36
Толстый щенок, смешно переваливаясь на еще нестойких ногах, обрадованно подбежал ко мне из глубины школьного коридора, едва я открыла дверь школы-интерната № 3. В безлюдном коридоре, наполовину заставленном ученическими партами, гулко звучал высокий мальчишески-ломкий голос:
…И как волки на добычу,
Потекли тогда потоки
Русских орд на нашу землю.
Оттесняя нас все дальше,
Дальше к Морю Ледяному,
Отбирая наши земли,
Наши реки, нашу рыбу,
Зверя, птицу и оленей
И насилуя повсюду
Наших жен, сестер и дочек…
«Та-а-ак! Ничего себе стихи», – подумала я, прикрыла за собой входную дверь и осторожно, чтобы не наступить на глупого щенка и не задеть сваленное в коридоре барахло: унты, малицы, продырявленный глобус и т.п., – двинулась в глубину коридора, к двери какого-то класса, откуда доносился этот мальчишеский голос:
…Слушай, слушай, бог Великий, –
Это голос всех народов,
Всех народов подневольных,
Истомленных тяжкой ношей –
Беспрерывною борьбою
За свое существованье…
Я заглянула в приоткрытую дверь. Это был обычный школьный класс, из которого, видимо, только что выбросили в коридор парты. Но классная доска осталась, на ней мелом было начертано:
«ДОЛОЙ РУССКИХ ОККУПАНТОВ!!!»
Под классной доской стоял невысокий узкоглазый мальчишка лет тринадцати, держал в руке точь-в-точь такую книгу, какую когда-то подарил мне Худя Вэнокан, – «Ненецкие сказки и былины», – но читал наизусть, не заглядывая в книгу:
…Сам ты знаешь, бог Великий,
Как пришли чужие люди
В нашу землю:
Рус пришел с огнем пушканов,
Топором и зельем смерти,
Он пришел с попом-пронырой.
Рус был вор – он крал железом,
Поп – крестом и сладкой речью…
Однако самым примечательным в этом классе были не мальчишка-декламатор и даже не кощунственно обезображенный портрет Ленина на стене, а слушатели. Они сидели прямо на полу, плотно, тесно – человек двести. Совсем дети – лет по 8-10 и старшие подростки – 16, 17 и 18-летние. В распахнутых от жары оленьих ягушах, длинноволосые, широкоскулые, узкоглазые. Их фигуры были словно одним движением наклонены вперед – к чтецу-декламатору. И глаза были прикованы только к нему.
…Эти русские отряды
Покорили нас железом,
Умертвили всех старейшин
И поставили над нами
Лиходеев и бандитов
Суд творить, чинить расправу,
Собирать ясак тяжелый
И бесчестить наших женщин!
И теперь все наши жены
Нас рожают слишком слабых,
Как щенят седьмых, последних,
Старой сукою рожденных, –
Слишком слабых для сраженья
За свободу…
Тут произошло нечто неописуемое. Дикий и гневный крик «НЕ-Е-ЕТ!» вдруг вырвался изо всех ртов. Часть зала вскочила в бешенстве, кто-то бросился к мальчишке-декламатору, выхватил у него из рук книгу, вырвал из этой книги страницу и гневно порвал ее на клочки, крича:
– Все! Хватит! Так было раньше! Теперь – все! Ты отсюда читай! – Он показал мальчишке текст на другой странице.
Мальчишка поднял руку, призывая к тишине. Но зал еще бушевал гневными выкриками. Тогда, словно опытный оратор, мальчишка сказал совсем тихо:
«Нут и шар» – Клянусь медведем!
Я хочу, чтоб каждый ненец
Крикнул громко и победно:
«Смерть коварным чужестранцам!..»
«Нут и шар!..»
Уже после первых двух строк зал утих. А после жесткого, спокойного, с узкими глазами произнесенного: «Смерть коварным чужестранцам!» – зал уже говорил вместе с мальчишкой – хором:
«Нут и шар» – Клянусь медведем!
На земле Ямала будут
Все народы вновь свободны!
«Нут и шар!..»
Они вскочили, их глаза горели, их широкоскулые лица пылали. Среди них я узнала 16-летнюю Аюни Ладукай. Конечно, ни о каком разговоре «по душам» с ней не могло быть и речи – вместе со всем залом она клялась:
«Нут и шар» – Клянусь медведем!
Страшно будет! Вы не бойтесь!
Будет смерть, пожары, голод;
От старухи – алой смерти,
Как испуганные волки,
Бросив все, покинув тундру,
Побегут за горы люди –
Люди русские от смерти!
«Нут и шар!..»
Над этим громким хором взлетал высокий и ломкий голос мальчишки-декламатора:
«Нут и шар» – Клянусь медведем!
Вижу зарево пожаров,
Гарью пахнет, ночь настала,
Дым застлал, как тучей, небо –
Это русские бандиты
Из туманов убегают!..
Он словно ввел себя в транс, в экстаз шаманства. Трясясь всем телом, он выкрикивал свои пророчества:
«Нут и шар» – Клянусь медведем!
После этого настанет
Время новое, иное,
Время правды и свободы
От проклятых Богом русских!..
– Бубен! Тащите ему бубен! – крикнул кто-то.
Сидевший у двери подросток вскочил, ринулся в коридор и… наткнулся на меня. Я не успела ни отскочить в сторону, ни спрятаться за дверью – я была обнаружена, и на секунду все смолкло и застыло, как в мертвой театральной паузе. Но уже в следующее мгновение они узнали меня, и рев голосов сотряс всю школу-интернат:
– Русская! Шпионка! Лягавая! Держи ее! – Старшие, лет по восемнадцать, парни бросились ко мне, и по их узким глазам я поняла, что тут не до шуток и не до слов. Я выхватила пистолет.
– Стой! Стрелять буду!
Парни остановились.
Я стала медленно, спиной отступать назад по коридору.
Но коридор был загроможден разбитыми школьными партами и прочим школьным инвентарем, отступать но прямой было трудно, а под ногами путался этот дурацкий щенок. Вдруг из-за спин взрослых парней выступил мальчишка-декламатор и пошел прямо на меня, декламируя в упор:
Ну стреляй! Стреляй, паскуда!
Мало вам ненецкой нефти?
Мало вам мехов ненецких?
Мало вам ненецкой рыбы?
Пусть же кровь моя прольется!
«Нут и шар!» Стреляй, паскуда!..
Он был явно в том трансе, в который когда-то вводили себя ненецкие шаманы. Но не могла же я стрелять в мальчишку! Я повернулась и побежала к выходу.
Кожаное лассо-аркан настигло меня у самой двери, петля захлестнула шею. Что-что, а метнуть аркан так, что даже здоровый бык-олень падает на всем скаку, – это ненецкие подростки умеют с детства. Я почувствовала резкий рывок, словно меня подсекли за горло, и, теряя сознание, рухнула на пол.
