вообще расшвырял в стороны и обезумевших оленей, и людей, и нарты.

Зигфрид, оглушенный, очумело вскочил на ноги, замахал руками, закричал:

– Стойте! Что вы делаете? Тут люди!..

Но вертолет, развернувшись в стороне, снова шел прямо на него, на Ани-Опоя, на перевернутые нарты.

– Стойте! – орал Зигфрид. – Я Шерц! Я сдаюсь! Вы не имеете права! Я американец!!!

Ветер от винтов вертолета снова сбил его с ног, но, падая, он успел заметить в кабине вертолета молодое и хохочущее лицо пилота в армейской форме…

Потом вертолет взлетел ввысь и ушел догонять своих армейских товарищей. Ани-Опой поднялся из снега, огляделся. Нарты были перевернуты, поломаны, олени с оборванными вожжами стремглав бежали в разные стороны тундры.

Ани-Опой стащил с себя тяжелый сокуй, сбросил его на снег и, не сказав Зигфриду ни слова, побежал по тундре туда, откуда только что улетели вертолеты, – на север. Зигфрид, ничего не понимая, бежал за ним, крича на ходу:

– В чем дело? Куда?

Он взмок в своем тяжелом сокуе, пробовал стянуть его с себя, и в этот момент они вышли на гребень сопки.

То, что они увидели внизу, за сопкой, заставило их обоих замереть на месте.

Кровавое месиво мертвых человеческих тел, убитых оленей и расстрелянных с воздуха консервных банок с «Завтраком туриста» и маринованным перцем было внизу, на белом снегу тундры.

Ани-Опой упал на колени и так, на коленях, пополз к этому кровавому побоищу. Глаза его уже нашли лежащую на снегу и иссеченную пулями фигуру сына. Малица Санко, как и других пятерых ненецких парней, была иссечена пулеметными очередями так густо, словно вертолеты кружили над уже мертвыми телами, всаживая в свои жертвы весь боезапас, без остатка.

Этими же пулеметными очередями были изуродованы олени – так, словно побывали в разделке у пьяного мясника.

Вокруг этих кусков свежего человеческого и оленьего мяса, от которых еще шел пар, валялись, как гарнир, пробитые пулями консервные банки «Завтрак туриста». Не было ни одной целой банки, будто стрелявшие соревновались между собой, кто больше расстреляет этих банок с воздуха…